Изгоняющие дьявола

Бедная Жакетта

             Деревня Сеньон была охвачена смятением: в воскресенье после службы пятнадцатилетняя дочь кузнеца Анри Жакетта вышла из церкви и громко расхохоталась. Смех её был необычной силы, всё её хрупкое тело отрясалось от всё новых и новых приступов необъяснимого хохота. Жители деревни столпились вокруг неё, а родители тщетно пытались приблизиться к девушке, но им это не удавалось. Всякий раз, как могучий Анри делал шаг по направлению к дочери, необъяснимая слабость охватывала тело и ему приходилось отступать. Отец Ромул забежал в церковь и вернулся оттуда, неся в руках сосуд со святой водой, но он не успел даже замахнуться, чтобы окропить девицу, как был отброшен обратно в церковь незримой силой. Сеньонцы испустили изумленные восклицания, но никто не мог пошевелиться, чтобы помочь девушке или хотя бы уйти. Нечто желало, чтобы они смотрели, как смеётся, запрокинув голову, Жакетта, чьи светлые волосы выбились из-под чепца, а белые зубы хищно сверкали на солнце. Отсмеявшись, девушка рухнула на землю, но как только к ней подались люди, она открыла глаза — и все со страхом отшатнулись. Пропали белки, теперь глаза представляли собой сплошную чёрную радужку, на поверхности которой словно поблескивали искры. «Как от адского огня!» — с ужасом подумала мать девушки и зарыдала. Жакетта же поднялась во весь рост, затем жители деревни увидели, как она немного вознеслась, так что ноги оторвались от земли. Девушка криво усмехнулась и произнесла звучным басом:       — Ну, чего вылупились? Кого желаете, чтобы я сожрала первым?       Сеньонцы с воплями разбежались кто куда, вслед им нёсся издевательский смех Жакетты, только родители девушки и её младший брат остались на месте. Все трое сбились в кучку и не спускали испуганных взглядов с дочери и сестры, жена кузнеца плакала. Жакетта сложила руки на груди и грубовато потребовала:       — Чего встали? Домой пошли, жрать хочу!       Кузнец сглотнул, но нашёл в себе силы кивнуть, его семья медленно направилась в сторону дома: он, жена Мари и сын Жан по земле, дочь по воздуху. Жакетта всё тем же незнакомым басом напевала:       «L’homme, l’homme, l’homme armé,       L’homme armé,       L’homme armé doibt on doubter, doibt on doubter.       On a fait partout crier,       Que chascun se viengne armer       D’un haubregon de fer»       Бравурная мелодия не вязалась с абсолютно бесстрастным выражением девичьего лица. Семейство кузнеца Анри теснее прижалось друг к другу. Чего ради девочка вспомнила песню времён Долгой войны? Жакетта же продолжала наяривать песенку. Улицы, по которым они шли, выглядели подозрительно пустынными — очевидно, все жители попрятались от греха подальше. Дома Жакетта села, развалившись, по главе стола и потребовала еды.       — Мамаша, пожрать бы чего! — прикрикнула дочь на мать и затем добавила: — Пива не забудь!       Мари суетливо скрылась на кухне. Анри и Жан хотели улизнуть в кузню, но новая Жакетта была настороже.       — Так, папаша садись рядом, ненавижу пить в одиночестве! — велела она кузнецу, и тот безропотно сел на лавку. — А ты, малой, можешь идти, из тебя выпивоха, как из овцы кюре, — довольная своим каламбуром, девушка раскатисто засмеялась.       От этого смеха зазвенели стекла в окнах, несчастная Мари выронила хлеб, и он с глухим стуком ударился о столешницу, перепуганный Жан с быстротой ветра умчался из дома. Отец посмотрел ему вслед с сожалением: меньше всего Анри желала составлять компанию в выпивке этой версии своей дочери. Мари принесла котелок с рагу, каравай хлеба, затем сбегала на кухню и вернулась с полным кувшином пенного пива и двумя кружками. Жакета сделала жест рукой, и кувшин, подпрыгнув в воздух, разлил светло-золотистую жидкость по кружкам. Родители настолько устали поражаться, что восприняли это даже спокойно.       — Ну, папаша, за твоё здоровье! — Жакетта взяла кружку и с удовольствием присосалась к ней.       Кузнец только удивлённо смотрел, как его кроткая и тихая дочурка залпом осушила пиво и с аппетитом набросилась на рагу. Поев, Жакетта с удовольствием рыгнула, вытерла рукавом рот и, грозно сдвинув брови, потребовала, чтобы кузнец допил свою кружку. Анри слегка дрожащей рукой поднес её к губам. Глотки он делал торопливо, пугаясь пристального взгляда дочери, это привело к тому, что он отчаянно закашлялся. Жакетта хмыкнула.       — Да, слабоват ты, папаша, но ничего, я научу тебя пить, — пробасила девушка, затем поднялась со стула и, всё так же левитируя, отправилась в родительскую спальню.       Она заняла комнату и безмятежно растянулась на широкой кровати. В это время Анри и Мари стояли, обнявшись, им было неведомо, что случилось с их всегда милой дочуркой и кто бы мог помочь их беде.              

Колдунья и инквизитор могут слиться в ненависти на охапке соломы

      Аим Широ, подающий надежды инквизитор, был занят в послеполуденное воскресенье тем, что пытался выследить местную ведьму Калерию. Негодня превосходно умела прятаться, но Аима и его длинный нос не так легко было обмануть: он мог за сотни миль учуять карамельный дух, который сопровождал колдунью. И почему от неё исходил такой одуряющий аромат сладости, что у него всякий раз рот невольно наполнялся слюной? К тому же Аим не был уверен, слышат ли остальные карамельный аромат, порой ему казалось, что только он так остро реагирует на ведьму. Калерия и не думала его бояться, она спокойно появлялась на улицах Сеньона, принимала у себя страждущих исцелиться и плевать хотела на начерченные на каждом повороте кресты и прибитые к столбам молитвы. Все старания Аима грозили пропасть втуне, потому что Калерии никак не вредили эти и многие другие оберегающие символы, которыми инквизитор наводнил Сеньон. Как ходила она, покачивая округлыми бёдрами, так и продолжает ходить. Ещё эта грива медового цвета волос! Ну почему эта женщина не может быть менее заметной, более скромной? Зачем напоказ ходить босиком, носить открытые свободные блузы и не усмирять свою возмутительную шевелюру? Аим вспомнил, как приятно было пропустить сквозь пальцы светлые локоны, и легкий румянец проступил на острых скулах. Вот, ещё одна причина для его ненависти: ведьма надругалась над ним!       Сейчас он дошёл почти до границ другой деревни, именно туда бежала Калерия от его преследования. Иногда она оборачивалась и кидала в него огненные шары, но инквизитор отбивал их силой особых молитв и большим распятьем из слоновой кости, которое сжимал в побелевшей руке. Для дамы столь соблазнительных форм двигалась Калерия необычайно легко, вот она зачем-то забежала в одиноко стоящий амбар. Аим поверить не мог такой удаче, наконец! Уж здесь он её как следует зажмёт… то есть обезвредит, конечно, обезвредит! Амбар приближался, вскоре Аим с бешено колотящимся сердцем залетел внутрь. После яркого солнечного света ему показалось, что здесь было слишком темно. Он зажмурился, а когда открыл глаза, то попытался найти взглядом ведьму, но той нигде не было видно. Аим осторожно двинулся между наваленными стогами сена, их, видимо, не успели убрать в общую кучу в глубине амбара. Инквизитор двигался осторожно, как кошка — долгие годы подготовки и ежедневные упражнения не прошли даром. Он являлся обладателем сильного и ловкого тела, столкнись они с ведьмой в рукопашную, Аим был почти уверен, что победа останется за ним. Сзади послышался шорох, инквизитор резко обернулся и увидел только удивленную овцу.       — Беееее, — произнесло животное.       Он не успел ответить, так как откуда-то сверху на него налетел горячий карамельный ветер. Инквизитор оказался поваленным на ближайший стог сена, а наглая ведьма расположилась сверху. Красные губы кривила насмешливая улыбка, а грозный Аим как-то весь разом ослабел. Единственное, что он чувствовал, так это приятную тяжесть её тела и постыдную реакцию своего. Ухмылка на лице Калерии стала шире, возможно его состояние не осталось незамеченным. Желая спастись от очередного поругания, он выставил перед собой распятие. Женщина улыбнулась, поцеловала крест и, бережно высвободив его из цепких пальцев инквизитора, забросила куда подальше.       — Гадкий мальчишка, почему не оставляешь тётушку Калерию в покое? — произнесла она молодым и мягким, как пуховка, голосом.       — Я… — Он не договорил, потому что в следующее мгновение она нагнулась и поцеловала его.       Любопытная овца успела сбегать за своими товарками, и теперь десяток овечьих глаз следили за тем, как на сене разворачивается древнее противостояние любви и долга, любовь побеждала. Аиму казалось, что он весь горит, его обволакивали ароматы горячей карамели и солоноватый на вкус пот, выступивший на её коже. Каждое движение, каждый стон отзывались в душе ликованием. Овцы и пастушеская собака, которую отправили найти их, с интересом наблюдали за странными людьми. Ну, в самом деле, неужели другого места найти не могли, бедное сено! Калерия, заметив животных, сдвинула брови и свистнула, овцы и псина выбежали из амбара, а двери плотно закрылись.       

***

      Когда наваждение закончилось, они лежали рядом, тяжело дыша, Калерия жевала соломинку, Аим молился, чтобы его простили.       — Я всё равно тебя арестую, — сказал он бесконечно уставшим голосом.       — Сейчас? — она лениво потянулась, Аим зажмурился, чтобы не видеть её обнаженной плоти.       — Нет, потом как-нибудь, — не размыкая век, он притянул колдунью к себе и, прижавшись носом к её макушке, втянул запах карамели. — Почему ты так сладко пахнешь? — спросил он с блаженной улыбкой на губах.       — Да кто его знает, — она прижалась к его широкой груди. — Так с самого рождения.       — Нет, пожалуй, сегодня мне не до ареста, — он принялся целовать светлую макушку. — Я слишком устал.       — Я тоже, — её синие глаза потемнели.       

***

      В Сеньон они вернулись по отдельности. Аим пошел в домик священника, Калерия к себе. Инквизитор был удивлён отсутствием отца Ромула, но, подумав, что того могли вызвать к ложу умирающей Агнесс Блуа, столетней матери булочника, он просто прошел в спальню. Жутко хотелось спать, но перед сном Аим написал письмо в Инквизиционный совет, где с большим прискорбием сообщал, что дело его так и не двигается с мёртвой точки.       Калерия уснула, закутавшись в одеяло, она часто мерзла, перед сном посетила мысль, что неплохо было бы наведаться в знакомую таверну, но она слишком вымоталась сегодня. Это была приятная усталость.              

Несговорчивый бес

      На следующее утро в дверь спальни инквизитора постучал расстроенный отец Ромул. Священник выглядел сильно помятым и держался за поясницу.       — Прошу меня извинить, брат, за это вторжение, — с порога начал кюре. — Но дело не терпит отлагательств. Боюсь, в нашем приходе появилась одержимая.       Аим моргнул и переспросил:       — Одержимая?       — Да, вот именно! — священник зашёл в спальню и принялся мерить её шагами. — Дочь кузнеца Жакетта, славная, надо сказать, девушка, вчера после мессы стала вести себя странно.       Вкратце добрый кюре поведал о том, как бедная Жакетта хохотала, а после запугала собственную семью. Когда отец Ромул вчера ближе к вечеру наведался к кузнецу, одержимая девица уже проснулась и с аппетитом ела, тогда как её отец, мать и брат сидели, сжавшись рядом. При виде священника Жакетта рассмеялась, а несчастный отец Ромул почувствовал, как неведомая сила увлекает его к столу, здесь он сел, не в силах даже рта раскрыть или уйти. Покончив с ужином, девица развалилась на стуле и велела собравшимся танцевать бранль, бедный кюре покорно встал рядом с Анри. Танцевать пришлось долго, и главное: никак нельзя было прервать этих плясок. Закончили они только на рассвете, когда чудовище утомилось и удалилось в родительскую спальню. Отец Ромул еле как дополз до дома и дождался пробуждения брата Аима. Даже не дослушав отца Ромула, инквизитор принялся за сборы. В небольшой сундук он поместил флакон с елеем, несколько облаток, сборник чудодейственных молитв, своё распятие из слоновой кости, а также мешочек с освящённой солью. Собравшись, он кивнул священнику и попросил того остаться дома.       — Вы и так пострадали, дальше я сам, — участливо произнёс Аим, отец Ромул горячо поблагодарил его.       Инквизитор шел бодрым шагом. Одержимость! Он вспомнил курс в Академии и рекомендации наставника. Следовало придерживаться процедуры доктора Аквинского. Начать с «дуновения» (expulsionem), затем перейти к благословению с возложением рук (manus impositione), вложить в рот соль (Sal), совершить помазание елеем носа и ушей и не забывать о плевке (sputo). Несколько раз они тренировались на ростовых куклах. Аим до сих пор помнил трепет, когда произносил: «Maledicte Diabole, exi ab eo!» (проклятый Диавол, изыди). Сегодня предстояло испытать это на деле.       Окна в доме кузнеца были ярко освещены, ставни не заперты. Аим толкнул дверь без стука. Он помнил Жакетту — это было кроткое и чрезвычайно застенчивое создание с небесно-голубыми глазами и светлыми волосами. То, что сидело за столом и с жадностью поедало жаркое, мало походило на дочь кузнеца. У девушки за столом была глумливая физиономия, чёрные глаза без малейшего намёка на белки и забрызганное едой платье. Косы растрепались и придавали дополнительный дикий вид бедной Жакетте.       — О, белобрысый припёрся! — радостно забасила тварь, затем поманила Аима пальцем. — Ну, подойди ближе, мышонок!       Аима со страшной силой втягивало в комнату, но, собрав всю волю в кулак, он зашептал слова спасительной молитвы. Жакетта нахмурилась и встала на ноги.       — Да как ты смеешь, червь? Оскорблять моё жилище своей дурной латынью! — Она хлопнула в ладоши, и Аима с силой ударило об стену. Он застонал, сундук выпал из рук, по полу рассыпались святые дары, пузырёк с елеем упал и разбился. Жакетта брезгливо поморщила носик. — Фу, развёл тут вонь! Может ты, собака такая, желаешь вылакать эту маслянистую гадость?       Кузнец закрыл собой жену и сына, брата Аима никому особо жаль не было, к тому же он сейчас оттянул на себя внимание чудовища. Жакетта, скрежеща зубами, уже поднимала руку, как внезапно в неё попала яркая вспышка и послышался женский сердитый крик.       — Руки прочь от моего инквизитора! — кричала Калерия, наращивая в руках новый шар.       — Ах, ты… — последовало долгое грязное ругательство, Жакетта рывком поднялась в воздух, но, вновь атакованная горящими шарами, девушка опять упала. — Калерия, мать твою раздери!       Ведьма, изготовившаяся для новой атаки, изумлённо застыла, на её лице отобразилось бесконечное удивление.       — Легион? — недоверчиво спросила ведьма.       — А кто еще, дурёха проклятая? — Жакетта встала на ноги и широко улыбнулась.       Но Калерия, подобно разъярённой кошке, кинулась на неё и схватила за ухо. Девушка завопила басом.       — Отпусти, малахольная! Больно же!       — Ах ты негодяй! Почему ты здесь? — ведьма сильнее скрутила ухо.       — Отпусти, оставишь девчонку без ушей, — взмолился бес.       Калерия нехотя выпустила покрасневшее и опухшее ухо, лже-Жакетта утирала слёзы. Аим осторожно подошел ближе, а семья кузнеца, не выдержав развернувшей битвы, поспешила сбежать через заднюю дверь.       — Я жду, что ты здесь забыл? — женщина скрестила руки на груди.       Легион попытался улыбнуться, на его одежде виднелись чёрные следы от попавших в него шаров, но никаких сильных повреждений не наблюдалось. Аим поднял крест, но Калерия его остановила, положив руку на запястье.       — Подождите, брат Аим, давайте выслушаем этого гада.       Инквизитор опустил руку, бес ухмыльнулся и пригласил всех к столу.       — У меня отпуск на десять лет, — заговорил Легион после того, как отпил пива. — Тело мое пока подновят, а то копыта совсем сточились, а правый рог мне обломали в прошлом году. Сама знаешь, как медленно работают в Геенне, так что десять лет я пробуду бестелесным духом. Но так как это чрезвычайно скучно, то я приметил себе эту девчушку, поносит меня положенное время, а потом я оставлю её.       — Ты слышишь, что говоришь?! — возмутилась Калерия. — Десять лет для женщины — целый век! Она уснула пятнадцатилетней девочкой, а очнётся двадцатипятилетней шлюхой!       — Что? Это ещё почему? — Легион нахмурился.       — А то я тебя не знаю! — ведьма стукнула кулаком по столу, и тут уже Аим положил в успокаивающем жесте руку ей на плечо.       — Постой, — заговорил инквизитор. — Насколько я понимаю, экзорцизм не поможет? — обратился он к бесу, тот отрицательно покачал головой. — Понятно, а есть ли способ заставить тебя покинуть тело этой девочки, не дожидаясь десятилетнего срока?       Калерия не стала скидывать его руку, такую большую и тёплую: посмотрим, что ответит Легион. Жакетта между тем подпёрла подбородок рукой и, казалось, задумалась.       — Нуу, — протянул бес. — Есть один вариантик!       Аим сам убрал руку с плеча ведьмы и выжидающе посмотрел на Легиона.       — И бесы просили Его: если выгонишь нас, то пошли нас в стадо свиней, — процитировал Писание глумливый бес.       Аим вздрогнул, Калерия нахмурилась.       — Тебе свинья нужна? — спросила она резким тоном.       — Не просто свинья, моя прелесть, — сладко жмурясь, ответил ей Легион. — Я говорю о златощетинистой свинье из стада нашего друга Аргуса, — в следующее мгновение ему пришлось увернуться от запущенной в него кружки.       Аим схватил разъярённую Калерию за руки.       — Что это за свинья такая? — не понял инквизитор, сжимая руки ведьмы.       — О, это самая прекрасная свинья на всём белом свете, — мечтательно протянул бес.       Далее он изложил свои требования: Калерия и Аим добывают ему одного из золотых поросят, и об этой свинке должна будет десять лет заботиться Жакетта. Вкусно кормить, часто купать и поить хорошим пивом, за это Легион, так и быть, оставит девушку в покое и даже будет ей помогать. Если же инквизитора и его спутницу будет ждать неудача, то Легион оставляет за собой право распоряжаться Жакеттой и вообще сделает так, что они покинут Сеньон и девушка начнёт жизнь бродяжки. Калерия скрипнула зубами, Легион предусмотрительно отодвинулся от неё.       — Не надо так переживать, дорогая, — бес улыбнулся. — В конце концов, Аргус ради тебя на всё пойдёт.       Аиму не понравилась эта последняя фраза, но спасение Жакетты было важнее себялюбивых соображений. Калерия хмуро слушала уговоры инквизитора. Наконец она кивнула головой и обратилась с угрозой к бесу.       — Не смей ей вредить! — низким голосом проговорила ведьма, нехорошо щурясь.       — И в мыслях не было, дорогая, — Легион продолжал улыбаться.       Калерия поднялась и сделала жест инквизитору.       — Пойдём, нужно немного подготовиться к дороге, — произнесла она хмуро.       Снаружи царила густая, как чернила, темнота. Ведьма и инквизитор в молчании прошли до её дома. Калерия пригласила его войти, что Аим и сделал с некоторым волнением. Ещё свежи в памяти были воспоминания о том, чем закончилась вчерашняя погоня. Неужели он вновь не устоит от соблазна? В глубине души он знал ответ: сделай она хотя бы слабый намек, как он бы, не помня себя, раскрыл ей объятия, лишь бы вновь вдыхать аромат горячей карамели и покрывать поцелуями это щедрое тело. Но Калерия не была настроена игриво, она деловито начала собираться в путь. Фляжка воды, каравай хлеба и сыр, глиняный горшочек с мёдом. Всё было завёрнуто в чистую ткань и положено на дно корзинки.       — Ты не думай, что так мне нужен, — говорила она не поворачиваясь к нему. — Просто Аргус не самый приятный человек, присутствие инквизитора, может быть, сделает его сговорчивее.       — Он далеко живёт? — спросил Аим, не отрывая взгляда от округлого зада зачем-то нагнувшейся ведьмы.       — Не очень, к рассвету дойдём, только надо будет в лес углубиться. — Калерия выпрямилась, в руках у неё была корзинка. — Ты понесёшь.       — Хорошо, — он взял корзину и направился к двери.       Калерия вздохнула, видит Бог, она всё сделает ради Жакетты, даже добудет золотого поросёнка.       

Нежный великан

      Ночной лес встретил их глухим шёпотом неспящих зверьков и гулом комарья. К счастью, Калерия прошептала что-то в воздух, и противные кровопийцы не приближались к ним, впрочем, как и хищники. Двигались они быстро, но когда Аим заметил, что она устала, он заставил Калерию забраться ему на закорки, продел руки под её коленями и, ухитряясь держать ещё и корзину, бодро зашагал. Калерия и правда устала, спина у инквизитора оказалась очень удобной, она не заметила, как уснула. Аим, проинструктированный двигаться строго по дорожке, которую освещали два плывущих в воздухе световых шара, перехватил её удобнее и немного нагнул корпус, чтобы прекрасная ведьма не свалилась с него. Всё же годы тренировок не пропали даром — из него получилась превосходная ездовая лошадь. Как и планировала Калерия, к рассвету инквизитор вышел к началу лесной поляны.       В центре пространства, заросшего травой, находился крепкий с виду дом и покосившаяся хибарка рядом. Калерия встрепенулась, потребовала опустить себя на землю, где принялась потягиваться и зевать.       — Значит, нам туда? — спросил Аим, показывая на дом с высокими стенами, он старался не смотреть на разминавшуюся ведьму.       Калерия посмотрела в ту сторону.       — Нет, — ответила она с улыбкой. — Там живут его драгоценные свиньи.       Они направились к покосившейся хижине, из которой вскоре выбежал исполинского роста мужчина. Аиму Широ с пятнадцати лет не доводилось чувствовать себя миниатюрным, но рядом с этим гигантом он ощутил себя хлипким сопляком. Незнакомец был на полторы головы выше в росте и в полтора раза шире в плечах, но что особенно не понравилось инквизитору, это то, с какой нежностью гигант смотрел на Калерию.       — Ты пришла! — радостно заговорил здоровяк удивительно приятным баритоном.       Не замечая инквизитора, детина подошёл к Калерии и взял её руки в свои.       — Не думал, что ты захочешь вернуться, — он сиял улыбкой.       Калерия попросила его нагнуться и поцеловала в небритую щеку, у Аима задёргался глаз. Аргус подхватил женщину и, словно это пустяк, посадил её на могучее плечо, ведьма с видимым удовольствием засмеялась. Инквизитор ощутил, что глаз дёргается сильнее.       — Аргус, милый, это брат Аим, — с высоты роста гиганта ведьма указала на неловко застывшего инквизитора.       — Очень рад, — вполне искренне произнёс Аргус и протянул Аиму свободную левую руку, так как правой бережно придерживал Калерию.       Инквизитор кисло улыбнулся, хотя огромную руку пожал. Но тут Калерия звонко велела нести её в дом, Аргус всё с той же глупой улыбкой повиновался.       — Идёмте, брат Аим, — пригласил он инквизитора, тот кивнул.       В хижине оказалось тесно и грязно, повсюду валялась немытая посуда и обрывки каких-то бумаг. Пожалуй, это место превосходно подошло бы для содержания свиней, а не их хозяина. Аргус бережно смахнул с лавки какое-то тряпьё и опустил на неё свою драгоценную ношу, Калерия сидела, улыбаясь. Аиму подумалось, что она переигрывает, а ещё он отметил про себя, что её веснушки при определенном освещении казались брызгами золота. Аргус галантно опустился перед ней на одно колено и смотрел на ведьму такими преданными, влюблёнными глазами, что инквизитор ощутил небратское желание его прикончить.       — Милый, — начала Калерия, поглаживая довольного гиганта по щеке. — У нас к тебе дело.       — Да? — он весь замер под нехитрой лаской.       — Помнишь Легиона?       Аргус нахмурился.       — Конечно, помню, этот гад хотел украсть Пьера-младшего, моего лучшего хряка! — возмущенно ответил свиновод.       Калерия вздохнула, её спелая грудь поднялась и опустилась, две пары мужских глаз были поглощены созерцанием этого чуда.       — Легион сейчас без тела, — продолжила говорить душевным тоном ведьмочка. — И он не нашёл ничего лучше, как занять тело одной милой девочки из моей деревни.       — Вот негодяй! — перебил её Аргус, а сам взял правую руку Калерии и приник к ней почтительным поцелуем.       — Да, да! Он самый настоящий негодяй! Представь себе, милый, — на этом ласковом обращении Аим слегка вздрогнул. — Легион пообещал оставить девочку, только если получит одного из твоих золотых поросят.       Аргус перестал целовать руку Калерии, с его лица слетело приветливое выражение, взгляд омрачился. Он встал на ноги и посмотрел на ведьму.       — Вот значит, что оно, — медленно и далеко не так ласково как прежде протянул он. — Я-то, дурак, думал, что ты меня простила и решила вернуться, а тебе нужен один из моих малышей.       — Твои свиньи чуть меня не сожрали! — Калерия сердито подскочила на ноги.       — Не преувеличивай, они просто играли с тобой, — возразил Аргус, хотя и отступил на два шага от миниатюрной сердитой ведьмы.       Аим решил, что ему пора вмешаться.       — Простите, — заговорил он. — Но мы отклоняемся от сути, в Сеньоне осталась молодая девушка, одержимая зловредным бесом. Единственное, что её может спасти — это один из ваших поросят. Назовите свою цену.       Аргус повернулся к нему с лицом искаженным от гнева.       — Видит Господь, не будь вы его слугой, то я бы вас размазал как муху, — процедил великан. — Эти свиньи бесценны, каждый поросёнок — мой друг. Когда им исполняется пять лет, они сами решают, хотят ли остаться со мной или найти себе нового покровителя. И если так, то только тогда я даю объявление о продаже. И в первую очередь я смотрю на человека, а не на содержимое его кошелька! — он приблизился к Аиму и гневно смотрел на него сверху вниз. — Вы же предлагаете, по сути, убить одного из моих поросят, чтобы ваш чертов Легион смог получить тело!       Калерия подбежала и встала между Аргусом и Аимом, мужчины смотрели друг на друга с глубокой неприязнью…       — Речь идёт о жизни совсем молодой девушки, — инквизитор старался говорить спокойно, хотя внутри у него всё клокотало от ярости. — Вы же печётесь только своих свиньях. Это просто животные!       — Ой, дурак! — Калерия с неожиданной силой толкнула инквизитора в сторону, потому что Аргус попытался его схватить. — Хватит! — закричала Калерия куда-то в область солнечного сплетения гиганта.       Аргус сжал кулаки, но не двинулся, его, казалось, заворожили гневно сверкающие глаза Калерии. Былая нежность вновь затопила огромное сердце, он разжал кулаки.       — Они мои друзья, — теперь Аргус говорил просящим тоном. — Нельзя друзей предавать.       Аим поднялся на ноги, теперь он с удивлением смотрел на то, как гигант склонил голову.       — Я не прошу предавать, — Калерия погладила его по щеке. — Но скажи, милый, неужели у тебя нет хворого поросёнка? Того, который долго не протянет? Легион, конечно, та ещё сволочь, но исцелять умеет.       Аргус вздохнул, затем, к ужасу Аима, поднял Калерию и осторожно обнял.       — Есть такой, — произнёс он в пышные светлые волосы. — Но отдам я его лишь за небольшую милость с твоей стороны, — тут он что-то зашептал в её розовое ушко, Калерия игриво усмехнулась.       У инквизитора кровь застучала в висках. Нет, есть вещи недопустимые. И одна из них касалась неприкосновенности чужих женщин.       — Это исключено! — воскликнул Аим, приближаясь к разноразмерной парочке. — Она не станет ничего делать!       — Слушайте, брат, — Аргус бережно опустил Калерию на пол. — При всём моем уважении, вас это не касается.       Аим поджал губы и схватив ведьму за руку выпалил:       — Она моя, мы с ней… любовники!       У Калерии от изумления пропал дар речи, а Аргус недобро насупился.       — Вот значит как! Обеты нарушаете! — гигант взял колдунью за другую руку. — А я свободный мужчина и, если она захочет, уже завтра женюсь на ней.       — Да, нарушил! — Аим горячился. — И готов за это гореть в адовом пламени, но не откажусь от неё.       Калерия, которое уже некоторое время опасалась, что они её просто разорвут на две части, как дети, которые не могут поделить одну куклу, не выдержала.       — Заткнулись оба! — она выдернула свои руки из крепких хваток. — Ну-ка прекратили это! Ты, — женщина ткнула пальцем в грудь Аима, — сам говорил, что только желаешь моего ареста. А ты! — она перевела укоризненный перст на Аргуса. — Я не продаюсь! Ты сам в прошлом сделал выбор в пользу своих свиней, так что нечего тут изображать влюблённого! И вообще, неужели тебе не жаль бедного поросёнка? Какой ты после этого друг, если не желаешь спасти его?!       Двое рослых и могучих с виду мужчин сейчас напоминали нашкодивших школьников. Аргус сел на лавку и почесал затылок. Да, не о таком он мечтал, когда увидел Калерию. Эх, может быть, и стоило тогда раздать всех свиней и жить вместе с ней в Сеньоне. Каких бы славных карапузов она ему могла нарожать! Мужчина вздохнул. Покрасневший Аим встал лицом к выходу. Калерия была права. Чем он занимался полгода? Только и делал, что преследовал её и угрожал, а сейчас позволил ревности увлечь себя. Калерия просто стояла со скрещенными на груди руками: вот дурни, что один, что другой!       Затянувшееся молчание прервал Аргус, он встал и заговорил миролюбивым тоном.       — Хорошо, пойдёмте, я познакомлю вас с Жаком, — сказал он обречённо.       — С Жаком? — переспросил Аим, которого поразило совпадение имён поросёнка и бедной дочери кузнеца.       — Ага, — Аргус уже выходил из хижины, его гости последовали за ним.       Насколько хижина была мала и неопрятна, настолько же был чист и ухожен огромный свинарник. На свежем сене, каждые в своем отсеке возлежали прекрасные свиньи. Щетина у них и правда горела золотом, что придавало этим не самым симпатичным животным вид почти величественный, они с достоинством похрюкивали при виде хозяина и его спутников. В каждой секции располагалось по два добротных корыта: одно с прозрачной водой, другое с пропаренным зерном.       — Иногда я им вино наливаю, — добродушно поделился Аргус, проводя небольшую экскурсию по своим владениям.       Жак был двухмесячным поросёнком, который настолько ослабел, что его отринула собственная мать, и Аргус был вынужден его поселить отдельно. У отъёмыша была такая же золотая щетинка, как у взрослых свиней, но вид при этом он имел крайне хилый, малыш даже не поднялся при виде людей. Аргус бережно взял его на руки и понёс к выходу. Аим покосился на прощание на великолепную молодую свинку, та, видимо, в полной мере осознавая собственную прелесть, нежно ему хрюкнула. Калерия со смехом потянула его к выходу. Аргус поместил Жака в короб, который вручил инквизитору, тот его с благодарностью принял. Ведьма стояла рядом, сжимая в руках корзинку, на прощание она подарила великану-свиноводу нежный и долгий поцелуй, чем изрядно досадила Аиму.       Обратно шли в тишине, даже поросёнок помалкивал в своём коробе. Они сделали один привал у ручья, где перекусили хлебом и сыром, а Жаку дали напиться воды. Аим, как ни странно, почти не чувствовал усталости, — возможно, она накатит позже, — сейчас он смотрел украдкой на Калерию.       — Если так и будешь молча пялиться, то я в тебя шаром запущу, — пообещала ему ведьма. — Что случилось?       — Вы с ним… — он не договорил.       — Да, — она кивнула. — Жили целое лето вместе, мне тогда казалось, что он тот, кто мне нужен. А потом я, когда кормила свиней, свалилась в корыто, и эти твари чуть не съели меня! Я двоих ранила, так этот идиот прибежал и первым делом бросился к своим драгоценным свинкам! — она сердито фыркнула. Аим отложил короб в сторону и, взяв её за руку, притянул к себе, они сидели обнявшись некоторое время. Вскоре она начала всхлипывать, тогда он принялся гладить её по голове.       В Сеньон они вошли после наступления темноты и сразу же направились к дому кузнеца. Легион, как всегда, ел и развлекался тем, что заставлял кузнеца с семьёй танцевать. Появление ведьмы и инквизитора прервало веселье. Мари в изнеможении повалилась на руки супруга, Жан выглядел как побитая собака. Калерия предложила семье кузнеца уйти, что те и проделали с великой радостью. Легион вытерся, как всегда, рукавом и насмешливо посмотрел на измученных долгой дорогой путников.       — И где моя свинка? — басом поинтересовался бес.       Аим снял крышку с короба и показал поросёнка.       — Квелый какой-то, — с сомнением протянул Легион, но заметив, что Калерия вот-вот взорвётся, поспешил добавить:       — Хорошо, хорошо, не надо злиться, вы выполнили свою часть сделки, я выполню свою, а малыша, думаю, не сложно будет подлечить.       Аим по требованию беса опустил короб на пол и встал позади Жакетты, чтобы подхватить девушку, как только зловредный дух покинет её тело. Переселение не заняло и пары секунд и не сопровождалось ничем примечательным. Признаться, инквизитор был несколько разочарован: он представлял себе целую мистерию, окутанную клубами золотистого дыма, с раскатами грома и дьявольским смехом. Нет, Жакетта просто упала ему на руки, а поросёнок бодро вскочил на ножки и радостно забегал по комнате, похрюкивая.       — Ладный поросёночек, — пробасил зверёк, посверкивая золотистой шкуркой.       Затем, подобно лошади, проскакал аллюром и закружил на месте, гоняясь за своим хвостиком-пружинкой. Калерия поймала забияку и, подняв на руках, постаралась заглянуть в абсолютно чёрные глаза.       — Держи язык за зубами! — сделала она строгое внушение бесу. — Иначе тебя поднимут на вилы раньше, чем пропоют петухи. И впредь язык не распускай! Я поговорю с Жакеттой и внушу ей, что избавление пришло от Господа вместе с золотым поросёнком, что она должна о тебе хорошо заботиться и прилично кормить. Но и ты не вздумай себя выдать!       — Ой, я тебя умоляю, — у поросенка вид был самый ироничный. — Это вам, смертным, лишь бы языком трепать, а я владею всеми живыми и мёртвыми языками в мире, поэтому ценю молчаливость. Тем более что на свином мне разговаривать не воспрещается.       — Вот именно, — Калерия чмокнула поросенка в розовый пятачок. — Всё, теперь умолкни!       Аим всё еще держал Жакетту, которая тихо застонала и открыла глаза.       — Что? — спросила девушка слабым голосом.       Калерия мягко усадила её за стол и принялась объяснять, что с ней было. По мере рассказа колдуньи щёки девушки наливались румянцем, на глазах выступили жгучие слезы стыда. Аим отвернулся. Как неприятно, почему невинные всегда чувствуют свою вину? Жакетта в конце расплакалась, но тут к её ногам подбежал радостный золотистый поросёнок, да такой хорошенький, что девушка улыбнулась и подняла его на руки. Калерия сходила за кузнецом и его семьей. Мари, как только увидела, что глаза дочери вновь стали голубыми, бросилась к ней, не помня себя от радости, затем к ней присоединились муж и сын. Все обнимали и целовали Жакетту, а также тормошили симпатичного поросёнка, который не забывал мило хрюкать. Аим взял Калерию за руку, и они незаметно вышли из дома кузнеца. У этих людей была своя радость, не следовало им мешать.       

***

      Они дошли до дома Калерии, который, как и полагалось жилищу ведьмы, располагался в стороне от прочих домов. Аим вошёл в дом, позже они уснули, обнимая друг друга на мягкой пуховой перине и разделяя общий сон. Им снилась маленькая девочка со светлыми, почти белыми волосами, фарфорового цвета кожей и с синими глазами. Ни Аим, ни Калерия не знали, кто это, но они могли поклясться, что готовы умереть ради неё. Во сне девочка, которой было лет пять на вид, лихо оседлала импозантного борова с золотой щетиной. Девочка, заливаясь смехом, неслась на своём круглобоком коне, при этом свин умудрялся бойко горланить бравурную песенку: «L’homme, l’homme, l’homme armé». Во сне и Калерия, и Аим пообещали Легиону оторвать его пятачок. Но что поделаешь, перед девочкой никто не мог устоять, даже умудрённый жизнью бес.