Из нерассказанного

***

      Чёлка лезет в глаза. Псих сдувает её, но она всё равно возвращается в исходное положение и ему приходится с этим мириться. Псих смотрит только одним глазом, второй не видит, он мутный, как стеклянная старая бусина. Этот второй глаз ничего не чувствует и Психу кажется, что лучше его вырвать. Эта навязчивая мысль не даёт ему покоя, Псих постоянно трогает левый глаз. Иногда царапает белок огрызками ногтей, но боли нет, а слёзы идут как-то независимо от него. Псих, когда надевает очки, всегда помнит, что есть левая сторона, которая ему не принадлежит. Он закрывает невидящий глаз и думает, что лучше бы его совсем не было.       Псих всё рассчитал. Ложка и чистое полотенце. Главное поддеть глаз, главное набраться смелости. Он всё равно боли не чувствует левой стороной, какая разница? Заперся в душе, склоняется над раковиной, смотрит на своё слегка обалдевшее отражение в зеркале. Отражение какое-то напуганное, но Психу не страшно. Всего лишь поддеть ложкой, ничего сложного же. Касается металлом белка. Холода не чувствует.       Ну, пора.       В душевые кто-то заходит и Псих пугается, хотя у него почти получилось. Оборачивается по-привычке тут же, сталкивается взглядами с Мешочником. Серым от усталости Мешочником, который не сразу понимает, что происходит, а когда до него доходит, Псих уже роняет ложку. Он задел глаз, тот теперь кровоточит. Кажется, что Псих плачет. — Эй, ты чё творишь? — удивляется Мешочник, слова звучат грубо, но Мешочник не грубый, он просто так разговаривает. Псих вжимается в раковину, весь скукоживается, как увядший лист, боится пикнуть лишний раз. Ему почему-то страшно и стыдно, но он же ничего такого не сделал, верно? Просто хотел избавиться от…       Мешочнику нужно два шага, чтоб рядом с ним оказаться. Наклоняется сильно, чтоб его голова была на уровне головы Психа, Мешочник большой, как неудобно, а Психу от присутствия рядом человека совсем страшно, он дёргается, будто пытается вырваться, и стукается лбом о лоб Мешочника. Тот хватает его за ворот рубашки, держит на месте, чтобы не дёргался. Психу страшно, но рот открывать он тоже боится. Мешочник большой. И сильный. — Ты чё творишь? — повторяет Мешочник, уже спокойно, Психу даже смешно. Мешочник ответа от него не ждёт, продолжает также спокойно: — Браток, чё те твой глаз несчастный сделал? Он у тебя красивый, — сообщает он, убирая с лица Психа надоедливую чёлку, чтобы видеть левый глаз, кровоточащий, мутный, незрячий. Руки у Мешочника тёплые, а перчатки без пальцев щекочут кожу. Но Псих весь сжимается, прячет лицо, лишний раз вдохнуть боится. Он сейчас комок страха. — Ну чё ты? Чё случилось-то?       Псих сползает по стене, утыкается лбом в согнутые колени и, неожиданно для себя, плачет. Рыдает, весь трясётся, клокочущий звук наружу рвётся, всхлипы судорожные, задушенные, Псих пытается быть потише, но ничего не выходит. Он вспоминает, как близко-близко к лицу зажжённая сигарета, как бычок вдавливается в белок, как больно, как он кричит от боли, и получает пощёчину, звонкую, голова в сторону мотнулась, вот-вот оторвётся. Глаз кровоточит и болит, слёзы совсем не помогают, Псих с ужасом понимает, что больше не видит. А руки, тёплые добрые руки, касаются его жёстких неопрятных волос и убирают чёлку с лица. — Ну чё ты, ну чё ты? — повторяет удивлённый Мешочник и, смущённый, пытается его успокоить, а Псих всё рыдает и не может остановиться. Он хотел избавиться от мерзкого напоминания о том, что было вне Дома, и у него не получается, невидящий глаз всё ещё с ним и Псих его ненавидит. Скоро плачь переходит в тихие всхлипы, а потом совсем затихает. Мешочник никуда не ушёл, сел рядом на корточки и внимательно на Психа смотрит. Тот шмыгает носом. — Булочку хочешь? — Мешочник, покопавшись в карманах своего неизменного гигантского пальто, достаёт вполне свежую и съедобно выглядевшую булочку. Псих послушно берёт булочку и начинает жевать. Булочка с вареной сгущенкой, сладкая. Псих любит сладкое. Когда оно не белое. Белый Психа пугает, красный тоже. Два цвета, к которым у него слепой ужас, смешанный с ненавистью. У Мешочника красная рубашка, чёрно-красные перчатки, но нет ничего белого. Псих не знает, как к нему относиться. Мешочника почти нет в Псарне, он Летун, а Псы Летунов не любят, они пахнут Наружностью и Мешочника Псы не любят. Психа, впрочем, тоже. — Лучше? — спрашивает Мешочник, когда булочка оказывается съеденной. Псих кивает, не задумываясь, что именно спрашивают. На вопросы всегда надо кивать, чтобы тебе не говорили. — Расскажешь или так и будем в молчанку играть? — вопрос звучит угрожающе, но Мешочник добрый как большая собака, как сенбернар из того фильма, и Псих отвечает, честно. Честно говорит про сигарету, честно про пощёчину, честно про страх, честно про ненависть к уродливому глазу, который напоминает о том, что он почти забыл и не хотел к этому больше возвращаться, но глаз, мутный, бесчувственный, как и вся левая часть тела, мешает, каждый раз безразлично глядя на него из зеркала. Про то, что очень хочет забыть, Псих тоже рассказывает, он ведь очень доверчивый по природе, а Мешочник никогда никому зла не делал, и такой добрый, как большая собака.       Под конец длинного тошнотворного рассказа у Психа пропадает голос. Он редко говорит так много, а сейчас, вывалив и обнажив перед Мешочником всю наготу души, вдруг пугается. Что о нем Мешочник подумает? Ничего хорошего, Псих же… Он же… Снова плачет.       Но Мешочник не шарахается в отвращении, он приобнимает, не поднимаясь с корточек и что-то говорит на незнакомом языке. Психу легче, что он наконец рассказал об этом. Страшном, откуда-то из детства, красное с белым. Мешочник красный, но Психу рядом с ним спокойно. Немного.