Отряд Бургунди

Досье Потеряшки было самым безобидным из всех. Бургунди удивлялся, почему этого малыша не перевели в другой отряд, но ответ нашёлся весьма быстро: Потеряшка был привязан к Мизинчику. Ему хотелось помирить ребят, так что он добровольно остался в отряде. И, возможно, действительно был последним оплотом целостности оставшейся половины — без него Овсянка был бы снят с должности старосты, а Маргарин вообще оказался бы списан. На протяжении последних двух дней Бургунди думал, как ему подступиться к Мизинчику, которого ему преподнесли как главный источник бед, но почему-то не сводил глаз с Потеряшки — тихого и вежливого, немного изящного внешне мальчика. Он очень старательно относился к письменным предметам и иногда помогал другим, если его просили. Бургунди подумал, что через Потеряшку, возможно, у него получится достучаться до Мизинчика. Но от размышлений его отвлёк тяжёлый топот. В дверях оказался Крэшер, взмыленный и встревоженный. — Бургунди, беги скорей к специальным полигонам, там твоему кадету плохо! Бургунди почувствовал, как ёкнуло его сердце. Он выбежал из инструкторской и метнулся в коридор, чувствуя, как подкашиваются ноги. Сегодня его отряд отправили на крытый полигон, имитировавший низкие температуры. Несмотря на статус «под угрозой», отряд ещё не удалили из программы подготовки спецназа — возможно потому, что статус был присвоен совсем недавно и ещё не всю документацию успели отредактировать. Суть тренировки заключалась в том, чтобы выжить в холоде какое-то время, экономно расходуя припасы. Но именно в первый день этой тренировки что-то должно было пойти не так. Накинув утеплённую куртку, Бургунди сам вошёл на полигон. Холод сразу укусил его за уши, вцепился коготками в пальцы. Бургунди досадливо сплюнул и бросился на поиски палатки. По пути ему попалась белая перчатка с чёрной прорезиненной «ладошкой». Бургунди подобрал её и сунул в карман. В палатке оказалось неожиданно тепло. Первым, что бросилось в глаза Бургунди, стал Овсянка — он выглядел встревоженным и потерянным. Видно было, что он переживал за свой отряд по-настоящему. Был ли тот циничный перфекционизм маской? Бургунди не знал. Маргарин сидел в углу, пытаясь вертеть в пальцах обогревающую палочку. Его взгляд, однако, был пустым и печальным. А Мизинчик… Мизинчик плакал в углу, лёжа на груди бледного, полуживого Потеряшки. Его левая рука была неправильно откинута в сторону, и на ней зияли два синюшных вспухших пальца. Правая же мягко поглаживала Мизинчика по густым локонам. Заметив Бургунди, Мизинчик вздрогнул, как вспугнутый зверёк. Он уже было начал что-то негромко лепетать, но Бургунди склонился над Потеряшкой и приподнял его лицо за щёчку. — Потеряшка, ты меня слышишь? — спросил он. — Ага… — едва слышным голоском отозвался Потеряшка. — Я не знаю, почему медики ещё не пришли, малыш. Пойдём, я отнесу тебя в медпункт. — Бургунди попытался поднять подопечного на руки. — В этом нет нужды, я могу дойти сам… — произнёс Потеряшка и попытался встать, но у него закружилась голова, и он вновь упал на пол палатки. Мизинчик ахнул и хотел было подбежать на помощь, но Овсянка грубо схватил его за руку. Бургунди поднял Потеряшку на руки, бережно положил его голову на свою грудь и вышел из палатки. В медпункте выяснилось, что Потеряшка обморозил себе два пальца. Его отвезли на ампутацию, а Бургунди остался ждать в палате. Остальные мальчики сбились в грустный дрожащий комок. Даже Овсянка обмяк. — Не быть нам спецназами… — пробормотал он печально. — Да какое там!.. — раздосадованно воскликнул Маргарин, коротко глянув на старосту. — Потеряшка теперь без пальцев останется. Бургунди встал с койки и сел на корточки перед ребятами: — Я бы только хотел сказать вам одну вещь. Малыши навострили уши, внимательно глядя на инструктора. Бургунди невольно вспомнил котят. — Вы ведь понимаете, что это не делает Потеряшку хуже? — спросил он. — А что? — непонимающе спросил Овсянка. — Что бы вам ни говорили каминоанцы, Потеряшка по-прежнему ваш брат. И он так же, как и вы, заслуживает любви и тепла. Может быть, ему будет сложнее стрелять, но он сможет работать в тылу или стать хорошим медиком. Поверьте, работа найдётся для каждого. И Потеряшка тоже всё сможет. Так же, как и вы. — Бургунди встал и мягко обнял ребят. Те прибились к нему сразу же, не сопротивляясь. Мизинчик всё ещё подрагивал. В этот момент в палату вошёл медик, ввозя за собой ширму. — Дадите мне пару минут, чтобы поговорить с Потеряшкой, ладно? — спросил Бургунди. — Хорошо. Ребят, на выход, — слегка командным тоном проговорил Овсянка. — Передайте ему от меня, пожалуйста, чтобы поправлялся поскорее, — попросил Мизинчик, прежде чем выйти. Ввезли каталку с Потеряшкой, и Бургунди помог переложить его на койку. Потеряшка ещё спал, мерно посапывая. Бургунди не стал его будить, и в какой-то момент даже положил свою ладонь на его голову, поглаживая мягкие волосы, чуть склеенные местами из-за геля. Потеряшка разомкнул длинные ресницы и своими ручонками прижал ладонь инструктора к своей груди, будто боясь отпускать его. Ещё минут пятнадцать он так и дремал, а Бургунди просто сидел рядом, не смея спугнуть чувство уюта и теплоты, так неожиданно подаренное спящим кадетом. Бургунди ощущал себя… любимым. Становясь инструктором, он и не подумал, что кадеты будут любить его в ответ (навряд ли Потеряшка сейчас бы обнял первого встречного — тактильный контакт с кем попало не установишь). И он совсем не ожидал, что это чувство будет таким приятным. Когда Потеряшка проснулся, он некоторое время приходил в себя. Ему ампутировали две фаланги мизинца и одну фалангу безымянного пальца, отсутствие местной анестезии заставляло свежие культи саднить. Потеряшка съёжился от боли, но о помощи не попросил. — Потеряшка, тебе вколоть обезболивающего? — спросил Бургунди. — Если можно, — негромко произнёс Потеряшка. Бургунди сделал ему укол, и Потеряшка довольно скоро успокоился. Некоторое время он рассматривал то, чем стала его ладонь, а потом вздохнул: — Выглядит не очень. Даже не знаю, что скажут каминоанцы. — Права унижать тебя и твои способности они не имеют, — успокоил его Бургунди. — Отсутствие пальцев не делает тебя хуже. К тому же, оно временное. — Вы вырастите мне новые пальцы? — горько улыбнулся Потеряшка. — Ну, почти. Мой способ менее времязатратен. — Бургунди прижал его к себе. Видимо, беседу с Мизинчиком придётся отложить. К вечеру выяснилось, что отряд всё же отчислили с программы спецназа и перевели в обыкновенную пехоту. Бургунди выдали датапады с необходимыми методичками и конспектами занятий, после чего отпустили восвояси. Однако Бургунди не сразу пошёл к себе. Потеряшка заботил его гораздо больше. По пути он забрёл на склад и, набрав там кое-каких запчастей, приступил к созданию протеза пальцев. Бургунди всё не терпелось увидеть улыбку своего подопечного, услышать слова благодарности, снова прижать его к себе и ощутить тепло в сердце. Через несколько дней раны зажили. Потеряшке сняли швы и отпустили его обратно в казармы, но Бургунди в этот момент был на педсовете и не смог подхватить подопечного. Они встретились уже в комнате. — А где остальные ребята? — спросил Бургунди. — В медиатеке, домашку доделывают. Им там учебник понадобился, чтобы Мизинчик тему смог объяснить, — объяснил Потеряшка и отвернулся в окно. Он старательно прятал свою обезображенную ручонку. На щеках подопечного Бургунди заметил мокрые дорожки. — А тебя они не взяли? — спросил он осторожно. — Я сам не пошёл, — тихо сказал Потеряшка. — Я не хочу, чтобы они меня таким видели. Я больше не похож на них. И это всё вина моя и моей забывчивости. — Потеряшка, но это не делает тебя плохим, — попытался успокоить его Бургунди. — К тому же… у меня для тебя есть подарок. Он взял ладонь Потеряшки в руки и бережно закрепил протезные пальцы на культях. Протезы были металлическими, покрытыми матово-чёрной краской, с намеченными очертаниями ногтей. — Вот, смотри. У тебя снова есть пальчики, видишь? — улыбнулся Бургунди. Потеряшка посмотрел на него полными слёз глазами. — Это слишком… — произнёс он полушёпотом. — Я не заслужил… — А разве вы должны заслужить любовь? — спросил Бургунди, мягко отирая хрустальные капельки со щёк малыша. — До этого нас только муштровали, — признался Потеряшка. — Мизинчика отчитывали перед всеми за его дневники, которые он вёл, Маргарин стал прогуливать, изучая информацию для выпускников в медиатеке, потому что на занятиях ему не рассказывали ничего того, что было бы интересно… Овсянке говорили, что он плохой староста и ничего не умеет… Я пытался поддерживать их, но они так устали, что никак не отвечали на это. А когда Вы безусловно их полюбили, они просто расцвели. Но… сколько бы я с ними не говорил, они всё ещё не понимают, почему их не любили так другие. Они не отвечают, они пытаются отвечать, — грустно подытожил он. — Никто из нас не уверен, правильно ли мы поступаем и не станут ли нас муштровать снова, когда Вы сделаете из нас хороших кадетов. Бургунди даже не знал, что ответить. Он сел рядом с Потеряшкой на подоконник, прижал его к груди. Действительно, он заметил, что любой ответ на тактильный контакт выходил у мальчиков неловко и слабо. Но почему-то ему хотелось верить, что кадеты скоро будут увереннее. Уж не ему ли, инструктору Бургунди, знать. — Я никого из вас не дам в обиду, — произнёс он негромко. — Обещаю. Пусть только попробуют забрать вас у меня. Я все силы готов тратить на вас. — А почему?.. — спросил Потеряшка. Теперь уже с неподдельным интересом. — А почему нет? Хватит с вас череды наказаний. Вам ещё много плохого придётся в жизни пережить. — Бургунди вздохнул, делая достаточно долгую паузу. — Я… я хочу, чтобы вы познали заботу и любовь и могли потом сами нести эти качества другим. Мне кажется, с помощью взрослого это гораздо легче. У меня ведь не было такого в детстве. Бургунди очень чётко помнил, как он осознал это. И как он решил, что не допустит у своего отряда такой же судьбы.