Тридесятое королевство

Ей нравится, что подол закрывает щиколотки. Ворот она тоже зашнуровывает наглухо, как старая дева. Благородные дамы не носят шнуровку на груди: это признак бедности – что, на служанку не хватает? Но Гермионе легенда позволяет, лекарь – профессия почётная, но не благородная. Их дом пропах отварами и чем-то, от чего на языке выступает горечь. Каждое утро, ещё перед рассветом, она влезает в большие сапоги и идёт за травами. Роса пропитывает платье едва не до пояса, но ногам тепло. Когда в окоченевших пальцах оказываются ломкие серебрящиеся стебли, она чувствует себя ведьмой, будто только сейчас вспомнив, кем является – и это до мурашек хорошо. Она не брала в руки палочку четыре недели. В зеркало не смотрела и того больше. Зеркала здесь тусклые, неровные, в тёмных пятнах. Из них на неё смотрит женщина с угрюмым лицом, женщина, которая постареет ещё до того, как родится. Они тут три года, из которых последние пять месяцев – при Камелоте, где и останутся до самой смерти здешнего короля. Ещё четыре года и семнадцать дней. Ей только исполнилось двадцать четыре, когда они с Гарри поженились – магическое научное общество к тому времени уже пару лет как нашло тропы в другие, далёкие-далёкие времена. В близкие отчего-то пути не было. Им предложили участвовать в числе первых: супружеская пара привлекает меньше внимания, и из-за длительного срока пребывания, и просто на психологическом уровне… Это всё неважно. Важно, что согласились они почти в один голос. Подумаешь, семь лет. Гарри – они тогда ещё говорили о чём-то, кроме ужина и погоды, – признался, что делает это из-за навязчивого желания вернуть прошлое. Край неба светлеет. Она прижимает к груди остро пахнущую связку соцветий и падает на спину. Занемевшими от холода пальцами развязывает ленту, освобождая волосы – они промокают, становятся тяжёлыми и почти тёмными, остужают голову. Прочь мысли, прочь. Королю осталось четыре года. Он женат на крестьянке и беспрерывно сражается с редкими животными и талантливыми колдунами. А с тех пор, как она и Гарри поселились здесь, Артур, не утруждая работой дворцового лекаря, стучится в их дверь, оставляя повсюду тяжёлый кровавый запах. Гермиона теперь чертовски хорошо разбирается в колотых ранах, животных ядах и древних проклятиях. Знает ведь: ещё не сейчас. Сегодня – справлюсь. В конце концов, она со школы имеет неплохое представление о том, что такое война и как держать себя в руках. Даже когда твой король кашляет кровью и никак не может вдохнуть. Он даже не пробовал доехать до замка, а теперь рыцари не хотят его переносить, чтоб не потревожить рану. Чем не повод остаться подле неё? Он умеет находить их без счёта. Чтоб не волновать королеву, чтоб не появляться среди своих подданных больным и слабым и не ронять тем их боевой дух, чтоб не бегать каждое утро на перевязку, чтоб не тратить силы, нужные для лечения и просто потому, что ему так хочется. Всё это ужасно легко опровергнуть – кроме последнего. Сила его желания держит королевство – оно всё ещё существует просто потому, что он хочет этого. Чудовища повергаются, армии обращаются в бегство. Что она перед этим? Гермиона всегда заранее знает, что проиграла, когда видит это детское упрямое выражение на его лице. Но всё равно пытается переубедить, привести разумные доводы. Это их игра. «Идите домой, Ваше Величество. – Не пойду». Гарри никогда не упрямится. Он податливый и счастливый, ему нравится работать руками, сидеть перед камином. Он не колдовал так давно, что не помнит уже, где его палочка. Все исследования и отчёты она отправляет сама. Магия так много значила для него в детстве, и так мало – после войны. Он так и не смог сродниться с новой палочкой, она всё время заставляла его помнить. А Гарри устал от воспоминаний, он притворяется, что той жизни как будто бы не было, и в новых декорациях это проще. Она хочет ударить его по лицу каждый раз, когда он улыбается. Если король перестанет мешать ей своими капризами, она свихнётся. * * * Когда она приходит, Гарри уже нет, а Его Величество злится. Он слишком долго один. Не для этого он ссорится с женой, рыцарями, всем замком, чтоб лежать в этом тесном и тёмном доме без неё, чёрт возьми! Нет, они ещё не спят вместе, он думает, что и не будут. Когда он её увидел, то сразу подумал, что она выглядит очень верной. И что он хотел бы такую жену. И он её хочет, даже если она чужая жена. На самом деле не имеет никакого значения – принадлежат ли они кому-то, кроме себя. У неё тонкие морщинки в уголках глаз и у крыльев носа, они такие правильные, словно их выводили пером. Она смотрит так, будто вокруг неё никого нет, совсем никого, будто стоит ему сейчас замолчать и зайти за угол – и его тоже не станет. Артур чертовски боится, что так и произойдёт. И поэтому ему чертовски хочется быть, хочется впечататься в её радужку, в её ладони, грудь, живот, утвердиться в своём существовании, торжествовать в каждой её мысли. Он стал королём, и люди поставили его над собой и обрели в нём нужду, и это сделало его живым. Он женился на Гвиневере, которая считала возможным перечить ему, и получил власть над чужим телом и чужими мыслями. Он выступал на турнирах, дабы всегда быть первым. Он сохранял своё королевство и любого врага заставлял бежать – и делает это по сей день. Потому что жизнь – это битва, во всём, даже в малом. Потому что нет ничего лучше, чем превозмочь не свою волю и оставить свой отпечаток в умах – вы никогда меня не забудете, и ваши дети не забудут, и дети ваших детей, и все потомки ваши до пресечения рода – потому что я жив и пребуду, и нет другого бессмертия, кроме этого. Но эта женщина пришла сюда и осталась здесь – между лесом и его королевством не принадлежащая никому, кроме своего мужа, но и мужу не принадлежащая – тоже. Она не была юной, не была и старой, не была красавицей, но никто бы не смел отрицать её красоты, она говорила, что в ней нет благородной крови, но он не встречал женщины, претендовавшей на благородство больше, чем она. И там, в её голове, не было места никому, кроме неё самой. Это не было похоже на бой. Артур сел. Тело саднило, пульсировала кровь на месте кровоподтёков и стянувшихся ран. Это было хорошо. Он чувствовал себя целым, очень живым, очень здесь. Она пришла с охапкой одинаково незнакомых трав, пахнущая утром. Там, за стеблями, прижатыми почти к лицу, волосы липли к шее – мягко и холодно. Разложила свою ношу на столе, сохнуть, подошла к королю, коснулась рукой его лба, покачала головой – жар. Смешала лекарство. Артур сидел молча, ещё ощущая прохладу прикосновения. Собственное дыхание вдруг оказалось горячим, будто драконьим. Она поила его из чашки, поддерживая за плечо, а он думал, что никогда ничего ей не сделает, ничего. Просто не сможет.