kensington

«22-летняя актриса Милли Алкок была замечена сегодня в центральном Лондоне с Мэттом Смитом в «очень странном положении». Фотографии к статье прилагаются». Лондон Мэйл Экспресс 2022.

Ну охуеть теперь, да? Старый год еще не закончился, а новости обещают задержаться уже на будущий. Бля. Некоторые вещи правда случаются по неосторожности. Некоторые вещи… если спросите, вообще не должны были случится. Милли держит его телефон в руках, пока снег превращается в воду у него на экране, тупо затапливая весь дисплей. Она чувствует легкую тошноту — ей страшно, но одновременно до жути интересно увидеть что же там. Она уже предполагает что там. Интуиция играет с ней злую шутку, добивая раньше положенного. Внутренности переворачивает, а по спине ползут мурашки. Но она уверенно кликает по ссылке. Всего в одно движения большим пальцем. На сайте реально несколько изображений. Она четко видит себя — пьяную, полу-веселую, в одной только белой майке. Красивую. Она видит крепкие руки Мэтта на своем горле, ну и на животе. И чувство такое, будто его рукам там всегда и место. Все настолько органично, что хочется сдохнуть. А фотки — в профиль. Гребаные уличные папарацци с их гребаными камерами и большими зумерскими объективами. Если бы они так отдавались чему-то другому, то у них был бы определенный успех. А так все это выглядит, как тупое дешевое шоу. Поистине. Милли не верится — зато предельно верится всем остальным. Ее собственный телефон разрывается от смс-ок. В твиттере больше ста публикаций. Инстаграм летит к чертям. Люди на это ведутся. Они поглощают наживку. Ее дорогая и любимая Эмили Кэри шлет тыщу вопросительных знаков и миллиард вопросов. Господи. — Каким образом им удалось это заснять? — Она искренне удивляется, переминаясь с ноги на ногу, буквально в самом центре Лондона; вокруг так много шума и людей. Ее волосы все мокрые. — Твоя квартира на втором этаже… не говори мне, что эти фотографы лазают, как человек-паук. Человек, бля, Паук. Что еще? Какие фильмы Марвел дальше? Хочется немного задать тон шутке. Нихуя не смешная шутка. Мэтт открывает рот, чтобы ответить, но его перебивает настойчивый звонок. Телефон заходится, как полоумный — на экране одно единственное имя. Райан. Попались. — Алло? — Смит быстро выхватывает из ее рук айфон, немного грубо задевая пальцами, а потом подносит его к своему уху. — Да-да, привет. Милли попадает в какой-то дикий транс. Вот они стоят напротив кафе, полностью усыпаны снегом и волнением. Вокруг новогодние песни и желтые такси. Сплошные хорошие улыбки и приветственные жесты — люди рады видеть друг друга, они такие живые. Мэтт автоматически отходит немного дальше. Его лицо становится каменным и каким-то далеким. Думал ли он, что будет такой исход? Вряд ли. Насколько сильно Райан сейчас повлияет на его настроение? Что им скажут в студии? В любом случае — виноваты оба. Ведь так? В любом случае… известность может легко их умертвить, сломать пополам, убить случайностям. Ну и поставить под вопрос целый проект, конечно же. Милли становится как-то пусто. Она сжимает и разжимает кулачки — перчатки мокрые настолько, насколько было мокро у нее между ног всего два часа назад. Ирония жизни, как никак. Мэтт возвращается к ней. — Иди домой, — говорит, почти не смотрит в лицо; у него красные щеки и такой же нос. он все еще пахнет джином. — Прямо сейчас. Райан наберет тебя чуть позже, когда… обсудит все с продюсером. Во как. Ага. — Мы же не сделали ничего плохого, — тупо отвечает Алкок, сама делая шаг назад. Сейчас лучше быть на некотором расстоянии; она правда сожалеет, что вот так просто не может телепортироваться на другой конец планеты. — Правда? Мэтт ничего не отвечает ей. Он просто стоит и возвышается над ней на целую голову, даже больше. От него несет таким волнением, что кровь в венах застывает, делается густой и вязкой. Хочется ее чем-то разбавить. Ну, или просто закрыть глаза и представить, что это был сон. Такой дурацкий и такой желанный одновременно. — Тебе придется дать официальное заявление. О том, что это было. Райан все расскажет, не волнуйся. Милли хмурится. Она кивает, а потом просто разворачивается. И идет дальше, в сторону такси. А когда садится к водителю, громко захлопывая дверцу — видит, как Мэтт по какой-то из причин все еще остается стоять на том месте. Он остается один-одинешенек среди площади, покрытой снегом. В конце-концов, у всех свои способы. 1. Дома холодно. Батареи же не греют, если что. Они будто знают, что сейчас важно оставаться в здравом уме, а думается легче не тогда, когда тепло. Художники же творят, когда голодные. Таков закон. Перенесите метафору на неисправную отопительную систему, всегда пожалуйста. Милли переодевается в пижаму, заматываясь по горло в синее одеяло. Она не включает свет. Уличный фонарь бьет полоской посреди гостиной — этого хватит. Пока что. Она тупо садится на диван с ногами, когда раздается очередной звонок. Звонит Фабиан. Звони он, ну и рассказывает ей три часа горячо в трубку, что это какая-то бессмыслица. Что она глупая, такая глупая, ну и не поймешь — говорит он это с ревности, ну или же потому, что переживает. Он часто использует «о чем ты думала» ну и «думала ли ты вообще». Фабиан как старший брат. Да только братья не хотят тебя так, как ты хочешь мужчину, у которого светлые волосы и все пальцы в кольцах. Они о таком не думают. Но Фабиан, вероятно, влюблен. Об этом свидетельствует его пьяный голос, ну и девушка на фоне в его отеле. Милли даже не сопротивляется. Она слушает его, и слушает его, и слушает его. Она не знает, что сказать. По сути, у нее включится мозг, как только позвонит Эмили, тогда уже можно будет выдавать секреты. А Франкель ставит вопросы. Он спрашивает о том, что она чувствует к Мэтту. Чувствует ли она что-нибудь вообще? И если бы Алкок могла — она бы сказала ему, что да. И что это убивает ее так быстро, как и героиновый приход. И что не будет ей спасения от этого. От такого только смерть — быстрая или долгая, в этом то и вопрос. — Райан звонил? — Еще нет, — сообщает девушка. — Но он сделает это очень скоро, я уверена. — Тогда не ври ему. — Не врать? — Ты понимаешь о чем я. Не говори, что это вышло случайно. Я видел фотки. Ха. Но это и было случайно. Она не подозревала, что произойдёт что-то подобное. У нее в голове — возможно. В реальности — пф-ф, не, никогда. А во, как оно все повернулось. Во, как оно все их уничтожило. — У меня звонок на другой линии, Фаб. — Призраки, наверное, — выдыхает он, явно не верящий в ее слова, но принимающий условия. — Ладно, не грусти. Как-то оно все прояснится. — Да. Она сбрасывает. А потом поднимается и идет ставить чай. Мята не поможет, ровно так же, как и смс-ки подруги. Я в шоке?, пишет Кэри. Я буквально в шоке. Расскажи мне все, пишет она. И Милли ей рассказывает. Рассказывает о том, как впервые встретила Мэтта. История эта о том, как они с первой секунды вдвоем попали в хаос: тем для разговоров было тысячи, они как-то поняли друг друга с полу-секунды, будто на самом деле были Рейнирой и Деймоном. А потом съемки, переезды, поделенные сигареты, побывавшие в их ртах. Ночи, когда он зачем-то оставался в ее трейлере, ну и они смотрели дурацкие шоу по кабельному. Дни, когда она смеялась так сильно, как только может, потому что была счастливой. А потом и этот хуевый (прекрасный) переломный момент, когда у них была сцена в борделе, ну и он учил ее целоваться, хотя она уже была целованной до этого. И как он смотрел на нее. И как у нее случился полный сдвиг по фазе — она начала буквально представлять, что между ними что-то возможно. Что-то. Глупости. Тебе нужно с ним поговорить. О чем? Прийти и признаться? Сказать, ну, знаешь, Мэтти, химия между нами есть, а это значит, что я больна тобой. В лучших традициях сопливых песен. Что я хочу того, чего никогда не получу. Не твоего члена, не твоих стонов, не страсти — а тебя. Всецело. Чтобы был ты со мной, чтобы был в самые сложные моменты, ну и в самые хорошие. Чтобы был моим. Это вот сказать? Так прям и сказать? Ага, сейчас уже. Бегом. Проще пропасть, уехать перед съёмками в Испанию на целый год, а потом влюбиться в кого-то попроще, с кем будет как-нибудь полегче. С кем не будет сердце биться в горле, который не будет говорить тебе, что у тебя курточка, как у его племянника. Как у племянника! Господи-блять-боже. Милли буквально захлебывается чаем. Она разливает его себе под ноги, а потом опять возвращается в гостиную. Не думать. Не думать. Не думать. Звонит телефон. Звонит Райан. И лучше бы там было «мы что-то придумаем», а не «иди нахуй, спасибо, что просрали нам с Мэттом весь сериал». — Алло? — Привет, Милли. Райан спокоен, по его голосу сложно делать какие-то догадки. — Райан. — Расскажи мне, пожалуйста, что это было. — Все плохо? — Все неоднозначно, — уклончиво отвечает тот; у него на фоне какая-то тупая новогодняя подборка песен, он, скорее всего, у себя в Калифорнии, превратился почти-что в праздник. — Давай, расскажи мне. Опять. Опять рассказывать. Ладно. В последний раз. — Я не знаю как они нас сфотографировали. И вообще, — девушка фыркает, подгибая под себя ноги. — Это мое личное- — Нет. Больше нет. Ты известная успешная актриса. Это больше не есть личным. — Я не могу гулять с тем, с кем я захочу? Гулять. Пять лет тебе или что? — Да можешь гулять хоть с Папой Римским, детка, — Райан пропускает смешок, но потом опять становится серьезным. — Или с Томом Крузом, поебать. Но об этом все узнают. Это будут обсасывать, как вкусную кость. И вскоре, об этом все, конечно, забудут. Так это и работает. Но тут проблема в том, что ты «гуляла» не просто с кем-то, а с Мэттом. И съемки еще не окончены. И очень много граней, которые просто не допустимо переступать. Нужно иметь уважение. — Ты- — Они пишут, что между вами как будто-то «отношения». Скажи мне, вы действительно состоите в отношениях? Ты хочешь сделать это публично? Что между вами происходит? Ха. — Я не в отношениях с ним, о чем ты вообще? — Ее щеки становятся красными, горло тупо сдавливает. — О том, что если вы не вместе, какого вообще хера вы делаете? Действительно. Дайте уже ответ за нее, пожалуйста. Сколько уже можно. — Райан. — Слушай, — он напрягается, но слова слетают с его рта четко и понятно; он режиссёр и сценарист до мозга костей. — Ты ничего не будешь об этом говорить, писать, ну или с кем-то этим делится. С этой секунды ты просто перестанешь говорить. И- — А что сказал Мэтт? Вот оно, разве нет? Нужно знать. Аж ладони чешутся. Так нужно знать, просто до истерики. — Что это все-таки поднимет рейтинги. Рейнира и Деймон, все-таки. Повезло, что вы играете влюбленных. И продюсеры были такого же мнения. Но вам нужно молчать. Я серьезно. Просто заткнуться. — И это все? Проект не забраковали? — Чушь, Милли. Проект слишком перспективный, чтобы его браковать через то, что вы с Мэттом трахаетесь. Чего-чего? Еще раз? Мы с Мэттом что? — Мы не… — Не мое дело, в общем-то, даже если вы этим и занимаетесь. Можешь спать с кем-угодно, твоя ведь жизнь, но пожалуйста, не попадись больше в объективы камер. И- — И что? — В контракте говорится… а вы вообще-то его подписывали двое, — Райан вздыхает. — Не знаю, как вы, блять, его читали, но там говорится, что вы не можете вступать в другие отношения с кастом, кроме как в профессиональные. Но если ты с ним спишь, мы не будем выдвигать никаких требований. — Я с ним не сплю. — Он сказал тоже самое. — Но ты нам не веришь? — Не важно. Ты взрослая, ну и делаешь то, что считаешь нужным. Просто- — Да-да, никаких камер. — Никаких камер, — подтверждает Райан. — И… ты как, вообще? Нормально себя чувствуешь? Не знаю, хочет сказать Милли. Мне так потерянно, так потерянно в этом Лондоне, что аж страшно. — Порядок, — отзывает она, не веря своему голосу. Кто-угодно ее бы раскрыл, кто-угодно бы понял, что она в полной жопе, но Райан, видимо, уже и так заебался. — Мне окей. — Хорошо. Тогда хорошего тебе вечера, Миллс. — Пока. Он сбрасывает первым. В груди становится пусто. Мята все же дает какой-то блядский эффект. Милли склоняет голову на диван, закрывая глаза. Она засыпает. 2. Ей снится большой красный дракон. Ей снится лето — она в полу-прозрачном платье на бретельках, чуть ниже колен. В ее белых волосах цветы, а пахнет она лимонными пирогами. Сперва во сне она исследует какой-то замок, а потом взбирается на скалу рядом с драконом. Дракон дышит пламенем, но это так красиво, так красиво, что аж слезы на глаза наворачиваются. В легких замирает ожидание. А потом, вдруг, к ней подходит какой-то мужчина. Она не знает его, но сонный мозг говорит — знаешь, знаешь, ты все знаешь. Мужчина ласково гладит ее по щекам, а потом невесомо целует в губы. Он говорит «просыпайся». Он говорит «сейчас же, к тебе пришли». Милли хочет сказать «что», она это и говорит, она совершенно ничего не понимает. Ее приносит в реальность. Кто-то стучит в ее двери — сильно, настойчиво, до жути громко. Она резко поднимается, что аж голова начинает болеть, а потом босиком идет в полной темноте в коридор. Останавливается. Прислушивается. — Милли? М-м? Она открывает дверь. На пороге стоит Пэдди Консидайн и улыбается ей во весь рот. Ну привет, папа Визерис, какими судьбами, а? Милли в ступоре делает шаг назад. Она как-то небрежно находит рукой выключатель и клацает по нему. Свет заполняет все вокруг. И только теперь она замечает, что позади Пэдди стоит Мэтт — пьяный, до жути улыбчивый. — Как вы нашли мою квартиру? Они заливаются хохотом, будто понимают шутку только на двоих. Пэдди заходит первым, стягивая ботинки. Он ловко притягивает к себе Смита, обтряхивая того от снега. Мэтт забавно уворачивается. Милли смотрит на них во все глаза. — Твоя квартирка, — Консидайн снимает курточку, а потом вешает ее на крючке. — была раньше квартиркой моего друга Джереми, вот так совпадения? Я приехал в Лондон, думал тут остановится, не люблю, знаешь, отели, и звоню ему, а он такой… я ее продал одной малышке-актрисе, у нее такие белые коротенькие волосы и торчащие ушки, она снимается в шоу про драконов. Прикол! Милли глупо улыбается, зараженная энергетикой Пэдди. Она все еще укутанная в одеяло, ну и все еще старается не смотреть на пьяного Мэтта, который слушает все это с полу-ухмылкой, едва стягивая свою обувь. — И вот я подумал, что было бы хорошо зайти в гости. — Я всегда тебе рада, — Алкок разворачивается и идет назад в гостиную, чтобы включить свет. — Где ты нашел Мэтта? — Я сам нашелся, — подает голос Смит, оказываясь в комнате. На нем простая белая рубашка и черные брюки; в его руках ее носки. — Принес тебе твои носки. — Как мило с твоей стороны. Милли закатывает глаза. Они смотрят друг на друга в каком-то оцепенении, совершенно не двигаясь. В комнате появляется Пэдди. Он ставит руки в бока, улыбка не сходит с его лица. — Ну что вы тут, детки, развлекаетесь? Я видел статью. Господи! Ну и драма! Милли неловко прикусывает губу. Она резко берет из рук Мэтта свои носки и садится на диван, натягивая их на ноги. — Нет, — говорит, а потом сбрасывает одеяло с плеч. — Это было все сделано по приколу. Фальшивка. — Да? Мэтт опускает глаза в пол. Его немного покачивает. Он хлопает себя на карманам, пытаясь найти сигаретку. — Только не в комнате. Иди на балкон. — Слушаюсь, мисс. И вот так Смит и пропадает с поля зрения. Скрывается за занавеской, а потом и за стеклом. Милли слышит, как он чиркает зажигалкой. — Ну как ты? — Пэдди садится на диван рядом, закидывая ногу на ногу. — Почему все это меня сегодня спрашивают? Будто Мэтт совратил меня. На лице у Пэдди проскальзывает какое-то понимание. Он просто тянется, а затем хлопает девушку по руке в ободряющем жесте. Визерис во всей красе, папа года. Милли расслабляется. — Будешь чай? — Буду. А еще мы принесли- — Джин? — Он самый. — Господи, — Алкок подскакивает, поправляя волосы, заправляя их за уши. — Классика. — Даже не думай закатывать глаза, малышка. Милли закатывает глаза. Она делает чай — три больших кружки. Она приносит их и ставит на кофейный столик. Пэдди отрывается от своего телефона и благодарит ее. — Тут так холодно, — отзывается Мэтт, закрывая за собой двери на балкон; он ёжится, а потом садится прямиком на ковер, на пол. — Как ты вообще тут живешь? — Как-то живу. — Ага. Они просто встречаются глазами. Мэтт лениво осматривает ее лицо — сперва его взор останавливается на ее лбу, потом на ушах, ну и вскоре на губах. Телом ползет жар. Милли отворачивается. — Лондон очарователен зимой, не так ли? — Консидайн отпивает свой чай, а потом ловко берет и открывает бутылку джина; это какой-то до безобразия дорогой вариант, бутылка, вероятно, стоит несколько сотен фунтов. — Всегда обожал праздники тут, в это время. А когда был мальчишкой- — Ой все, захлопнись, — Мэтт смеется, скрещивая ноги; рубашка его как-то странно липнет к телу, Милли видит очертания его ключицы. — Эти нелепые старые истории, эти красивые старые воспоминания, давайте лучше нажремся. Когда он говорит вот так — развязно, глупо, немного по-дурацки, Милли только сжимает губы и бедра, потому что он что-то с ней делает, прямо, бля, сейчас. Этого не объяснишь, ты просто ведёшься на его речь с британским акцентом. Райан бы засмеял, он бы и охуел одновременно. Но к черту Райана. — За тебя, — кивает Пэдди, делая глоток крепкого алкоголя. Он передает бутылку Милли. — Выпей немного, согреешься. Милли колеблется. В прошлый раз (ранним вечером) ее разнесло от одного стакана, а потом… ну потом было то, что было потом. Не зацикливается. Она все-таки берет бутылку с рук мужчины. — Будет неприятно сперва, — Мэтт наблюдает. — Потом будет больно в горле. Но с третьим глотком тебе понравится. Это очень крепкий джин. Он говорит это, а Милли думает о сексе. Пока ее рот пробует алкоголь, ее мысли где-то теряются в дымке — там вязко и горячо. Она представляет, что секс с ним тоже будет сперва больным и неприятным, ведь он слишком импульсивен, чтобы быть спокойным, но потом… черт, все, нужно перестать думать. — Райан реально думает, что вы трахаетесь, — как-то немного очевидно и смешно говорит Консидайн. — Он бы на это поставил все деньги, я уверен. Джин в Милли идет носом. Она тут же прикрывает рот и нос рукой, а в глазах появляются слезы. Они все заливаются чистым смехом. Хорошим смехом. — Тогда он бы проебал все свои сценаристские сбережения, — небрежно отвечает Мэтт, аккуратно перехватывая бутылку в Алкок с рук, а потом подносит ее к своим губам. — Милли маленькая, какой секс. Действительно. Она же, бля, ребенок. Опять Мэтт говорит об этом так, будто она никогда не была с мужчиной в постели. — Заткнись. — Заставь меня, — сообщает он, опять встречаясь с ней глазами. Это вызов. Милли заливается румянцем. Пэдди тактично прокашливается. Он забавно дергает ногой. Ему весело наблюдать за этим со стороны, он ценитель качественной драмы. — Вы меня поражаете, вы это знаете? — Всегда к вашим услугам, — Мэтт подносит бутылку вверх, словно это тост, а потом опять говорит к Милли. — Надела бы уже какую-то кофту, серьезно, тут ужасно холодно. И противостоять ему сложно, так сложно. Милли все это списывает на больную голову. Она быстро скрывается в ванной, а потом через несколько минут появляется опять — теперь на ней спортивная байка и капюшон. — Так-то лучше. — Замолчи. А дальше происходит следующее — они зависают на целых три часа, буквально наслаждаясь компанией друг друга. Они включают музыку, они говорят о съемках, они обсуждают приколы и перемывают косточки знакомым. Когда наступает поздняя ночь — бутылка заканчивается, ну и они начинают другую. А когда и та заканчивается — соображать уже трудно, очень и очень сложно. Мэтт почему-то оказывается без рубашки, его темные брюки низко сидят на бедрах. Пэдди отключается на диване, засыпая и его ничего больше не волнует. Милли опять теряет свои носки. Она бегает по квартире, пытаясь найти их — это все смешно, глупо, ну и как-то очень по-детски. Смит не прекращает улыбаться. — Они исчезли, — драматично говорит Милли, вкидывая руки. — Это какое-то проклятье. — Логично. Они стоят на балконе, куря одну сигаретку на двоих. Мэтт все еще без рубашки — мороз целует его белую кожу, он заставляет мышцы живота напрячься, стать каменными. Милли пытается не особо засматриваться. — Будешь? — Смит протягивает ей половину сигареты, заставляя подойти на несколько шагов в его сторону; еще чуть-чуть, ну она сможет просто-таки втиснуться ему в бедра. — Тут осталось немного. Жизнь Милли ничему не учит — вот они двоем на балконе, открыты взору всем гребаным папарацци мира. Бери, ну и фоткай. А потом уничтожай карьеры всем подряд. Девушка даже не задумывается. Она просто подходит к Мэтту, забирая у него сигарету. Делает затяжку. — У тебя торчат ушки. — Спасибо, — она хихикает, выдыхая дым. — А ты дурак. — Приятно, — ласково отзывает он; сейчас он вообще не напряженный, сейчас он такой вот знакомый и свой, что становится аж дурно. — Тебе уже не холодно? Алкоголь разгоняет кровь. — Нет. А тебе? Мэтт пожимает плечами. Милли отдает ему сигарету, а сама становится еще ближе — теперь она может ощутить его горячее дыхание у себя на щеке. Ее пальцы поддевают пояс его брюк. — Нельзя. — Я знаю. Я ничего не хочу. — Опять ложь, — Смит отворачивается, но все еще улыбается. — Ты бываешь честной сама с собой? — Я тебе говорила уже, — ее пальцы немного двигаются; она описывает ими какие-то узоры возле его тазовых косточек. — Что я себя не понимаю. — Ты говорила, что в таком случае, ты меня боишься. Ты боишься меня сейчас? Она утыкается лицом ему в шею и мычит. По спине бегут мурашки, они тупо заползают под кожу. Становится приятно. Милли оставляет маленький поцелуй у Мэтта под челюстью. Он громко выдыхает. — Идем спать, — отзывается мужчина, выбрасывая сигарету. — Спать. Повторяет он опять, будто сам себя переубеждая в этих словах. Милли соглашается. Они закрывают балкон, а потом тихо пробираются по темной гостиной, стараясь не разбудить Пэдди. — Ай! — Мэтт натыкается ногой на какой-то чемодан, ну и заливается смехом. Милли шикает на него. — Бля, тут так темно. Ты где? Он старается сфокусироваться на силуэте рядом с кроватью. Потом замечает девушку и то, как она снимает кофту через горло. Остается в штанах и в майке. Боже, ну и пытка, честное слово. Какой-то кошмар. — Иди сюда. Он идет. Милли смотрит, как Мэтт пытается расстегнуть штаны в три попытки. Все же, у него получается. Он ловко забирается под два одеяла в кровать, ну и слышно только его пьяное дыхание. Милли знает, что на утро у него будут вопросы. Она даже подозревает, что как только он протрезвеет и придет в себя — он реально пожалеет о том, что происходит сейчас, в эту минуту. Он включит голову и рационально посмотрит на вещи. И разговор этот будет не из легких — он ее убьет. Мэтт придвигается к ней ближе, обнимая. Нет лишних касаний, есть только тепло и жар. И это блядское напряжение. — Можешь кое-что сделать? — спрашивает она немного неуверенно, смущаясь. — М-м? Он знаком с телепатией на ты, поэтому даже не отвечает. Просто в какой-то момент легко наклоняется ближе, целуя ее в уголок рта. — Этого достаточно? — Нет, — выдыхает Милли. Ей кажется, что даже если они вдвоем сплетутся телами и превратятся в жар — этого тоже не будет достаточно. Ничего не будет достаточно. — Засыпай, — говорит он, будто мысли читает; от этого пламенем лижет внутренности. — Не думай. Не думай. Она прекращает. Они засыпают.