Под дождём из пепла

      Когда учительница спросила твою чудаковатую соседку по парте, чего она боится, ты совершенно не ожидала услышать такой ответ. Конечно, Алиса всегда была со странностями — имя в честь главной героини сказки Кэролла ей более чем подходило. В её голове наверняка теснились самые дерзкие, самые неожиданные и странные мысли. Мысли, на которые не осмелился бы никто, кроме неё. Запретные то были мысли, неприятные. Школьники не думают о том, о чём мечтала Алиса. Школьники думают о пицце с подгоревшей колбасой, о пятёрке по физике и о хорошем ВУЗе. А она — всё о звёздах. Или о философии. Или о смысле жизни. Словом, о чём угодно, и вроде бы даже ни о чём.       Но такую чушь, откровенную глупость, не сказала бы даже она. — Вулканов, — и её курчавые косички вздрагивают. — Я боюсь вулканов.       По классу волной катится смешок. Учительница криво и несколько снисходительно улыбается. Ты осторожно смотришь на соседку по парте и наклоняешь голову. В пальцах привычно колет. Тебе кажется, что сейчас спросишь, и узнаешь что-то непоправимое. Что-то, что перевернёт тебя с ног на голову, заставит оторваться от увлекательной книги, от белоснежных облаков за квадратным школьным окном и от пачки чипсов, удобно лежащей в портфеле. Ты не в силах пошевелиться, лишь беспомощно поднимаешь брови.        Алиса понимает. Она всегда понимает тебя с первого раза. — Почему? — спрашивает она вместо тебя. — Вулкан может начать извергаться в любой момент! Ты вспомни Помпеи! Любой город может накрыть пеплом, стоит только подождать. Как по мне, это действительно страшно! — Но ведь в нашем городе нет вулканов, — беспомощно шепчешь ты. — К тому же, Помпеи погибли так давно! Почему это должно меня волновать?       Вы живёте в небольшом городке в Ленинградской области. Нет тут ни гор, ни вулканов — лишь сосны, ели да болотца. Можно было бояться страшных холодов или Финского залива. Что колючий осенний ветер вырвет из рук зонтик. Но не извержения вулкана, нет! Помпеи так далеко, в нескольких тысячах километров от грустной серой России. Вулканы — на Камчатке или в Исландии. Они стоят тёмной чёткой линией и… Спят. Спят непробудно, крепко. И не проснуться им никогда. А если и проснётся вулкан — он извергнет лаву и пепел где-то далеко-далеко от вас. Вы услышите о них в новостях, посмотрите на цунами, сквозь выгнутые экраны телевизоров. И пойдете дальше, навстречу всепоглощающему серому быту. Вам не будет страшно и неспокойно. Самые чуткие, может, посочувствуют пострадавшим, и в глазах их мелькнëт слеза — а потом исчезнет навсегда. Но даже им, даже тем, у кого кожа тоньше и душа чувствительнее — им не будет страшно.       А Алисе страшно. И по её взгляду, полному неподдельной грусти и глубины, ты понимаешь: она не врёт. Она что-то видит, в этих далёких горах, в полузабытых Помпеях. — Ты когда-нибудь видела фотографии помпеян, погребённых под пеплом? Их лица, — шепчет она, и её дыхание обжигает мочку твоего уха. — Их поза, всё это говорит об ужасе. Ужасе, что застыл в их глазах и сердцах. О, этот ужас смерти! Когда ты видишь, как она наступает тебе на пятки, накрывает с головой. О чем думали они, стоя под дождём из пепла? А о чём буду думать я?       Ты вздрагиваешь. Когда-то давно, углубляясь в чтение энциклопедии, ты видела его. Лицо. Кривые зубы, полуоткрытый рот, руки, искривлённые судорогой. Каменное тело кажется таким гибким и нездорово изломанным. Пустые глазницы изогнулись в две тёмные дуги. Казалось, взглянешь — и ты пропала. В этих глазах — ужас смерти. Пепла, стремительно, опускающегося на твою макушку. В тот раз ты на него не посмотрела. Бросила неосторожный взгляд и перевернула страницу, прижав её ладонью. Была ли эта скука? Или же, это был страх? Такой родной и знакомый каждому, с самой материнской утробы, страх смерти. — Но ведь… Некоторые помпеяне успели уехать? — беспомощно бросаешь ты, и твои слова тают в пустоте, сходной с той, что было в глазницах того беспомощно застывшего во времени человека. — А ты можешь просто не бывать там, где есть вулканы. — Ты не понимаешь, — Алиса вздохнула, посмотрев куда-то из-под ресниц. — Он может появиться там, где ты его не ждёшь. Он настигнет тебя, где бы ты ни была…       Её ясные глаза смотрят не на тебя — будто бы насквозь. Ты отмахиваешься и снова смотришь на небо. Облако, лениво проплывающее мимо школы, похоже на нежную лань. Алиса с головой погружается в течение классного часа, но ты уверена — она заметила. Она видит, как ты всеми силами хочешь сфокусировать внимание на облаках, и как оно распадается на куски, подобно хлопьям вулканического пепла. Как тебя уводит куда-то в глубину древних городов, вулканов и… Смерти. Такой близкой и холодной… Ночью ты почти не спишь. Лишь закрывая глаза, ты видишь Помпеи. Картина, краем глаза замеченная в бесконечной ленте соцсетей, оживает, становится трёхмерной и глубокой. Вулкан, прямо как на картинке в учебнике географии, кашляет пеплом и лавой. Он лишь набирает силы, лишь готовится к нападению на беззащитный, повреждëнный землетрясением город. Аристократы и рабы стоят плечом к плечу, закрывая головы руками. Им уже без разницы, с кем и как оказаться, главное — выжить. Матери закрывают собой плачущих детей, в надежде хоть ненадолго оттянуть момент их смерти. Кто-то в панике убегает, тщетно ища надежду на спасение, хотя неясно, где она. Насколько далеко надо убежать, чтобы не попасть под вулканический горящий пепел? Но вот, все — и бегущие, и отчаявшиеся, застывают в тревожном ожидании. Наверняка, они мечтают проснуться от долгого сна в своих покоях, увидеть бесконечное сияние Солнца, улыбнуться нежному итальянскому ветерку. Но небо бурое, и могучий Везувий вот-вот уничтожит всё, что было им дорого. Уничтожит столько хрупких, маленьких человеческих жизней…       Ты просыпаешься одним рывком.       Монотонно тикают увесистые настенные часы, в окно глядит полная луна. В твоих ногах, свернувшись в меховой клубок, спит кошка Ириска. Сладко жмурясь, она мурлычет, и хвост её слегка подрагивает. Ты кладёшь голову рядом, почти утыкаясь носом в карамельную шерсть. Луна оставляет серебристую дорожку на смятом одеяле, а ты… Плачешь. От облегчения, и от страха. Страха перед древним вулканом, уничтожившим некогда множество людей. Такого глупого страха. — Я поняла, — говоришь ты, заглядывая в зелёные глаза подруги на следующий день.       Она молча кивает. Она знает, что ты имеешь в виду. Читает во взгляде, в мелкой дрожи пальцев. Вы отворачиваетесь друг от друга, в надежде, что страх исчезнет, если вы не будете говорить о нём, произносить вслух, вспоминать.       Но ничего не происходит.       И с того дня вулканы плотно входят в твою жизнь. Ужасающие рисунки появляются на полях тетрадей один за другим, белоснежные кучевые облака становятся похожими на пепел. В темноте подворотни, в парке, в собственной квартире ты будто бы встречаешься взглядом с помпеянами — застывшими, обезображенными смертью и временем. Спать становится невозможно. Во снах пепел накрывает уже не безликих жителей маленького городка. В испуганных лицах ты начинаешь видеть друзей и знакомых, учителей, одноклассников, соседей… Все их взгляды обращены на Везувий. Их губы дрожат. Все они чего-то ждут. И ужас приближающейся смерти опоясывает тебя тугим кольцом. Ты понимаешь Алису. Алису, что тоже рисует на полях извержение, что вздрагивает, смотря на горизонт. Теперь в вашем общении нет прежней лёгкости и веселья. Вы обе знаете.       Знаете, что такое страх. Что значит неизбежность, и что от неё не скрыться ни вам, ни кому-то ещё. Аристократ или раб — не важно. Вулкан настигнет каждого из вас. Накроет пеплом и погребет навсегда.       В этот день ты просыпаешься с ощущением, что что-то обязательно произойдёт. Что-то непременно должно произойти, иначе быть не может. Выйдя на улицу, ты не можешь не заметить, что это «что-то» уже случается. Облака становятся темно-серыми, постепенно сгущаясь. В воздухе витают странные запахи, а земля легко трясется. Поднимаешь голову — и застываешь, так и не опустив подбородок. Над городом, над его невинными серыми крышами, над испуганными головами людей, возвышается Вулкан. Совсем такой, каким его рисовали вы с Алиской, сжимая карандаш в руке сильнее, чтобы унять неровную дрожь. Кашляя пеплом, он готовился к извержению…       Еще никто ничего и не понял — люди смотрят с ужасом, недоверием и злобой. Злобой, присущей испуганным, загнанным в угол жертвам хищника. До твоих ушей доносятся звуки плача, криков, нецензурной брани. Сигналят автомобили — они выстроились в длинную, бесконечную пробку. Каждый водитель, собрав в охапку всё самое дорогое, всем своим существом мечтает уехать, сбежать. Он зол на тех, кто поступает также. Он желает им смерти. Ненавидит. Ненавидит — лишь от страха, от бессилия, с которым рано или поздно столкнётся каждый из людей. Когда ты силён, ты любишь всех. Ты готов подвозить случайных попутчиков, переводить через дорогу деловитых старушек и снимать напуганных котят с дерева. Но отнимет кто у тебя иллюзию собственного всесилия — и всё падёт, развалится, точно карточный домик. Когда человеку страшно, у него остаётся только он сам.       Какая-то женщина убегает, держа на руках ребёнка. Сама она — в сорочке, в наскоро надетых на босу ногу кроссовках. Наверное, её ступни стёрты в кровь, но она бежит, торопится. В голове у неё, видимо, лишь одна мысль. Её маяк, её смысл. Спасти. Спасти свою кровь, своего самого дорогого человека. Ей некого ненавидеть. Она не способна на ненависть, она слишком занята любовью. Ведь это глупое правило о любви и всесилии, оно работает и в обратную сторону! Если тебе есть, кого любить, по-настоящему любить — ты воистину всесилен.       В своих сумбурных, неподходящих этому странному положению размышлениях, ты сначала и не понимаешь, что кто-то настойчиво дёргает тебя за плечо.       Как издалека, прерывистым эхом, доносится до тебя взволнованное: — Ты как? Ты в порядке? — кажется, отходишь. Алиса. — Всё нормально, — неуверенно отвечаешь ты. — Насколько это вообще может быть нормально в этой ситуации.       Киваешь на Везувий. Кажется, лава всё сильнее подбирается к его жерлу, он закипает, точно чайник, забытый кем-то на газовой плите. — Он появился, — Алиса берёт тебя за руку, переплетая пальцы. — Мы же знали, что он появится. Знали, а всё равно не ожидали. Странно, правда?       Удивлённо наклоняешь голову, косишься на подругу. Она улыбается. И если и мелькают в её глазах искорки ужаса — они мимолётны. Она снова что-то ощущает. Нечто совсем другое, странное, далёкое от «нормального» восприятия. Но такое… родное. — Почему ты улыбаешься? Тебе разве не страшно?        А смысл бояться? — она смеётся. — Это ведь уже случится. Знаешь, Вик, когда я сегодня проснулась и увидела его — я поняла, что мне больше не страшно. Вот он, вулкан, прямо перед нашими глазами. И он вот-вот взорвётся — но ничего уже не изменить, так?       Неопределённо киваешь. До тебя начинает доходить смысл её слов. — Страшно лишь находиться в ожидании, — продолжает она. — А теперь, остаётся лишь принять свою судьбу. — Ты права, — сильнее сжимаешь руку подруги. — Что бы ни случилось дальше, то, чего мы боялись, уже произошло — а значит, нам больше нечего бояться. Не будет болезненного ожидания и тревоги, не будет бессонных ночей, — осекаешься. — Но ведь… Ничего не будет, Алис! — Это ещё неизвестно, — она прижимает твою руку к груди, и ты слышишь, как бешено колотится сердце подруги. — Знаешь, ведь мы с тобой придумали этот вулкан. Мы его боялись, и лишь потому он здесь. А если так, если мы сами хозяева нашего страха — значит, мы можем им управлять?       Ты поднимаешь глаза на подругу. И её уверенный взгляд, её спокойная улыбка и длинные ресницы будто бы убаюкивают тебя. Твоё сознание растворяется во всех звуках улицы, в беспорядочно сигналящих автомобилях, в пучине матерных выражений и слёз. Вы стоите почти у подножия вулкана. Вдвоём — против бушующей стихии, обозлившейся на двух маленьких, напуганных девочек. Но вам не вынести той боли и страха, что испытывали помпеяне в последние минуты своего существования, вам не выстоять против ужаса самой Смерти. Поэтому, ничего не остаётся, кроме как улыбаться. Улыбаться, запрокинув голову и слегка прищурив глаза.       Наверное, и в Помпеях были люди, что спокойно спали, зная, что завтра не проснутся.       Вулкан наконец-то извергается. Красными реками лава течёт по его склонам, приближаясь к подножию, окатывая город безобразной волной. Из огненного жерла вылетают камни, дым и пепел. Горящим серым облаком он накрывает ваш маленький напуганный городок будто бы куполом и — опускается, сокращая расстояние между людьми и смертью. Вы ждёте.       Интересно, когда взрывался Везувий, в последние моменты жизни тоже было так… спокойно? Стоя под дождём из пепла, люди, умеющие любить, не боящиеся собственного страха, они тоже улыбались лаве, подтекающей к городу?       Последний миг — самый важный. Сжимая руку Алисы, ты улыбаешься ему, точно старому другу, ожидая, как облако горящего пепла поглотит вас целиком. Но — этого не происходит. Первый лепесток пепла, лишь коснувшись крыши самого высокого дома в вашем городке, обращается снежинкой. Вулкан рассыпается на глазах, будто бы его и не было никогда. Люди, некогда кричащие, рыдающие, молящиеся — все они смеются, точно малые дети. Хлопья первого снега медленно покрывают ваш бедный, напуганный городок, засыпают мусор, покрывают собой всю разруху и грязь, весь беспорядок, сотворённый Везувием, что обратился в снег и лёд на глазах у нескольких тысяч людей. Ещё мгновение — и ты ощущаешь снежинки на своих ресницах, на дрожащих от волнения руках и на лёгкой осенней куртке. Белоснежные блёстки алмазной пылью остаются в волосах, закручиваются в витиеватых вихрях. Ты стоишь, широко раскрыв рот от удивления, и даже не знаешь — совершенно не знаешь, что сказать. С губ срывается лишь лёгкое: — Почему? — Почему это произошло? — Алиса, эта чудачка, ставшая вдруг удивительно родной, как всегда понимает тебя с полуслова. — Я не знаю! Возможно, его придумал твой страх. — Это как? — ловишь рукой снежинку. Она, распластавшись на горячей коже ладони морской звездой, стремительно тает. — Как я могла… — Я же говорю, это только догадки, — тянет подруга, делая шаг в сторону приходящего в себя, будто бы просыпающегося от кошмарного сна, перекрёстка. — Но как только ты перестала бояться, он исчез. Не значит ли это, что дело было в тебе? — Может, и значит, — киваешь, не в силах сопротивляться. — Но как же хорошо, что всё закончилось! — Да уж! — Алиса обнимает тебя и увлекает за собой в первый сугроб, выросший за считанные секунды.       Одежда промокает до нитки, а волосы теперь напоминают сосульки. Но вы не спешите вставать, вы лежите в снегу в позе рождественских ангелов и смотрите вверх. И кажется, будто бы это вовсе не хлопья снега опускаются вниз, а всё небо — белое-белое — постепенно накрывает ваш город. Отходя от ужаса и боли, весь мир погружается в белоснежное спокойствие.