Дураки и дороги

      Трость бодро стучала по покрывшейся местами ледяной коркой мостовой. Остановилась. Алексей огляделся по сторонам и потёр колено, придерживая локтем тяжёлый свёрток. Этим вечером на Церковной улице было пустынно. Со стороны Константиновского полка доносились еле различимые звуки, производимые людьми и лошадьми, да брехала где-то собака. Идти от офицерского отделения до солдатского было далековато. А приходилось ещё и на гору подниматься. Он перехватил удобнее свёрток. Из-за угла показалась крыша дома, в котором квартировался доктор. Вспомнился утренний приём. Маменька Лизоньки — Анастасия Романовна, настояла, чтобы он показался их домашнему доктору, сопровождавшему их на водах. О своей ноге Алексей ничего нового так и не услышал, но воспользовался шансом узнать, чем угрожает здоровью ночь, проведённая на камнях.       Доктор Овсов, возрастом едва за тридцать, но с уже полученной степенью, заинтересованно поправил пенсне.       — Вы о рядовом Иванове? Слышал про тот случай. Весьма интересная операция была проведена. Да. Говорят, чудом обошлось без резекции, хотя часть зубов пришлось удалить. Так что можете передать, что он везунчик.       — Ночь на камнях говорите? Да-да, самое вероятное ждать ревматизма. Хм, без личного осмотра не скажу, но наверняка должны присутствовать некоторые инфламации.       — Чем грозит? Ну, сами можете представить. Угнетённое состояние, тоска, возможны и попытки избежать. Но тут уже не моя сфера. Да. В тонкости души предпочитаю не вмешиваться, — доктор улыбнулся, сверкнув белыми зубами, словно сказал ему одну понятную остроту.       Алексей не разбирался в медицинских терминах, но сказанное совсем не веселило. Прикинул, хватит ли ему денег. Пришлось бы несколько дней быть на скромном довольствие, но денег должно было хватить.       — Вы бы не отказались осмотреть Иванова? За разумную плату, разумеется?       Доктор посмотрел на Алексея. Задумчиво подобрал полные белые пальцы. Разумеется, он успел наслушаться историй о том, кем приходился Иванов молодому человеку перед ним. Усмехнулся про себя. Молодым людям свойственно играть в благородство, хотя это видимо прошло мимо него.       — Знаете, я даже не возьму с вас большой платы. Довольно любопытный случай, знаете ли, — он снова блеснул зубами, думая про себя развеять накатившую на него скуку чудесным представлением. — А. И пока можете попробовать пиявок. Пиявки ко всему хороши. И хорошо бы шерстяные рейтузы и пояс поносить. Из овечьей шерсти. Главное — обязательно немытой.       Алексей снова перехватил поудобнее свёрток. По левую руку возвышалось здание ресторации. Алексей вздохнул. Ему бы хотелось зайти и может перекинуться парой слов со знакомыми офицерами, обедавшими там, но треть подходила к концу, а жалованья ещё не было. А теперь ему ещё предстояло уговорить брата дать осмотреть себя стороннему доктору. Уверенности в том, что тот согласится, у Алексея не было. Да и как говорил доктор, ему не нравилось. Он, несомненно, хорошо разбирался в своём деле, но… Это «но» не давало покоя. Алексей опёрся на трость, постоял, давая отдых ноге, а потом продолжил подъём. Вот уже показалось и крыльцо солдатского госпиталя. Сейчас войти, пройти по коридору направо, и вот он Павел. Лестница. Алексей плотнее сжал набалдашник трости. Подумалось, что на костылях возможно было бы сподручнее, но выглядеть больным не хотелось. Каждая ступенька далась с трудом вывихнутой ноге. Оставалось надеяться, что он всё же сможет не обидеть брата и уговорить его принять лечение.       Алексей распахнул дверь в палату. Комната была просторной, белой и холодной. Алексей встал на пороге. Доска под ногой громко скрипнула.       Павел заметил его. Высунулся из-под одеяла и с интересом смотрел то на Алексея, то на свёрток. Свёрток выглядел так, что навевал приятные мысли о подношении.       Алексей затоптался у порога:       — Брат, могу я зайти?       — Зхди, — кровать заскрипела, и Павел окончательно выполз из одеяла и сел.       Алексей поспешил последовать приглашению и вошёл. Подошёл к железной кровати, которую, казалось, отлили на века, но пододвинуть табурет и сесть так и не решился. Проверять границы терпения Павла не хотелось, а что ему вряд ли рады, он и не сомневался. Алексей выставил свёрток перед собой, прикрываясь им как щитом, и осторожно начал:       — Здесь довольно прохладные ночи. Да и не только ночи.       Свёрток манил. Интриговал. Павел не удержался и дотронулся до него здоровой рукой. Алексей заметил. Положил его на край кровати рядом с Павлом. Неуклюже застыл рядом, перенеся вес на здоровую ногу. Табуретку взять хотелось, но в том, что его желают видеть сидящим рядом, Алексей не был уверен. Так что приходилось терпеть неудобство. Павел потащил край ткани. Одной рукой не выходило. Он прижал лубками и потащил ещё усерднее.       Алексей поспешил на помощь. Наклонился и одним движением развернул свёрток. Из кипы тёплого белья на узкую койку выкатилась банка. Павел насторожился. Банка остановила вращение, и стало видно, что в ней в прозрачной воде плавают жирные, блестящие, с множеством опоясывающих колец, извивающиеся… Павел сам не заметил, как оказался на полу.       Алексей нахмурил брови и заглянул через кровать:       — Брат?.. Здесь немного тёплой одежды. И медицинские пиявки. Доктор сказал, это самые подходящие твоим заболеваниям.       Павел кинул косой взгляд на Алексея и продолжил неотрывно гипнотизировать банку с пиявками. Банка, к счастью, мирно лежала на одеяле, а не упала и не разбилась при его спешном покидании койки. И даже не просочилась. Павел осторожно взял банку и поставил её на прикроватную тумбу. Сел на кровать и уставился на то, как пиявки неспешно делали круги. Когда в банке неожиданно что-то начало усиленно извиваться, от внезапности стало страшно.       Алексей смотрел удивлённо. Пиявок ему за всю жизнь ставили много и такая реакция была любопытной.       — Им нужно менять воду раз в три дня. И вместо плотной крышки закрыть тканью.       Он с интересом следил за тем, как особо крупная пиявка пыталась присосаться к стеклу. Щёлкнул по нему пальцем. Пиявки в банке явно усилили активность. Павел постарался переключить внимание на что-нибудь другое. Посмотрел на оказавшиеся разбросанными по кровати носки, штаны, пояс. Сложил носки друг к другу. Алексей неловко переступил ногой:       — Ты бо… — осёкся, — ты не любишь пиявок?       Павел неопределённо пожал плечами и встряхнул подштанники. Оценивающе посмотрел на них на весу. Казалось, они были по размеру. Во всяком случае, малы ему они точно не будут.       — Может быть, тебе требуется что-то ещё?       Но Павел смотрел на пояс, погружённый в мысли как его надеть одной рукой, и не услышал вопроса. Поясницу прогреть действительно хотелось. Пахнет оно, несомненно, неприятно, но мысль о возможном облегчении была слишком соблазнительной. Да и теплее значительно станет. Алексей заметил, как тот застыл с поясом на коленях. Держал его одной рукой. Алексей протянул к поясу руку и вопросительно заглянул в лицо Павла. Тот вышел из раздумья:       — М?       — Могу я помочь с поясом?       Выбор у Павла был не велик, так что он развёл немного руки в сторону, показывая, что готов принять помощь. Алексей отвёл в стороны полы грубого больничного халата. Летом в нём должно было быть жарко, а для зимы он был слишком тонок. Да. В солдатском отделении совсем другие условия. Он завёл пояс за спину и изо всех сил стянул вокруг корпуса. А сил у него было не мало. Затянул как можно плотнее и туже. Рубашка вся смеялась и неудобными складками давила на тело. Павел почувствовал, как воздух стремительно выходит из лёгких. «Нежнее, пожалуйста».       — Эт не дмский крсет.       На последних остатках воздуха:       — Не ндо мня дшить.       Алексей перестал стягивать.       — Что? — посмотрел на него непонимающе. — О… — покраснел от того, насколько он неловкий. — Доктор говорил, что для лечения необходимо, чтобы шерсть плотно прилегала к телу. Я сделал тебе больно?       — Не нстлько плтно. Я ж длжен кк-то дшть.       Алексей поторопился расслабить пояс.        «Спасибо, что не удавил». Павел снова закутался в халат и залез под одеяло. С поясом стало ощутимо теплее.       Алексей неприкаянно стоял, не зная, куда себя деть, но пояс снова навёл на мысли о том, что поговорить о возможном визите доктора необходимо. Из того, что тот ему рассказал, Алексей понял только, что его брат в очередной раз чудом выжил, но страх, что ещё не все болезни позади, только усилился. Он начал прощупывать почву:       — Брат, что ты думаешь насчёт того, чтобы тебя осмотрел один приезжий доктор?       — Зчм?       — Он хорошо лечит переломы. Твоя челюсть… — Алексей кивнул подбородком на неё. Осознание собственной вины снова тяжело накатило.       Павел опустил голову и задумался. Лечение челюсти было нужно и очень. Последствия таких переломов он хорошо представлял. И перспективы от жить без куска челюсти с обезображенным лицом и всеми сопутствующими последствиями до не жить вообще не прельщали. Он приоткрыл и закрыл рот, проверяя, как работает челюсть. Её ломило. Осторожно дотронулся до ранок на месте зубов языком. Но наверняка знакомый Алексею доктор брал дорого. Он мог заломить такой конский ценник, что Павел не сможет расплатиться до конца службы. Ещё потрогал ранку. Посмотрел на нервно топчущегося перед ним Алексея, у которого всё было написано на лице.       — Я бы… пгврил с этм врчом.       Радость Алексея была очевидна. Светился он как солнце в час зенита.       — Тогда через два часа он придёт осмотреть тебя, хорошо?       Павел медленно согласно кивнул, насколько позволили лубки. Быстро он… Ну ладно, хорошо. Возможно, плата будет не столь пугающей. Ещё бы додумался предупредить заведующего, что придёт посторонний доктор. Вылезать самому из-под одеяла совершенно не хотелось.       Алексей протараторил, что он разберётся со всеми могущими возникнуть вопросами и бодро ускакал, припадая на левую ногу, со всеми договариваться. Павел проследил за этим энтузиазмом из-под одеяла. Ну что ж, ему торопиться было некуда. Он и здесь спокойно подождёт.       Доктор действительно пришёл в скором времени. Павел не знал, точно ли прошло два часа, может больше, но склонялся к тому, что, по-видимому, всё было уже обговорено. Доктор был удивительно молод. Он долго мыл руки, натирал их большим куском мыла, тёр щёткой, споласкивал и начинал снова. Повернулся к больному.       — Итак. Иванов, я полагаю?       Павел молча кивнул, и доктор приступил к осмотру. Если не считать указаний Овсова, следующие полчаса прошли в полной тишине. Он выслушивал, заставлял поднимать и опускать руку, садиться и вставать, постучал молоточком каждый зуб и пальпировал челюсть. Павел старался не морщиться. Попутно доктор бросал на него заинтересованные взгляды и невнятно бормотал себе под нос. Павел послушно выполнял все указания, не собираясь осложнять процесс. Наконец, удовлетворившись и разрешив все свои сомнения, доктор снова вымыл руки с мылом, сел на табурет около кровати и снял пенсне.       — Могу сказать, что с челюстью вам редкостно повезло. За все годы моей работы ни разу не сталкивался с подобным случаем. Конечно, риск воспаления ещё есть, но операция скорее всего больше не понадобится. Можете себя поздравить. А вот касаемо всего остального…       Павел насторожился. То, что болезненных операций больше не будет, радовало, но страдать в двадцать четыре года от неизлечимого ревматизма, артрита и подагры не хотелось. А доктор продолжал:       — У вас наблюдается одно неприятное воспаление. Отсюда и неудобство при справлении естественных потребностей и болезненные ощущения при сидении.       Диагноз Павел выслушал мрачно.       Доктор подумал, что ему представляется отличный подопытный для статьи. Он как раз писал про применение токолечения при различных заболеваниях, а имея на руках результаты лечения, можно было даже замахнуться на степень медика-хирурга. Доктору получить эту степень хотелось чрезвычайно, так что он, медля, только чтобы не спугнуть больного, продолжил:       — В наши дни особо эффективно показали себя электролечения. Так что мы вам пропустим с помощью электрода ток в течение нескольких минут. Это совершенно безопасно. И в скором времени ваше состояние значительно улучшиться.       Павел помрачнел ещё сильнее. Посмотрел на доктора. На языке вертелось пожелание, чтобы этот электрод доктор засунул себе куда следует, но он удержался. Промолчал. Печально подумалось, что возможно лучше всё ампутировать, чтобы так не лечить. По описанию больше походило на пытки.       Доктор заметил, что никакого воодушевления больной не испытывал.       — Пока поставим вам пиявок. Тоже очень полезно для организма. Но я вам настоятельно рекомендую пока не поздно воспользоваться возможностью и провести данную процедуру. Слышите, настоятельно.       Павел заворочался в кровати. Пиявки хотя бы знакомое зло…       Следующие полчаса его растирали, пускали кровь и ставили пиявок. Так что, когда доктор ушёл, Павел вздохнул с облегчением и устало опустил голову на подушку.       Тем временем Алексей бродил по улицам Пятигорска и был погружён в самые разные мысли. Главенствующей была мысль о здоровье брата. Совесть тяжело ворочалась и не давала покоя. Если бы он не позвал его с собой на дозор. Если бы не приказал тем горцам остановиться. Нет, не приказывать он не мог, но ему следовало быть более бдительным. И если бы он хотя бы не навалился тогда на Павла в ущелье. Оставалось только надеяться, что доктор ему поможет.       За думами Алексей сам не заметил, как поднялся рельеф местности, а сам он значительно удалился от всех городских построек и теперь направлялся к подножию Машука. Вокруг, сколько видел глаз, простиралась территория Бештаугорского лесничества. Можно было даже разглядеть флаг, показывающий, что время принимать ванны у источника Аверина настало. Алексею вспомнилось, как ему говорили, что с тех пор, как заведовать лесных хозяйством стал польский сосланный на Кавказ офицер, здесь можно было найти самые диковинные растения. Пройдя чуть дальше по тропе, он увидел застеклённую оранжерею. И цветущую сирень. В ноябре. Когда местами уже лежал снег. Запах через стекло был не слышим, но пушистые сиреневые облачка цветов выглядели вполне реально. Алексей пошёл вдоль стены, ища вход, который обнаружился за первым же углом. Маленькая низкая дверца каким-то образом оказалась незапертой. Низко пригнувшись, но всё равно прошуршав фуражкой по косяку, он вошёл внутрь. Пахло одуряюще. Словно его перенесли в май, когда ещё не было ни дуэлей, ни выстрела в сердце, ни ущелья, а он, полный надежд, составлял запрос на перевод на Кавказ. В тот же полк, где служил его старший брат. Алексей заворожено протянул к сирени руку и совершил полную глупость. Отломил цветущую ветвь, прикрыл за собой дверь и несолиднейшим образом убежал, насколько позволяла нога. Щёки разрумянились от холода и стыда, да и поступил он неподобающим образом, но ему до безобразия сильно захотелось принести кусочек весны брату. Он пообещал себе, что обязательно сходит потом к лесничему, заплатит за ущерб и извинится.       Алексей возвращался неспешным шагом по бульвару к госпиталю и остановился посмотреть на открывшийся ему вид на город. Несмотря на осенний месяц было красиво. Чистенькие, словно новые дома из крепких срубов, что для них сплавляли по реке. И среди них редкие здания из белого машукского камня, своими фасадами напоминавшие Петербург, но вместе с выглядывающими между камышовыми крышами горами имевшими совсем иной вид.       Алексей вдохнул запах сирени, которую бережно нёс под пальто, чтобы не заморозить нежные цветы. Сразу вспомнилась Лизонька. В последние дни мысли о ней тоже начали вызывать беспокойство. Уж слишком она юна. Слишком наивна и открыта. И уж слишком много она говорила ему о храбром ефрейторе Иванове. Не вышло бы чего. Несомненно, Алексей не хотел думать о брате дурно, но… Ничего хорошего в том, что Лизонька забегала к нему одна, он не видел. Вздохнул. Как же так всё сложилось.       У двери в палату он достал ветвь и было готовился зайти, как навстречу вышел доктор. Взглянул удивлённо на сирень, промолчал, однако пометку в голове сделал. К разыгрывающемуся перед ним представлению прибавилась ещё одна любопытная деталь.       Алексей робко поинтересовался состоянием Павла, насколько всё было серьёзно. Доктор отделался туманными расплывчатыми фразами, что случай тяжёлый, но он сделает всё возможное и так далее и тому подобное. Алексей слушал это как приговор. Вдоволь его напугав и оценив бледный вид (кровь к сердечку прилила, нехорошо, да), доктор распрощался, напомнил самому Алексею зайти к нему и не только для того, чтобы решить вопросы оплаты.       Алексей тихо вошёл в палату и встал над кроватью Павла. Павел был опухшим, небритым и замотанным в одеяло по уши.       — Чт ты стоиш нд мню как нд умрщим?       Алексей вздрогнул от неожиданности. После разговора с доктором, он не думал, что брат в состоянии вести беседу. Осознал, как выглядит, стоя над ним с цветами, и спрятал сирень за спину.       Павел заинтересовался. Сел на кровати с помощью левой руки и наклонился, пытаясь заглянуть Алексею за спину.       — Чт тм у тбя?       После взглядов доктора и вопросов брата Алексей уже жалел, что принёс это, но смирился и протянул ветвь. Смотреть при этом старался куда угодно, только не на него, уж больно было неловко. Павел взял сирень здоровой рукой.       Алексей сделал пару шагов и встал перед окном. Вид открывался замечательный. После болот Петербурга Алексей смотрел и никак не мог насмотреться на горы. От тишины за спиной стало неуютно.       — Брат, как ты себя чувствуешь?       — …нрмльно.       Павел повертел веточку в руках. Четырёхлепестковые цветки плотным облачком покрывали ещё пахнущую свежим древесным соком ветвь. «Букет? Для меня?»       — А пчму н для Елзвты?       — Что? Зачем? — Алексей опешил и растерялся. — Я хотел тебя порадовать…       Павел еле слышно хмыкнул. Такой… подвиг впечатлял. Немного. Провёл рукой по волосам.       — Нжна вза или сткн.       От окна отойти Алексею все же пришлось. Он взял освободившуюся банку, которая послужила обиталищем пиявок, сбегал её отмыть и заполнить водой, установил на прикроватной тумбе и поставил в неё ветвь.       Упоминание Лизоньки братом укрепило Алексея в своих подозрениях. Беспокойство стремительно росло. Прояснить было необходимо.       — Елизавета Михайловна тоже хотела тебя навестить.       Павел молча слушал его без особого интереса.       — Елизавета Михайловна очень много расспрашивала о тебе. Но сегодня они вместе с маменькой и женским обществом помощи раненым солдатам щипают корпию.       Алексей внимательно посмотрел на брата, но тот как и прежде продолжал спокойно слушать. Алексей перекатился с пятки на носок здоровой ногой. Открыто предположить подобное было сложно.       — Брат, я не вправе что-либо говорить, но каковы твои намерения?       Павел натуральнейшим образом опешил. Осторожно уточнил:       — Ккие нмрния?       Алексей даже задержал дыхание.       — Я верю, что ты благородный человек. Ты ведь не станешь вводить Лизавету Михайловну в заблуждение?       Павел про Елизавету и не задумывался в том смысле, в котором Алексей вдруг завёл речь.       — А чт, у тбя н нее плны?       У Алексея покраснели уши, но тон остался серьёзным:       — Я глубоко уважаю Елизавету Михайловну. Мы играли с ней вместе в детстве. И моё отношение к ней всегда будет как к сестре, которую я обязан оберегать. Она добрая юная девушка. Так что прошу тебя, скажи, насколько ты серьёзен.       Павел выслушал всё это, пытаясь понять, неужели он давал повод, что собирается что-то завертеть с Елизаветой. С этими приличными женщинами так сложно.       — Ни нсклько.       Лицо Алексея стало белым как от пощёчины. Кажется, что даже пол под ним снова перестал быть устойчивым. Павел смотрел на побелевшего Алексея и начинал осознавать, что явно произошло какое-то нелепое недоразумение. А Алексей продолжал. Нервно сглотнул и выталкивал из себя слова, словно каждое из них обдирало ему горло.       — Брат, пожалуйста… Наверное, я просто не расслышал или не так понял… У тебя нет дурных намерений?       Такого Павел точно не ожидал услышать.       — Я н сбрюсь… кврно лишть её нвннсти, есл ты об этм.       Пригладился и продолжил:       — И я вбще смнвюсь, чт в блжйшее врмя я спсбн на ткие пдвиги.       Вспомнились слова доктора. Да уж. Какие тут девушки.       Кровать скрипнула. Алексей бесцеремонно опустился рядом с ним и облегчённо уткнул лицо в ладони. Не отрывая рук от лица, он пробубнил:       — Прости, что предположил. Конечно же ты не такой, брат.       — Н да, смйные чрты мн не дстлись.       Алексей вздрогнул и резко встал с горячим лицом.       — Я сказал глупость. Но Лизавета Михайловна… Она так доверчива и юна. Я не могу исправить сделанного, но сожалею.       Вид того, как Алексей горел попеременно то красным, то белым, немного веселил. Стало интересно, а что если…       — Ну, тк жнсь, в чм прблма? — он махнул левой рукой.       — Брат! Она же мне как сестра!       Стало ещё веселее:       — Мжт тбя скро жнят.       — Я ей даже не нравлюсь.       Павел закатил глаза. Да кого из их папенек-маменек вообще когда волновало, нравилась ли их сыну невеста и он ей или нет.       Алексей упрямо думал о том, что никто своей дочери такой судьбы не пожелает.       — Оте… — бросил взгляд на Павла. Вздохнул. Доводы против осели в горле. — Мы не женимся.       Он помолчал и отстранёно добавил:       — Судьба офицера умереть за отчизну. Оставлять после себя скорбь я не хочу.       На этот раз Павел закатил глаза так, что они чуть под череп не запали. Сколько драмы… Впрочем, Алексей офицер, а он только ефрейтор, так что не ему судить о судьбах отчизны. Он молча сполз под одеяло.       Алексей потянул руку, чтобы поправить одеяло, но застыл и неловко опустил её. Снова он наговорил лишнего. Пожевал на языке вопрос:       — Я приду ещё?       Павел кивнул. Пусть приходит. А то тут было тоскливо. А ему обещали пиявок и током бить терапевтически. С последним он был всё же не согласен.