Адреналин

18 июля 2018 года Рио-де-Жанейро, Амала Басу Стук сердца заглушал тихий шум воды. Два удара — одна секунда. Два удара — и Амала ставит поднос с кофе на круглый журнальный столик. До окончания водных процедур у неё оставалось одна минута десять секунд, слава его пунктуальности. Амала не могла позволить себе опоздать, но умудрилась задержаться, феерически удачно подвернув ногу и лишившись главного предлога для визита — традиционного вечернего кофе. Два удара сердца, сотни раз повторенное в уме движение — и наручные часы, как обычно оставленные мистером А на третьей полке, в её руках. Два удара, поворот — и они стали отставать на семь минут. Она всю неделю заучивала его, его привычки, реакции и редкие отблески истинных эмоций, как (сравнение, за давностью прошедших лет, пришло не сразу, а очередной глубокой ночью, когда бессонница, уже привычная спутница Амалы, наконец начала отступать) учебник перед экзаменом: так же прилежно и нервно. И так же экстренно. Но, стоило признаться, с большим интересом. И искала, отчаянно искала его слабость. Потому что мистер Вайш ждал доклада. Потому что высокотехнологичных средств связи она лишилась, потеряла, может быть в том проулке, а может её позже ограбили, а дать возможность купить новый телефон и облегчить ей смертельную игру мистер А не захотел. Потому что за день у Амалы не находилось ни одного свободного от её вора часа, а ночью работала сигналка производства ее злобного гения, и когда она ради проверки положила руки на подоконник со стороны улицы, дом просто взвыл, пробуждая древнее зло. И даже если бы Амала ночью работала дрелью, оно было бы менее злым, она уверена. На невинное «подышать захотелось» мистер А скептически изогнул бровь и хмыкнул, но про доверие не напомнил, за что Амала испытала к нему что-то среднее между раздражением и благодарностью. Ручка белой двери, ведущей в ванную комнату, дернулась вниз. Постаравшись выровнять дыхание после броска к журнальному столику, Амала обхватила ручку кофейника ледяными пальцами и плеснула кофе в чашку сначала мистеру А, потом себе, только чудом не перелив через край. — Какие коварные планы у нас на повестке вечера? Снова я буду падать, а ты ловить? — на душное смущение, посетившее её при виде голого торса, которого от полного обнажения отделяло одно полотенце, удачно списывалась некая прерывистость её голоса. И участившийся пульс, и дрогнувшее запястье, отчего пара капель все же заляпала чистоту подноса, тоже. — О нет, — вытирая волосы, бросил мистер А, — у меня предложение гораздо интереснее, — он обернулся, и Амала замерла. Она поставила бы пару фунтов на то, что сейчас она видела его настоящее лицо. Теперь понятно, как он замаскировался под статую греческого юноши — индийские корни в его чертах практически не отметились. Как сквозь толщу зелёной воды до неё донеслось, — мы будем превращаться в бородатых гномов. — Ты серьёзно? — застонала Амала, осмыслив эту безумную идею и уверившись, что падать и в прямом смысле слепо повиноваться на скалодроме — это далеко не вершина их взаимоотношений, а вот сейчас это самое пикантное и начинается. — Я думала ты какого-то хитрого робота запустишь, а не сам пойдёшь. Понимаю, приглашение на детский день не то, от чего легко отказаться, но скажи, о мудрейший, как мы выберемся? — Увидишь, если доверишься. Амала безмолвно закатила глаза. — А лицо почему показал? Ей руководило не столько любопытство, сколько необходимость объяснить свое вторжение. — Невестушка, а что ты ожидала увидеть, ворвавшись раньше времени без стука и приглашения в мою комнату? — он застегнул часы на запястье, и Амала поняла — пора. Она вскинула руку со своими часами, демонстрируя время. — Так ты опоздал минуты на три, я вовремя пришла, — он зеркально повторил её движения и удивлённо изогнул бровь, а Амала, холодея от мысли о его телефоне с точным временем, спросила с ехидной усмешкой. — Теперь ты меня убьёшь за то, что тебя без макияжа видела? И, кстати, просила же не выражаться так. Мистер А сел на диван, закинув ногу на ногу, задумчиво покачал кофе в чашке. — Странно… — он бросил ещё один взгляд на часы. — А насчёт этого: отдашь кольцо — перестану. — Идёт, — Амала отсалютовала ему своей чашкой, сглотнула кофейную горечь, и, отставив чашку, повертела свою импровизированную подвеску — обычную верёвочку, на которой висел старинный перстень, — ты исполняешь мою просьбу — я возвращаю кольцо. Жаль, что у неё не было возможности щёлкнуть фото и запечатлеть это оскорбленное недоумение её вора, только сейчас узнавшего, как непочтительно она хранит честно награбленное. Или его в самое сердце поразила её коммерческая хватка, неистребимая даже в такой момент. Следующие два часа пролетели в творческом уродовании сначала его (и это было весело) а потом и её (и Амала напрягалась каждый раз, когда ватка со средством для снятия макияжа касалась кожи, покрытой теперь уже двумя слоями тональника) лица. Не то, чтобы черты Амалы и покойной Малати сильно различались, мистер Вайш подобрал очень похожую девушку, что наводило Амалу на печальные раздумья, но свое настоящее лицо она предпочла бы скрыть. Не удалось. — Понимаю, что мы играем с полицией в кошки-мышки, но мне любопытно, зачем делать себя настолько серой? Мягкий тон, но такой опасный блеск в глазах. Сомневаться, что это очередная проверка, а тренировка перед их кражей — лишь предлог, не приходилось. И ответ, над которым она так долго ломала голову, должен прозвучать настолько убедительно, чтобы мистер А не стал копать дальше, не обнаружил, что под маской Малати скрывалась Амала Басу. — Тебя когда-нибудь тётя пыталась спихнуть замуж? — Глупый вопрос, учитывая тот факт, что я мужчина. — Везёт, — Амала вошла в роль и зависть в её голосе была совершенно искренней, — но тогда ты не поймёшь. Это нужно пережить и испытать. Телефон, забытый своим владельцем, лежал на столе в углу — она специально скосила туда глаза, когда выходила вслед за мистером А из комнаты. Не зря усиленно отвлекала его внимание на свое лицо, предпочитая пожертвовать пенни, чтобы выиграть миллион, то есть, не дожидаясь хода конкурента, сыграть на своих условиях. Обыденный вечерний ритуал — пожелание доброй ночи — сегодня не приносил никакого умиротворения, обычно непрошенным гостем посещавшего Амалу в этот момент. Она ощущала лишь стремительный ход секундной стрелки. Удар сердца — она кладёт ладонь на ручку двери. Удар — улыбка пытается сползти с её губ, хочется плотнее сжать зубы, но она удерживает свою маску. — Проспишь ещё раз будильник — возьму на руки и брошу в ледяную ванну. — Зачем? — время утекало, но, бхут, в этот вечер подозрения — последнее, что ей нужно. — Побуду твоим будильником, спящая красавица. «Уходи, уходи!» — заклинала его Амала, неопределённо пожимая плечами в ответ. Щелчок закрывшейся двери. Стрелки её часов, всегда спешащих на семь минут, показывали десять часов две минуты. У неё оставалось ещё пять. Рывок — из-под кровати вылетел рюкзак. Закинув его за спину, Амала, обдирая кожу, всунула правую руку в лямку, приоткрыла окно, нащупала ногой карниз. Держась за створку, переползла на него и, извернувшись, кончиками пальцев на последних секундах сумела установить фиксатор, не оставляя окно распахнутым, а контур сигнализации незамкнутым. Почти не ощущая влажного холода улицы, Амала соскользнула по заранее закрепленной верёвке вниз. В темноте тонкий трос казался настоящим канатом, заметным любому взгляду и любой камере, но этот план среди всех безумных планов выглядел самым нормальным, поэтому помоги ей Великая Мать и отведи глаза мистеру А. Растворяясь в ночных сумерках, Амала старалась думать только о Кире, о свободе, чтобы не засомневаться в своём решении. 19 июля 2018 года Рио-де-Жанейро, Амала Басу — Можешь поговорить с братом, — кивнул на планшет мистер Вайш, и отошёл в угол комнаты, даже не намереваясь создавать подобие приватности. Амала не ожидала, что их разговор начнётся с подобного. И это было столь же отвратительно, как и бесстрастное спокойствие мистера А, который даже не потребовал объяснений о причинах задержки. Ситуация выходила из-под контроля, хотя был ли он у неё? Она не обольщалась, что это «можешь» даёт ей право выбирать общаться или нет. На её счастье Кир вставал рано, чтобы успеть прорешать ещё несколько олимпиадных задач до общего подъема, и вопрос по поводу звонка у него мог бы быть только один: почему так рано звонит его соня-сестра. Но это она могла объяснить, мешая ложь с правдой, в который раз заключая сделку с совестью, которая, Амала уверена, ещё заставит платить должницу по выставленным счетам. Такой родной и бодрый в пять утра брат снова примерил на себя роль ответственного мужчины, ненавязчиво, но досконально расспрашивая Амалу, что и как, не позволяя перевести тему на его летнюю школу. И хотелось плюнуть на все, перестать барахтаться в паутине лжи, но она не нашла в себе мужества признаться брату раньше, рискнуть разрушить его стабильный и безопасный мир, а сейчас не время и не место откровениям. Кого бы она не удивила своим признанием — это мистер А. Он бы понял и оценил и смертельную игру с наивысшими ставками, и иронию судьбы, столкнувшую двух адреналиноманов на узкой тропе над пропастью, по которой до конца пройти может только один. Экран давно потух, а Амала все так же сидела, впиваясь ногтями в кожу и не ощущая никакой боли, и смотрела на черноту. Пытать можно по-разному, и Рейтан Вайш, бхутов психолог, предпочитал действовать изощренно, никогда не прибегая к физическому насилию лично. — Иногда, следуя своему пути, мы забываем о конечной цели, — две тяжёлые ладони, опустившиеся на её плечи, пригвоздили Амалу к месту. — Лжем себе, пытаемся удлинить эту дорогу, оттянуть неизбежное, и только обкрадываем себя, — он небрежно приподнял её подбородок, так что шея протестующе хрустнула. Смотреть снизу вверх, ещё и в перевернутом варианте, — удовольствие ниже среднего, но она терпела, стиснув зубы и игнорируя лёгкое удушье от запрокидывания головы. — Не провали свое последнее испытание, Амала Басу. Его тон казался по-отечески заботливым, но тёмные, как болото, затянутое тонким льдом, глаза смотрели на нее бесстрастно. Под его пальцами, выдавая её сдерживаемый страх, бешено пульсировала жилка на шее. Кошки-мышки с полицией — всего лишь детские игры, не сравнимые по накалу эмоций со всепоглощающим ужасом и бессильной ненавистью, охватывавшими Амалу каждый раз, когда нос улавливал аромат жасмина и дымные полутона ладана. Но она не серая мышь! Она Амала Басу, и все будет так, как она решит! А она решит так, как будет выгоднее ей и Кирану. На самом деле, этот выбор Амала сделала давно, ещё в Индии, увидев реальную возможность выгрызть свою утерянную свободу, избавиться от вечной угрозы брату, а сейчас, под внимательным взглядом Рейтана Вайша, пойти этим путем стало и легче, и сложнее. — Мистер А умрет, — она встала со своего места. Пусть смотреть все равно приходилось снизу вверх, но со своим ростом Амала смириться могла, а с доминированием мистера Вайша — нет. — Вы же это хотели услышать? — И увидеть своими глазами. Я буду рядом. Обычно такие слова звучат в контексте помощи и поддержки, но не в её ситуации. Скорее, это была завуалированная угроза. «Дубей, очень надеюсь, что тебе удастся мирно и вовремя скончаться, не подведи моих надежд!» — взмолилась Амала, обращаясь одновременно к мистеру А и молчаливым небесам. — И когда его смерть будет зафиксирована, мой долг будет погашен, — скрестив руки на груди и суеверно (в приметы она всегда верила чуть больше, чем в высшие силы, и чуть меньше, чем в себя) скрестив пальцы Амала чётко формулировала свои обязательства, потому что Рейтан Вайш всегда держал обещания, считая обман ниже своего достоинства, — брат и я исчезнем из Ваших планов и будем жить долго и счастливо. — Все в твоих руках, — кивнул он и отвернулся, теряя к ней интерес. Амала наконец смогла вытолкнуть из лёгких ставший слишком плотным воздух, сделать новый вдох, в котором ей, вместо жасминового яда, чудился привычный сандал и шоколад. Она влезла в свою комнату в четыре часа три минуты, спустя три минуты после того, как охранка автоматически отключилась. Срывая на ходу вещи, пихнула их в корзину для стирки, отвернула на полную мощность душ и встала под горячие, почти обжигающие кожу, струи. Яркий румянец после марш-броска до стены дома и лазанья по канату выдавал её совсем не сонное времяпрепровождение, поэтому Амала решила дать другое объяснение цвету своего лица. В дверь деликатно постучали, и она, на ходу подпоясывая махровый халат, ещё раз оглянулась на место своего побега и возвращения, просканировала пространство на предмет явных следов ночной вылазки. Верёвку она сунула под наволочку, рюкзак упокоился под кроватью, а копаться в грязном белье — не в привычках мистера А, поэтому за испачканные дорожной грязью штаны опасаться не стоит. Амала готова. — А я планировала высушить голову и поработать твоим будильником, — ещё не поздно исправить ошибку и рассказать все, не рискуя тем, кто ей дорог. Сомнения почти сводили её с ума, взывая к ней разными голосами, но Амала растянула губы в отточенной улыбке, подумала о сонном Кире со встопорщенными вихрами и позволила смешинкам отразиться в глазах. — Бросить в ванну не смогла бы, но полить из ковшика — запросто. Ты мне такую месть обломал! — И ради мести ты подняла свою сонную тушку так рано? — Рано? — Амала нахмурилась, совершенно искренне, потому что не помнила, куда положила часы. Они оказались в ванной около зубной пасты и упаковки ватных дисков. — Это ты опоздал, — сунув циферблат с точным временем ему под нос, Амала пыталась заставить свои усталые мышцы потерпеть ещё немного и не дрожать. Лопнувшие мозоли на ладонях противно щипало и дёргало, и это служило неплохим отвлечением, но пульс все равно отдавался в ушах тревожным набатом. Мистер А устало потёр лоб. — Заработался, — просто признал он, и от обыденности этого признания, от полопавшихся в глазах сосудов, от его настоящего лица, которое он, пусть не желая того, но открыл ей первым, Амалу затошнило. Он ведь рассчитывает победить и исчезнуть, оставив полицию и прочие спецслужбы в дураках, но легко может умереть по-настоящему. Угасающая улыбка еще держалась только на фамильном упрямстве. — Сварю тебе кофе покрепче. И себе, пожалуй, тоже, — почти впечатавшись в его грудь плечом и, кажется, растеряв всю наработанную годами практики гибкость, Амала сбежала на кухню. «Всё будет хорошо, Амала Басу,» — пообещала она себе, — «всё получится, все будет так, как решила ты!» 20 июля 2018 года Рио-де-Жанейро, Киллиан Лайтвуд — Доступ туристам не перекрывать, все должно идти в обычном режиме. — Принято, — отозвался в наушнике голос лейтенанта Гранта, растерявший все утреннее самодовольство. Операция приближалась к логичной развязке, только предсказать, полетят ли погоны с плеч или же на его погонах появится корона, Киллиан не мог. Начальство, в лице полковника Роуза, устроило ему побудку поздней (язык не поворачивался назвать это время даже очень ранним утром) ночью, выело все мозги ликвидацией возможных и невозможных лазеек, которыми мистер А мог воспользоваться, чтобы ускользнуть от правосудия, и теперь Киллиан убил бы за возможность поспать. Благо, лейтенант Грант, уловив начальственные флюиды, произвёл тактическое отступление и своим жизнерадостным настроем нигде не отсвечивал. «Давай, Малати, — самое сложное в его работе — ждать. Но именно терпение и разделяет профессионала и доморощенного шерлока, с энтузиазмом необученного щенка бросающимся в самую гущу событий и распугивающего всех преступников, а Киллиан все же небезосновательно относил себя к первой категории, — приведи его.» — На рамке и интроскопе все чисто, сэр, — доложила Лима Берг, только позавчера вернувшаяся в строй. — Камеры подозрительной активности не зафиксировали. Киллиан огляделся, в который раз пытаясь поставить себя на место воров. Вокруг белого скелета доисторического ящера, рядом с которым на одной из витрин лежала самая древняя монета в мире, толкались дети, тыкали в него пальцами, полностью игнорируя прочие экспонаты. Если бы ворами были дети, к концу дня музей не досчитался бы пары лап и половины хвоста — растащили бы по косточкам. Никто из взрослых сопровождающих и тем более туристов, к монете даже не приближался: юные бразильцы не позволяли, плотно заняв оборонительные позиции около динозавра. Только полненькая девочка-подросток на инвалидном кресле все же смогла вклиниться в их строй — Киллиан видел, как мелькнули её две косички среди чёрных и русых растрепанных макушек и исчезли. «Где же ты? Покажись, я знаю, что ты здесь,» — его внимание привлекли приглашённые актёры, изображавшие Белоснежку и семь гномов и даже у стенки раздражающие взгляд светофорной расцветкой своих шапок и кафтанов. Ужасная рабочая форма. Но терзали орудия музыкального труда они не зря — незатейливая и живая мелодия звучала неплохо, хоть и почти заглушалась детским гомоном. Малати он так и не увидел. Что-то цепляло Киллиана в бородатом гноме со струнным инструментом в руках и чёрным колпаком на голове. Интуиция это или же он выдаёт желаемое за действительное? Киллиан не знал, но, доверившись чуть и предпочитая перебдеть, чем недобдеть, он зафиксировал краем глаза двух крайних гномов — этого и его щекастого соседа с маракасами. Если бы не это, он бы не заметил брошенного мешка на полу в противоположной от него половине зала. Никакого движения не было, он готов был поклясться, но они имели дело с лучшим вором в мире — и синий мешок на зелёном мраморе это молчаливо подтверждал. — Код тридцать один, — взвыл в микрофон Киллиан, бессильно наблюдая, как мелкие пауки выбираются из горловины, расползаются по залу. Он не успевал нейтрализовать роботизированную пакость раньше, чем она доберётся до детей. И он сделал то единственное, что успевал — рванулся к артистам, среди которых скрывался преступник. Сзади раздался детский визг. 20 июля 2018 года Рио-де-Жанейро, Габриэль Грант — Грант, досмотр, — перекрывая детский ор своим басом, рыкнуло начальство, все утро напоминавшее грозовую тучу и взглядом обещавшее урыть. Легко приказать. Испуганные пауками дети устроили броуновское движение на макроуровне, остановить которое Габриэль не мог при всем желании. Брезгливо стряхнув железное и весьма цепкое, как выяснилось опытным путем, насекомое с брючины, он протиснулся к оперативно сработавшей охране, уже перекрывшей выход и организовавшей досмотр. Некоторые мальчишки с тоской поглядывали назад, видимо, заинтересовавшись пауками, но их толкали, пихали и оттесняли к выходу более напуганные товарищи, особенно противно визжащие девочки, поэтому упрямое детское стадо послушно ползло по направлению к рамке досмотра. — Грант! — голос Лимы звенел тревогой, такой сильной, что ее молчаливый бойкот отошёл на задний план. Дело прежде всего — в этом вся она, даже в больнице умудрявшаяся проводить технические консультации для их капитана, вызывая у Габриэля кислый привкус неудовольствия: ему, значит, достались игры в молчанку и выброшенные в ведро передачи, а с капитаном Лайтвудом обсуждения операции длились хоть до полуночи и хрипоты. — Монета исчезла, преступник снова оставил свой знак, будь внимательнее. Капитану я доложила, — и она отключилась, рыжая заноза, в который раз обламывая его, лишая информации в самый интересный момент. Представить серебристую литеру, лежащую на тех же каменных крошках, где недавно лежали древние деньги, было слишком легко, так и тянуло осмотреть место преступления, но Габриэль, сжав зубы, приказал себе выполнять приказ. Самодеятельность в структурах не то что не ценят — она наказуема. Дети пробегали через рамку, их количество стремительно редело, последней бегло досмотрели девочку с кардиостимулятором и выкатили её инвалидное кресло к лифтам, а охрана резко стала серьёзнее — досмотр взрослых посетителей проводился по всей форме. Экспрессивные выражения летели в их адрес, одна почтенная бабулька — с виду усохший одуванчик — едва не расцарапала сотруднику бразильской полиции лицо, видимо, скинув в уме лет дцать, она польстила себе и решила, что пристальное внимание полицейского — посягательство на её старушечью честь. Габриэль присмотрелся повнимательнее. Дать гарантий, что перед ним не мистер А и не Малати не мог и сам капитан Лайтвуд, занимавшийся этим делом не первый год, а скандал — неплохое прикрытие для побега, это Габриэль по себе знал. С неадекватными людьми долго говорить не хочется, их хочется сплавить подальше и забыть, как страшный сон. — Её ещё раз проверить, — шепнул Габриэль, стараясь как можно отчетливее проговаривать слова, потому что, если бразильские коллеги английский знали очень плохо, то португальский он не знал абсолютно. Его соседка чуть кивнула и увела подозрительную старушку в подсобное помещение. Проверка заняла минуты три, на его вопросительный взгляд младший лейтенант Коста покачала головой. Какая-то мысль билась в мозгу, связанная со способами избавиться от досмотра, но что именно его смущало, Габриэль не мог чётко объяснить, догадка ускользала, стоило сосредоточить внимание не на досмотре, а на ней. — Ваша очередь, дон… — невозмутимо предложил капитан Лайтвуд последнему из гражданских, присутствовавших в зале. «Мистер А!» — догадка пронзила его мозг, и Габриэль весь подобрался, потому что вот он момент истины. — А… , — он узнал звук этого голоса, пусть прошло больше месяца. Ту свою ошибку Габриэль, по привычке, много раз проигрывал в уме, крутя ситуацию как кубик-рубик, пытаясь найти верный алгоритм, -…лвес, — доли секунды стали вечностью для Габриэля. Губы пересохли, воротничок рубашки сдавил шею. — Конечно, почтенные доны, конечно. Меня ждёт девушка, мне только проблем с полицией не хватает. Хороший английский. Ещё один пазл в общую картину — и складываются они в литеру А. «Дон Алвес» поставил свои вещи на ленту интроскопа, шагнул в рамку. Спокойно, расслаблено. Так, как будто отряд военной полиции, выбитый полковником в качестве подкрепления, не завершил его окружение. Так, как будто избавился от улик. Или не совершал кражу совсем… — Лима, срочно, — Габриэль наклонился к микрофону, приглушил голос, — проследи на записи девочку-инвалида! Секундная стрелка адски медленно ползла по циферблату, пока Берг клацала по клавишам, набирая одной ей известные комбинации. — Это она! — прозвучало полупридушенное. Он на миг прикрыл глаза, сжал кулаки, чтобы не думать о повышении раньше, чем вор будет пойман и посажен за решётку. — Сэр, кражу совершила толстушка на инвалидном кресле, — отрапортовал он. — Думаю, это была Кхан. Брошенное перед дверями лифта инвалидное кресло подтверждало его догадки, но от этого ещё больше хотелось прибить лживую тварь, ведущую игру на два фронта. И капитан тоже хорош, привёл им «помощницу», а фактически на блюдечке с голубой каемочкой преподнёс ей меч и монету. Звонок начальственного телефона прервал его мысленный разбор полётов. — Честный коп или гениальный вор, как думаешь, какой выбор я сделала? — раздалось в наушнике — и звонок оборвался. Выбор был очевиден, и Габриэль отчетливо услышал скрежет капитанских зубов. 20 июля 2018 года, Рио-де-Жанейро, Амала Басу — Заждалась, невестушка? — её долгожданный мистер А появился на парковке ровно в полдень, чётко по плану. Бхутова пунктуальность. — Только не полицию, которая села тебе на хвост. Ты вообще чем думал? — она почти швырнула ему шлем, следя в зеркале заднего вида за капитаном Лайтвудом, показавшимся из-за угла. Уже имея опыт, клещом вцепилась в мистера А, пережидая момент жёсткого старта, когда задача не слететь назад становилась весьма нетривиальной. Но сердце все равно замерло на этом рывке, а потом забилось часто и ровно, разгоняя по сосудам адреналин и кофеин. — Не забывайся! То, что я позволяю тебе многое — не значит, что тебе позволено все, — холодок пробежал по спине от подчеркнуто ровного тона мистера А. Не от созерцания вертолёта, зависшего над ними, не от надрывного воя полицейских сирен за спиной, — все это щекотало нервы, но не пугало. — Показал им, что ты моя, — сквозившая в этих словах мягкая усмешка совершенно не вязалась с предыдущей отповедью, на которую так и тянуло съязвить в ответ, но Амала в глубине души сознавала правоту мистера А. Перегнула палку. А он — не Киран, терпеть такое не станет. Норов Басу столкнулся с дубейской гордостью, о которой иногда, тёмными вечерами, рассказывала ей бабушка, надо же. Стоп, она его? Только сейчас Амала уловила смысл его слов, мир как будто перевернулся, так же резко, как мистер А под пронзительный аккомпанемент автомобилей, вывернул вправо на дублер, а глупое сердце зашлось торжествующе-возмущенным грохотом, стоило осознать это «моя». Мужчины действительно влюбляются через ответственность, бабушка была права. Вот только она своя и ничья больше. — Твоя? — Амала разжала кулаки, проскользила ладонями по скомканным её стараниями полам его куртки, ощущая, как напряглись мышцы его пресса и как он задержал дыхание. — Ошибаешься, дорогой. Я вор, не невеста, запомни уже, а ты — моя добыча. Точка невозврата приближалась с каждым километровым столбом. Крепче прижавшись к надёжной спине, жаль только, что шлем мешал удобно пристроить голову, Амала прикрыла глаза, повторяя словно мантру свое излюбленное «все будет так, как решила я». Не помогало. Она ненавидела, да, но предать боялась до трясучки рук, ставших отвратительно липкими и заледеневшими. — Кстати, что насчёт моей зарплаты? — разбивая ревущую тишину между ними, уточнила Амала, мысленно дорисовывая мистеру А удивлённо вскинутую бровь. В полутьме бесконечного тоннеля молчание особенно угнетало. — Да, мозгом операции можно назвать тебя, но реализовывалось все моими руками. И ещё, я до сих пор не понимаю, зачем ты меня раскрашивал под гномика, если в итоге я играла совершенно другую роль. Признайся, на меня без макияжа посмотреть хотелось? Их мотоцикл выскочил на двухполосную дорогу, серпантином уходящую в гору. У вертолёта на выезде из тоннеля они отыграли пару минут, должны дотянуть до спрятанного в придорожных кустах запасного байка, предназначенного для Амалы. — Зарплаты? Ты об этом сейчас думаешь? О нет, не об этом, к сожалению. О точке невозврата, о лжи, о брате, о смерти, но не о зарплате, хотя с искусанных губ привычно слетела ложь и даже голос не дрогнул. — Еда и зарплата — вот две вещи, которые волнуют моё девичье сердце независимо от обстоятельств, — её руки, живущие своей жизнью, скользнули выше, ему на грудь, надавили сильнее — под пальцами левой руки пошли упругие перекаты. — И я знаю, что поймать мистера А не сложно, а невозможно, а меня ты не бросишь… — Неневестушка, — нетерпеливо перебил её мистер А, устав ждать, когда она подберёт слова, — как все закончится, выберешь из того, что у меня есть, что-то одно, дорогое твоему сердцу и кошельку, и заберешь себе. Я удовлетворил твою меркантильность? — Определенно, мой махарадж, — Амала ещё раз, со всей силы вдавила ногтями ему под сердце, ещё раз убеждаясь, что сейчас он не почувствует боли, и мучительно ясно осознавая, что это её последняя возможность донести до него все, что она хотела, но до последнего не решалась. Потому что ранняя откровенность сбила бы всю игру. Но если она и сейчас промолчит — он уйдёт из её жизни тихо, незаметно. Просто исчезнет. Навсегда. — Но ты зря меня перебил, ведь я хотела сказать, что знаю: ты меня не бросишь — ты от меня избавишься, ведь в твоём плане для меня места не нашлось. Смерть во время задержания — обыденная вещь, не так ли? — в один миг из живого и удобного для обнимания человека он превратился в натянутый канат из нервов, только тронь — и порежешься. Обоюдоострый момент истины, танец на лезвии, — она сознательно дёргала тигра за усы, надеясь, что их молчаливое понимание, их связь, сработает и сейчас. — Именно по этой причине я не ощущаю рукой, лежащей у тебя прямо на сердце, учащения твоего сердцебиения. Она не спрашивала, она утверждала. Но короткое «да» — и её сердце забилось чаще. — Когда? — сорванные маски больше не мешали, не скрывали истинные лица, не заставляли прятать под светлой улыбкой волчий оскал. Мистер А резко остановился, уши резанул визг шин. Запах паленой резины пролез под шлем, выбивая слезы из глаз. Бок красного кроссовера — её личная точка невозврата — торчал из буйной зелени в пяти футах от них. — Помнишь, мы вместе проснулись: ты, я, компьютер. Ты защищал от меня не ту информацию, точнее, историю поиска ты вообще не чистил. А потом, зная, что искать… — говорить в спину было значительно проще, чем в лицо: не приходилось контролировать ещё и мимику — только голос. — Возможно, тебе стоило бы доверять мне, как бы иронично в нашей ситуации это не звучало. Возможно, тогда все шло бы по другому сценарию. — И что мешает мне убить излишне любопытного хакера сейчас? Она мрачно усмехнулась, благо на спине у её вора глаз не было, разжала клещи своих объятий и спрыгнула с мотоцикла, отскакивая подальше, к кустарнику. — Возможно, вот эти настойчивые и убедительные люди с пушками. 20 июля 2018 года окрестности Рио-де-Жанейро, Амала Басу Он даже не посмотрел на переставших притворяться кустами полицейских — зафиксировал взгляд на ней, как будто вокруг больше никого не существовало. Их глаза встретились — и в затылке заскребло, как будто, в своём желании докопаться до правды, мистер А влез ей в голову. Снова Амала летела на запрещённой правилами скорости двести ему навстречу, снова весь мир смазался в цветовое пятно, остались только его глаза, горящие недобрым зелёным огнём. — Руки за голову и отойди от мотоцикла на десять шагов, — где-то далеко, за пределами её восприятия, раздался усиленный громкоговорителем голос капитана Лайтвуда. Всё так же не отпуская её из плена своего взгляда он шагнул вперёд. — Назад! Кхан, отходи! Расстояние между ними уменьшилось, до столкновения оставались жалкие футы. — Позволишь мне умереть, неневестушка? — ему, казалось, было просто интересно, как будто вопрос не затрагивал его жизнь и свободу. Ещё шаг. Он шёл к ней. Запах шоколада стал удушающим, ей не хватало воздуха. — Малати, отходи! — А ты проверь, — стряхнув наваждение, Амала отшатнулась за спину лейтенанта Гранта, уже собиравшегося её вытаскивать. — Вы арестованы, руки, — потребовал кто-то из местной полиции. Звякнул металл наручников. Мистер А не пошевелился, игнорируя приказ. — Руки! — на него уставились черные стволы, а он все так же спокойно стоял, не отпуская Амалу взглядом. — Вы забыли сказать «пожалуйста», — лениво уронил он. — Руки, пожалуйста, — сквозь зубы процедил бразилец, весьма сносно в плане словарного запаса, но с жутким акцентом, изъяснявшийся на английском. Мистер А послушно завёл их за голову, насмешливо улыбаясь и сбивая этим весь образ раскаявшегося преступника, готового сотрудничать с полицией. — Повернись! Пожалуйста, — если бы словами можно было бы убивать, то мистер А умер бы на этом «пожалуйста», больше похожем на плевок в лицо, чем на добрую английскую вежливость с бразильским колоритом. Мистер А, проигнорировав оскорбительный тон, пожал плечами и начал движение, только негромко заметил: — Падай! Тело рефлекторно послушалось ещё до того, как до неё дошёл смысл его приказа, — своими тренерскими способностями он мог бы быть доволен. Бхутская грязь, до этого налипавшая на её белую подошву, забилась под ногти, брызнула в лицо, но это было лучше, чем белый порошок, который завис в десяти дюймах над ней. Кашель и проклятия заглушил рокот заводящегося мотоцикла. «Чем он так?» — мелькнула отстраненная мысль, а потом вспомнилась его поза — правая рука над запястьем левой, фактически, над часами. Новыми, с серебряным браслетом, не теми, на которых она переводила время. Утром это показалось странным, но только на мгновение, а потом забылось: она и отметила этот момент по выработанной с мистером А привычке — любая мелочь должна складываться в отдельную копилочку и тщательно анализироваться. Хотя, ей плевать, что это за порошковая завеса и каким гениальным изобретением он воспользовался на этот раз. Ей нужно видеть. Уже ненавистная экспрессивная ругань на португальском, не сильно отличная от услышанного на просторах фавел мешала ей прислушиваться, хотя Амала знала, что выстрел она не сможет не услышать. Лавируя между ногами, Амала на четвереньках, благо высота позволяла не на животе, ползла вперёд. Эпицентром порошкового взрыва, видимо, стал их мотоцикл. — Стой! Стрелять буду! — капитан Лайтвуд с оглушительным щелчком взвел курок. Амала выползла из зоны поражения всего на несколько секунд позже капитана, и сейчас вставала на ноги. Она вздрогнула, замерла. Сердце пропустило удар. Капитан Лайтвуд, отчаянно кашляя, целился в быстро удаляющуюся спину мистера А. Грязное ругательство капитана. Выстрел. Мотоцикл затормозил, вильнул влево (Амала даже испугалась, что его занесёт на низкий отбойник, отделяющий обочину от ущелья), остановился на самом краю. — С пробитым колесом далеко не уедет. Грант, быстро за ним! Лейтенанта, выросшего у неё за спиной, она не услышала, хотя он чихал через каждые четыре удара её сердца: всем своим существом была там, рядом с мистером А. А её вор пошатнулся и начал медленно заваливаться на асфальт. Она сорвалась с места, одновременно с капитаном и лейтенантом запрыгивая в машину, правда, на заднее сиденье. — Лима, вызывай на нас скорую. Что ты творишь?! Нет, это не тебе, Лима, — повернув голову к Амале он, отстранив трубку от уха. — Хочу убедиться, что все в порядке, — дрожь из голоса убрать не удалось, как она не пыталась. На неё махнули рукой: выбрасывать на полном ходу её бы не стали, а тормозить ради неё, теряя драгоценные секунды, никто не собирался. Амала подалась вперёд, вцепилась в подголовник, глядя в лобовое стекло из-за плеча лейтенанта. Как в замедленной съемке, мистер А распластался на дороге, а мотоцикл, не выдержав его неловкого толчка, накренился к пропасти. Кувырок — и на дороге остался только её вор. Чуть не вырвав ручку двери, Амала рванулась к нему раньше, чем машина окончательно остановилась, холодея от мысли, что он не притворяется, он действительно умер. Она старалась не верить. Старалась сохранить голову ясной. Но липкий ужас уже отравлял её. Такой же липкий, как кровь на её руках. Уродливое пятно расползалось по его синей футболке, делая её темно-фиолетовой, почти чёрной. — Отойди, — Габриэль Грант оттолкнул её, и она опрокинулась назад, больно ударившись копчиком — её как будто парализовало, даже сгруппироваться толком не смогла. — На сонной нет пульса! — Зрачки? Запах железа заглушал все остальные запахи, въедался в её кожу, горчил на языке привкусом отчаяния. Слишком реальным становилось происходящее. — Нет реакции. В другое время Амала по достоинству оценила бы неповторимую игру слов, выданную капитаном на зависть портовым грузчикам. Не сейчас. Амалу разрывала двойственность её желаний: она и хотела бы почувствовать мерное биение пульса подушечками своих пальцев, убедиться, что он жив, и не хотела, чтобы этот пульс нашли, потому что, чтобы Кир и она исчезли из криминальных планов Рейтана Вайша, мистер А должен умереть. К моменту, когда подъехала не сильно спешащая скорая, кровь уже начала подсыхать. На кардиограмме прямая линия подводила последнюю черту в истории мистера А, заодно разделяя жизнь Амалы на до и после. Носилки с его телом загрузили внутрь, молодой то ли медбрат, то ли фельдшер, с лязгом закрыл двери. Её так и не пустили к нему. Возможно, это и правильно. Не стоит заставлять бхутова Рейтана Вайша сомневаться. 20 июля 2018 года Рио-де-Жанейро, Амала Басу — Зов твоей тьмы силен, — восхищённо протянул мистер Вайш, сложив пальцы перед собой. — Делать ставки, какой волк в тебе победит — разум или чувства — было невероятно увлекательно, но я рад, что ты прошла свое испытание. Амала упорно игнорировала остывающую чашку капучино, борясь с подступающей тошнотой. Только что на телефон мистера Вайша пришло уведомление о смерти лучшего вора современности, фото экспертизы прилагалось. В висках пульсировала боль, хотелось свернуться в комочек, выключить свет и отгородиться от всех звуков и запахов мира, но вместо этого, помимо общества мистера Вайша, она терпела резкую вонь еды и несмолкаемый фон чужих голосов. — Последнее испытание, — до последнего выискивая подвох, уточнила она. — Последнее. Долг погашен, сделка выполнена, вы с братом свободны, — её ответа, хотя он и не особо требовался, он ждать не стал — потребовал у официанта счёт и оплатил за двоих. — Я держу слово, живи спокойно, Амала. Прощай. Глядя ему в спину Амала сознавала, что свое слово она тоже сдержит. Непременно. Она умеет ждать. «Всё закончилось!» — такая долгожданная мысль казалась нереальной фантазией. Но пока от облегчения Амала не рассыпалась бессильной рухлядью на какой-то горизонтальной поверхности, ей нужно поспешить. По пути, нырнув в душное нутро автобуса и выискав сидячее место, она набрала Кира. Ответа ждать не пришлось — он взял трубку сразу, хотя к девяти вечера — это у неё ещё пять — футбол у него ещё не заканчивался. Уловив её настроение, Кир не спрашивал её ни о чем, рассказывал сам, и тошнота, сжимающая её горло, постепенно отступала. Только в конце брат все же не удержался. — У нас ведь все хорошо? — Все хорошо, Кир, теперь все хорошо. Он облегчённо посопел, а Амала молча глотала наконец прорвавшиеся слезы, невидяще глядя в лобовое стекло. — Мала, а тебя когда домой ждать? — Очень скоро. В этом городе у меня осталось только одно дело.