Часть 3 - Тем временем на фабрике...
9 ноября 2022 г. в 00:37
Скрежет металла, звуки мотора, запах расплавленного железа и машинного масла — привычное упоение для другого лорда. Однако, как может кто-то, кто видит отдушину в шестерёнках и гайках, не любить характерное им?
Вся любовь к окружению перевоплощалась словно в вырванное сердце, которое последние минуты пульсирует в руках, сжимаемое кистью, отчего ткани окружностями бы вылезали сквозь пальцы, оставляя кровавый след на руке — именно так и выглядела любовь Гейзенберга к механике. Да, люди считали его ближе к серийным убийцам, но он гордо носил послевоенную медаль, совсем не расколотую на части.
Сладковатый привкус железа ощущался на языке, но доделать новый мотор с лезвиями вместо лопастей очень хотелось. Это делалось для ещё одного свежего трупа в морозильной камере. Наверное, обычный прохожий подумает, что Карл сошёл с ума или маньяк, но... а, впрочем, так оно и было.
Хотя, в начале 20 века про это мало думали, если быть точнее, то не думали вовсе. К сожалению, его родители тоже мертвы — прямо на этой фабрике. Ни для кого не секрет, но детская и подростковая психика очень хрупка и пластична, реагирующая на любое слово или жест. Всё формируется, казалось, само по себе, но, на самом деле, глубоко уходит корнями в близкое окружение.
Чего родители ожидали, будучи холодными к старшему сыну, навешивая на его детский хребет огромный груз ответственности, всучивая учебники и тетрадки, тыча пальцем в соблюдение правил этикета и будущего, которое ему уже придумали. Всегда было очевидно, что следующим хозяином поместья станет именно Карл. Только вот незадача — не дав эмоциям и чувствам даже капли воды и света, те не смогли прорасти, так и оставив внутри мальчика зияющую дыру, которая лишь росла с каждым годом, заставив того послать все правила морали и этикета во славу собственного нежелания и эгоизма. Родители учили, что мальчики не плачут, поэтому Гейзенберг заставил плакать других, чтобы посмотреть, способно ли живое существо на симбиоз с машиной. Спустя столько лет он его нашёл, жаль, пришлось почистить дворы от здешних животных и нескольких детей, информация о которых упорно игнорировалась хозяевами поместья, дабы не испортить репутацию: убежали в хвойный лес рядом и пропали, заболели чахоткой и померли, переработали, не уследили родители — чёрт их знает, этих крепостных.
Однако, видя во что превратился их сын — безграмотные родители разочаровались — почему же он больше не проявляет эмоции и не способен на эмпатию? Быть может, игры с металлом и железом хороши, но это им не нравилось, ведь все уроки он прогуливал, за стилем одежды уже и вовсе не следил.
Но тут наступили события интереснее: 1914 год, ему исполняется 20 лет, а после весны начинается Первая мировая война. Находясь в Германии и видя во вспыхнувшей потребности в науке к любимой механике, он с радостью вызвался сражаться за родину, скрывая патриотизмом желание увидеть, как заблестит его ремесло. И оно блестело: искрилось, словно металл тёрся о железяку, словно фейерверки в тёмном непроглядном небе, оставляя за собой едкий дым. От его изобретений падали замертво люди, немецкие солдаты ощущали невиданную мощь в своих руках, а обычные жители трепетали от страха.
Смерть становилась конструктором для собственного упования и чувства жизни, взрываясь в Первой мировой пыхтением железяк, а сам Гейзенберг заинтересовался и биологией, чтобы его подчинённые могли опробовать на себе больше идей. Конечно, во время войны дело обстояло с крысами по большей степени, но во Вторую мировую он разгулялся особенно: скрываясь под нацистскими знамёнами, он экспериментировал на людях, отмечая, что это было намного интереснее. Он участвовал как в экспериментах в роли учёного, так и в боях на передовой, не боясь опасности, но просчитывая всё, что только мог, за что в обеих войнах получил медали и говорящие за него погоны. К сожалению главнокомандующих, Карла они не трогали так сильно, чтобы носить всё, но одну медаль он оставил. Она не была выделяющейся, не кричала о заслугах, но верно служила его самолюбию, показывая прорезью: «Ты справился, ты силён».
Прошла война, началась охота на бывших нацистов, а Карл стал хозяином своего поместья. Скрывался он хорошо: руководил процессами деревни, даже успешно «прятал» деревню от испанки, лучше других разбираясь в биологии на тот век. Деревня и до этого была закрыта, а теперь, когда высоченный металлический забор был достроен самим Гейзенбергом, она и вовсе была вне досягаемости заражённых. Тех, кто начинал болеть, он выпроваживал за ограждение, пользуясь ветеранскими выплатами.
Жаль, что его железки и гениальный ум не смогли противостоять напавшей на поместье Миранде, использовавшей всех людей в своих экспериментах из-за умершей дочери. Матерь с самого начала не понравилась Карлу: истеричная, но при этом тихая, явно затевающая что-то не то, словно от неё физически шёл запах гнили. Попав в лапы и став одним из экспериментов, он не ощутил вины за прошлые деяния, как нацист, не ощутил грусти или боли за прошлых людей, но ощутил гнев и ярость, нарастающую, словно ненависть внутри себя, облипшую сердце мерзким чёрным слоем. Она бурлила внутри, пробуждала ещё больше агрессии и ненависти к Миранде, а сам мужчина внутри вскипал ещё сильнее на обращение к нему, как к сыну.
Как только он стал сильнее, то видел людей насквозь, начиная вынужденное нахождение в этой семейке и прекрасно понимая, что с самого начала был обыкновенным пушечным мясом, которое эта истеричка скормит псам, если из него не выйдет ничего полезного. Оттого злился ещё сильнее: он не может изменить своё тело, он бессилен против неё. Всё, что оставалось, так это принимать судьбу, коль не хочешь закончить жизнь.
Агрессия билась внутри, постепенно принимая новые правила игры, но всё равно выплёскивалась наружу, особенно на Альсину Димитреску — самую непонятную ему из всех лордов. Наивная, идущая гуськом за Мирандой, считающая себя лучшей из-за признания «матерью» и получившей во владение огромный замок. Гейзенберг и Димитреску были двумя полюсами, которые не могли притянуться друг к другу. Карл видел всю правду с самого начала, не чувствовал ничего и не видел никого, кто захотел бы подумать о его чувствах. А Альсина... видимо, всю свою жизнь существовала в этой притворной лжи из богатства, не понимая, что эта золотая корона с каждым днём уменьшается в размере, начиная давить на черепную коробку и сжимать так, что однажды кости хрустнут, пойдут трещинами, а затем лопнут, вонзившись в мягкий склизкий мозг. Кстати, таким он был раньше у лежащего в морозной камере трупа, пока тот не затвердел от низких температур.
Шестерёнка от напора всё же выскочила из рук Карла, укатившись по полу в угол:
— Да ёб твою мать, сука! — прорычал со злости мужчина, ударив кулаком по столу, а железка приземлилась рядом волей мысли. Нужно продолжать, иначе кто, если не Гейзенберг, закончит эту глупую игру в семью?