***
На заре, Эймонд, открыл ставни окна и вылез на каменный подоконник. Падение с такой высоты, могло бы стать смертельным: под окном принца находились острые скалы. Но он не боялся, он знал, что его смерть не может быть настолько нелепой. Не тогда, когда ему выпал шанс получить дракона. Осторожно ступая по каменным выступам и как можно более тихо проходя по чужим подоконникам, он спускался на землю. Его сердце бешено билось, каждый раз, когда его ножка опускалась на влажный камень. Да, он боялся, но не падения. Он боялся, что его заметят, поднимут шум и в итоге ничего кроме разочарованного взгляда матери, её криков и нотаций он не получит. Нет. Ему нельзя быть замеченным. Когда его ступни достигли земли, он оглянулся: кругом никого не было, однако уже начинало темнеть. Пробираясь в большой двор и проходя мимо полуспящих конюших, Эймонд с обезумевшим взглядом смотрел на огромную черную фигуру. Он знал, что она опасна и нестабильна, понимал, что в любой момент может стать такой же обугленной грудой костей, как конь лежавший неподалеку. Но всё равно продолжал подходить к ней всё ближе и ближе. В конце концов, в невозможности больше терпеть он сорвался на бег. Когда Эймонд приблизился на расстояние ближе трёх метров, дракониха напряглась. Слегка приподняв веко, она увидела маленького мальчика с серебряными волосами и с широко распахнутыми фиолетовыми глазами. Он медленно начал подходить ближе и пропускающим дрожь голосом выкрикивать команды. Вхагар же, не желая тратить и каплю своих сил, снова прикрыла глаза. Пару раз она слегка подвигала крыльями, чтобы отпугнуть ребенка. И потеряв всякий интерес к принцу, продолжила пытаться уснуть. — Вхагар! — в отчаянии кричал мальчишка, — Вхагар, прошу! Он вновь попытался дотронуться до дракона и медленно положил свою ладошку на её кожу. Та, будто бы и не почувствовав, продолжила игнорировать принца. Эймонд потянул руки к поводьям и попытался залезть на дракониху, но та лишь наклонилась в бок, лишая возможности сесть в седло. Яснее всего Эймонд понимал, что не уже не может вернуться, только не так, только не будучи отвергнутым и не принятым всерьёз. Вхагар окинула мальчишку усталым взглядом: он во весь голос кричал слова на валирийском и пытался хотя бы чуть-чуть заставить сдвинуться с места древнее существо. Она слишком стара для новых хозяев и слишком устала помнить каждого из предыдущих. Ленивым движением хвоста дракониха оттолкнула от себя назойливую мошку. Тот отлетел на пару метров и ударился о песок. Будучи одержимым, он встал и снова направился к дракону, как тут его окликнул девичий голос: — Ты! Это дракон моей матери, урод! Эймонд обернулся: в его сторону бежали дочери Деймона, а за ними, словно собачки, следовал Люцерис и Джейкерис. — Сама уродина! — по привычке выкрикнул Эймонд. — Не смей к ней походить! Она не твоя! — продолжала настаивать Бейла. — И не твоя! — Она моей матери! — Твоя мать мертва! — Сука! Бейла первой кинулась с кулаками, а за ней последовала и Рейна. Через пару секунд к драке присоединился и Люк. Эймонд начал отбиваться, и локтем разбил Люцерису нос. Вдруг он почувствовал, как ногой его ударили в спину. Это был Джейс. Эймонд отполз чуть подальше и по-змеиному зашипел: — Что, Стронг, решил показать свою силу? Его слова были пропитаны ядом. И Джейс, будучи достаточно взрослым, чтобы понять смысл сказанного с новой силой кинулся на своего дядю. Он повалил его на землю, но Эймонд будучи не менее свирепым перехватил инициативу и поменял позиции: теперь уже Эймонд бешено колотил племянника. Девчонки оттолкнули Эймонда, и Люцерис, схватив кинжал, полоснул Таргариена по лицу. Раздался крик, потом всё потемнело, кто-то побежал за помощью, потом появились конюшие, каменный пол, комната, ковер, камин, мама и наконец, мейстер.***
— Что с глазом? Он будет видеть? — Кожа зарастёт, но глаз, увы, не спасти. Швы. Крики. Кто-то вбегает и выбегает. Каждый что-то кричит. А мать, видимо по привычке, ругает Эйгона. Эдмонд чувствует себя изолированно, как будто он и не здесь вовсе, а где-то там, в небе, летает на своём черном драконе. Он осматривает комнату и видит Веларионов, они вцепились в юбку матери и уже начали рассказывать свои сопливые истории. Из носа Люцериса капает кровь. Совсем чуть-чуть, но от этого зрелища Эймонду становится легче. Прямо сейчас он бы хотел вернуться в свою комнату и уснуть, лишь бы ничего не чувствовать. Его лицо горит, а боль настолько сильная, что хочется вцепиться в подушку зубами и закричать во весь голос. Но, увы, у него нет такой привилегии. Позже король тщетно пытался всех успокоить. Сказал, что дети должны извиниться друг перед другом и разойтись спать. Ни одну из матерей такой исход не устраивал. — Они изуродовали моего сына! — Он пытался убить моих детей! — Я требую, чтоб у виновника забрали глаз! — Он назвал моих сыновей бастардами! — Око за око! — Мы должны провести допрос с пристрастием! Проигнорировав слова Алисенты, Визерис обратился к Эймонду. — Мальчик мой, от кого ты услышал такие слова? Всё внимание в комнате обратилось к мальчику. От пристальных взглядов стало неуютно. Осознав вопрос, Эймонд взглянул на матерь, а потом на деда. Поняв, что назвать их имена сейчас было бы предательством, Эймонд перевел взор на Эйгона. Потом, опустив глаза в пол, чтобы ни в коем случае не пересечься взглядом, произнес: — От Эйгона. — От меня?! Теперь всё внимание в комнате было приковано к Эйгону. — Эйгон, мой милый, кто тебе такое сказал? Бесхитростно, Эйгон он ответил: — Все это знают. Сами посмотрите. Визерис прекратил расспросы, а потом заявил, что любой, посмевший назвать его внуков бастардами и усомнившийся в добродетели его дочери, поплатится языком. Он предложил Алисенте и Рейнире обняться в знак примирения и разойтись. Фальшивое применение не обмануло никого кроме самого короля. Когда Визерис вышел из комнаты, Алисента набросилась на Рейниру, но стража быстро их разняла. Эймонд же продолжал сидеть в кресле и смотреть в пол, медленно его веки начали закрываться. Похоже, маковое молоко начало действовать. Мальчик свернулся калачиком и уснул.***
Когда Эймонд проснулся, он понял, что лежит в своей комнате. За окном уже начинало темнеть. Вспоминая, что сегодня случилось, он медленно потянул руки к шраму и нащупал повязку, скрывающую половину лица. В уголке его здорового глаза начала накапливаться блестящая влага. Его сердце разрывалось от разочарования: уже второй раз он обманул самого себя и поверил в то, что вот-вот станет драконьим всадником. Стыд. — Совсем как дитя малое. Эймонд вздрогнул. Со стороны слепой зоны сидел его брат. — Проваливай! — Стой, подожди, не кричи, — Эйгон поднял руки в защитном жесте. — Эйгон уходи! Я не хочу тебя видеть, ну пожалуйста! Младший приподнялся на локтях и зло посмотрел на брата. Из-за слишком активной мимики, шрам разболелся с новой силой. Из глаза потекли слезы. Эйгон тыкнул пальцем в складку между бровей: — Ну, всё не дуйся, я же к тебе с добром. Эймонд хлопнул брата по руке и нахмурился ещё больше. — М-да, братец, совсем ты меня не любишь. — Зачем ты здесь? Поиздеваться? Эйгон выдохнул и подвинул стул, на котором сидел, поближе. — Нет, я хочу извиниться. — Что? — Прости, мне не стояло над тобой шутить, то, что у тебя нет дракона, совсем ничего не значит, я не думал, что ты воспримешь это так близко к сердцу и, рискуя своей маленькой глупой головкой, полезешь к Вхагар. — Хм. — Хм? Это всё что ты скажешь? — Эйгон улыбнулся. — Охрана сказала, что принц Эймонд не выходил из комнаты, ты бы видел лица деда и матери, когда до них дошло что случилось. Щеки Эймонда слегка покраснели от стыда, но он слабо улыбнулся в ответ. — Окно? Да ты настоящий псих! — старший притянул к себе брата и, заключив в объятья легонько постучал по спине: — Мой отважный, решительный братец... — тихо произнес Эйгон. Звучало так, как будто он пытался утешить самого себя, а не Эймонда. Эйгон уткнулся лицом в плечо брата и прошептал: — Они поплатятся, братец, поплатятся. Эймонд легонько приобнял брата за плечи и, шмыгая носом, прошептал в ответ: — Эгг, от тебя воняет, ты в курсе? Тот лишь произнес своё "угу" и обнял брата покрепче. Несколько минут они просидели молча. Эйгон отодвинулся от брата и, пряча покрасневшие глаза, произнес: — Я пойду, скажу матери, что ты проснулся, постарайся не подраться со служанками и не задушить мейстеров. Эймонд кинул в брата подушку, но промахнулся. — Ну вот, а ведь я ещё даже не вышел. — Эйгон! — кидая вторую подушку, крикнул Эймонд. На этот раз подушка врезалась в закрывающуюся дверь. Оставшись наедине с самим собой, Эймонд попытался осознать, что произошло. Он посмотрел на бардак в комнате и подполз к краю кровати. Но не успел принц ступить на пол, как дверь отворилась, и в комнату вбежала обеспокоенная Алисента. — Сынок, милый, ляг обратно, прошу. Она подошла к принцу и поцеловала в лоб. — Ночью тебя лихорадило, тебе нужно отдохнуть. — Мам. — Да, дорогой? — Прости меня, пожалуйста. Маленький мальчик, потерявший глаз и надежду, прижался к матери и заплакал. В голове принца снова и снова повторялись события рокового вечера: никто в той чертовой комнате и слова не сказал в его защиту, только мама, подобно львице, защищающей львёнка, отчаянно боролась за сына. Сидя в её объятьях и зажмурив глаза, Эймонд поклялся подарить своей матери глаз одного из сыновей Рейниры.