Каир надевает маску Дали

       Аксель, почти не мигая, продолжал смотреть на Хельсинки, сидевшего прямо перед ним, вплоть до того момента, пока им не принесли заказанные куски пиццы. Его сердце безудержно колотилось, а мозг словно отключился, будто был не в состоянии обработать информацию, полученную зрением. Хотя, надо сказать, было чему удивляться — он узрел призрака прошлого. Человека, который, по официальным данным, давно мертв. И пусть Аксель никогда не верил в это на самом деле, однако встреча с человеком из банды Дали казалась какой-то… сюрреалистичной. Совершенно невозможной.        Мирко глядел на мальчика с улыбкой и, казалось, изучал, отчего Акселю становилось как-то не по себе: он не слишком любил пристальные взгляды в свою сторону, искренне считая, что надо стараться быть незаметным, дабы никто не понял, кто он на самом деле. В конце концов, Профессор около двадцати лет успешно прятался и никто не мог поверить, что Серхио Маркина действительно существует. Но, с другой стороны, его мать любила эффектность, насколько он успел узнать.        Мальчишка же все никак не мог прийти в себя и осознать, что произошло. Перед ним словно находился мираж из какой-то иной жизни — той, которую жила его мать. Ее он толком и не помнит, но оказался так сильно привязан… На какое-то мгновение Аксель даже подумал, что он слишком увлекся жаждой мести и личным расследованием, что ему начинает мерещиться банда Дали, но нет — когда замученная официантка поставила вторую порцию пиццы перед Хельсинки, Аксель отмер.        — Твою-то мать, — прошептал он, сглатывая накопившуюся слюну. — Этого не может быть…       А в глубине его холодной души, казалось, расцветает надежда, словно подснежник через снежный покров при приходе весны. Неужели… Он действительно был прав и банда Дали вполне себе жива?.. А может… А может, и Найроби?..        — Иногда невозможное становится возможным, — философски заметил Хельсинки. — Я смотрю, ты сразу понял, кто я. Умный мальчик.        Аксель ошарашенно кивнул, игнорируя непонятное тепло, появившееся в груди после слов Хельсинки.        — Неужели мы до сих пор настолько популярные в Испании? — Мирко усмехнулся. — Мне казалось, что страна уже успокоилась на наш счет. И Палермо твердит, что это Профессор немножко впадает в паранойю.        Вот это поворот! Сердце Акселя бешено заколотилось, и на его лице против воли появилась счастливая улыбка. Не может быть… Профессор тоже жив! И Палермо! И они общаются! Черт подери, Аксель Хименес выиграл джекпот!        — До сих пор существуют группы ваших поклонников… уверенных, что вы живы, — голос Акселя неожиданно просел — видимо, от нагрянувшего волнения, и он постарался откашляться. — Правда, они так безнадежно тупы, что я не смог с ними выдержать больше часа.        Хельсинки по-доброму усмехнулся и мотнул головой.        — Бывает… Так, ты ешь, ешь, Аксель, — он кивнул на его порцию и сам взял кусок пиццы. — На голодный желудок дела не делаются.        Есть?! Да Акселю теперь нет никакого дела до еды, когда призрак из прошлого, которое он так стремился узнать, теперь сидит прямо перед ним! Вся его жизнь была подчинена именно этому моменту, этой удивительной встрече с другом его погибшей матери, и как он может при этом есть?!        — Вы же не просто так меня нашли, верно? — Аксель решил идти напролом. Вокруг да около ему ходить быстро надоедало.        Кажется, сказанное попало прямо в точку, ибо Мирко тяжело вздохнул и все же кивнул.        — Да, хотя, надо сказать, пришлось постараться, чтобы тебя найти. Ты дважды фамилию менял, плюс еще в колледже предпочитаешь практически не появляться… Пришлось обращаться за помощью к Рио, тот тебя вычислил, хотя признал, что ему это удалось нелегко.        На этих словах Аксель почувствовал укол злости. Как его смогли… Он так старался маскироваться, прятаться, фактически изменить свою личность! Ему казалось, все удалось прекрасно, но вот — накосячил. Профессор был бы недоволен… Хотя, Рио — это Рио, он тот еще гений информационных технологий. Профессор его к себе взял, несмотря на молодой в то время возраст — как сейчас Акселю… Почему-то после этих размышлений он почувствовал что-то вроде зависти по отношению к Рио и негодование из-за самого себя.        Хельсинки приступил к еде, и Аксель, как бы ни хотел расспросить того о подробностях, не решился прервать трапезу — раз уж Хельсинки сам захотел перекусить — и тоже взялся за пиццу.        Следующие десять минут прошли в молчании, которое прерывала лишь фоновая попсовая музыка, льющаяся из проигрывателя где-то неподалеку от их столика. Хельсинки первым закончил есть и спокойно ждал Акселя, из-за чего тот чувствовал себя несколько неловко.        — У меня есть, о чем Вас спросить, но для начала я все же поинтересуюсь: с какой целью Вы меня нашли?        Мирко Драгич немного поджал губы («признак волнения» — вспомнил Аксель прочтенное в одной из книжек по профайлингу: почему-то парень был уверен, что Профессор хорошо угадывал чувства собеседника не только по голосу, но и по внешним чертам) и ответил.        — Дело в том, Аксель, что твоя мама…        — Она жива? — он сам не ожидал, что в его голосе прозвучит столько надежды.        Кто знает, может, на самом деле Найроби умудрилась обмануть всех, и даже самого Профессора, и на самом деле вполне себе жива и…        Однако грустное лицо Мирко не дало Акселю даже шанса понадеяться на лучший исход.        — К сожалению, Аксель… Твоя мама погибла во втором ограблении, — голос Хельсинки задрожал, и парень увидел в его взгляде сильную всеобъемлющую печаль.        — Такая бывает у тех, кто терял очень близкого человека. Ощущения такие, словно сердце вырвали и вместо него осталась страшная пустота.        — И в этом ощущении Аксель Хельсинки понимал.        — Прости, что лишаю тебя надежды, — вздохнул Хельсинки.        — Я подсознательно понимал, что… что это правда, так что Вам не за что извиняться, — произнес парень. — Так что там про мою маму?        — Найроби перед своей… смертью, — эти слова дались мужчине с трудом, — была тяжело ранена и чуть не умерла еще тогда. Перед тем, как мы ей провели операцию, она дала распоряжения, если вдруг с ней что-то случится. Вообще приказанное ею задание должна была выполнить Токио, но и ей не довелось выбраться из банка живой, — Хельсинки вздохнул. — Найроби просила найти тебя, когда ты вырастешь, передать тебе деньги, которые она заработала в этих ограблениях, и рассказать тебе о том, какой она была. И, знаешь… Мне радостно знать, что ты чтишь ее память, хотя почти не помнишь. Она этого заслуживает, прекрасная девочка… Очень заслуживает.       Акселя начало трясти. Не от холода, а именно от волнения, хотя он искренне считал, что является довольно флегматичным человеком, несмотря на разные нюансы вроде непринятия в своем окружении глупых людей из поклонников банды Дали или «Артурито».       Найроби о нем думала.       Найроби действительно никогда не забывала о нем.       И даже оставила деньги.       Кучу гребаных денег, из-за которых она лишилась жизни.        — Я… — Аксель был настолько в шоке, что не мог сначала найти слов. — Мне… В смысле передать деньги? Мне?        — Именно ты являешься ее сыном, других детей у Найроби не случилось, — с грустной улыбкой заметил Хельсинки. — Так что да, именно тебе. Твое право, как ими распорядиться, но я думаю, ты сможешь использовать их с умом. Исходя из того, что мы о тебе узнали, пока искали, ты очень смышленый мальчик, так что не разбазаришь заработанное твоей мамой по воздуху.       Дыхание Акселя сперло.        — Я и не собирался!        — Я верю в это, — здоровяк улыбнулся. — И мне кажется, Найроби была бы очень довольна, узнав, каким хитрецом вырос ее сын. И как активно пытался узнать подробности о нашей банде. Честно говоря, это даже льстит. Особенно Профессору.        — А Вы меня с ним познакомите? — хмыкнул Аксель.        В его голове начал созревать план. Великий План. Алисия должна получить возмездие, она его заслужила, а Профессор вполне может с этим помочь. В конце концов, устроить вакханалию он наверняка захочет. Вор от рождения должен желать воровать, и Серхио выжидал двадцать лет, прежде чем совершить гениальнейшее преступление в Королевском монетном дворе, а затем за короткий срок доработал идею своего брата с ограблением Национального банка. Неужели Профессор за столько лет не заскучал?..        — С удовольствием познакомлю, — согласился Хельсинки. — Он будет рад пообщаться с тобой.        — Но сначала, пожалуйста, расскажи мне о маме, — попросил Аксель. — Полностью. Все, что знаешь. Какой она была? Что она рассказывала обо мне?        — О, ты был ее светом во главе всего, — в голосе Хельсинки снова прозвучала неясная горькая печаль, смешанная с болью. — Собственно говоря, на ограбление в монетном дворе она пошла именно ради тебя: хотела забрать и увезти за собой, чтобы вы, как и раньше, жили вместе и вам никто не был нужен…       На улице уже вечерело к тому времени, как Хельсинки закончил свой рассказ, они успели заказать еще десерт и пару кружек чая и изрядно надоесть официантке, которая никак не решалась выпроводить странную парочку, занимавшую место, но Аксель не обращал ни на что внимания, вслушиваясь в мерную, порой сбивчивую речь Хельсинки.       Мужчина исполнил пожелание Найроби и поведал Акселю всю жизнь его матери — все, что знал. И о том, как она стала мамой-одиночкой, старалась сделать все возможное для его воспитания, вместе с ним под боком продавала наркотические препараты, лишь бы обеспечить своему любимому сыночку самое лучшее, как горевала, когда малыша забрали у нее и что только не вытворяла, пытаясь вернуть Акселя…       Благодаря Хельсинки парень узнал недостающие подробности первого ограбления (и снова удивился гениальности Профессора и костерил на чем свет стоит Берлина: из-за его выпендрежа его мать наверняка чувствовала себя виноватой в смерти брата Профессора, хоть остаться в монетном дворе и было его выбором), подробности их совместного путешествия по миру и все знаковые моменты второго. Убийца его матери Гандия оказался погребен под обломками банка после взрыва, устроенного безбашенной, но отважной Токио. Его мать получила достойные похороны: вынос ее тела стал одним из ключевых моментов тех дней, ее почтили, как героиню. А для Акселя она таковой и была. Хельсинки сообщил, что знает место захоронения Найроби, и парень сразу же попросил показать ему, где нашла свой последний приют его мать.        — Я могу тебе рассказать, но не показать, — с горечью произнес Хельсинки. — В Испании нам стоит быть осторожными — имею в виду, всем, кто был в нашей банде. Но Профессор сказал, что есть человек, который отведет тебя, если ты захочешь. Я думаю, тебе стоит поговорить об этом с Профессором. Если ты готов.        — Когда угодно, — быстро сказал Аксель. — Хоть сейчас. Я абсолютно свободен.        — Прямо сейчас, боюсь, не выйдет, — улыбнулся Хельсинки. — Профессор несколько… занят.        — Ладно, — Аксель постарался скрыть разочарование, но, судя по чуть виноватому взгляду Хельсинки, у него это не слишком получилось. — Как я смогу… связаться с Вами? И… я не буду слишком навязчив, если попрошу… снова пообщаться? Просто… Вы — человек, столь близкий маме, и я бы хотел узнать Вас так, как знала она. Думаю, она хорошо разбиралась в людях и Вас она ценила. И…       Аксель злился на самого себя: когда он стал таким косноязычным? Неужели сокращение общения с глупыми, как он считал, людьми повлияло на него таким неприятным образом, что он на деле совершенно разучился вести беседы и доносить суть своих мыслей?       Однако Хельсинки, казалось, прекрасно понял, что на самом деле Аксель имел в виду, и миролюбиво улыбнулся.        — Конечно, Аксель. Я буду этому только рад. Да и не только я. Все мы, пожалуй, будем рады поближе познакомиться с тобой. Ты достойный сын своей матери, пусть она тебя воспитывала и довольно мало времени.        Слова Хельсинки отразились теплом в его груди. Полученный от Мирко номер Аксель сразу вбил в свой телефон по названию его города. А когда Хельсинки спросил, под какой фамилией записать его, Аксель хитро улыбнулся и спросил:        — Имя Каир в банде Дали еще не забито?        Хельсинки по-доброму засмеялся и записал его номер в своем телефоне как «Каир — сын Найроби».        — Уже забито. Тобой!

***

       Пообщаться с Хельсинки снова Акселю довелось уже в ближайшее время: мужчина созвонился с ним и сообщил, что Профессор готов к встрече, однако она состоится в пригороде «для их общей безопасности». За парнем должны были заехать, и теперь он стоял на остановке в ожидании определенного автомобиля. В нетерпении Аксель ходил туда-сюда и пытался успокоить разбушевавшиеся нервы. Никакие методы успокоения на нем работать не хотели: слишком сильно на него влияла скорая встреча с самим Профессором. Аксель боялся признаться самому себе, что ужасно боится разочарования главы банды Дали в нем. Вдруг Аксель не столь умен, как ему кажется? Вдруг у Профессора совсем другие ожидания от сына Найроби? И сколь ни пытался парень себя успокоить словами о том, что «ожидания Профессора — это проблемы самого Профессора, тупица», ничего у него никак не выходило. В своих беспокойствах он чуть не пропустил подъезжающий к нему автомобиль. Стекло машины опустилось, и раздался громкий смеющийся голос с уникальным аргентинским акцентом:        — Мистер Каир, транспорт подан!        В изумлении Аксель подошел к автомобилю и заметил на водительском сидении чуть постаревшего, но не утратившего энтузиазм…        — Палермо?        Мужчина в машине закатил глаза. Типичный Палермо, как и предполагал Аксель.        — Ага, давай, на всю Испанию мне еще тут заори!        — Ой… извините, — сбивчиво произнес он, открывая дверцу машины, и запрыгнул на сидение.        — Сразу видно, сын Найроби, — проворчал Палермо, оглядывая мальчишку. — Эмоциональность так и прет. В вас она генетически, что ли, передается? Отвратительно.        — А в этом Вы не правы, — возмутился Аксель. — В том, что эмоциональность так и прет, так уж точно.        — Точно сын Найроби: не успели встретиться, как начал со мной спорить. Точно ее кровь, — заявил Палермо и выехал на дорогу.        — Приму за комплимент! — хихикнул парень и поудобнее расположился в кресле.        Перечить Палермо ему почему-то нравилось. Интересно, как часто это делала сама Найроби? Кажется ему, что постоянно, и от этого ощущения на душе отчего-то становилось теплее.        — Ой, да заткнись ты! — проворчал Палермо, но сказано это было настолько беззлобно, что Аксель лишь хихикнул.        Автомобиль рассекал по трассе с большой скоростью. На улице отчего-то начал накрапывать дождь (в это время, серьезно?), но Аксель не обращал на него внимания и был прикован взглядом к Палермо. Еще один «призрак» из давнего прошлого, которое так манило парня, еще один друг его погибшей матери, более того — гений, который создал самый чокнутый и удивительный план кражи государственного богатства и сумевший это все провернуть.        Мартин Берроте первые пять минут послушно молчал, пока Аксель с выражением восторга во взгляде оглядывал его, но терпением Палермо никогда не отличался, так что вскоре мужчина высказал с недовольством:        — Что ты во мне пытаешься разглядеть?        Аксель лишь пожал плечами и сказал правду:        — Я изучаю человека, который придумал гениальный план ограбления банка. Вся часть с выносом золота, я знаю, целиком и полностью Ваша идея.        Палермо самодовольно ухмыльнулся, и Аксель обрадовался: кажется, он идет в верном направлении. Он верно угадал: мужчина любил, когда его ум оценивали по достоинству. Что ж, ведь даже и не соврал: такой план надо еще суметь придумать и воплотить, такое не каждому под силу. Парень продолжил:        — И, честно говоря, я в полнейшем восторге с самого начала, как только узнал обо всех подробностях. Более того, это из-за вас я себе выбрал специальность, связанную с инженерией. Я вами искренне восхищался и хотел стать таким же крутым специалистом, как Вы. Ведь столько всего можно провернуть, если хорошо изучить все возможности и нюансы! Чего Аксель совсем не ожидал, так это свиста в свою сторону.        — Ты это сейчас серьезно? Аксель, черт, из всех профессий ты выбрал изучение инженерии, потому что какой-то левый мужик придумал, как с ее помощью провернуть ограбление века? — во взгляде Палермо он приметил какую-то насмешку над собой, но вместе с тем — и толику гордости. Ах, Палермо, любишь же, когда тебя нахваливают!        — Не левый мужик, а Палермо, коллега моей матери по ограблению, между прочим! — возмутился парень. — И да, я выбрал эту сферу, потому что это очень круто, в меру чокнуто и просто потрясающе! Кто бы додумался провернуть такое ограбление?        — Мы с Берлином додумались, — хмыкнул Палермо. — Правда, Профессор в нас вообще долгое время не верил.        — Не верю, что Профессор может вести себя как идиот, — фыркнул Аксель.        На сказанное Палермо в голос захохотал.        — Аксель, тебя ждут удивительные открытия! Поверь, большего идиота, любящего делать оригами и считать зубные щетки, я в жизни не встречал. За исключением разве что Денвера, у него свои причуды.        — А как же Артурито? — хмыкнул Аксель, на что получил очередной всплеск смеха.        — Один-один, ты меня сделал, малец!        С шутками и рассуждениями, кто в конце концов больший идиот (выиграл в итоге Аксель со своим пересказом о личном интервью с Артурито, с которого Палермо хохотал чуть ли не до слез и отпускал пару-тройку саркастичных комментариев в адрес бывшего руководителя монетного двора и самого Акселя), они добрались до небольшого домика в пригороде Мадрида. Аксель снова почувствовал сковывающую его тревогу и глубоко вздохнул, надеясь поскорее успокоиться.        — Да не парься ты так. Гарантирую, что Профессор встречи с тобой боится гораздо больше.        — Не думаю. Он же смелый, — заметил Аксель.        — Не спорю, но именно он по степени паникерства занимает все лидирующие позиции. А я его знаю много лет, тебя еще в планах у матери не было, а я уже шутил над Профессором и предлагал ему минет, — без обиняков выпалил Палермо.        Аксель прыснул со смеху.        — И как он, отказался?        — Стеснительный был, вот и отказался.        — А потом стеснительность пропала?        — Учитывая, что я жил рядом с комнатой Профессора и Лиссабон… Поинтересуйся у Лиссабон, что она с ним сотворила, если их бьющая мне в стенку кровать не давала мне спать по ночам хрен знает сколько времени, — самодовольно заявил Палермо, и Аксель хихикнул.        Надо сказать, рассказанные Мартином секреты помогли и, как ни странно, в дом Аксель заходил, уже практически успокоившись. Однако в голове все еще возникали картинки «подкатов» Палермо к Профессору, и от этого хотелось лишь хихикать. Кстати, интересно, а Хельсинки и Палермо до сих пор вместе?.. Или Артур еще и в этом ему наплел с три короба?..        Парень прошел через небольшую прихожую и оказался в светлой комнате с довольно старой и чуть покосившейся мебелью. Аксель сразу понял, что место явно нежилое и используется исключительно для тайных встреч: это выдавал и дизайн комнаты, видавшей лучшее время, и неудобная мебель, и даже дешевый простенький чайный набор на деревянном столике — явно для быстрых разговоров за чашкой кофе. К слову, сам кофе Аксель тоже приметил: пусть и растворимый, зато по качеству выше своих других кофейных «собратьев». И банка, однако, была открыта, но было в ней изрядное «но»…        Самое главное было очевидно: Профессор вообще не парился и нашел жилье, которое уже некто использовал для тайных переговоров, либо не захотел вкладывать деньги в жилье, используемое лишь изредка. Что ж, даже обладая огромными богатствами, надо уметь ими распоряжаться, а учитывая гениальность Профессора, сомневаться в нем не приходится.        — И что же ты увидел? — раздался позади него голос.        Женский.        Аксель повернулся и увидел очень знакомое ему по газетным вырезкам и вкладкам новостных сайтов лицо. Невольно на лице появилась улыбка.        — Увидел, что это место редко используется для встреч и переговоров, и тут никто не живет. А кофе куплен недавно, значит, специально для меня. Правда, зачем-то нарочно отсыпали, пытаясь убедить меня, что это не первая встреча здесь и кто-то кофе уже распивал.        — И как ты это понял? — спросила женщина.        — По крышке. Пластик с неудобной резьбой на самой стеклянной банке, — на этих словах Аксель взял банку и открыл крышку, — тут нет почти половины содержимого, от такого частого количества насыпания кофе должны были остаться зазубрины на пластике, их нет. Плюс нет даже маленьких пятен на стенках банки. Все выглядит так, будто кофе отсыпали буквально сейчас. Еще упаковка. Это новый дизайн. Я не пойму, мне тут проверку решили сделать? Зачем? Я инженер, а не профайлер.        Женщина хмыкнула с хитрой улыбкой, и по ее взгляду Аксель понял: странную проверку он прошел.        — Одно другому не мешает. И, насколько мы знаем, ты интересовался профайлингом.        — Вы за мной следили, что ли? — Аксель в удивлении изогнул бровь.        — Ненавязчиво, — хмыкнула она.        — Что ж, мой недостаток, что я этого не заметил, сеньора Лиссабон, — Аксель поставил банку на место. — Минус мне.        — Ракель, она же Лиссабон, мягко улыбнулась ему.        — Не стоит себя осуждать, ты не мог этого заметить. Наши люди умеют быть очень осторожными. А насчет кофе… Не обижайся, но это все Палермо. Они поспорили с Профессором насчет тебя и меня в это дело втянули в качестве члена жюри.        — И я в итоге выиграл, — послышался твердый бархатистый голос. — Палермо в минусе.        Из темноты соседней комнаты появился он — человек, которого Аксель так жаждал увидеть и так боялся одновременно. Профессор. Немного постаревший с тех давних пор, но не утративший ни энергии, ни силы, ни особой власти — власти человека гениального, хитрого, особенного. Именно сейчас, глядя на этого человека вживую, Аксель как никогда раньше понимал: Профессору никогда не были нужны деньги, положение в обществе или что-то подобное. Ему хватало одной лишь непревзойденной гениальности, чтобы держать в узде весь мир и заставить его идти за собой.        Как и пошли за ним много лет назад люди в масках Дали, решившись на ограбления, как и стояли, охраняя покой и безмолвно поддерживая, их поклонники у стен Банка Испании.        — Здравствуйте, Профессор, — кивнул Аксель, глядя на своего кумира с восторгом. Тому, кажется, польстило это внимание и несколько удивило, потому что смятение парень тоже приметил. Это несколько удивляло.        — Оставлю вас, — произнесла Лиссабон и направилась к выходу, — нормальный кофе в тумбочке справа. Надеюсь, Профессор, ты не станешь теперь паясничать. И разговаривай с Каиром спокойно, мальчик и без того перенервничал.        — Каир? Так это не шутка и ты действительно выбрал себе это имя? — с удивлением переспросил Профессор, и на кивок Акселя проговорил: — Что ж, так будет даже лучше. Добро пожаловать в наш мир, Каир.        Аксель улыбнулся и пошел к ящику с хорошим кофе.        Он чувствовал, что разговор предстоит очень долгий.