***
Совет Мудрых собирается нечасто. Так тебе сказала пребывающая в почтенном (по местным меркам) возрасте Алевтина Геннадьевна, назначенная твоим защитником. Сухопарая женщина, похоже, пришла в это дивное местечко раньше всех остальных, поэтому ее мудрость ни у кого не вызывала вопросов. — Я объявляю Совет открытым, — провозглашает она, подмигивая тебе, — И, как старейшая из его членов, призываю всех к мудрому суду и достойному поведению. Алевтина возводит руку вверх и щелкает пальцами. Щелчок получается таким звонким, что нет сомнений: даже пользователи слуховых аппаратов поняли, что заседание началось. Старейшина шепчет тебе: — Если член совета не может издать пальцами щелчок, значит, тело его больше не слушается — можно не внимать и к его доводам. Это знак гармонии с собой и способности довести дело до справедливого решения. Голос Алевтины внушает спокойствие. Приятно осознавать, что самая мудрая из всего Совета — на твоей стороне. Маруся, опираясь на костыль, встает за трибуну. — Уважаемый Совет! Товарищи! — Пассионарным тоном начинает она. — Как вы все знаете, сегодня — Новогодняя ночь. Время исполнения желаний и подведения итогов. Все мы с вами — кроме, конечно, Катерины — люди в непростом возрасте… — Сама ты старуха! Возглас невысокого старичка в бейсболке, сидящего поодаль от остальных, заставляет тебя хихикнуть в бороду, так, чтобы никто не заметил. Почему-то больше никто не реагирует так же — напротив, его зашикали. Маруся, прокашлявшись, продолжает. — Все мы в непростом возрасте. У каждого из нас — вся жизнь за плечами. И малолетние сопляки думают, что это дает им право насмехаться над нами. Сегодня я, как и многие из здесь присутствующих, ждала подарок — и получила его. Каково же было мое удивление, когда протез ступни… Который я просила! Который был моим заветным желанием на Новый год! Тактико-технические характеристики которого я во всех подробностях расписала в письме Деду Морозу!.. Не пришел! Сидящая перед тобой бабушка громко спллевывает шелуху подсолнуховой семечки себе под ноги. — Вместо него, — разогревается Маруся, — я получила какую-то издевку! Дешевую подделку! Это неуважение ко мне! К моему состоянию! Она машет костылем, словно придавая веса своим словам. Катерина входит в зал с подносом и разносит чай с пустырником всем двенадцати членам Совета. Тебе не достается. Алевтина загодя предупредила, что тут не принято угощать чужаков. Девушка уходит немедленно. — Стоять! — Маруся указывает костылем в ее сторону. — Катерина, вернись в зал! Девица послушно возвращается, кутаясь в голубой плед. — Что такое, Маруся? Я спать хочу. — Имей уважение. Садись. — Куда садиться? — На скамью подсудимых. Катерина тяжело вздыхает. — Я себе чаю налью и вернусь. — Только быстро, — Маруся опускает костыль. — И принеси мне воды обычной, холодной. — Ближе к делу! — Алевтина снова щелкает пальцем. Маруся встает на место. — Совершенно верно! Мое дело простое: понять, кто совершил такое свинство. Нельзя так обращаться со старшими людьми. Мы не для этого прожили жизнь, чтобы нам плевали в лицо! Я считаю, что подозреваемых у нас два. Это Катерина и… — Она медленно переводит взгляд на тебя. — Дед Мороз! Совет синхронно ахает (даже Алевтина). Все оборачиваются на тебя. — Зачитайте обвинение, — громогласно заявляет твоя защитница. — Конечно, я зачитаю обвинение. — Маруся поправляет очки. — Значит, обвинение в адрес Катерины. Кстати, где она? Девушка как раз вернулась, она кладет стакан воды на трибуну Марусе и усаживается справа от тебя, пытаясь согреться с помощью горячего чая. — Спасибо, — скупо отзывается Маруся, делает пару глотков воды и, причмокнув, продолжает. — Обвинение в адрес Катерины. Молодая и энергичная Катерина, то ли по недосмотру родителей, то ли в силу собственного характера, демонстрирует абсолютную невоспитанность и отсутствие такта. Будучи в высшей степени неуважительной к возрасту своих подопечных, она, как благодетель этого уважаемого заведения, имела все возможности подменить подарок, принесенный Дедом Морозом, в корыстных целях. Старички качают головами, одаривая Катерину разочарованным взглядом. Кто-то тихонько постукивает тростью. Сама девушка молча пьет чай. — Есть что сказать в свое оправдание? — Маруся смотрит исподлобья. Катерина махает рукой в ответ. — Нечего. Понятно. Тогда обвинение в адрес Деда Мороза. Товарищ Дед Мороз объявился позже, чем его ожидали, но все же успел прийти в Новогоднюю ночь. Ты вспоминаешь, что эта ночь скоро, в общем-то, завершается — и тебе становится очень некомфортно. Голод возвращается, думать о происходящем становится тяжело. Ты поднимаешься с места. — Уважаемые… Совет. Ваша Честь. Старейшины. — Сядьте, пожалуйста, — строго говорит Маруся. — Я не давала Вам слова. — Простите, — Ты щелкаешь пальцами. К сожалению, в спешке ты забыл, что тебе так делать не стоит: большой палец левой руки отлетает в сторону. Алевтина ахнула. — Боже мой! Дедушка в бейсболке засмеялся. Маруся вскрикивает, сотрясая костылем: — Перестаньте вытворять свои фокусы! Займите место и не мешайте Совету! — Да и так все ясно, — дед в кепке поднимается со своего стульчика. — Этот виновен! Нечего на Катьку бочку гнать! — Алевтина Геннадьевна, что Вы скажете? — вопрошает Маруся. — Просто, как по мне, все не настолько однозначно. — Вам правильно кажется. — Алевтина встает с места. — Мы не можем обвинять человека просто потому, что он… Странный. — Это ты странным называешь? — Дедок смеется. — Да он отморозок. Приехал небось откуда-то. Ну сразу же видно — сволочь! Еще и в очках в такое время! — Да! — Из-за тебя нас в четыре подняли! -Скотина! Крики старейшин сливаются в унисон. Алевтина прерывает их щелчком пальцев. — К порядку, коллеги! — Дождавшись, когда все заткнутся, она продолжает. — Признаю, в ваших словах есть рациональное зерно. Должна сказать, запах от этого человека — это что-то с чем-то… Катерина поворачивается в твою сторону, затем вдыхает аромат чая. -…И, учитывая, что именно после его прихода пришлось созывать совет, тогда как наедине с Екатериной мы его не созывали, весьма вероятно, что Дед Мороз — тот виновный, которого мы ищем. Черт возьми! Но ты ведь ничего не совершал! — Я не виновен! Посудите сами: зачем мне это делать? У меня еще много подарков в мешке, а ночь коротка. Если я все не разнесу, то тогда вообще… дети без праздника останутся! Понимаете? Твоя речь не убедила их. — Все ясно! — Дед тычет в тебя пальцем. — На поток такие аферы поставлены! Скольких еще ты собираешься на подарок обуть, паршивец? — Кто за то, чтобы признать Деда Мороза виновным? — Маруся поднимает костыль вверх. Катерина также голосует за: она шепчет тебе, что так все быстрее закончится и все разойдутся по своим делам. Дед вздымает свою бейсболку, совет высказывается солидарно. Ты обращаешься к Алевтине. По ее щеке едва заметно прокатывается слеза. Она опускает взгляд и робко следует всеобщему примеру. — Виновен! — Маруся стучит костылем по трибуне. Багровея от восторга и праведного гнева, она вопит: — Как мерзавец искупит свою вину? Какова мера наказания? — Казнь! — Клетка! — Распять, распять его! — Позвольте мне, товарищи старейшины, — Алевтина останавливает перекличку щелчком. — Я знаю. Этот человек может искупить свою вино прямо здесь и сейчас без необходимости кого-либо казнить. Совет внимательно слушает Алевтину. Она проглатывает комок в горле. — Вы, очевидно, можете… Лишиться своей конечности безболезненно. Как в случае с… пальцем. — Что?! — Ты возмущен. И тебя можно понять. — Ты на что намекаешь, карга? — Маруся, почему бы просто не забрать его ногу на замену протезу, который он украл? Маруся, опираясь на костыль, поглаживает подбородок. — А это не самая плохая мысль. Что скажете? Совет в едином порыве аплодирует. Негодяи! Ты в панике порываешься бежать. В конце коридора — выход. Бегом! — А ну стоять! — Голос Маруси сотрясает не только коридор, но и весь дом. — Сначала искупи свою вину! Ты, сам не понимая, почему, спотыкаешься и падаешь. Правая нога не слушается. Нет! — Не-е-е-е-т! Твоя нога! Она осталась позади, бескровно отделившись от тебя чуть ниже колена. Ее поразил костыль, который метнула эта отвратительная дрянь. Хватаешь костыль и, что есть силы, пытаешься подняться. Кое-как опираешься на него, ковыляешь к выходу, попутно схватив свой мешок. Старики столпились вокруг Маруси, которая пытается приделать часть твоего полуразложившегося тела к своему. У нее даже вроде как получается, от чего ахает толпа — но тебя уже и след простыл (если такое уместно сказать в отношении одноногого мертвеца. Ты направляешься вручать следующий подарок. Голод отступает, пока ты полон злости на обитателей треклятого дома.***
Вспоминаешь об очках. Вроде на месте, целы. Полчаса, обещанные продавщице, конечно же, уже прошли. Но возвращаться пока рано. Тебе надо посетить Алену из дома номер семнадцать. Фамилии на ярлычке нет. К счастью, дом таинственной девицы совсем недалеко, чуть дальше магазина. Вероятно, ты еще успеваешь разнести все содержимое мешка до рассвета. Времени мало, но оно еще есть. Дом Алены выглядит скверно. Конечно, посимпатичнее поместья Буровых, но все-таки невооруженным взглядом можно заметить то тут, то там следы неухоженности. Ленивые хозяева? Или жертвы обстоятельств? Не терпится узнать. Дверь тебе никто не открывает. Чудесно. Пытаешься заглянуть в окна — занавешены. Но свет горит. В стекле окна, где свет горит ярче остальных, видишь свое отражение. Неужто и правда — ты? Подобие человека, стоящее на одной ноге с костылем, скрывающее свое лицо за бородой и очками. Приспускаешь очки. Господь милосердный. На это смотреть уже страшно. Надеваешь обратно. — Ку-ку! Часы, еле слышные сквозь плотные занавески, возвещают о прошествии очередного часа. Отведенная тебе ночь тает на глазах! Ты ухватываешься за дверную ручку поудобнее и тянешь на себя. Не поддается. Кто-то позаботился о надежности замков. Подходишь к задней двери. Но ее нет. Как войти в дом? Тарабанишь в окна со всей силы. Хоть бы одно сжалилось над тобой и разбилось! Но нет. Домик хоть и выглядит прохудившимся, а все же способен выстоять напор Деда Мороза в ответственный момент. Минута, две, пять — слишком много драгоценного песка утекло в нижнюю половинку часов, чтобы продолжать ждать ответа! Ты молотишь в окно костылем — и один из таких ударов оказывается достаточно сильным. Путь открыт. Встречают тебя темная комнатушка. Похоже, свет на самом деле не горел. Как это понимать? Елки не видно. Где же тогда оставлять подарок? Приходится наощупь двигаться по чуждой территории. Почему-то глаза не привыкают к темноте. — Черт! Осторожнее, не наступай на лего. У тебя осталась всего одна нога. — Дядя? Ты вздрагиваешь от неожиданности и мгновенно оглядываешься на звук. Его издал кроха лет двух на вид. Облаченный в красный комбинезон поверх белой рубашки, он с интересом осматривает тебя. — Кто дядя? — Он показывает на тебя пальцем. — Дед Мороз. — Ты машинально шепчешь ты. Он молчит. Похоже, не до конца уверен, что понимает, о ком ты. — Подарок! — Ты протягиваешь ему пакет для Алены. Вполне вероятно, что карапуз, которого ты принял за мальчика — и есть та, к кому ты пришел. Его лицо при виде яркой упаковки озаряет улыбка. На мгновение ты вспоминаешь, в чем суть этого праздника. — Подарок! — Он с веселым криком бежит, семеня ножками, к тебе навстречу. Ты наклоняешься и протягиваешь пакет ему. Дрожащими от радости и нетерпения руками он разрывает упаковочную бумагу, обнаружив внутри разноцветный фонарик. Немедленно включает его. Свет подобен калейдоскопу: переливаются разные фигурки, меняются цвета. Вы мгновенно оказываетесь не в темной комнатушке запущенного дома, а посреди светового шоу, которым он ловко управляет, вращая фонарик и нажимая на его кнопки. Но твое дело сделано. Ты завязываешь мешок. Следующий на твоем пути дом через десять минут пути, так что нельзя терять лишнее время. Ты подходишь к разбитому окну. — Подарок? Оборачиваешься. Мальчуган глядит на тебя жалобно и выжидающе, он явно не готов довольствоваться одним только фонариком. Где-то внутри, глубоко за его умилительно расстроенной физиономией, прячутся корыстные намерения. — Вот твой подарок. Фонарик. Играй. — Подарок! — В голосе помимо напускной обиды появляются нотки требовательности. — Другие дети тоже ждут подарков. Мне пора к ним. С Новым годом! Но малец тебя никуда не отпускал. Он бросает фонарик на пол, будто бы тот ему уже наскучил, и вцепляется в твою шубу. — Ты чего? А ну слезай! Но он тебя не слушает. Он нашел себе занятие поинтереснее. — Подарок! Коротышка взбирается тебе на плечо и тянет за бороду. Тебе не больно, но все же очень неприятно. — Подарок! Где? Подарок! Ребенок не унимается. Ты стараешься, не навредив ему, вырвать бороду из его рук, но тщетно. — У меня нет для тебя никаких подарков, кроме фонарика! Пусти! — Подарок! — Пусти, говорю! — Подарок! Подарок! Подарок! Последний его выкрик превращается в вопль ужаса — причем ваш обоих. Правда, твой звучит очень странно. Без нижней челюсти, которую мальчишка рефлекторно отшвырнул на пол, ты можешь лишь отвратительно мычать. — Уходи! Уходи! Плохой! И правда, лучше тебе не задерживаться. Чего доброго, негодяй оторвет тебе еще что-нибудь не то. Ты, едва шевеля оставшейся ногой, наспех покидаешь дом и выходишь на улицу.***
В таком виде точно не стоит показываться на людях, тем более — дарить им подарки. Вряд ли кто-то правильно тебя поймет. Даже если ты, помимо темных очков, напялишь на себя маску. Стараясь спрятать в поднятом вороте шубы свое уродливое, практически полностью лишившееся кожи лицо, ты спешишь в травмпункт. Полноценной больницы или хотя бы поликлиники поблизости нет, хотя тут и располагаются частные дома, казалось бы, обеспеченных персон. Единственное учреждение здравоохранения на весь район. Одинокая богадельня. Травмпункт даже кто-то украсил — на окнах виднелись безобразные вырезанные из офисной бумаги снежинки. В холодном коридоре — пусто. Над кабинетом доктора — лампа, которая загорается, когда можно будет войти. Ты усаживаешься на скамейке и смотришь на лампу, дожидаясь, когда мигнет вожделенный свет. Голод никуда не ушел, но ты, кажется, научился его не замечать. Неизвестно, сколько еще ты сможешь просидеть. Но сейчас это уже не важно. Свет когда-нибудь загорится — и ты не сдвинешься с места, пока это не произойдет. Подарки, наверное, придется разнести кому-то другому. «Все, что можно было сделать, я сделал» — проговариваешь ты про себя. Но потом отмахиваешься от этой мысли: не тебе судить.