***
Гвалт гремящей посуды и людских голосов накатывал волной на любого входящего в столовую, особенно после уличной тишины затаившегося перед бурей лагеря. Следующей волной накатывали вопросы, как тонкая дверь может удержать весь этот шум в помещении, не давая вырваться наружу. Пионеры разных возрастов не прерываясь сновали в узких проходах между столами, бегали от раздачи и обратно к своей кучке знакомых. Безуспешные попытки вожатых успокоить шумящую и гремящую толпу, как обычно, заканчивались безрезультатно. И всё это было совершенно естественным ходом событий, всегда повторяющимся и устраивающим, казалось, и вожатых и пионеров. Это просто ещё один момент из повседневной и обычной жизни, застывший во времени. Успешно уклоняясь от бегающих вокруг детей из младших отрядов, Семён подошел к раздаче и получил причитающуюся порцию обеда на красном подносе, пережившем уже не один десяток смен в пионерлагере. Ему хватило и беглого осмотра большого помещения, чтобы удостовериться в отсутствии двух рыжих пионерок. Сложившаяся традиция была нарушена, когда он приземлился на стул рядом с другими соотрядцами. Шурик и Электроник прервали разговор и синхронно кивнули в знак приветствия. — Ты как раз вовремя, Семён. Мы тут обсуждаем одно дело. Шурик поправил вечно сползающие на переносицу очки и продолжил. — Видел, что гроза приближается? — Ну? Семён заметил встревоженное состояние товарищей. Электроник сидел с непривычным для него сосредоточенным лицом, вслушиваясь в разговор, Шурик был еще более серьезным, чем обычно. — Так вот, — он несколько секунд помолчал и подозрительно оглянулся по сторонам, уж слишком переигрывая с нагнетанием таинственности, как показалось Семёну, — Минут тридцать назад мы должны были выйти на связь с радиолюбителями из деревни, той, что в километрах двух отсюда. Саша потянулся к остывающему чаю, чтобы смочить горло, но не выдержавший паузы Электроник бросился продолжать рассказ вперед товарища. — Мы с ними каждый день в это время на определенной частоте связывались, а сегодня они в эфир не вышли. Семён знал, что у ребят в клубе была простенькая радиостанция, которую они сами и смастерили, но неудачный сеанс связи точно не произвел на пионера впечатление, что и отразился у него на лице. — Ну и что? Может они... — Парень немного задумался и ухмыльнулся, — Может они коров пасти ушли, эти ваши деревенские радиолюбители. Два товарища явно не разделяли шуточный настрой соседа. — Да нет же, мы договорились точно на это время! А ещё гроза эта... — Ну и что ты к этой грозе привязался? Тоже мне, нашли повод для волнения. — Просто предчувствие у меня... Странное, — Шурик понуро опустил голову и принялся за еду. На столик опустилась тишина. Не отрываясь от поглощения пищи, Семён скользил взглядом по столовой, хотя уже вдоль и поперек изучил помещение за целую неделю. За окнами все сильнее темнело, Солнце скрывалось за приближающимися грозовыми тучами. Всё отчетливей слышались раскаты грома, в темно-фиолетовом небе изредка сверкали молнии. От рассматривания красных плакатов с призывами к мытью рук перед едой Семёна отвлек знакомый силуэт, промелькнувший где-то на периферии. Повернув голову, он с удивлением обнаружил сидящую неподалеку Ольгу Дмитриевну, которая как ни в чем не бывало рассматривала какой-то журнал за длинным столиком вожатых. Когда это она успела вернуться? Что-то я не припомню, чтобы она заходила после меня. Пионер внимательно следил за движениями вожатой, но ничего в её поведении не выдавало никаких странностей. И ведет себя как обычно. Зачем же она в лес ходила... — Ладно, это ещё не все. Шурик слегка ударил ладонями по столу, отвлекая Семёна от размышлений. — Есть ещё кое-что, но тебе это покажется ещё большим беспокойством попусту... Он остановился, как будто размышляя, точно ли нужно продолжать начатый разговор. — У одного из парней, с кем мы общались, брат служил лет пятнадцать назад, — Он понизил голос и наклонился ближе к столу, — Так вот этот самый брат, по его словам, видел недавно на "одиннадцатой" длинные военные колонны и идущие в том же направлении по железке эшелоны с техникой. Говорит, несколько батальонов точно зачем-то перебросили в сторону Тимашёвска. Семён вспомнил приближающуюся издалека бурю. Со сцены он увидел её именно там, в стороне упомянутого Шуриком города. И всё же звенья никак не выстраивались в логичную цепь, он не разделял беспокойства товарищей по отряду. — И вы думаете, что всё это как-то связно? — Может быть... По крайней мере странно, что в нашу глушь пригнали столько военных, — Шурик опять поправил очки и попрощавшись покинул столовую. Всё больше и больше пионеров заканчивало трапезу, помещение пустело. На улице первые капли дождя с тяжелым стуком разбились о сухую, потрескавшуюся землю. — Кстати, Эл, — Семён похлопал оставшегося товарища по плечу, привлекая внимание, — А ты не видел, когда Дмитриевна зашла? А то я что-то не заметил... Он поднял стакан с недопитым чаем, ожидая ответа. Электроник уже собрал грязную посуду и приготовился уйти, но удивленный вопросом остановился. — Ты чего это? Знаешь же, что она всегда одной из первых заходит. Ну и сегодня, как только горн, она уже у входа, — он указал на сидящую рядом вожатую, — Вон до сих пор и не ушла. Электроник попрощался и удалился вслед за другом. Семён медленно опустил стакан, так и не притронувшись к чаю, и скосил глаза на Ольгу Дмитриевну, которая безмятежно продолжала рассматривать страницы глянцевого журнала. Капли дождя начали отстукивать по стеклу мелодию, непонятную человеческому уху. За окном усиливалась буря.***
Её рыжие, беспорядочно спутанные волосы первыми бросились в глаза, когда он переступил порог маленького, уютного домика, прячась от начавшегося дождя. Семён сразу вспомнил, как во время одного из походов на пляж любовался её медными локонами, словно расплавившимися под палящими лучами Солнца. Сейчас, когда небо сковали серые тучи, она оставалась маленькими ярким факелом в их извечно беспорядочной обстановке. Её распущенные волосы растрепались по подушке, знакомые заколки лежали на столе, соседствуя с недочитанной книгой. Она медленно раскрыла заспанные глаза и мимолетно улыбнулась прошедшему вглубь домика парню. Он уже и не мог вспомнить, когда на прошедшей неделе впервые заговорил с двумя рыжими подружками, от которых все старались отгородиться, но сформировавшийся с первого дня смены дуэт уже тогда успел доставить многим неудобство. Может, сам того не осознавая, Семён сам притянулся к ним, ведь никогда не замечал за собой тяги к следованию правилам и исполнению приказов. Он и сам не до конца понимал, как смог с первого дня знакомства настроиться с бандитками на одну волну. Они наши в нем кого-то похожего на самих себя, кого-то кто смог докопаться до натуры и поддержать её. Для него, за короткий срок они стали самыми важными людьми в "Совёнке", а если углубляться в излишний пафос, то и за его пределами. Семён не мог дать объяснение этому явлению, этой странной привязанности, да и не сильно стремился найти ответ на этот вопрос. Всё просто произошло само по себе, и всех это устраивало. Для Ульяны он стал старшим братом, для Алисы чем-то большим. Такая тонкая связь между троицей бросалась в глаза всем вокруг. Конечно, вожатые не стали скрывать удовольствия от факта, что рыжие почти прекратили устраивать выходки и тревожить лагерь. И только лишь удивление могло вызывать то, что остепениться их заставил всего один человек, а не бесчисленные угрозы об исключении из комсомола. Он чувствовал, как такая сильная привязанность отзывается теплотой где-то внутри, заполняя необъяснимо холодную пустоту, природу которой и сам не понимал. Они появились в жизнях и судьбах друг друга так внезапно, но даже этот короткий миг ощущался целой жизнью, целой историей, прожитой со всеми ее достоинствами и недостатками. Он привычным, странно обыденным способом закинул ноги на маленькую тумбочку, покачиваясь на стуле наклонился и вытащил из угла гитару. Ещё какую-то неделю назад Алиса несомненно бы отшибла руки любому, кто потянулся в сторону её любимого инструмента. Девушка потянулась в кровати, разминая заспанное тело. Звуки стучащего по крыше дождя растворились в приятной медленной мелодии, наполнившей обиталище двух пионерок. Она довольно зажмурилась, в очередной раз тайно восхищаясь его талантом и любовью к музыке. — Что там на обед то давали? Чувство голода напомнило о себе после сна, пионерка поднялась на кровати и схватила со стола две заколки. — Да ничего нового, картошка отварная с консервами какими-то. Парень медленно раскачивался на стуле, тихо нашептывая известные лишь ему слова песни. Алиса скрипнула дверцей шкафа и вытащила с полки маленький кипятильник, алюминиевую кастрюлю и прозрачный пакет развесного черного чая. — Опять одно и тоже, что-то в последние дни меню совсем не меняется. Картошка... Дали бы, хоть чего нибудь другого, — шуточно возмущаясь, Алиса наполнила тару водой и включила кипятильник в розетку, — Я вот, например, кукурузу люблю. — Кукуруза, говоришь... Никита Сергеевич, вы что ли? Она легонько стукнула его по макушке, проходя мимо, что больше было похоже на очередное пропитанное нежностью и чувствами прикосновение, что еще совсем недавно было для них чуждыми и непонятными, вызывающим заложенное рефлексами отторжение. Домик наполнился ароматом заваренного Азербайджанского букета. Алиса выставила на покрытый газетами стол две чашки, одна из них, принадлежащая Семёну, уже нашла пристанище в их домике, став неотъемлемым атрибутом и символом его присутствия. Он любил пить горький чай из своей зеленой эмалированной кружки, с небольшими сколами по краям и почти невидимой выштамповкой на дне: «ЗМЗ». Парень продолжал наигрывать на гитаре, изредка кидая взгляд то на бушующую за окном непогоду, то на тонкую струйку пара, поднимающуюся от горячего напитка. Глаза непроизвольно зацепились за относительно свежую среди других газету, укрывающую уже прожженный и поцарапанный местами стол. На развороте Семён увидел фотографии незнакомых людей, наверняка их имена и лица теперь навсегда внесены в историю бумагой и краской. Жирными, большими буквами над длинной статьей был выведен заголовок: "Операция Юг-87". Пальцы сами собой сбились с ритма, в голову полез очередной рой ненужных мыслей, от которых он вечно старался отгородиться. — Мне ведь тоже скоро туда, — он мотнул головой в воздухе, не указывая конкретного места, — В армию служить. Её взгляд едва заметно потускнел, плечи напрягались и красивое личико испортилось грустью, заметной лишь ему. Семён уже пожалел, что снова заговорил об этом, зацепившись взглядом за газету. Парень развернулся и нацепил легкую улыбку. — Да ладно тебе, — он дотянулся до её руки и нежным касанием переплел пальцы, — Хоть мужика из меня сделают. Она усмехнулась и легонько оттолкнула ногой наклонившийся стул парня. — Сиди уж, солдат... На них опустилась комфортная, спокойная тишина. Только дождь барабанил по крыше домика, за окном разразилась буря.***
Холодные, мокрые асфальтовые дорожки вывели его на вымощенную брусчаткой главную площадь лагеря. Лужи как зеркала отражали высокий звездный небосвод, уже опустевший от давящих, низких грозовых облаков. Гордые красные стяги, потрепанные во время налетевшего шторма, неподвижно свисали на высоких флагштоках, знаменуя полный штиль. В холодной ночной тишине засыпающего лагеря каждый звук разносился эхом, сотрясая воздух. Где-то с дерева вспорхнула птица, мелкие капли воды полетели на землю, сверкая в тусклом, теплом свете уличного фонаря. Покинувший теплое укрытие пионер спешил в библиотеку, постоянно вздрагивал и натирал ладони, в тщетной попытке отогнать летнюю прохладу. С самого первого дня он любил коротать вечера за книгой, порой зачитываясь до тех пор, пока Женя сама не начинала выпинывать его из здания. Большой, тектонический в своих размерах памятник неизвестному деятелю неизменно возвышался над площадью, провожая подозрительным взглядом запозднившихся пионеров. Окутанный огромным количеством лагерных легенд, как сама древняя Гиперборея, "Генда" оставался одним из главных символов Совёнка. То тут, то там на улицах лагеря мелькали такие же заблудшие пионеры, Семён обогнул постамент и свернул направо, к библиотеке. Помещение встретило теплым воздухом и специфичным запахом книг, так могут пахнуть только библиотеки. Пионер бросил приветственный кивок сидящей за письменным столом Жене. Её очки отбросили блик в свете настольной лампы, пионерка ответила на приветствие. Развешанные повсюду плакаты и прочая атрибутика бросались в глаза даже в полумраке библиотеки. Ему всегда казалось невероятным, как они раз за разом заставляли остановиться и вновь пробежаться глазами по заученным с детства лозунгами и призывами, по знакомым фразам и портретам. Невольно, каждый раз сердце отзывалось на призыв. Даже старенький, обвисший транспарант с чествованием Великого Октября казался родным, слова не просто проходили мимо, но задерживались где-то внутри, находя отклик в душе и разуме. И руки сами, на рефлексах тянулись к белой накрахмаленной рубашке и алому галстуку, чтобы разгладить и убрать неопрятность. Семён прошел между высокими полками, медленно проводя рукой по корешкам книг. Знакомые названия мелькали в длинных рядах, иногда приходилось остановиться, чтобы в темноте разобрать затертые руками читающих имена и фамилии авторов. Как-то неожиданно он остановился возле одной из полок, рука сама зацепилась за книгу и вытащила из стройного ряда. Ничем не выделяющаяся синяя обложка почему-то вызвала дежавю, пионеру показалось, что он уже видел эту книгу, хотя название было незнакомым: "Изобретения профессора Вагнера" Издательство было относительно свежим, что было странно для лагерной библиотеки. Семён раскрыл сборник рассказов на первой странице и быстро пролистал до конца. Где-то в середине книги, на одной из страниц чужеродный объект сразу бросился в глаза. Пионер остановился и вернулся назад, к сложенному пополам кусочку тетрадного листа. Ровными печатными буквами на одной из сторон было написано: "В лес***
Ночь была тревожной, роящиеся в голове мысли не давали заснуть. Он завалился на скрипучую кровать сразу же, кто только пришел из библиотеки, время отбоя давно наступило, но сон всё никак не приходил, отгоняемый порой безумными и фантастическими мыслями, которые нагонял уставший разум. Воображение рисовало безликие силуэты из теней, отбрасываемых в лунном свете деревьями за окном. Тишина в домике неприятно давила, постоянные шорохи где-то на улице заставляли вздрагивать. Юноша пришел к единственно рациональному выводу, решив что просто перенервничал в ходе странного дня, ведь раньше и одиночество в жилище не мешало засыпать крепким сном, едва коснувшись подушки. Семён перегонял в голове все воспоминания за день, пытаясь найти объяснение странности некоторых событий. И все странности так и стремились выстроиться в единую цепь, ведь по отдельности эти события не представляли собой ровным счетом ничего. В обычный день он бы даже не заострил на этом внимание, они как всегда были бы унесены в прошлое рекой памяти. Парень уже разочаровался, что в этот раз не остался переночевать у Алисы. Тихо скрипнула кровать и зашуршала одежда, он накинул шорты и рубашку, чтобы проветриться на свежем воздухе. Ночной лес шумел раскачивающимися стволами многолетних сосен, откуда-то из глубины иногда доносились вскрики птиц. Если приглядеться, можно было увидеть пару домиков у самого центра лагеря с включенным светом, тускло просачивающимся через плотно замкнутые шторы. Пионер присел на порог своего домика, покрепче закутавшись в тонкую белую рубашку. Его жилище находилась в юго-западной окраине лагеря, почти у самого леса, так что он даже сквозь сгустившийся ночной мрак мог разглядеть комли огромных деревьев. Не выходить без о.з, значит... Он усмехнулся, но через мгновение в голову ударила внезапная мысль. Парень вспомнил странно повязанный на левой руке галстук вожатой. Такая маленькая деталь затерялась среди других странностей её утреннего поведения, но сейчас всплыла как никогда кстати. Блуждая взглядом по темной, непроглядной стене леса, он наткнулся на маленькую, почти незаметную красную точку. Огонек слабо мерцал, пробиваясь сквозь ветки и листья, прямо из глубины лесной чащи. Подул холодный ветер. Кроны деревьев зашумели в своей привычной, старой симфонии.