Злой колдун

Они мчались наперегонки, ловко огибая препятствия в виде деревьев и кустов. Они смеялись. Они чувствовали себя тенями. И они были свободны. Эльза не могла сдержать рвущийся из груди смех, слыша, что Питч тоже смеётся своим еле слышным, как шелест листвы по ночам, смехом. За ними гнались. За ними топали эти дурнопахнущие мужики, освещая себе путь факелами. Они устрашающе вопили дурными голосами, при этом шарахаясь от любой тени. Они не знали, что Эльза и Питч чувствовали каждую веточку в этом лесу. Что они умели становиться тенями, перемещаясь по земле от дерева к дереву расплывчатыми силуэтами. Эта особенность магии Питча неизменно приводила её в восторг – чувствовать, как твоё тело рассеивается, смешиваясь с мраком, было приятно. Легко. Свободно. Эльза наконец-то обрела ту безусловную свободу, о которой мечтала. Чернокнижник был прав. Сидеть на верхушке горы, запертой в клети из собственных мыслей и одиночества, далеко не так приятно, как находиться каждую секунду в движении. Эльзе было интересно, что находится за пределами этих холмов. За пределами леса. Бедных деревенек. Это всё, что она видела в своей жизни, а ведь мир, несомненно, состоит не только из этих вещей. Питч был её проводником. Она мечтала увидеть море, о котором он столько рассказывал. Неужели у него нет ни конца, ни начала? Неужели это правда, что пробуешь воду, а она – солёная? В её деревне соль была редкостью, её привозили раз в год купцы из далёких-далёких мест. Значит, они берут её из морских вод? А правда, что и за морем есть люди, и до них можно доплыть на больших-больших кораблях? Иногда они приходили в деревни. Это всегда было весело. Они любили показывать свою сущность, дразня местных невежд, пугая суеверных баб и детей. Погоня всегда была всплеском адреналина. Подпускать охотников с вилами и топорами почти вплотную, а потом исчезать прямо у них под носом, сливаясь с какой-нибудь тенью, стало их развлечением. Эльза знала, что изменилась. Это проявилось и внешне – она стала увереннее, быстрее, проворнее. К ней возвращались эмоции во всей их полноте. Радость, удивление, страх, грусть – она раньше и не подозревала, как соскучилась по способности чувствовать. Уйдя из места, где царил вечный хлад, она вновь ощутила потребность в еде, сне и тепле. Это было странно. Эльза даже боялась (хотя в этом она не могла признаться даже себе самой), что, становясь более человечной, а значит – уязвимой, она могла потерять свои силы… Но когда её сердце ритмично билось в груди, ей это нравилось определённо больше, чем тишина. И они с Питчем стремились дальше и дальше, прочь от прошлого, прочь от тех мест, где были несчастны, и сейчас делали всё, что им хотелось. Потому что могли. * * * Они делали друг друга уязвимее. Они делали друг друга сильнее. Черпая в своём партнёре силу, они являли собой замкнутую систему, бесконечно подпитывающуюся от самой себя. С обретением в лице другого своего мира, прежний мир им был больше не нужен. Она даже не могла вспомнить тот момент, когда они соскользнули в страсть. Это оказалось так же легко, как соскользнуть в тень. Переплетённые жаркие тела, влажная кожа, пальцы, сжимающие его всклокоченные волосы… Головокружительный коктейль из эмоций каждый раз заставлял Эльзу терять голову, растворяясь в вожделении. Их любовь была тёмной, неистовой, страстной. Чернокнижник и ведьма. Тьма и холод. О да, она хорошо помнила его слова в ту ночь. «Что может подходить друг другу больше, чем холод и тьма?» Его руки. Её стоны. Россыпь поцелуев по коже. Они могли наслаждаться друг другом часами. Происходившее было таким… естественным. «Подходить больше… чем холод и тьма?..» – так и шептал в ухо голос. Когда они лежали в обнимку так, что Эльза могла чувствовать тепло и приятную тяжесть его тела, она думала, что Питч всегда наводил страх. Он и был страхом. Но Эльза больше его не боялась. Как можно бояться, когда смотришь в глаза страху и видишь только нежность и желание защищать?.. * * * Факела в руках у крестьян казались багровыми, а лица людей – вытянутыми, подсвеченными этим страшным светом, с фанатично-блестящими белками. Все запахи обострились, все звуки оглушали, крики толпы звенели в ушах, а вот зрение расплылось в белёсой дымке. Эльза вертела головой, а её грубо волочили, толкали. Женщины осыпали её проклятиями. Она не понимала, кто её ведёт – пара человек или вся толпа гнала её тычками в спину. Кто-то дёрнул её за волосы, и несколько белых прядей растрепались и упали на лицо. – Ведьма! – Белая выродка! – Душегубка! Эльза споткнулась. Она не могла помочь себе руками, ведь они были заломлены назад, поэтому потеряла равновесие и повалилась на каменистую землю. На ней были не простые кандалы – все кисти закованы в металл, сдерживающий её снежную силу, которая бесновалась там, внутри, и не находила себе выхода. – Вставай, ты… – она сжала зубы и зажмурилась, жалея, что не может оглохнуть прямо сейчас, лишь бы не слышать эти оскорбления, окатывающие её, как помои, со всех сторон. Её рывком поставили на ноги и повели дальше. К столбу, обложенному хворостом. Она смотрела прямо на него, не пытаясь выглядеть гордо или устрашающе. Просто смотрела, как на молчаливого судью и палача. Как на спичку, которая чиркнет по её жизни, и на этом всё закончится. Он задал всего один вопрос, а она ответила всего одну фразу. «Пойдёшь на охоту со мной?» «Сегодня не хочется». Если бы она ответила иначе, её не было бы в их пещере. Если бы она ответила иначе, люди из деревни не поймали бы её, надев эти позорные оковы. Если бы она ответила иначе, её бы сейчас с побоями не вели на костёр. «Неужели одна фраза, одно решение может так сильно повлиять на жизнь?» – отстранённо, словно не о себе, думала Эльза. Следующий камень прилетел ей точно в затылок, и она ахнула от неожиданности. Ярость взметнулась оскаленной волчицей, но всё, что Эльза могла – страшно сверкать глазами. Утешало одно – сегодня не она одна попадёт на тот свет. Перед тем, как её завалили большинством, она заморозила до смерти и проткнула иглами льда шестерых рослых мужчин. Её ноги и живот сжали грубые верёвки – Эльзу примотали к столбу, не переставая бормотать молитвы. Рядом стоящий священник патетично обращался к народу, перечисляя её грехи, среди которых, помимо убийств и заморозков, Эльза обнаружила неурожаи, совращение чужих мужей, убиение ради чёрных ритуалов младенцев и девственниц и сношение с дьяволом. Впервые за всё это время она поняла, что белёсая дымка – это слёзы, которые капали на бледные щёки. Она зажмурилась, а потом взглянула в тёмное небо, на котором уже начали появляться крупные звёзды. Деревья умоляюще протягивали к ним свои ветви, а снизу по ним растекался и бушевал отблеск пожара – она чувствовала, как кольцо тёплого воздуха сжимается, подбираясь всё ближе, но запрещала опускать взгляд на ослепительно яркий огонь. Она с горечью подумала, что теперь-то она всё бы отдала за то, чтобы ничего не чувствовать. Ни униженность, ни бессильную обиду и злобу, ни жар, обхватывающий её бёдра. А ещё больше она хотела, чтобы… Она опустила глаза на толпу, и вдруг там, словно судьба решила сыграть с ней злую шутку и исполнить её желание, позади крестьян она увидела Питча. Его бледное как у Смерти лицо, его жёлтые глаза, вобравшие в себя весь свет и ужас, происходящий здесь. А потом он взревел, и, казалось, от одного его рёва должна была разорваться грудная клетка мира. Эльза не то засмеялась, не то закричала от обжигающей боли, а он, с бешеным видом, окутанный тенями, голыми руками рвал толпу, прорывался к ней, не сводя с неё глаз… – Почувствовал, – выдохнула Эльза, испытав такое сильное счастье, какое, наверное, можно получить, сведя все её счастливые воспоминания воедино. А потом щиплющий глаза дым костра закрыл Питча, и вот тут-то она забилась, как пойманная в силки пташка, ища его лицо и задыхаясь от гари. …Он ворвался в огонь, отбрасывая горящие палки, когда она свесилась, поддерживаемая лишь верёвками. Чёрные тени превратили последние язычки в ленты дыма, а Питч опустился с её обмякшим телом на землю. Он раскачивался из стороны в сторону, придерживая её голову и шепча её имя. Эльза не открывала глаза. Её природная магия не дала огню оставить багровые ожоги, как бы ни было невыносимо жарко. Она жадно ловила пересохшими губами удушливый дым, пока не задохнулась. Питч прижался лбом к её лбу и второй раз в жизни слёзы, дымящиеся от ярости, капали из его глаз. Он гладил большим пальцем её щеку, раскачиваясь и бормоча, заклиная её дух вернуться. Он чувствовал, как силы, к которым он обращался прежде, сгущаются. Как они пропитывают его насквозь, просачиваются в землю. Он знал, что эта земля уже никогда не будет плодородной. Но он продолжал заклинать, стягивая к себе всю мощь, до которой мог дотянуться. Питч слышал шёпоты за спиной – тени вырастали, их становилось больше, и он уже не был точно уверен, он их контролирует или они его. Питч в трансе повторял одно желание… пусть она вернётся… пусть она вернётся… пусть она... Шёпот теней становился всё громче, он сбивал с пути, и Питч понял, что сам соскальзывает в эту пропасть. Он так легко и часто становился тенью, что не боялся этого, однако сейчас он подошёл к черте слишком близко. Он открыл глаза и взглянул на её бескровное лицо, на прикрытые веки и царственные скулы, и припал губами к её губам, словно скрепляя какой-то договор, или, вернее, своё решение. Шёпот смолк так резко, будто его никогда и не было. * * * Его выдернул из сна дикий крик, нечленораздельное мычание – его крик. Тело сотрясала крупная дрожь, одеяло сползло, а Питч вскочил и снова рухнул на кровать, вцепляясь пальцами в ткань. Перед глазами снова стоял тот образ. Обмякшее тело, лежащее в круге из чёрных древесных углей, отброшенная в сторону тонкая кисть руки и белая прядь на щеке. А вокруг – неясные тени с факелами, страхи из его прошлого, не имеющие лиц. Сзади сонно зашевелились. Эльза придвинулась и, не открывая глаз, обняла его со спины, успокаивающе шепча что-то между лопатками. Она вытянула руку и положила на его лоб, используя толику магии, чтобы от той веяло холодом. Он положил руку поверх её ладони, лежащей у него на груди. Каждый день он чувствовал себя уязвимо, голо, беспомощно – но Питч был вполне согласен с ценой, которую заплатил два года назад. Его душил страх, когда он думал о том, что больше не сможет защитить Эльзу, если подобное повторится. Он никогда не вернёт чувство свободы и безграничной власти, никогда больше не станет лёгкой беспечной тенью, но он никогда и не столкнётся с одиночеством и чувством, что его бросили. Питч сжимает её руку сильнее, слушает её сопение ему в спину и ждёт, пока успокоится сердце.