kensington

Просыпаться утром бывает по-всякому. По-разному, видите ли. Милли открывает глаза медленно. Зимнее солнце забирается в ее спальню не по плану — оно буквально высвечивает кровать и всю комнату на несколько сиквенций. Становится немного неуютно. Детали. Ночью, когда она забиралась под одеяло вместе с очаровательно пьяным Мэттом, все вокруг казалось каким-то секретным, запредельным, ну и таинственным. Все покрывало их, делало из них такую простую, ну и до жути таинственную сказку. Сейчас — херня херней. Правда. Милли приподнимается на локтях и осматривается. На полу валяется ее кофта и его брюки. Возле двери перевернутый чемодан и ее обувь. Кажется, что прошлой ночью тут был хаос (а он и был), хаос, который понимают только двое, желание которых вертит их тела в этом водовороте, а кровь заставляет петь от осознания, что можно было бы сделать без других посторонних глаз. Ничего не было. Было — все. Она поворачивает голову и смотрит на Мэтта. Солнце забавно откидывает на него тень, а его волосы взлохмачены, их хочется пригладить руками. Взять своими маленькими руками. Ровно так же, как и прикоснуться к нему губами — мягко, осторожно. До боли узнаваемо. И делать это хочется легко, будто иметь полное разрешение. Ага, напридумывала. Попустись немного. Возвращайся в реальность. Ну же, сделай это. — Ты выглядишь беспокойной, — глухо отзывается мужчина хриплым голосом, все еще не открывая глаз. — У тебя был плохой сон? Да. Сто раз. — Ты даже не смотришь на меня, как ты можешь знать, — Алкок все еще застывает в моменте, она не двигается. — Я чувствую. Ну, окей. Давай. Ты молодец. Самый пронзительный сукин сын на целом свете. Милли фыркает. Она знает, что если останется в кровати, то он увлечет ее в важный (ага) разговор, а ее голова просто не способна сейчас функционировать. Потому она быстро и ловко вылазит из-под одеяла, поднимаясь на ноги — немного пошатываясь, ведь привет тебе, похмелье. Вот так вот Фабиан себя чувствует по утрам? Фантастика. Она разминает шею и хватает полотенце. А потом выскальзывает из комнаты, даже не посмотревши на Мэтта. Пока что — забудем. На минут десять. Ровно до того времени, пока в ванной не остынет вода. Нужна вода. Не только на тело, но и внутрь. Хочется выпить всю водопроводную систему Лондона, дамы и господа. Девушка останавливается в гостиной. Спасибо, что пустила нас, пишет Пэдди на какой-то салфетке, все в стиле старой доброй Англии. Мы хорошо нажрались, как и предполагал Мэтт. Увидимся в четверг на читке сценария. Пока-пока. П.К. Он добавляет P.S., ну конечно же. Пишет, значит — думай головой, малышка. Вот сто баллов просто, поистине. Мэтт кичится своей телепатией, но черт, Консидайн видел истории похлеще. Он знает, о чем говорит. Милли хмурится. Она так и стоит с этой салфеткой в руках, пока под окнами сумасшедшие таксисты устраивают «гонки» в плане кто кого пересигналит. Бред. Как дети маленькие. Милли зевает. Она кидает послание от Визериса на пол, ну и все же заходит на кухню за водой. Она жадно пьет — глотки ее эти вот большие, неосторожные, вода течет ей по руках. В ванной она набирает себе воду тоже. Капает немного масел по привычке, быстро и тупо избавляется от одежды. Жар разносится по телу — он достает к ее голове и становится чуточку по-легче. Вообще, можно запросто расслабиться и так наивно притворится, что в соседней комнате никого нет, что там не спит мужчина, которого она всецело желает. Ну так, магия на пять минут, сами понимаете. Иллюзии приятны — они помогают забыться. Но они не смогут решить всех проблем. А проблемы есть: они отображаются в смс-ках, в этих вот звонках, в твитах, в Инстаграм-постах. Никто еще не забыл, они все давят солью на рану так профессионально, что слезы подступают — да-да, Милли, конечно ты не устояла перед Мэттом, конечно же ты стала очередной, конечно же ты попалась (нарочно) в его это обаяние. И проблемы отображаются в нахмуренных бровях Мэтта — он хочет поговорить, он хочет, наверное, прояснить для себя и тебя, что же, сука, происходит. Ох, если бы кто-то знал. Становится так горько. Милли закрывает глаза. Она увлекается теплой водой, иллюзиями и спокойствием. Она даже сперва не замечает, как Мэтт открывает дверь и заходит внутрь — его белые боксеры выедают глаза. Он останавливается, как вкопанный. — У тебя нет случайно запасной новой зубной щетки? — И говорит он это так просто, так по-обычному, что хочется закричать; будто жил тут, ну и живет тут триста лет, будто ходить по квартире в трусах это дело привычное, легкое. Милли резко подпрыгивает, а потом закрывает руками свою голую грудь. Спасибо, что пена укрывает от его наглого взгляда все остальные части тела. Вода с противных звуком берет, ну и расплескивается — вокруг становится до безобразия мокро, влажно, слишком душно. — Ты не мог постучать? Какого фига, блин? Он тупит взгляд в пол и улыбается. Его руки копируют ее позу — скрещиваются у него на груди идентично. Милли застывает в шоке, боясь опустить взгляд ниже его лица. Ох, ну что ж это такое, боже-боже. — Это обычный вопрос, — он пожимает плечами, а глаза его дикие: смотрят, смотрят, и смотрят, изучают, ну и изучают, не могут удержаться. — Так есть или нет? — Выйди отсюда, — просит она не-своим-голосом, буквально умоляет. — Ты слышишь? Что ты- Она затыкается, потому что он вдруг подходит ближе. Она быстро узнает выражение его лица — это вот открытое хищное выражение, которое он напускает на себя, когда нужно сыграть порочного принца, Деймона, бля, Таргариена. Это будоражит. Она прикусывает внутреннюю сторону своих щек. Она такая слабая перед ним, это так не честно. Мэтт вот несколько секунд наблюдает за ее реакцией, а потом делает то, что выбивает ее из понимания окончательно — он залезает к ней в ванную. Наверное, некоторые решения были сделаны, чтобы увидеть результат в будущем. Милли сама купила огромную ванную, долгую ванную, большущую. Тогда она даже не подозревала зачем же ей она так нужна. Что-то импульсивно стрельнуло в голову — теперь получай полу-голого Мэтта Смита рядом с собой. По другую сторону бортика. Он до жути нелепо и правильно смотрится в этой ванне, переполненной пеной. — Ты вторгаешься в мое личное пространство, — злость топит кровь, она делает из нее какую-то огненно-жгучую девку, почти что Рейниру. — Как ты смеешь? — О, — его брови так забавно ползут вверх. — Вчера на балконе ты тоже вторгалась в мое личное пространство, прикидываешь? Тогда, когда своими маленькими пальчиками вцепилась в мои брюки. Возле пояса, помнишь? Или тебе показать? — Заткнись, — все, что по силе сказать прямо сейчас, в этот момент; Милли вся заливается краской. — Я думала, ты не помнишь. Ты был пьян. — Я был достаточно при сознании, чтобы такое запомнить. Идиот. — Нравится? — Она вскидывает подбородок, имея ввиду все это: ванную, пену, ее. — Просто прекрасно, — отвечает Смит, не прерывая с ней зрительный контакт. Он чувствует, как ее нога, ее ступня, касается его бедра. — Тебе действительно к лицу быть в тепле. Ну классно, что уж там. Кинематографическая, бля, картинка. Двое людей в одной ванной. Ранним утром. С пробитым сердцем и с тысячей недосказанностей. По-моему, Нетфликс плачет. Прямо сейчас. — И что дальше? Что будем делать? — Милли бросает вызов, но она совершенно не уверена в том, хочет ли она посмотреть на продолжение. — Ты говорила, что сама себя не понимаешь, — Мэтт немного соскальзывает ниже, он ловко ухватывается за ее лодыжку. Сжимает пальцы. — А я, по-моему, тебя понял. Неужели? Несите приз за «самого умного» мужчину в мире. Как жаль, что таких призов не существует. — Ну-ка, — голос ее немного предает, потому что звучит она, как минимум, на октаву выше. — Расскажи. — Ты, — он на секунду хмурится. — неимоверно мягкая и «детская», если чувствуешь, что тебя любят. Как тогда, в парке. Когда мы играли в снежки. А еще ты становишься чертовски дерзкой и твердой в своем тоне, ты уверенная в себе. Но только тогда, когда ты хочешь ощутить кожей касания. Правда? Когда ты возбуждена, ну или ты злишься. Что? Блять. — У тебя две четко выраженные стороны, Милли. И поэтому тебе сложно держать баланс и понимать себя. Она слушает и не дышит. Такое случается — однажды человек говорит другому правду, которую он видит ясно, ну и ясно настолько, что это оказывается истиной. Но никто не предупреждает тебя, насколько может быть больно после. А это больно. Больно знать, что он понимает. И что он… принимает? Что он теперь видит ее насквозь. Сука. Его пальцы все еще крепко держат ее лодыжку — будто если отпустит, то пропадет, сдохнет быстрой смертью. Боги, наверное, когда это видят, то заходятся истеричным хохотом. Боги, собственно, могут сходить нахуй. — Я должна сказать что-то? — Нет, — он обычно и устало мотает головой, наблюдая, как пена в ванной расходится, ну и открывает на секунду вид на ее живот. — Разве что можешь сказать, если ли у тебя новая зубная щетка? Джин сыграл плохую шутку с моим дыханием, представляешь. — Есть. Она возле зеркала, около моей косметики. — Расслабься. Сможешь это сделать для меня? Когда ты со мной находишься в одной ванной? Когда я полностью голая, а ты прячешься за своими дурацкими белыми боксёрками? Еще что? Отыграть с тобой сцену из «Короны»? Начать с тобой встречаться, может? Пойти выбрать елку на Рождество и Новый Год? Ну-ну, расслабься, говорит. А сам почему такой напряженный, сосредоточенный, а? Может возьмешь, ну и ответишь? — Ты очень красивая, — почему-то вдруг говорит Мэтт, наконец-то отпуская ее ногу. — Давно хотел тебе это сказать. Это самая настоящая правда. Кстати, ты пойдешь на тусовку в «Блэки» завтра? А, вот оно что. Ну конечно. — Ты специально говоришь мне такие вещи, чтобы заманить меня на пьяную вечеринку? — Нет, — он качает головой, улыбается. Светится лучше утреннего солнца, твою же мать. — Просто в мою голову пришла мысль об этой тусовке сразу после того, как я сказал, что ты красивая. Со мной такое бывает. Ага. Что еще бывает? Поделись. — Кто будет на тусовке? — Друзья. — Я никого не знаю. — Познакомишься. Так просто. Проще простого. — Ты хочешь, чтобы мы пошли на вечеринку… типа вместе? — Ну, ты можешь делать вид, что никогда меня не видела, — он ухмыляется, а потом опять ерзает. — Будет истинное шоу, как по мне. Что вообще значит «вместе» по твоей логике? Вместе. Ну, вместе. Как пара. Что? Милли хмурится так сильно, что ей становится больно. И дурно. И она на секунду вообще забывает о том, что она голая. Рукой поправляет волосы, давая полный доступ его глазам к своей груди. Мэтта заклинивает. Он утыкается взглядом в ее грудь и сглатывает. Загипнотизированный. Уязвимый. Пойманный с поличным. — Может, я и приду. Скинешь детали. Детали. Детали по факту такие, что тусовка становится в эту же секунду такой ничтожной, что аж плакать хочется. Милли замечает, куда он смотрит. Она понимает, что он там видит. У нее небольшая грудь, округлая, немного неправильной формы. Маленькие соски вздернутые, розовые. — Мне надоело, что ты не смотришь мне в лицо. — Я, — он прикусывает губу, а потом с большим усилием отрывается от ее тела. — не могу это контролировать. Само собой получается. Действительно. Теперь думает не голова, а член, потому что. Милли громко вздыхает. Она хочет сесть удобней, но нога резко соскальзывает, она задевает живот Смита. И его пах. Случайно так. У него опять стоит. Ткань, вероятно, очень сильно мешает, ему должно быть больно. Мэтт тянется рукой вниз под воду. Только одни боги видят и знают, что он хочет вообще сейчас сделать. — Даже не думай, — смущенно произносит Алкок, тяжело дыша. — Мэтти, даже не думай. Он не думает. Ничего не соображает. — Ты за кого меня принимаешь? За порочного Принца, конечно же. За человека с пороками, ведь они есть у всех. — Что ты делаешь тогда? Он быстро поправляет боксеры, немного их оттягивая, немного скрывая свой дискомфорт. На секунду становится легче — хочется обхватить рукой член свой, хочется сделать пару движений тазом. Он сдерживается. Милли все это видит. Они как-то запросто, ну и тупо одновременно цепляются друг за друга взглядом. Мэтт приподнимается, опираясь на руки, ну и вылазит из ванной. Вода хлюпает на пол, заливая все вокруг еще больше; Вот так дела. — Иду чистить зубы, — отвечает наконец-то он, поворачиваясь к девушке спиной. — Если ты не против. Милли ничего не отвечает. Она просто наблюдает, как он подходит к раковине и шарит рукой в поисках зубной щетки. Находит, подносит упаковку к своему рту, разрывая ее зубами. Член все еще стоит, как сумасшедший, ну и Алкок не может оторвать от него своего взгляда. Она видит его очертания — он большой и широкий, едва влезает во всю эту ткань. Ебануться. Мэтт встречается с ее взглядом минутой позже в отражении зеркала. Его язык в зубной пасте, но улыбка на все лицо. Он улавливает, как девушка сводит бедра вместе, пытаясь не издать ни единого звука. — Не переживай, Милли, — кое-как выдает он, сплевывая в раковину. — Я не узнаю, что ты мокрая, вода все скроет. Казалось бы — уже некуда дальше. А он открывает в ней все новые и новые грани. Становится стыдно. Но только немного. Что важно — становится жарко, так невыносимо жарко, что еще одно движение бедрами (невзначай), ну и можно ловить оргазм голыми руками. — Скину тебе адрес «Блэки» вечером, — он кивает ей, немного склоняя голову набок. — И одевайся тепло, я тебя умоляю. На этом все. Он уходит. Сперва с ванной комнаты, потом уже одетый с гостиной, ну и вскоре Милли слышит, как захлопывается входная дверь. Катастрофа. Дайте сил, умоляю. Все это так небезопасно. 1. Весь день она проводит полностью одна. С нее хватит (на время) Мэтта, пьяных тусовок, ну и постоянной мужской энергетики. Потому, как только ее волосы высыхают, Милли собирается (шапка, шарф под горло) в город, захватывая с собой фотоаппарат. Райан бы гордился, сто процентов. Он бы написал миллиард комментариев под ее следующим постом с изображением Королевского Дворца. Если бы она, конечно, могла бы его залить. Соц. сети сейчас полнейшее табу, Милли не может этого себе позволить. Что на счет того, что она может себе позволить… На углу двенадцатой она покупает себе тыквенный латте (да, ходячее клише, ну и что с того, пф-ф), потом садится в теплом кафе. Ее пальцы по памяти набирают номер Эмили. — Алле, — кричит Кэри в трубку, поглощенная каким-то очередным американским городом. — Привет, дорогая! Как ты там? Я по тебе безумно соскучилась, очень-очень! Милли заливается смехом. С Эмили она чувствует себя спокойно, защищенно и до жути важно. Эта дружба сумела возродить у нее в душе что-то особенное, ценное, очень хрупкое. А дружба — это работа в две стороны, потому Алкок два часа расспрашивает Кэри о ее делах и о ее встречах. Она набирается сил. Она их отдает. Эмили даже включает ФэйсТайм, теперь они видят происходящее своими глазами. — Расскажи, чем планируешь заняться. — Ну, — Милли уже на улице, она топчется на месте двадцать минут. Снег большими красивыми хлопьями ложится ей на курточку и на ресницы. — Сейчас я гуляю. Буду дома, то немного поработаю, нужно пройти несколько сцен. А завтра иду на тусовку. — О, — Эмили оживляется. — Кто-то будет из знакомых? — Мэтт. — О, — глупо повторяет Кэри, но ее тон все так же теплый, слишком знакомый. — И как там Мэтт? Милли рассказывает ей все. О ванной, о Пэдди. О том, как Фабиан пытался себя не выдать, ну и выдал по полной программе. Эмили слушает внимательно, она обеспокоена только одним. — Будь осторожней, — желает она, но она этого не понимает, у нее не было похожей ситуации. — Ты же знаешь, да? — Знаю. Буду. — Я так тебя люблю. Если что, сразу набирай мне. Я приеду! Не шучу! — И я тебя люблю, детка. Хорошего тебе дня. Они посылают друг другу воздушные поцелуи и сразу же отключаются. Милли наконец-то продолжает свое движение. Она фоткает улочки, людей, оксфордских пацанчиков и их девочек. Она фоткает зимние деревья, огоньки, ну и свои ботинки, которые пропускают воду. Ей совершенно не хочется домой. Звонит мама. Звонит брат. Хер пойми, кто еще звонит. Так она и гуляет до вечера, а когда уже открывает двери — приходит смс-ка. Она одна, ну и она… ладно, да, понятно от кого она. Милли решает подождать. Она не хочет чувствовать боль. Она думает о том, что женщины рождаются с этой болью, ну и носят эту боль в себе пожизненно, а мужчины ищут ее, потому делают какие-то неоднозначные вещи. Как простая смс-ка от Мэтта. Такая обычная, ну и простая. Он пишет: Завтра, «Блэки», 20:00, угол третьего и седьмого. Оденься в черное. Разбежалась. Чтобы соответствовать кому? Милли пишет «ок» и уже наперёд знает, что не оденется в черное. Пусть немного подождет — не всегда его желания будут учтены. Такая жизнь. Она выключает интернет на телефоне, а потом берет мороженое с холодильника. Садится на диван и включает телевизор. Идет «Титаник». Она тупо всматривается в лицо Джека. Ей досадно за Роуз, а еще она ежится, как только видит атлантическую воду. Нам моменте, когда Джек и Роуз целуются в машине, она засыпает. Ей снится дракон. 2. Она правда не одевается в черное — вместо этого на ней легкое белое полу-прозрачное платье и высокие сапоги. Белые трусики и кружевной лифчик видно даже с расстояния пяти метров. Она подрезает себе челку ножницами. Красит губы ярко-красной помадой. На улицу она выбегает без пальто и курточки, потому ловит совершенно изумленный взгляд таксиста, как только закрывает дверцу. Так и начинается ее маленькое путешествие для маленькой женщины. Когда она выходит возле громадного клуба — ее тут же цепляют взглядами несколько высоких парней. Все они открывают рот в изумлении, а один даже выкрикивает что-то по-типу «оу, Рейнира Таргариен, Ваше Высочество, я прямо сейчас склоню колено». Милли улыбается. Другой предлагает ей сигаретку и ловко поджигает ее зажигалкой — на фоне зимнего Лондона Милли смотрится авангардно, слишком горячо и невообразимо. Просто сто баллов, почему бы и нет. Она бегло осматривается, пока скидывает пепел пальцем. Она слышит громкую музыку и вопли. Все это смешивается в одно, потому она сперва не замечает (как обычно), когда Мэтт — в итальянских брюках и пиджаке, — появляется у нее за спиной. — Ты ударилась головой, — говорит он, растягивая слова с британским акцентом; от него пахнет Хьюго Босс, ну и Алкок неожиданно втягивает воздух во все легкие. — Пришла бы еще сюда только в одном белье. Ах да, ты практически так и сделала. — Какие-то проблемы? — Она поворачивается, сталкиваясь с ним лицом, поднимая бровь, делая затяжку. — Тебе не нравится? Ну, она знает, что да. Нравится. Единственное, почему его это так задевает — она не его, на нее могут глазеть и другие. Ну и никто не будет знать, кому она принадлежит. И с ней смогут сделать что-угодно — поцеловать, прикоснуться, поехать вместе домой. Их проблема в том, что если кто-то один начнет что-то подобне делать — другой сломается. Умрет на месте. Лучше с таким не играть. Да вот беда в том, что Милли, кажется, только что начала. Мэтт как-то быстро подносит большой палец к ее губам, а потом проводит невесомо линию. — След от помады, — сообщает он ей, словно телохранитель. — Ты вышла за линию. — Какой ужас. В его глазах плещется пламя, ну и это (не) доброе пламя, это такое пламя, что разнесет ударной волной всех вокруг, стоит ему немного побыть еще в таком состоянии. Ладони горят. Милли выбрасывает сигаретку, а потом опять встречается глазами с мужчиной. — Мы пришли сюда вместе, так? — Да. — Как кто? М. Ясно, чего захотела. — А ты как думаешь? — Я тебя спрашиваю, Мэтт. Он касается рукой лица и трет переносицу. За их маленькой и пока что не-драматической сценкой теперь уже наблюдает пол очереди. С ума бы не сойти, что там дальше-то? А ну-ка. — Как друзья, — глухо отзывает он, а в груди что-то надламывается, что-то трескает. — Как напарники-актеры по сериалу. Дурной он. Милли поджимает губы. Она чувствует, как в горле становится ком. Несколько секунд ей нужно на то, чтобы придти в себя. Стать собой. Быть маленькой женщиной. Она улыбается — полу-улыбка, полу-улыбка. — Окей, — пожимает плечами, а потом обходит его стороной. — Хорошо повеселиться, друг. И вот так в ней что-то перемыкает. Вот так она запросто превращается с девушки-которая-боится в женщину, которая знает, что ей нужно делать. Прямо сейчас. В эту минуту. Милли кивает вышибале, а потом скрывается в темноте помещения. Привилегии актеров, чтоб его. Мэтт издает протяжный стон, но послушно направляется за ней. Он превращается в хаос. Внутри горячо и громко — так громко, что начинают болеть уши. Милли выбирается на этот танцпол, тут же притягивая к себе какого-то малолетнего богатого зайчика. Он обвивает ее талию рукой, в удивлении открыв рот. — Ну же, — ласково говорит она пацанчику-оксфорду. — Мамы тут нет, учителей из твоей частной школы тоже. Никто тебя не увидит. Потанцуй со мной. Пацан вдруг ответно ей улыбается, сильнее прижимает к себе. Это какая-то нелепая музыка. Это как-то далекий вечер. Вокруг много людей. Несколько десятков софитов. И одна пара глаз, которая просто напротив — и Мэтт смотрит, он смотрит на них, он не может оторваться. Милли покачивает бедрами — бля, еще одно такое движение, ну и Мэтт просто сдохнет. Она обнимает парня за шею, невесомо и легко-легко касаясь губами его щеки. Тот, совершенно охуевший, но по-детски счастливый, пытается ей соответствовать, поэтому еще секунда — ну и его губы поверх ее губ. Они начинают целоваться. В груди у Милли зреет землетрясение, она знает, что этот поцелуй не удовлетворит ее ни на секунду, потому что губы не те, взгляд не тот, руки не те. Сердце сжимается. Вокруг хаос. Как только она чувствует его язык у себя во рту — пацана за шиворот оттягивают вбок, куда-то в темноту. — Ну прикольно, — кричит Мэтт через всю эту музыку, вдруг оказавшись просто-таки перед девушкой. — Нравится, когда семнадцатилетние вылизывают тебе рот? Очень возбуждает, не так ли? — Ага, — Алкок касается пальцами своих губ, улыбаясь. Она вскидывает на Смита глаза и свой подбородок. — Очень приятно. От него пахнет юностью. Мне такое по душе. — Нужно было сразу брать его и вести в туалет, — Мэтт буквально выглядит злым, очень взвинченным, но все еще чувствуется «хорошо», знакомо. — Посадить на унитаз, ну и сесть верхом. Лучший угол проникновения. — Ты, должно быть, превратился в Эмили. Мы тоже любим на словах пообсуждать секс, Мэтти. Мэтти. Тут-то все и идет к хуям. Это вот точка невозврата. Мэтт немного грубо ухватывает Милли за предплечье и уводит прочь. Ведет в один из этих вот туалетов, про которые сам только что распинался, как грешник. Они тупо вваливаются в мужской, освещенный неоном и прокуренный от потолка до стен. Сказка — сказкой. Дела. Милли тут же прислоняется спиной к одной из кабинок. Ее потряхивает. Срочно нужно на свежий воздух. — И что дальше? Что? Дальше? Мэтт моргает. Раз моргает, два моргает. Будто все еще пытается контролировать себя, чтобы не сорваться, чтобы прям тут не взять, ну и- — Я не знаю. Ты мне скажи, — говорит он хрипло. — Ты же зачем-то устроила шоу на танцполе. — Нет, на самом деле я просто развлекалась, — обычно пожимает плечами Милли, удовлетворенная своей игрой. Она его почти, что довела. И как! Одним только поцелуем с другим дураком. — Ты же видел раньше мой засос на шее, я люблю получать удовольствие. — Я думаю, что ты это сделала, потому что мы не- — Что? Не переспали? Не трахнулись, как говорит об этом мир? Как говорит Райан? Мэтт молчит. Боже. — По-поему, у нас с тобой проблемы похуже, чем просто отсутствия секса между нами, — продолжает Милли, а в глазах появляются слезы. — Разве ты не видишь? То, что делаешь ты… эти касания, ночевки вместе. Ты, блять, залез ко мне в ванную, когда я была голой! Нам нужно разобраться почему мы делаем это друг с другом, если ты вообще на двадцать лет старше. И почему я… Она больше не сдерживает слезы. Они огромные, ну и катятся они ей на губы, на щеки, на подбородок. Начинается пиздец, по-моему. — Почему ты плачешь? — А ты как думаешь? — У меня много теорий. — Надеюсь, — Милли утирает слезы, а потом делает шаг в сторону двери, чтобы уйти, убежать, но Смит ловко останавливает ее рукой, выставив ее вперед. — Ты знаешь, что я в тебя влюблена. Ого. Блять. Слова слетают с ее рта так тихо, так придурочно тихо, но они такие громкие, что вдруг музыку вообще становится не слышно. Ничего не слышно. Ничего больше не существует. Все взяло, да разбилось. Просто тут. Им двоим под ноги. — Ты что? Детали. Всему виной детали. Милли прикусывает губу, а потом подходит ближе. Она проделывает старый фокус — она подцепливает пальцами его брюки, его пояс. Она высвобождает рубашку из ремня. Мэтт смотрит на нее во все глаза; вот, как бывает. Ты наркоман, даже когда не наркоман. Даже когда тебе больно. Тебе нужно одно — твое лекарство. — Можешь сделать кое-что? — спрашивает она его так, как и ночью, когда они ложились спать. — Можешь? Ее руки пробираются ему под рубашку и оказываются на животе. Его руки очень бережно и очень осторожно касаются ее ног, сжимая. Его пальцы проделывают небольшую дорожку, прежде чем оказаться на внутренней стороне ее бедра. — Этого будет достаточно? — Нет. С тобой ничего не будет достаточно. Одну секунду они медлят, а потом Мэтт наклоняется к ее лицу и касается ее губ своими, прикусывая нижнюю, оттягивая ее назад.