Роковая ошибка

Кира был весьма умным человеком. Он продумывал свои ходы до малейшей детали, исключая неточность и нелогичность, он успешно вёл интеллектуальную борьбу с детективом L, проявляя остроумие и находчивость. Люди не могли предположить, кто из них выиграет, кто-то даже делал ставки, желая подогреть интерес публики. Заголовки газет кричали о новых деяниях Киры, о нём говорили по телевизору, называли «изворотистым типом», который «даже L, не сомневаюсь, обыграть сможет». Возможно, они были в чём-то правы: Кира всегда старался придерживаться изначального плана, ни на минуту не сомневаясь в правильности своих поступков; он мог предвидеть то, как поведёт себя полиция, его семья, как в дальнейшем развернутся события. Однако самая его большая ошибка была в том, что Кира не предвидел то, что когда-нибудь сможет так сильно в кого-то влюбиться.

***

Началось всё самым необычным образом. Я долгие разглагольствования терпеть не могу, потому выложу всё, как есть, сразу: дело было в середине июля, погода обещала быть знойной и хорошей, мой отец с головой ушёл в работу (он, как вы знаете, состоял в отделе расследования дела Киры), возвращаясь домой поздно, изредка ужиная и запираясь в своём кабинете. Мою мать, как и младшую сестрёнку, это очень тревожило (я, как вам известно, был только рад этому), они всячески пытались отговорить его от опасной работы, но тот на уступки идти не собирался, утверждая, что он обязан поймать этого негодяя, чего бы это ни стоило (знал бы ты, папа, что этот негодяй перед тобой). В какой-то момент моя мать сдалась, а за ней и Саю, и вскоре тема расследования дела Киры стала для нашей семьи привычной. В один из семейных ужинов мой отец как раз эту тему поднял. Говорил он долго, по большей части без толку и повторяясь, но суть его слов была такова: он хотел, чтобы семья ненадолго забыла о том, кем он работает, и как следует отдохнула где-нибудь за городом, проведя там летние каникулы. Саю была в восторге, мама в недоумении, я — категорически против. Та позиция, которую я занимал сейчас, отыгрывая роль старательного ученика, была мне наиболее выгодна, дабы записывать имена преступников в тетрадь смерти, отводя на это довольно много, по правде сказать, времени. К тому же тратить свои летние каникулы на сомнительный отдых в какой-то глуши я не имел желания: наверняка там туго со средствами массовой информации. Моих возражений на удивление никто не принял. До сих пор испытываю негодование, думая об этом. Я отчаянно пытался убедить их, что мне нужно готовиться к экзаменам, что в этом их глупом отдыхе не было никакой необходимости, но они будто пропускали мои слова мимо ушей. Мать лишь сказала: «Ты ещё успеешь подготовиться, Лайт, ты же у нас всё-таки умный парень, лучший ученик Японии! Мы с папой за тебя очень волнуемся, тебе, как и любому другому человеку, нужен отдых!» — и после этого никакие мои убеждения уже не действовали. Если кратко, всё в конце концов свелось к тому, что я вынужден был с ними поехать. Так просто. И так глупо. Понедельник, 21 июля. Это отвратительная, заросшая, нелюдимая дыра. По-другому это место никак назвать не могу. Мы приехали туда к шести часам утра, я едва держал глаза открытыми, Саю что-то увлечённо говорила мне, ничуть не вымотавшись, мама всматривалась в названия улиц. Я безучастно кивал словам сестрёнки, поглаживая её волосы и надеясь на то, что вскоре она умолкнет: голова гудела после долгой дороги (нет, вы не надумайте себе лишнего, я не писатель; то, что первые буквы последних слов повторились несколько раз, вышло случайно). Заселились мы в более-менее лицеприятном месте (хотя мне, честно говоря, там не нравилось) — двухкомнатном домике, со всех сторон окруженном точно такими же. Ни телевизора, ни компьютера в нём, как я и предполагал, не оказалось: в такой глуши иметь подобное — настоящая роскошь. На какое-то время я озадачился этим, подумывал даже как-нибудь незаметно сбежать в город (что было, безусловно, наиглупейшей моей идеей), однако решил повременить с такими безрассудными поступками. В конце концов, на крайний случай можно было раздобыть газету, в которой наверняка уж напишут хотя бы об одном крупном преступнике. Мама, Саю и я зашли в местное придорожное кафе, чтобы позавтракать. Какова же была моя радость, когда я услышал приглушённую речь телеведущих, раздающуюся откуда-то сверху! В этом едва разборчивом гуле было моё спасение: как раз показывался выпуск утренних новостей. Мы сели около окна, Саю заявила, что ей хочется чего-нибудь «сладкого и сильно прожаренного», мать подметила, что от такой еды толстеют, я старательно вслушивался в болтовню по телевизору. К нам подошла молоденькая официантка, зачем-то громко шлёпнув своей ладонью по столу. «Чего изволите?» — мой взгляд задержался только на её ровных передних зубах, которые та обнажила в улыбке. Записав наш заказ (мне почему-то показалось, что она не записывала, а просто деловито черкала в блокноте), работница, шумно топая, направилась к кухне и скрылась в дверном проёме. Я бы через день-два непременно забыл её облик, если бы не следующий инцидент. — Боже, ну и скука, — вскоре показавшись, выдала она, взглянув на экран телевизора, — надо включить что-нибудь повеселее. — прежде чем я успел как-либо отреагировать, девчонка схватила пульт с барной стойки и принялась нажимать на все кнопки подряд. — Оставь! — крикнула на неё другая работница, протирающая тарелки. — Я же слушаю! — и я не мог с ней не согласиться. — А ты отбери, чтобы я оставила! — вызывающе слетело с её уст, и именно тогда я обратил внимание на её внешний вид, решив, что обязательно запомню его, дабы обходить за километр эту несносную персону. Я бы дал ей не больше шестнадцати лет: усмешка и поведение детские, телодвижения и походка какие-то странноватые, неясные, то слишком резкие и диковатые, то слишком громкие (вспомнить даже то, как она звонко ударяла пятками об пол при шаге), глаза искрятся и блестят, отражая озорство и некое хулиганство, а кончик языка показательно высовывается, когда она отбегает подальше от рассерженной работницы и убирает пульт от телевизора за спину. Это то, что врезалось мне в память сильнее всего, хотя любой другой бы на моём месте не стал выделять такие длинные описания обыкновенной официантке, ограничившись банальным «блондинка с зелёными глазами». На всё кафе гремит какая-то странная, энергичная мелодия, которая, впрочем, была точно такой же, как и личность, представленная выше. Она несколько раз кружится на месте, переставляя свои ноги так, что мне показалось, что она вот-вот свалится (но того не случилось); размахивая руками и смеясь. — Рикки, прекрати это немедленно! Ты же не ребёнок детсадовский! — так вот, как её зовут. Необычное имя для Японии. — Я-то не ребёнок, а канал всё равно не переключу! — кричит она с безопасного расстояния. — Хватит уже серую муть смотреть! Каждый день одно и то же! Смертоубийства, да ограбления, да опять смертоубийства! Надоело мне это! — А тебя никто не спрашивал! — к этому моменту за их перепалкой наблюдали все посетители. Эта возмущённая женщина (я бы назвал её тёткой, но, боюсь, это будет звучать на манер взбалмошной Рикки) выбежала из-за барной стойки и попыталась схватить прыткую девчонку, что ловко увернулась от её рук. Итогом этого мракобесия стала целая стопка побитых тарелок и опрокинутый стул. — Я вычту это из твоей зарплаты! — втайне я торжествовал, радуясь тому, что назойливая, раздражающая собой официантка получила по заслугам, но торжество это долго не продлилось. — У меня её и так нет, — тихо проворчала Рикки, поспешившая подняться с пола и потереть ушибленную поясницу. Шлёпнулась она знатно, так, что ближайшую неделю там, наверное, будет красоваться огромный синяк. Какое же мне до этого было дело? — спросите вы. А я вам отвечу, что в то время, когда несносная Рикки пожелала переключить канал, как раз называли имя и показывали лицо очередного преступника, которого бы я, один из подозреваемых по делу Киры, мог бы незаметно прикончить, чтобы создать себе алиби. Но судьба в лице капризной девчонки решила, что мне «хватит уже серую муть смотреть». Что ж, хорошо. Не первый преступник и не последний. Ещё успеется. Рикки показалась снова с пластмассовым подносом в руках, готовясь принести наш заказ. Но, нет, всё же не может быть так просто и очевидно, куда же без очередной шалости и баловства? Мой взгляд застыл на ней, когда она осторожно проводила указательным пальцем по взбитым сливкам на молочном коктейле Саю, поднесла его к губам, после чего замерла, как какой-нибудь пойманный в банке грабитель, заметив, что я смотрю на неё и выпучив глаза. Но лакомство было уже слизано, следовательно, Рикки ничего другого не оставалось, кроме как приставить тот же палец к устам, призывая меня к молчанию. Я мысленно усмехнулся: на что эта девчонка надеется? — Ваш заказ, — подойдя к нашему столу, беспечно проговорила она, будто не участвовала в том немом заговоре со мной несколько секунд назад. — Спасибо, — укоризненно произнесла Сатико, моя мать, так же, как и я, прекрасно запомнив громкую сценку с битьём посуды. Честное слово, я хотел было нарушить наш «заговор», нарочно, громко сказать о том, что эта несносная девчонка беспардонно окунула палец в коктейль моей сестры, однако… — Приятного аппетита, — она выразительно посмотрела мне в глаза, виновато и глупо улыбнулась, едва прикусывая нижнюю губу, словно извиняясь за свою бестактность. По окончанию фразы её подростковый голос дрогнул, дрогнули и уголки губ, и вся девушка будто бы стала истинным воплощением неловкости (я даже заметил, как нервно елозила её ступня в лакированной голубой туфельке по полу), вновь показывая ровные зубы, увиденные мной в первый раз. Она волновалась так, словно её мелкая очередная шалость была каким-то беззаконием, а я — бесчеловечным её судьёй. Так уж и быть, прощается. Я кивнул вместе со своей семьёй, но только нам двоим было ясно, что мой кивок означает. Рикки заулыбалась, наверное, самой счастливой улыбкой и ускакала обратно на кухню, высоко поднимая ноги. Если такое ещё раз повторится, клянусь, Рикки, я тебя прибью. Саю, ничего не подозревая, пробует на вкус молочный коктейль и радостно хлопает в ладоши. И слава Богу. Вторник, 22 июля. Остаток предыдущего дня у меня описывать нет ни малейшего желания. Я же не какой-то писатель, который от нечего делать решил писать автобиографический рассказ. Нет, никак нет, изначальная версия моего дневника была написана максимально сжато, без таких подробностей вроде прямых, ровных зубов Рикки; и писал я её исключительно с целью запомнить имена преступников, в какое время о них говорили по новостям, места, в которых можно бы было незаметно приступить к деяниям Киры. Как вы поняли, в общем всё было по делу и без долгих разглагольствований. Но к превеликому моему удивлению я всё же отыскал короткие записи, где я ругал поведение Рикки, громкий топот её ног, мешающий мне сосредоточиться на новостях, её нескончаемые нелепые выходки. В этих записях числились: «Такаги Ичиро, 11:05, покушение на… Прекрати стучать пятками»; «Как его зовут? Я всё из-за тебя прослушал»; «Сугияма Таро, 10:44, нет, я не знаю, куда подевалась твоя туфля». Последняя, кстати, имела весьма интересную историю, случившуюся как раз сегодняшним днём. Это был обычный семейный завтрак, думаю, описывать здесь нечего. Словно гром среди ясного неба, явилась Рикки и прозвучал её взволнованный, донельзя простой вопрос, обращённый ко всем присутствующим: — Кто-нибудь видел мою туфлю? Я перевёл взгляд на её левую босую ногу, так ярко выделяющуюся по сравнению с правой, обутой в ту же голубую туфлю и белый носок. — Ну и как ты это потерять умудрилась? — ворчливо поинтересовалась, как я позже выяснил, хозяйка этого помещения (та, что гналась за этой девчонкой вчера). — Я не знаю! Всё произошло так быстро, что я даже опомниться не успела… — Рикки, ну не при клиентах же такое говорить! — женщина стыдливо спрятала лоб за ладонью. — Но не при клиентах же в одной туфле расхаживать! — парирует Рикки, между прочим, даже не говоря вызывающим и колким тоном. Скорее обеспокоенным и встревоженным. — Вот ведь не угомонится, — насупившись, внезапно подметила (конечно, шёпотом) моя мать, усердно делая вид, что не замечает этого, — что вчера, что сегодня. Я вот в своей молодости ни за что себе такого позволить не могла! — А по-моему, она ничего такого не сделала, — вступилась за девушку Саю, оторвавшись от поджаренного бекона, — я бы на её месте тоже вышла и прямо спросила, если бы у меня что-нибудь пропало! Я занимал нейтральную позицию. Конечно, Рикки всё ещё раздражала меня, однако в этот момент её можно было понять. Ходить босиком по грязному, пыльному полу я бы тоже не поимел никакого желания. Хотя мне до сих пор не понятно, как можно было потерять один ботинок. — Ну, так кто-нибудь её видел? — менее уверенно повторила она, приняв закрытую позу, по которой можно было понять, что ей становится очень неловко. Гнетущее молчание. — Ясно, пойду искать в одиночестве… — Где ты её в последний раз видела? — спросила хозяйка. — Я была на крыльце, мне в туфлю попал камушек, я её сняла, а тут ты меня позвала… И я так растерялась, что даже не надела её обратно… А сейчас её уже там нет! — как я и думал, Рикки её потеряла по собственной глупости и рассеянности. — Да уж. Стащили твою туфлю. — Ничего не стащили! Вот увидишь, я её найду! — храбро заявила девчонка и помчалась на улицу, громко хлопнув за собой дверью (не специально, так получилось), отчего табличка с надписью «открыто» взметнулась вверх. В помещении повисла тишина: сразу видно, кто шумел здесь больше всего. — Ну и манеры, — словно озвучила мои мысли мать, — в следующий раз будем завтракать в другом кафе. Я из интереса выглянул в окно. Рикки, подобно бушующему урагану, металась из стороны в сторону, заглядывая в каждый куст, каждый подозрительный клочок травы, который мог бы спрятать её потерянную вещь. Она пачкала свои колени землёй, нелепо ползая туда-сюда по траве, и зелень липла к подолу пастельно-голубого платья, расшитого какими-то узорами и кружевами, и её волосы путались друг в дружке. Я немедленно закрыл рот рукой, чтобы приглушить смешок, невольно слетевший с моих уст. Почему-то я даже не был удивлён. В какой-то момент она остановилась, чтобы перевести дух, и раздражённо сдула с блондинистой чёлки колючую травинку. Внезапно повернулась в мою сторону и недовольно нахмурилась, и в её взгляде я чётко мог прочесть фразу: «ты бы хоть помог». Нет, Рикки, помогать я тебе не собираюсь. Ты не вызываешь у меня ни капли сочувствия, только смешишь своим диковатым, странным поведением. Она скрестила руки на груди и вопросительно изогнула бровь, будто переспрашивая. Нет, говорю, помогать тебе не буду. Обиженно фыркнула и отмахнулась. О чём она вообще думала? Когда мы вышли из кафе, моему взору предстала ещё одна нелепая сцена. Рикки, завидев какую-то бродячую собаку, зажавшую между зубов потерянную туфельку, с криками кинулась на неё, даже не побоявшись того, что её могут укусить, и принялась за попытки открыть пасть животному. «Отдай», — строго звучал голос девчонки, — «отдай немедленно!» — собака, испуганно поджав хвост, не хотела поддаваться, поэтому Рикки начала тормошить её. — «Ну же, открой пасть, не будь скотиной». Как интересно, бездомного пса призывают не быть скотиной. Наконец та расслабила хватку, и Рикки ловко выхватила туфлю, после чего поспешила натянуть её вслед за белым носочком. По окончании своеобразного спектакля вновь обернулась, надеясь встретить меня. В её взгляде читалась усмешка, дерзость и озорство, словно это было сделано назло мне, но вот в улыбке… Она как-то совершенно не соответствовала той эмоции, которую хотела показать Рикки, вскоре и её глаза стали отражать нечто наподобие дружелюбия или приветливости (я не знаю, как понятнее описать это). Сатико недовольно посмотрела на неё и поспешно повела нас с Саю за собой. Среда, 23 июля. Я внезапно для себя осознал, что мне совершенно не нравятся чересчур эмоциональные люди. Их общество для меня равноценно какому-то сногсшибательному, непонятному смерчу, уносящему за собой последние жизненные силы и приносящему лишь истощение. Они слишком громкие, шумные, притягивающие чужое внимание, буйные. Я же это не люблю, мне больше нравятся спокойные, молчаливые люди (нет, не забившиеся в углу тихони), которые не скачут вокруг тебя день и ночь, рассказывая бестолковые истории и шутки. Кроме того, эмоциональные люди не могут оценивать ситуацию, что называется, «на холодный рассудок», они сначала делают, а потом думают, отчего и рождаются все их проблемы. Мне ли это не знать? Я был знаком с множеством таких людей (в основном с девушками), потому могу полагаться на собственный опыт. Рикки как раз попадала в категорию чересчур эмоциональных, бесконечным топотом своих ног вызывая у меня головную боль. Благо, в том кафе мы больше завтракать не планировали. Четверг, 24 июля. Пожалуй, места скучнее, чем это, не сыскать. Целыми днями я не знал, куда себя деть, без толку шлялся по однотипным забытым улицам и тропинкам вместе с Саю. Безусловно, я должен был предпринимать отчаянные попытки добыть хоть какую-то информацию о преступниках в этой глуши, однако не круглосуточно же мне этим заниматься, правильно? К тому же листов из тетради у меня совсем не много, так что, как бы я ни старался, убивать их в том же объёме, что и раньше, у меня бы всё равно не вышло. А день, между прочим, чем-то заполнять надо. Вот только нечем. Кто бы мог подумать, что во время «отдыха» я буду настолько уставшим? Пятница, 25 июля. Мы с сестрой втайне от мамы зашли в то кафе. Саю попросила мороженого, я её любезно угостил (иногда попросту не могу отказать ей). Итог этой ситуации вам уже ясен: очередная встреча с неугомонной Рикки. Но меня это уже не пугало: хоть какое-то развлечение нашлось. Она скучающе сидела на высоком барном стуле, вальяжно закинув обе ноги на стойку (пока хозяйки не было нигде видно), и без интереса вчитывалась в текст какой-то местной газеты, чернила которой были столь некачественными, что размазывались от малейшего прикосновения к ним. Девчонка нехотя скосила взгляд в нашу сторону, и её выражение лица тут же сменилось. Рикки в одно мгновение отбросила газету и вскочила с места. — А я тебя ждала, — невзначай сказала она мне, после чего поинтересовалась нашим заказом и, вынув из кармана такого же голубого комбинезона блокнот, начеркала в нём круг и треугольник и микроскопическим почерком написала что-то неясное явно не на японском. Я и поверить не мог, что эта хулиганистая девчушка дожидалась именно меня. Мы с Саю переглянулись. — Мой братик нашёл себе новую подружку? — ехидно подмигивая, спросила она, отчего мне стало не по себе. — Ни за что на свете. Мы с ней даже не знакомы. — Вот как? — глаза моей сестры изумлённо расширились. — Никогда не поздно познакомиться, Лайт! — Не говори глупостей. Сама видела, как она себя ведёт. — Почему она вам не нравится?! — Саю разозлилась. — Мне кажется, что она очень даже хорошенькая… Я тяжко вздохнул, понимая, что такому наивному подростку вряд ли объяснишь, что к чему: они дальше внешности не способны смотреть. Рикки вернулась со стаканом мороженого и двумя печеньями на скромном блюдце. «Только не рассказывай хозяйке, я стащила это с кухни», — игриво прошептала мне на ухо, указав на печенья, после чего беспечно удалилась. Саю снова завела шарманку про знакомство, и мне кое-как удалось отвлечь её от этой темы. Не затыкающийся бог смерти, вечно преследующий меня, однако, тоже решил вставить своё слово: — Хе-хе, Лайт, теперь я не сомневаюсь, что ты очень популярен среди девчонок. Того гляди они к тебе в объятия прыгать начнут. Я недовольно смотрел на Рюка, нахмурив брови, довольно долгое время, так, что, наверное, смог бы прожечь в нём дыру своим взглядом, если бы тот не был богом: порой он меня раздражает даже больше, чем эмоциональные люди. Хотя он был в чём-то прав: меня, если честно, подобная популярность несколько выматывает. В школе на «день всех влюблённых» (терпеть его не могу) я получал около десяти признаний в любви, свыше семнадцати вырезанных из бумаги сердец, которые позже были безжалостно мной разорваны и выброшены в мусорку. Все те девушки, признававшиеся мне в любви, будто имели какой-то негласно установленный стандарт, говоря почти одними и теми же словами: «Лайт, ты мне очень нравишься, ты такой умный и хороший, давай встречаться», хотя обо мне не знали ничего совершенно, разве что ту маску, которую я всегда надевал на себя на людях. Не интересовались тем, что нравится мне, не пытались узнать меня лучше (и нет, в выражение «узнать человека лучше» я вкладываю более глубокое значение, а не то, что вы подумали), залезть в мои мысли и отследить цепочку хотя бы одной. Оттого все девушки были для меня безликими: их интересовала только моя внешность и интеллект, но никак не то, что внутри меня, а меня, следовательно, не интересовало то, что внутри у них. Признаюсь, мне и сейчас откровенно наплевать на то, сколько юных сердец, не умеющих любить, я разбил в прошлом. Когда Саю доела мороженое, я хотел поскорее встать с места и уйти вместе с ней, но сестра меня опередила, заявив, что оставит нас с сумасбродной Рикки наедине, дабы мы наконец познакомились. Я шумно ударил себя по лбу, готовясь выкрикнуть что-нибудь, однако Саю уже убежала, сверкая пятками. «Надо догнать её», — подумал было я, и случилось то, чего я так старательно пытался избежать. Ко мне скромно подошла Рикки. — У тебя очень милая сестра. — вполголоса произнесла она, явно превозмогая неловкость, после чего перевела взгляд на нетронутое мной угощение. — Тебе не нравятся печенья? — Ты стащила их с кухни. Я не люблю участвовать в подобном баловстве. — я не смог её проигнорировать: как бы по-идиотски она себя ни вела, не отвечать на вопрос было бы невежливо, а мне не хотелось опускаться до такого уровня. — Ну-у, я же тут работаю. Считай это подарком. — Рикки попыталась приветливо улыбнуться, но я отчётливо видел, как пальцы её рук дрожали. — Зачем ты это сделала? — Я подумала, что тебе будет приятно. Да и загладить тот инцидент с коктейлем хотелось. — она всё ещё помнит. — Вот как. — я ответил кротко и понятно, однако в моей голове творилась полная каша. Неужели девушкам настолько всё равно на всё, кроме внешности, что они готовы, даже имени не спрашивая, делать такие «подарки» незнакомцам? В который раз моя теория подтверждалась. — Тебя, кстати, как зовут? — выдавайте мне премию по психологии, я снова прав. — А тебе зачем это знать? — впервые я пошёл не по протоптанной дороге и привычному сценарию: настолько устал от знакомств с девушками. — Ну-у, дай-ка подумать, — Рикки театрально устремила взор в потолок и поднесла палец к губам, — наверное, я хочу обвинить тебя в воровстве и сдать полиции! Что же ещё может быть, кроме этого? Уж точно не то, что я с тобой познакомиться хочу! — А какие перспективы у этого знакомства будут? — А ты о каких подумал? — ехидно улыбнулась девчонка, двигая бровями вверх-вниз. — Сначала скажи, чего ты этим добиваешься. — я поспешил отвести взгляд, чтобы не дать смешку вырваться наружу. — Да ничего, на самом деле. Просто хочется с кем-нибудь пообщаться. С тобой, например. — кажется, ей было весьма неуютно вести себя так откровенно. — Ты уже не первый раз приходишь сюда, вот я и подумала, что почва для знакомства есть… — А дальше-то что? — А что-то обязательно должно быть дальше? — было видно, что я изматывал Рикки своими вопросами: она жалобно взглянула на меня. — Я же просто хочу пообщаться, в этом нет чего-то необычного… Или… — её выражение лица стало изумлённым. — Ты хочешь услышать от меня какой-то конкретный ответ? — Нет, — поспешно сказал я, в глубине души всё ещё сомневаясь в том, что намерения этой девчонки так просты и наивны, — не хочу, нет. — я повторил это снова, надеясь избавиться от воспоминаний о прошлых знакомствах, разом нахлынувших на меня. — Так… Мне ведь можно узнать, как тебя зовут? — с опаской и нерешительностью произнесла Рикки, и я сдался. — Ягами Лайт. — Красивое имя, — от неловкости не осталось и следа: девушка довольно заулыбалась; и я до сих пор чётко помню тот момент, когда солнце вышло из-за облаков и осветило её веснушчатое личико, нежно проводя лучами по щекам, немного взъерошенным, волнистым волосам, надкусанным губам, на которых виднелось несколько не заживших кровавых ранок, и зелёным глазам, тогда горевшим озорством и радостью, — а меня зовут Рикки Джонсон. — я мог даже почувствовать, с каким трепетом была сказана эта фраза. — Я уже очень давно не представлялась перед кем-то, — пояснила девчонка, — и я, если честно, чуть-чуть забыла, как люди знакомятся… Ой, тебя, наверное, сестра ждёт. — Рикки словно очнулась, вздрогнув. — Иди к ней, я не смею тебя задерживать. — и пристыженно отвела взгляд, что было совершенно на неё, с виду хулиганистую, задиристую особу, не похоже. — Ты права, мне пора. — я кивнул и последовал к входной двери. Хотел просто молча уйти, но, передумав, остановился, чтобы попрощаться. — До встречи, Рикки. Та лишь смущённо помахала мне рукой, слегка обнажив зубы в неловкой, рассеянной улыбке так, как умела только она.