* * *
2 года спустя... — Нет! Чёрт, Винсент, мы же только что отработали этот элемент! — лицо тренера охватывает пламя горя и разочарования. Долорес вздыхает и около минуты в раздумьях смотрит на лёд, пока мой напарник отчаянно крутится на месте. Я же рядом устало потираю переносицу. Прошло два года, как я встала в пару с Винсентом Роком. И ни одной победы с того момента. Что-то внутри не давало отчаяваться и сдаваться. До этих пор. — Тренировка окончена? — я нарушаю напряжённую тишину, чем заставляю утонувшую в своих мыслях женщину вздрогнуть и поднять брови высоко вверх, словно её разбудили от многолетнего сна. В ответ я получаю лишь кивок и спешу удалиться в раздевалку. Вероятно, эта тренировка стала последней каплей, и Винсенту предстоит услышать море резких слов. Из уст тренера не раз вылетали обидные замечания, но я лишь радовалась, что не в мою сторону. И всё-таки, причин для этой радости не было. И всё-таки, мы знали, кто виноват в наших неудачах. — Сара, постой! — окликивает меня Долорес. Я недовольно разворачиваюсь. Не хотелось ничего слышать. О том, что партнёр снова отстаёт от меня, и что никто не может с этим ничего поделать — кроме него, вариантов больше нет. Да, он добрый, отзывчивый и старательный, но программа для него слишком сложная. Мы не можем изменить её спустя полгода тренировок или сделать более лёгкой, иначе призовых мест на Чемпионате Мира нам не видать. — Что-то ещё, тренер? — к моему удивлению, женщина вместо того, чтобы нахмуриться, мягко улыбается. — Завтра приезжают новички, которые будут заниматься под моим руководством, — поясняет она. — Не терпится добавить свежей крови. — А это... — Юниоры, да, — заканчивает за меня Долорес. — Молодые ещё, неопытные. Завтра каток будет занят, но я хочу, чтобы ты пришла. — Конечно, тренер, приду, — я стараюсь улыбнуться, но не получается из-за навалившихся на меня мрачных мыслей, и женщина это понимает, притягивая меня в объятия. — Не волнуйся, Сара, у тебя всё получится, я уверена, — ласково, но немного обречённо говорит она. За все те годы, что Долорес меня тренировала, она стала больше, чем тренер. Кем-то вроде заботливой тёти или просто родственницы, и это, на самом деле, недалеко от правды, ведь она двоюродная бабушка Фредерика, а значит, и моя, пусть и не кровная. Невольно мне становится спокойнее, а от новости внутри зарождается трепет ожидания. Всё же новички — это всегда интересно. Тренер отстраняется, смотрит на меня и легко кивает, подталкивая к раздевалке. — Не забывай, тебя должен забрать Фредерик, — уточняет она, хоть я прекрасно это помню. Когда я выхожу из здания, меня уже поджидает обычная светлая Тойота. Пшеничная макушка моего брата выглядывает из окна, а сам парень торопит меня взмахом руки. Сажусь в машину, отвечая на дежурные вопросы, и, когда я делаю заминку на одном из них, который звучит: "Ты что-то ела?", брат хмурится и замолкает. Знает, что бесполезно меня уговаривать и везёт сразу домой. Приобнимает, перед тем, как я выхожу из машины, и желает доброго вечера. Я иду через маленький парк. Под ногами хрустит снег, небо подёрнуто сизой дымкой, а маленький прудик затянут тонкой корочкой льда. Осматривая всё вокруг, возвращаюсь к мыслям о Чемпионате. Подготовка идёт слишком медленно, с каждой тренировкой появляется всё больше конфликтов между мной и Винсентом. Тренер тоже постоянно в напряжении, и я надеюсь, что это не повлияет на её здоровье. Успокаевает одно — завтра весь день посвятим новичкам и можно будет на время забыть о неудачах. Смотря на кружащиеся под светом фонарей снежинки, невольно вспоминаются слова Долорес, когда я начала прыгать аксели: — Сара, ты не горилла, ты снежинка! Почувствуй невесомость и свою лёгкость! И пусть я вышла на профессиональный лёд позже своих сверстников, в девять лет, Долорес — двоюродная бабушка Фредерика — относилась ко мне так же требовательно, видя нуждающийся в развитии потенциал. А растила я его за счёт длительных тренировок каждый день. Сначала лёд был просто способом избежать времяпрепровождения с взявшей меня под свою крышу семьёй Фредерика, отношения с которой у меня не заладились с самого начала. Но как только мне посчастливилось увидеть тренировку Люция, я впервые задумалась о профессиональной карьере фигуристки. За довольно короткое время я догнала в мастерстве и Морана, а Долорес официально стала моим тренером и поставила меня в пару с ним. Мы стали отличными партнёрами, дополняли друг друга, и победы нам давались легко. Но мой приёмный отец был против, говорил, что это опасный вид спорта да и ничего в жизни мне не даст. Все семейные ужины заканчивались промыванием мне мозгов. Оставалось только смотреть отцу в глаза и упрямо молчать. Я ни за что на свете не осмелилась бы бросить лёд. Особенно после того, как он стал смыслом моей жизни, моего существования и радостных улыбок каждый раз, когда Долорес меня хвалила. Она и помогла мне набраться смелости для побега из дома и устроиться в съёмной квартире. Тогда я ещё не понимала, что причина каждого прекрасного дня заключается далеко не во льде. Я училась, работала, тренировалась. Я падала, смеялась, вставала, пробовала снова. Улыбалась как удачным, так и неудачным попыткам. Мне помогали тренер и Люций, как морально, так и финансово. Моран вообще всегда был рядом со мной. Он любил проводить время со своей семьёй, но почти каждый вечер после тренировок шёл ко мне в квартиру. Ночевал у меня, помогал с домашними заданиями по иностранным языкам, которые мне не давались. Тогда я могла назвать это место домом. Уютным, тёплым домом, где всегда трепетала жизнь, и было светло от неизменного оптимизма Люца. Когда подошва ботинка с характерным звуком приземляется на бетон у входа в подъезд, выныриваю из воспоминаний. Крыльцо покрыто инеем, а примёрзшая дверь никак не хочет открываться, когда я прикладываю свой ключ к домофону. И всё-таки я справляюсь с ней, захожу в сырость подъезда и стремительно поднимаюсь по лестнице. Несколько попыток отпереть замок замёрзшими пальцами не венчаются успехом, а квартирная дверь противно скрипит при открытии. Вздыхая, захожу внутрь и бросаю ботинки у порога. В квартире темно. Разные побрякушки, расположившиеся на тумбе у порога, вызывают лишь желание закинуть их куда-нибудь подальше. Не раздеваясь, иду на кухню и опрокидываю в себя стакан прохладной воды. В холодильнике искать что-то бесполезно. Я готовить не умею и продуктами особо не закупаюсь. А всего два года назад на этой кухне аппетитно пахло едой, которую так любил готовить Люций. И куда не посмотри, везде что-то связанное с ним. Во всём есть его отпечаток. Но за время его отсутствия эти отпечатки выцвели, воспоминания превратились в вялых призраков, а запах и та энергия, бьющая из него фонтаном, и подавно исчезли. Пытаясь выйти из этого странного, совершенно непонятного мне состояния, решаю лечь пораньше. Завтра ответственный день, да и, может, постель хоть как-то согреет меня. Ночью только ворочаюсь в кровати и не могу заснуть. Слишком много мыслей, слишком навязчивое ощущение холода внутри. Взбиваю подушку, выпиваю стакан воды, даже выхожу на балкон, чтобы проветрить голову. Но всё равно полночи провожу рука об руку с бессонницей.* * *
Я прихожу слишком рано. По пути забегаю в кофейню, что рядом с нашим тренировочным катком, покупая там стаканчик американо. В раздевалках никого нет, новички ещё не пришли. Наверное, ещё высыпаются после вчерашней дороги. Зато у меня есть время размяться и выпить кофе в одиночестве и тишине. Ну, почти в одиночестве. Долорес уже здесь, сидит шнурует коньки, с улыбкой поглядывая на мою фигурку, сидящую на льду. Я машу ей рукой, а прищур её глаз становится слишком хитрым. Делаю глоток американо и рассматриваю маленькие, почти незаметные трещинки на льду. На бумажном стаканчике размашистым почерком написано „Сара” с глупым улыбчивым смайликом. Бариста явно пытался произвести на меня впечатление. Но не получилось. Сердечки и смайлики возле моего имени — слишком банальный подкат. Сзади слышится звук скольжения коньков, и я знаю, что это не Долорес, она скользит не так. Спиной чувствую чьё-то приближение, но не оборачиваюсь и продолжаю смотреть в одну точку. Цепляюсь взглядом за свежий след от конька перед собой и быстро теряю интерес к стаканчику кофе и незванному гостю. — Доброе утро, — говорю скорее машинально, чем заинтересованно и всё ещё смотрю сквозь пространство. Голос в ответ угукает. Пару секунд происходит какое-то копошение, а потом вдруг прямо у меня перед носом забирают из рук несчастное американо. — Надеюсь, это вино, — как-то сонно, но в то же время озорно говорит гость, и я, не выдержав такой наглости, оборачиваюсь, собираясь высказать всё, что думаю. Слова застревают в горле, я почти давлюсь ими, смотря на то, как парень делает большой глоток моего кофе и разочарованно морщиться, бормоча что-то вроде «всё таки не вино». Белоснежные волосы, свинцово-серые глаза, смотрящие на меня с интересом, и знакомые черты лица. Сердце замирает, словно я, будучи за рулём, резко нажимаю на тормоз. Смотрю на человека, который бросил меня. На человека, в котором я нуждалась с нашей первой встречи. На человека, который игнорировал мои звонки и сообщения, а сейчас преспокойно пьёт мой кофе. Пару раз моргаю, пытаясь прогнать галлюцинации и нездоровую фантазию, но он и в правду сидит рядом со мной. Настоящий. Я даже хочу протянуть руку, чтобы убедиться в его материальности, но одёргиваю себя и вместо этого устремляю взгляд на тренера. Долорес вовсю улыбается и даже посмеивается, видя растерянность на моём лице. Так она знала... — Ты ни разу мне не написал, — сама удивляюсь тому, как хрипло звучит мой голос. — Знаешь, Сорель, когда гуляешь по Германии, не так много времени остаётся на разговоры, — так знакомо и по-чужому одновременно. Те же тягучие гласные, но уже другие. Или это я успела отвыкнуть от его голоса? После удивления и растерянности приходят неожиданные обида и злость. «Когда гуляешь по Германии»? Он всё это время был в другой стране, а я и не знала?! Ни одного сообщения, ни записки, ни объяснений. Он просто исчез из моей жизни. Оставил меня одну. Оставил меня, пока я раз за разом терпела поражения. Терпела-терпела-терпела... Я резко поднимаюсь и ухожу со льда, кипя от злости. Моя двоюродная бабушка смотрит спокойно, ожидая от меня такой реакции. Она явно продумала всё наперёд. Плюхаюсь рядом с ней на лавку, складывая руки на груди. Со стороны раздевалок уже слышатся голоса, значит, новенькие начали приходить. Мне нужно узнать о нём как можно быстрее. — Тренер, что он тут делает? — спрашиваю я, и снова звучу безэмоционально. Все мои взбудораженные эмоции уходят в нервное подёргивание ногой. — Во-первых, милая, убери этот холод из голоса и твоих прекрасных глаз, — ласково призывает женщина, я стараюсь потеплеть, но слишком сильным льдом меня сковывает ярость. — А во-вторых, официально тебе сообщаю, что твой напарник полностью восстановился после травмы, которую получил два года назад. И так вышло, что ему было удобно приехать как раз вместе с новичками. — И? Он решил вернуться, не предупредив? Вернуться, когда я уже полгода тренирую программу с Винсентом?! — я знаю, что каждое моё слово бьёт Долорес по вискам, а Моран всё слышит. Даже наблюдает за мной, с интересом наклоняя голову на бок. Нагло делает крайний глоток напитка и выбрасывает прямо на каток, прозжаясь по стаканчику. — Деточка, мы обе знаем, что Люций не бросил бы тебя без причины. — Ты знаешь её? — я чуть ли не возвращаюсь в детство и хочу хлюпать носом от обиды. Женщина таинственно, но в то же время тоскливо улыбается, качая головой. Впрочем, это не ответ, а лишь повод для меня вновь связаться с Люцием: — Мне кажется, тебе лучше самой всё узнать из его уст. Каток до вечера будет занят новичками. Я ознакомлю Люция с теперь уже вашей программой, а тебя жду в восемь часов. Я не уточняю участников тренировки. Всё и так ясно. — Моя помощь нужна будет? — киваю я на выходящих из раздевалок тринадцати-пятнадцатилетних фигуристов. — Да, конечно, — отвечает тренер и уточняет. — Часов до двух дня. А потом до восьми можешь быть свободна. Я киваю и приступаю к тренировке. Юные фигуристы очень даже хороши, им недалеко до Винсента. И, кажется, я уже заприметила ему партнёршу, он быстро вытянет её на нужный уровень. Проблема была только в возрасте. На вид девочке шестнадцать, а Винсенту недавно стукнуло все двадцать. Два часа дня наступает слишком быстро. Долорес насильно отправляет меня в ресторан или кофейню, зная, что я с утра ничего не ела. Приходится послушать её, поэтому через двадцать минут я уже сижу в кафе за своим любимым столиком, что так скромно ютится в уголке. Несмотря на слабое освещение, тут уютно, а симпатичная вазочка с ромашками служит отличной подставкой для книги. Книги я взяла в руки почти сразу после ухода Люция. Мне нужно было отвлечься от горького одиночества, окунуться в другие миры, найти себя в персонажах. Но в квартире это делать было невыносимо. Слишком давили пустота и холод. Тогда я пыталась найти место, чтобы коротать время там. И нашла. Это кафе, этот уголок, этот столик. Здесь ничего не напоминало ни о Люции, ни о фигурном катании, ни о пустующей квартире. Здесь я сидела в свободные от катка часы, зачитываясь новыми историями — то детективами, то классикой. Но чаще всего я коротала время за фантастикой и фентези. Я заказываю маленькую порцию цезаря с курицей, апельсиновый чай с корицей и кусочек вишнёвого пирога. Книгу я хочу почитать после еды, ни на что не отвлекаясь, поэтому пока жду заказ, рассматриваю интерьер. Аккуратные круглые столики и изящные стулья, чёрные меловые доски на стенах, сделанных под кирпич, гирлянды с тёплым светом, зелёные папоротники в горшочках на окнах и барной стойке. Каждый сантиметр веет спокойствием и лёгкой атмосферой. Тихо играет песня, вторя шороху и разговорам посетителей. Парочки, друзья, подростки и даже улыбчивые мамы с маленькими детьми. Никто не шумит, будто боясь нарушать своеобразную мелодию из голосов, стука вилок о тарелки и лёгкого гула кофемашины. Казалось бы, что может нарушить иддилию этого места? Точнее не что, а "кто". Колокольчики слишком громко звенят над пшеничной макушкой. Я хлопаю себя по лбу от разочарования, из-за чего привлекаю внимание обладателя светлых волос, хоть и сижу в самом незаметном углу. Как можно было так глупо пересечься с братом? В отличие от меня, Фредерик радостно улыбается, явно не ожидав увидеть меня тут, и направляется ко мне, расталкивая посетителей и официантов. — Сара, мне так повезло, что ты тут! — слишком суетливо говорит мне он. — Ты не отвечаешь ни на сообщения, ни на звонки. Я в подтверждение киваю, вспоминая, что телефон лежит где-то в раздевалке среди моих вещей, ещё и на беззвучном режиме. — Ты же знаешь, что я не отвлекаюсь на тренировках. — Сейчас ты не на тренировке, — справедливо замечает брат, заглядываясь на вишнёвый пирог. — Это вынужденный перерыв, Долорес заставила, — поясняю я. — И планы немного изменились, тренировка у меня будет в восемь. — Значит, забирать тебя около десяти? — Примерно, — подтверждаю и с недовольством бью его по руке, который уже потянулся к чашке моего чая. Почему сегодня все пытаются забрать у меня напитки? Фредерик обиженно смотрит на меня, но сразу же взахлёб начинает рассказывать мне о чём-то, но слушаю я вполуха. Что-то говорит и говорит, пока я совершенно бездумно пью чай, даже не пытаясь ухватиться за нить повествования. Через час он наконец-то заканчивает свой сумбурный бубнёж, с улыбкой прощается и оставляет вместо меня чаевые. Я облегчённо выдыхаю. Нет, мне нравится проводить время с братом, но он так внезапно и шумно вторгся в моё пространство, рассекретил место, о котором никто не знал, что я просто не могла ни на чём сосредоточиться. Достаю нашумевшую книгу Ли Бардуго «Тень и кость». Уже давно к ней руки тянутся. Мне хватает прочитать одно предложение, чтобы погрузиться в историю. Несмотря на закатывание глаз, улыбки и другие различные эмоции, я не замечаю, как книга прочитана. Бывали книги и лучше, однако конец этой меня заинтересовал и подначивает поскорее купить и начать вторую. Перевожу взгляд на висевшие недалеко часы и удивлённо хлопаю глазами. Время снова пролетело слишком незаметно. Кидаю книгу в свой полупустой шопер, хватаю пальто, что сняла несколько часов назад, и подпрыгиваю с места. И только сейчас замечаю, что тарелка с вишнёвым пирогом пуста, хотя я даже не прикасалась к ней. Какой же Фредерик жук. Успел таки своровать у меня еду. Оплачиваю счёт и скорее бегу на тренировку. Ещё никогда не приходилось опаздывать. За это можно поставить книге плюсик. На бегу безуспешно пытаюсь застегнуть пальто. Холодный зимний ветер бьёт в лицо, подхватывая пряди длинных каштановых волос. Всю жизнь хочу отрезать, но тренер не позволяет — будет неудобно делать причёску. Даже когда я оказываюсь в здании, холод не покидает моих рук и щёк. Уже в раздевалке сверяюсь со временем. Двадцать минут девятого. Угораздило же меня зачитаться! В последнее время я замечаю, как становлюсь всё более и более рассеяной. Всё время, кроме тренировок провожу за книгами, избегая глубоких ям самобичевания и угнетающих мыслей. Не знаю, почему думаю только о книгах, о других мирах, где меня нет и никогда не будет. Мне нужно быть здесь и сейчас, не терять связь с реальностью, но понимаю, что иначе что-то внутри будет пожирать изнутри, впиваясь зубами в самое сердце и разрывая острыми когтями душу на клочки. Безжалостно, быстро, затягивая в тёмную пучину безысходности и одиночества, которые давили на плечи. Я думала, что сильная, раз несу на себе такой груз. Но со временем поняла, что неуверенность перед рывком, который позволил бы скинуть его с плеч, и делает меня слабой. Страх, что я пожалею о минутной слабости, заставлял меня годами не находить себе место. Я не понимаю, как правильно жить, поэтому продолжаю идти. Но добьюсь ли чего-либо такими темпами? Не раз меня посещала мысль поменять направление. Но снова сковывал страх. Делает ли это меня трусихой? Определённо. Трусихой, которая готова забиться в угол от страха, что внезапно вспомнятся те дни, когда Моран ушёл. Те дни, когда любой, даже не психолог, мог понять, что со мной не всё в порядке. Что локон, накрученный на палец — далеко не флирт. Что притоптываение ногой — не трепетное ожидание чего-то. Что постоянно зажмуренные глаза — не от яркого света. Завязывая аккуратный узелок на зашнурованных коньках, прогоняю все мысли. Сейчас тренировка, потом уже ненужные часы самокопания. И пусть в глубине души мне хочется услышать от Морана пламенную речь, где он бы объяснил, почему бросил меня. И пусть мне хочется забить на всё и устроить внеплановое похудение своему кошельку, оставив все свои деньги в ближайшем книжном, я встаю и направляюсь к катку. Лёд на первом месте.