1
7 декабря 2023 г. в 17:08
Мне кажется я всё вижу, но не могу проснуться. Я знаю — живут своей жизнью вещи, когда не следишь за ними. И мир за спиной подвижен, стоит лишь отвернуться. Вот я на миг отвлеклась и все вокруг стали другими. Flëur, «Ремонт»
Это начинается во вторник. В тот день, когда из яркой радужной картинки мир вдруг линяет до одного-единственного черного силуэта на слепяще-белом фоне. В тот день, когда лицо искажается в маску ужаса, что стирает лучезарную улыбку. В тот день, когда высокий, пронзительный визг больно обжигает барабанные перепонки — а после становится слишком тихо. В тот день, когда она последний раз видит маму в живых. Когда для Пан все заканчивается. А для Лу кое-что начинается. Конечно, ей страшно. Лу уже девять – и, когда последний взмах маминой палочки переворачивает мир, она понимает все правильно. Ничто больше не может остаться прежним. Застывший, замороженный, отказывающийся верить взгляд выхватывает детали – как мама странно поворачивается, как неустойчиво покачивается, как... Хочется визжать. Бежать, поймать, трясти, убедиться, что чудовищное видение — ненастоящая картинка, глупая выдумка, а на самом деле... Визжать не удается. Не может она и бежать. По правде, нет возможности даже сдвинуться с места. Не потому, что Лу не пытается, отнюдь. Просто руки не двигаются, глаза не распахиваются, спеша увидеть новую реальность, и даже сердце отказывается биться быстрее, в такт паническим мыслям. Темнота развеивается лишь спустя несколько минут — и нет больше ни привычно светлых стен, разрисованных бабочками, ни бликующих цветными солнечными зайчиками витражных окошек. Нет мамы. Что есть, так это холодный, промозглый день. Потрескавшиеся старые ставни с облупившейся краской — им едва удается сдержать колючий ветер. Маленькая унылая комнатка, в которой из мебели присутствует лишь кровать. Неопрятное, застиранное платье, едва ли закрывающее щиколотки. Теплые носки и кофта грубой вязки. Постоянно лезущие в глаза волосы — ржаво-рыжие, длинные. Нескладный угрюмый подросток, берущий ее за руку, приговаривающий что-то успокаивающее. Мягкая шерсть под руками: он отводит ее на улицу, и они кормят коз. Теплые руки, зачесывающие пряди. Вкусная похлебка, которую усталая женщина заливает в нее чуть ли не силой. Есть события, в которых отсутствует рациональное зерно. События, в которых Лу не принимает ни малейшего участия. Ее сознание бьется в клетке, противится непонятным действиям, пытается повлиять хоть на что-то. И не справляется. Лу в истерике, но этого никто не понимает. Окружающие не слышат ее всхлипов, вопросов и протестов. Окружающие почему-то видят другую девочку, с другим взглядом, с другим лицом. Окружающие знают эту девочку — а не Лу. Лу тоже их не знает. Мечтала бы узнать хоть кого-то, пусть даже неприятного ей соседа. Но вокруг только чужие люди. И живет вместо Лу чужая девочка. Улыбается она, и за волосами не следит она, и молчит, не выдавая ни звука, тоже она. Лу может только смотреть на мир ее глазами, ощущать, что творится вокруг — но она бессильна даже шагнуть в желаемом направлении. Когда глаза девочки закрываются, Лу остается в темноте. В темноте и среди того ужаса, что не покидал ее весь день. Ей кажется, мир разрушится вновь, когда усталая женщина закончит читать сказку. Потому что в мире не осталось почти ничего — только чуть жестковатый матрас, теплое одеяло и этот голос, высокий и незнакомый. И сказка — страшная и поучительная, а не воздушно-волшебная, как те, которые читала мама. Новый день наступает неожиданно, тогда, когда, казалось, отчаяние уже достигло своего предела. Однако, занимается рассвет, раскрашивая комнату пастелью, а тонкие пластинки музыки ветра легонько звенят: дверь приоткрыта, из коридора чуть сквозит, и тянет запахом выпечки. Лу просыпается резко, будто что-то выдергивает из мрачной пучины неизвестного. Чтобы показать ей, что все в порядке. Что все так, как и было всегда. То же, к чему она привыкла. Напротив комнаты Лу кухня, мама распахивала окно каждый день, когда собиралась готовить завтрак. Ей не верится, и она бежит туда, игнорируя тапочки. Забывает и о том, что в ночнушке бегать неприлично. Босиком, растрёпанная и простоволосая, Лу спешит. В надежде застать там самого дорогого человека. Ведь каждая мелочь из тех, что ее окружают, знакома с малых лет. Пугающие видения другого дома и непонятных людей теперь — лишь неясная тень, затуманившая впечатлительный разум. Должно быть, столь непонятного вторника и не было никогда, и сейчас мама погладит ее по голове, успокаивающе посмеиваясь над детскими страхами и тревожными снами… Окно в кухне и впрямь нараспашку. Но хозяйничает там тетя Полли. Троюродная, кажется. По отцу — сам отец сидит за столом и невидящим взором созерцает огромную чашку с очевидно остывшим чаем. Мамы здесь нет. Вера в лучшее тоже куда-то пропадает. Завидев Лу, тетя развивает бурную деятельность: заглядывает в глаза, ощупывает всю, справляется о самочувствии и накладывает в тарелку просто-таки неприличное количество еды. Желудок урчит, но кусок в горло все равно не лезет. Даже, если говорить о безе, любимом лакомстве, которое суетливая мадам, вопреки «режиму» и «заведенному порядку» спешит побыстрее предложить. Папа молчит и ни во что не вмешивается, только кивает, когда тетя радостно причитает, что с Лу «обошлось». Оказывается, Лу не приходила в себя почти сутки, а колдомедики затруднялись с диагностикой, говоря только о непонятной им ошибке в никому неизвестном заклинании… Магические проверки показывают, что Лу абсолютно здорова… Церемония прощания с мамой должна начаться через два с половиной часа. Все уже готово для похорон. Только Лу и папа вовсе не готовы прощаться. День проходит, словно в тумане, и Лу все плачет, и плачет. Когда за хрупкими цветами уже не видно свежевскопанной земли. Когда звучит издевательски веселая музыка (папа все же, выполняя мамину волю, ставил на поминках ее любимые пластинки). Когда колдуны и ведьмы — знакомые и не очень — подходят к ним, чтобы выразить соболезнования. Когда дальняя ирландская родня шумит и старательно улыбается сквозь печаль. Папа вынужден всем что-то отвечать, пожимать руки, тетя Полли следит за закусками, а она, Лу, попросту теряется в этой скорбной толпе. В мамину смерть совсем не верится. Она готова закричать, что все это — ложь. А ее просто треплют по голове, и порываются обнять, и всучить какие-то абсолютно лишние сейчас конфеты. Вечером все расходятся, даже тетя — она и так вырвалась ради них из своей очередной секретной экспедиции в джунглях. И они остаются вдвоем, и молчат, потому что исчерпался лимит сил, потраченных на рассказ хороших, красивых историй в память о родном человеке. Папа обнимает как-то рассеянно: Лу понимает, что он тоже не может осознать случившееся, и что он не имеет ни малейшего понятия о том, что делать дальше. Он продолжает смотреть на все вокруг отрешенным и непонимающим взглядом… Лу становится не только грустно, но и по-настоящему страшно. Папа любил маму больше всего на свете. Лу — тоже. Как им теперь жить? Когда свеча догорает, они так и остаются в темноте. Сказки, даже неинтересной, сегодня не будет. Впрочем, замученной чередой событий Лу многого не нужно. Она вскоре засыпает — наверное, прямо там, на столе. Сознание выхватывает странные ощущения: качку? Может, папа несет ее в комнату на руках. Четверг Лу проводит на маггловской ярмарке. Пятницу — в доме, периодически выходя к калитке, чтобы раскланяться с соседями, которые почему-то продолжают нести запеканки. Не хочется вынуждать отвечать на их улыбки отца. Он тоже запирается в своей комнате, сидит очень тихо… Только количество пустых бутылок в коридоре под дверью растет. В субботу ее берут на бал. В воскресенье выпечка начинает черстветь, но выбрасывать жалко: сама Лу почти не умеет готовить. Папа продолжает в том же духе и не реагирует на попытки рассказать о проблеме, да просто на попытки поговорить. Кажется, он принесенное соседями вообще не ест, как и не готовит. Спит на ходу. Понедельник проходит за работой в саду. Вторник — за игрой с козами. В среду миссис Уизли приносит пирожки. Очень к месту, ведь какая-то еда уже испортилась. Тетя Полли присылает сову, проверяя, как они. Лу не знает, что ответить. Вереница бутылок уже слишком длинная, и теперь они выставлены в несколько рядов. Папу не удается растормошить. Кажется, правильное определение — «они очень плохо».***
Суббота нравится Лу больше других дней. В основном потому, что Лу ценит, когда она не одинока. В субботу у нее есть мама, папа, тетя, дядя, огромное количество старших родственников, кроха-кузен, эльфы и целых две сестренки, обе младшие. Кузен слишком маленький, чтобы с ним было интересно, едва ли агукает, зато с сестрами можно играть. В прятки, в шарады, в куклы, в чаепития, в Великую Моргану и ее свиту, в ловлю пикси, в зельеварение и даже в переодевания — всем хочется быть такими же изящными и красивыми, как старшие леди… У Цисси очень красивые волосы, и мягкие, и оттенок, как был у мамы настоящей. Лу не может сама выбирать занятия, потому что не управляет телом. Потому она рада, что у ее субботнего альтер-эго, Трикси, тоже иногда появляется желание Цисси заплести — несмотря на то, что миссис Блэк не одобряет, говоря «не пристало». У самой Трикси, как и у Меды, волосы такие непослушные, что даже если захочешь, без эльфа с ними не совладать. Бал, на котором она была недавно, оказывается, — все-таки не бал. Это просто день рождения близнецов Прюэттов, который, столь удачно, выпадает на лето, праздновали с музыкой и танцами. «Субботняя мама» Трикси-Лу, Друэлла Блэк, говорила, это было странное решение. Впрочем, Лу (вслед за Трикси) вовсе не расстраивается — да, там было много школьников, таких важных, уже с настоящими волшебными палочками, но и ей нашлась компания. Молли непоседлива и смешлива — однако, по крайней мере, лишь слегка старше. Молли очень напоминает Лу соседскую девчонку, Джинни. Только у Молли платья в красивых оборочках, а Джин всегда в поношенных штанах кого-то из братьев. Жаль, Меды на этом дне рожденья не было (ей еще только исполнится восемь, а потому родители не спешат водить ее туда, где много подростков, опасаются, что проглядят спонтанный сглаз, который кроха сама не ослабит). Мама обещала: еще несколько лет, и они смогут выходить в общество вместе, даже на настоящие балы… Когда Трикси будет семнадцать… И почему до этого дня целая вечность! Понедельники проходят лучше, чем может ожидать кто-либо, кто видит Элджи в первый раз. Понимаете, стоит Вам взглянуть на его пухлые щечки, простодушный взгляд и прилежно зачесанные, разделенные на пробор темные волосы, как распределяющая шляпа в Вашем воображении уже кричит: «Хаффлпафф!» Он обожает возиться в саду — с розами, хризантемами и ирисами, и даже знает, с какого боку лучше подойти к кусачей герани. Алисе он кажется раздражающе скучным, ведь он напрочь отказывается играть во что-либо мало-мальски подвижное. У Элджи два любимых места: сад и библиотека, и взрослые ставят его Алисе в пример. Элджи никогда не сбивает коленки в кровь, лазая по деревьям, и не приходит домой с разбитым носом. Элджи души не чает в своей неповоротливой жабе. Алиса не понимает, как можно быть таким занудой. Она даже вынуждена прятать под половицей трофеи, которыми брату не похвастаешься — сдаст родителям. Ну те, вроде клыка выверны на веревочке (символ того, что она, Алиса — во главе банды соседских ребят) или амулета из крупной гальки, на привлечение змей (извинение за тот глупый случай, когда кое-кто под видом клубничного варенья угостил ее зельем от простуды в смеси с зельем для отбеливания одежды). Так что понедельники Лу однообразны: у родителей какой-то сложный проект, и присмотр за беспокойной Алисой спихнули на старшего брата. А у того разговор короткий — лопата, грабли, вперед… И почти никаких развлечений. Впрочем, самой Лу Элджи скорее нравится. Непоседливая Алиса обращает на это мало внимания, но он такой добрый… И так вдохновенно может рассказывать о своих поганках — заслушаешься. Если усидишь на одном месте дольше минуты, что для Алисы сложно — а потому и Лу, которая не выбирает, что делать, не может насладиться историями в полной мере. Возможно, старшие братья все по определению вот такие — увлеченные собой и искренне не понимающие, что именно нужно сестренке. По вторникам их целых двое, и, если Аб еще читает сестре, берет ее с собой в огород и к козам да кроликам, силясь ее чем-то занять, то Ал вообще не вылезает из своей комнаты. Лу узнает, что он существует в природе, пожалуй, только на четвертый или пятый вторник — во-первых, этот из старших братьев уже учится, а во-вторых, когда он приезжает домой, Ари в сферу его интересов не входит. Впрочем, и у самой Ари сфера интересов странная: почти отсутствует. Лу не знает, о чем именно думают ее новые альтер-эго, когда она молчаливо и безвольно проживает вместе с ними их дни, но она всегда прекрасно все чувствует. Чувства Ари не похожи ни на что, что Лу знала раньше. По вторникам мир вообще совсем другой: часто в однотонных оттенках сепии, с отдельными предметами в нем, что кажутся более объемными, яркими. Неуловимо отличается все — формы, текстура, звуки, Лу не может это описать никакими словами, разве только мелочные штрихи, вроде того, что четверки пахнут яблоками. На самом деле, все это очень занятно: но почему-то только ей, Лу, а не Ари. Та нисколько не спешит узнавать красочный мир вокруг дальше. Не говорит, только мягко улыбается иногда и тихо хмыкает. Кендра, вынужденная брать огромное количество работы на дом, чтобы сводить концы с концами, едва успевает следить за дочерью. Так, чтобы достаточно безучастная к таким вещам Ари не забывала сменить ночную сорочку на платье, хоть сколько-то подобрать волосы, и поесть. И чтобы она случайно не поранилась. Однако, каким-то непостижимым образом, Ари полюбила готовить — и вот, однажды Лу с удивлением вдруг понимает, что раздражающие рыжие пряди явно привычно уже убраны под косынку, а руки ловко нарезают овощи на суп. Мама Ари улыбается, видя потихоньку оживающую дочку, и хвалит все, что та делает, когда вместо пирога получается откровенно пересоленный сухарик. Аб сил хвалить гастрономический кошмар не находит, но тоже растягивает губы в улыбку. Его кусочек пирога испаряется с тарелки подозрительно быстро — и Лу лишь надеется, что у Глэдис, самой маленькой козочки, не будет после болеть живот. Четверги во внутреннем рейтинге Лу достаточно низко. Ведь старшие сестры могут быть еще более странными, чем старшие братья. Например, Туни поучает по поводу и без — а еще, запрещает колдовать. Нет, конечно, через некоторое время Лу наконец находит единственно верное объяснение, почему по четвергам все вокруг такое… маггловское. Было бы глупо ожидать, что в доме у настоящих магглов может быть по-другому. Просто… как это — нельзя колдовать, неужели, кто-то и впрямь не чувствует магии вокруг? Лилс, такая же ярко-рыжая, как Ари и Джинни, в отличии от Лу, никогда не жила среди волшебства — но и она не может полностью скрыть свою ведьмовскую природу. На ее фоне Туни чувствует себя невзрачной во всех смыслах, и потому сердится на Лилс еще больше. По-своему, Туни хорошая. Она так же сильно любит цветы, как и Элджи, так же, как и Ариана, с интересом крутится возле плиты, ответственная, чистюля редкостная и ученица достаточно прилежная, в общем, золотая мамина дочка. Но завистливая — ей тяжело стерпеть то, что, несмотря на все ее старания, Лилс внимания достается значительно больше. А еще язык у нее злой: как-то в парке, через который они шли из школы, Лилс задел мячом неаккуратный парнишка — Туни очень злилась. Лилс вернула мяч, пожурила сверстника, выслушала извинения от поспешившей к ним мадам, что присматривала за мальчиком, а Туни все дергала ее за руку, порываясь побыстрее увести. «Да что ты с ним разговариваешь! Это же полоумный Мелвин! Пойдем скорее, что мама скажет!» — Шипела она сестре, стоило им немного отойти. Лилс пожала плечами и послушалась, а вот Лу стало не по себе. Подумать только, полоумный! Он же ничего не сделал! Да, выглядел несколько странно, рассеянно, и будто не зная, как реагировать на ситуацию, но безобидно же! По правде, этот мальчик чем-то напомнил Ари: Лу несколько раз замечала ее нездешнюю улыбку в зеркале… Вечером, когда Лилс рассказала о происшествии родителям, те попеняли Туни: такое невежливо говорить на улице, даже тихо. Нужно было сделать вид, что ничего не произошло. «Но это сосед Энни из моего класса, она говорит, что он даун! И что ее сестра доподлинно видела, как он побрил кошку налысо, не прекращая улыбаться! Психи опасны!» — Взвизгнула Туни. «Меньше слушай свою Энн, ребенок! — Немного повысил голос отец. — Даже, будь он и впрямь с такими особенностями, распространяться об тебе не стоит. А что до племянника Эллетов, у него шок после смерти родителей в аварии автобуса, он вообще тогда один выжил! Неудивительно, что он теряется в людных местах! И не брил он кошку, а гладил! Это безумно редкая особь из Канады, которую их знакомые привезли для участия в выставке, она с рождения без шерсти! А вы выдумываете небылицы на ровном месте и разносите потом сплетни!» Но это, конечно, был отнюдь не последний случай, когда Туни сплетничала о чем-то скандальном, не заботясь о том, не обидит ли она кого-то. Этого мало, чтобы Лу считала Туни вселенским злом. Потому Лу просто решает, что Туни плохо разбирается в людях, и не стоит сильно полагаться на ее суждения о них. Что до Ари… Лу впервые серьезно задумывается о том, здорова ли она — пусть последнее время та стала живее, опрятнее и более заинтересованной окружающими, Ари все еще заметно отличается от остальных знакомых Лу детей. Пятницы, воскресенья и среды принадлежат Лу безраздельно. В них нет никаких незнакомых людей. В них время течет, как положено — почти линейно. За третьим числом следует пятое, за пятым — восьмое, в общем, такое еще куда ни шло. Ведь за майским «вторником» вдруг последовали августовский и ноябрьский дни… Лу находит закономерности, разные для разных альтер-эго, лишь через два месяца — не всегда в чужом теле альтер-эго Лу обращали внимание на текущую дату. Между событиями вторников проходит девяносто дней, четвергов — двадцать четыре, суббот — шестьдесят один, а понедельников — сорок пять. И дни недели у альтер-эго вовсе не совпадают с теми, что в календаре Лу. Больше того, на третью неделю Лу выясняет, что в очередной вторник подходит к концу 1894й год, тогда как Лили живет в 1969м, Алиса — в 1964м, а Трикси — в 1961м. Лу, которая сама родилась в 1981м году, мягко говоря, в замешательстве. Однако, этого никак нельзя изменить. Остается лишь принять происходящее, чем бы оно ни было, как данность. Принять, как и другую горькую правду: папа спивается и предпочитает не замечать проблему Лу. Папе можно попытаться рассказать о том, что больше половины недели с Лу происходит что-то чудовищно непонятное, но папа не слушает. Папа и сам слишком потерян, на Лу не смотрит лишний раз. Кажется, он вспоминает о дочери только, как о какой-то абстракции, ведь, стоит еде исчезнуть напрочь, он все же предпринимает что-то по этому поводу: подолгу готовит или заказывает доставку совой из ресторана. Тогда-то и становится понятно, что папа помнит о существовании Лу: он всегда сервирует стол и на нее. Правда, он вообще до сих пор сервирует на троих… Время бежит, неуловимо и неумолимо — и вот уже Лу видит хоть немного логики в поначалу непредсказуемых сменах декораций и времен года, запоминает лица людей, среди которых живут ее новые альтер-эго. Лу привыкает. Папа тоже привыкает к новой реальности. Стоически старается ограничить выпивку. Садится разбирать счета и накопившиеся заброшенные заказы. Будто пересиливая себя, как-то в среду он вновь заходит в детскую, чтобы прочитать Лу вечернюю сказку. Лу радуется: она понимает, что сейчас все изменится. Папа наконец немного справился с собой. Справится и со странностями, которые последние два месяца преследуют Лу. Но, стоит ему перевернуть последнюю страницу и пожурить дочь, у которой сна все еще ни в одном глазу, как в окно стучит клювом птица. Известие, которое она приносит, омрачает вечер. Очередная экспедиция тети оказалась слишком опасной… Уизли шумные и многочисленные, но Лу не обращает на это внимания: вечером было не до того, а потом наступил четверг. Утром пятницы на нее кричат, долго и сумбурно, несмотря на то, что Лу уверяет: она никуда не уходила из комнаты. Когда усталый папа возвращается с похорон международным порталом, утро уже наступает, и он застает Лу там же, где оставлял ее в гостях. Миссис Уизли, однако, ничто не может удержать от громогласного рассказа, перемежающегося претензиями, о том, что Лу отсутствовала почти сутки! «Так может, — повышает голос на соседку папа, — ты попросту потеряла мою дочь, несмотря на то, что обещала присмотр? Или твоих сил не хватило наколдовать простенький поисковик?! Луна, отвечай наконец, где ты была вчера?» В библиотеке конца 69го года, куда как раз записалась Лилс, могла бы сказать Лу, но почему-то не говорит: девять Уизли, любопытными коршунами собравшиеся вокруг, мало вдохновляют на откровенность. «Я не покидала комнату, пап.» — лепечет она. Впрочем, это никого не убеждает. А миссис Уизли и вовсе, вдруг существенно бледнеет. «Мерлиновы тапочки!» — восклицает соседка, — допуская, что Луна говорит правду… что, если это исчезающая хворь?!» Все вокруг приходит в лихорадочное движение, взрослые обсуждают неожиданную мысль, которая может объяснить происшествие, а напуганных детей по очереди заталкивают в камин. Инфекционное отделение Мунго встречает наплыв более сдержанно: колдомедики накладывают на всех специальное заклинание индивидуальной защиты, отчего Лу чувствует себя, будто рыбка в аквариуме Туни — вокруг нее искривляющий картинку пузырь, да и она — главный экспонат. Через какие-то полчаса некоторые сомнения развеяны: Уизли не заболели, и их многоголосую компанию выпроваживают из изолированного крыла больницы. Лу, как потенциального нулевого пациента, обследуют более тщательно. Колдомедик мил и приветлив: ему на все вопросы она отвечает подробно и точно. Лу радуется, что наконец кто-то внимательно слушает рассказ о происходящем с ней безобразии. Теперь она пропадает еще и физически — никак невозможно же просто отмахнуться? Диагностические чары, мелькающие яркими всполохами вокруг, подтверждают, что и Лавгудам в карантине делать нечего. Лу остается сидеть на кушетке, ожидая, пока папа и колдомедик заполнят в кабинете все нужные документы. Папа остается в кабинете несколько дольше, чем она могла предположить, и Лу уже откровенно скучно. Она подходит к прикрытой двери поближе, намереваясь постучать. Но ее кулачок так и не успевает соприкоснуться с деревом: до Лу совершенно отчетливо долетают фразы вроде «совершенно здорова», «но неограниченное воображение…», «должны объяснить, что стоит сочинять менее провокационные сказки, все же за магию, позволяющую описанные ею путешествия во времени, сажают в Азкабан, и…» Азкабан — это страшная тюрьма на холодном острове, которую охраняют потусторонние твари, рассказывал Лилс ее новый друг. Попасть в Азкабан — почти то же, что быть похороненным заживо, с горечью объяснял Аб. В Азкабане сидел его отец. У Лу с папой тоже могут быть проблемы из-за того, что она рассказала колдомедику..? К ее величайшей радости, они оказываются дома еще до пятичасового чая. Папа ее не ругает. Только обстоятельно рассказывает о вреде излишней фантазии. Говорит, что понимает ее желание привлечь внимание и обещает, что у них все-все наладится. Но день был сложным, как и предыдущий, а потому папа долго не сидит, его клонит в сон. В понедельник Лу снова замечает возле мусорника пустые бутылки. Ей казалось, папа зарекся пить…***
Восковый карандаш оставляет на бумаге яркие и не всегда ровные линии, а масло на холсте — глубокие, насыщенные росчерки. С рисованием даже проще, чем с готовкой: чтобы орудовать скалкой и ножом так же ловко, как Туни или Ари, Лу, наверное, нужно не только понаблюдать еще много раз, но и изрядно потренироваться, тогда как кисточку она, все же, и раньше в руках держала. Новые знания, подсмотренные у других девчонок, однако, полезны и интересны. Птицы на акварельных пейзажах, столь похожих на те, что любит Лилс, оживают, когда их рисуют волшебными красками. Строгая, четко-гравюрная техника, которой прилежно учится Трикси, отлично смотрится на миниатюрах. Алисе, как и Трикси, пытаются привить все навыки, присущие ведьме из высших кругов общества — просто она слишком непоседлива, и всегда останавливается на набросках… Ари тоже рисует только карандашом, но… это единственное занятие, которое достаточно сильно объединяет всех пятерых, а потому Лу, растворившаяся в карнавале чужих интересов, от него как-то совсем не устает. У нее самой детализировнанные наброски постепенно сменяются едва заметными контурами, а безликий серый — яркими мазками. За окном облетают листья, засыпая оставшийся без хозяйской руки сад, и Лу раскрашивает слякотные вечера самостоятельно. Она снова учится улыбаться. И петь. Даже немного управляться по дому. И к чтению возвращается — мама говорила, когда Лу будет одиннадцать, она будет учиться в лучшей в мире школе волшебства. Каждая маленькая ведьмочка ждет этого с нетерпением и готовится. Иногда Лу кажется, что заклинания на букву «о» на вкус, как любимое безе. Когда она находит их глазами в сборнике домашних чар, Лу хочется смеяться. Иллюстрации любимой книги сказок оживают, если добавить тут и там пару деталей чернилом и сказать заветное слово с запахом клубники. Вот только папа испугается, если самой придумать заклинание или дернуть за мерцающие в боковом зрении нити волшебства. Он будет путанно отговаривать — ведь мама Лу тоже такое очень любила. До того, как… Так что Лу молчит, когда хочет попробовать что-то эдакое: в том, что Лу теперь уделяют куда меньше внимания, она находит и плюсы. Так что, пожалуйста, сохраните и Вы её секрет.