В ожидании Марка Юля сидела на кухне, читая книгу и потягивая чай, но уже минут пятнадцать не могла сосредоточиться на смысле строк и просто смотрела на серое низкое небо за окном: несмотря на то, что была середина лета, дождь лил уже который день. Теперь невозможно было даже вспомнить, начался ли он три дня назад или три недели, а улучшения погоды, судя по всему, не предвиделось.
Девушка вздрогнула, когда услышала поворачивающийся ключ в замке: это пришёл тот, кого она ждала каждый день с таким нетерпением, будто они расставались не на каких-то пару часов, а на долгие месяцы, годы. Она улыбнулась и кончиками пальцев коснулась губ, вспоминая утро. Встав из-за стола, Паршута направилась на источник звука, но, когда повернула за угол, встав в дверном проёме коридора, сразу же напряглась.
Впервые за долгое время Марк пришёл домой злой. Он ещё никогда не смотрел на неё таким взглядом. Гнев пылал в нем так сильно, что Юля невольно поёжилась от этого. Кто-то сумел разбудить в мужчине дремлющего дикого зверя, причём в самом худшем из всех возможных смыслов. На краткое мгновение какое-то странное неприятное ощущение, которое она однажды уже испытывала, стало подниматься из глубин сознания, но Паршута быстро пришла в себя, хотя и не решалась заговорить или даже подойти ближе. Она не понимала, кто и как смог так взбесить обычно непоколебимого Марка: он был не просто зол, артист к тому же был расстроен.
Мужчина первым прервал зрительный контакт: он отвернулся к входной двери и провел одной рукой по мокрым волосам, другой сжимая переносицу, пытаясь сдерживать себя, чтобы под горячую руку не попала Юля. Он глубоко дышал, лишь бы не начинать диалог и не сказать лишнего. Две минуты ему хватило, чтобы решить, что пока он не произнесет ни звука. Рывком певец снял насквозь промокшую рубашку, которая была поверх футболки, скинул кроссовки и, не произнося ни слова, раздражённо прошёл в гостиную мимо девушки, поднимая поток воздуха, от которого белые пряди начали колебаться.
Тишман резко повалился на диван, понимая, что если сейчас откроет рот, то сорвётся на ни в чём не виноватой Юле. Обхватив руками голову, он закрыл глаза и провел несколько раз по и так взъерошенным волосам.
— Что случилось, мой хороший? — Паршута подошла сзади, всё же нарушив молчание, а Марк откинулся на спинку дивана. Он же ничего отвечать не собирался всё по той же причине. Тогда Юля, наклонившись, обняла его, проведя руками от плеч к груди. Давно выучив Тишмана наизусть, давить девушка на него не собиралась. — Расскажешь, когда захочешь.
За это Марк всегда ценил свою девочку: что бы он ни сказал, как бы ни посмотрел — она всегда знала, что у него на душе, всегда знала, когда стоит поддержать и что именно сказать, а когда лишь поддержать своим присутствием. Знала почти всегда…
Под нежными, но, на удивление, сильными руками девушки, которая растирала его напряжённые плечи и надавливала музыкальными пальчиками на особые точки на шее, что мурашки разбегались по всему телу, Тишмана и правда отпускало.
— Сегодня отвратительный день, — еле слышно произнёс мужчина, устало прикрыв глаза. Юля, не перебивая, продолжала разминать его шею, изредка оставляя поцелуи на разгоряченных участках кожи. — Помнишь, я говорил тебе про какого-то ненормального, который заявил мне, что я якобы украл его песню?! Так вот это урод подал в суд! — из-за переизбытка эмоций Марк неосознанно резко сбросил руки Юли со своих плеч и уткнулся лицом в ладони, облокотившись предплечьями на колени.
Девушка в растерянности стояла позади, пока её сердце бешено колотилось, и теперь она поняла, что за смутно знакомое чувство было несколько минут назад в коридоре — страх, растекающийся вязким неприятным ощущением по телу, не дающий даже пошевелить пальцами: давняя история из Америки всё ещё эхом звучала в её нынешней жизни — тогда всё начиналось так же… Но ведь это же Марк, он ничего плохого ей никогда не сделает, однако обнять мужчину ещё раз Юля не решилась.
В последнее время он был достаточно холоден с ней. Она понимала причину, но сердце ныло от тоски по любимому человеку, хотя он и был рядом. Теплота во взгляде Марка пропала, а Юля всё пыталась убедить себя в том, что ей лишь кажется, что это всё временные трудности, что скоро всё опять будет по прежнему и надёжные и горячие объятия обретут новую силу.
Звенящую тишину в комнате разбавлял звук тикающих часов и часто стучащие по подоконнику капли дождя.
Тишман понял, что допустил ошибку, раскрыв рот и всё же сорвавшись на Паршуте. Ну каков же идиот! Глубоко и тяжело вздохнув, певец в очередной раз провел ладонью по мокрым прядям и встал с дивана, огибая его, чтобы прикоснуться к таким манящим и родным изгибам, которые он выучил наизусть.
После «Маски» старые друзья стали близки как никогда, а за лето, перед очередным шоу, куда их пригласили вместе, стали парой. Слишком неожиданно для них обоих. Слишком очевидно для остальных.
Когда узнали их близкие, никто особо не был удивлён, звучали лишь восклицания «ну наконец-то!» и вопросы «а почему не в семьдесят?». Но двое были слишком заняты друг другом, чтобы задумываться над реакцией остальных. Плевать! Плевать, что скажут фанаты, плевать, что скажут коллеги, плевать, что напишут СМИ. Они берегли свой маленький мирок, как могли, поделились лишь с очень узким кругом лиц. Это их жизнь. Никого не должно волновать, почему всё произошло именно так, почему именно тогда.
Но эта волокита с бумагами на новую машину, пишущие гадости или предъявлящие «свои права» что на Юлю, что на него самого неадекватные фанаты в социальных сетях, которых меньше не становилось, даже если их блокировали, ещё и этот странный аноним, который заявил о плагиате и пригрозил судом (и даже исполнил свою угрозу), другие более мелкие неудобства — всё давило на мужчину, а проблемы снежным комом копились, оставаясь без решения. А ещё странный диалог Юли и Юлианны, случайно подслушаный им на одном из городских концертов перед их выходом…
Как итог, Марк замкнулся в себе, стал позднее приходить домой и раньше уходить, реже обнимал и целовал любимую, но не потому что он так хотел, а потому что старался уберечь её от этого всего. И его томили недомолвки со стороны Паршуты. На протяжении уже третьей недели Тишман пытался держаться подальше от расспросов и внимания девушки, вызванного, естественно, заботой. Прекрасно зная всё это и не забывая прошлый опыт отношений Юли, артист всё же ничего не мог с собой поделать и с каждым днем чувствовал, что их хрупкое счастье готово вот-вот распаться на мелкие осколки только из-за того, что он вовремя не понял катастрофы отдаления.
Сердце щемило каждый раз, когда он видел, что его сильной девочке больно от того, как он устанавливал всё более длинную дистанцию и выстраивал все более высокие стены. Ошибка ценою в любовь, исправить которую Марк уже не имел представления как. Просто поговорить? А о чем говорить? О проблемах, которые он не может решить и которые приводят его обычно спокойный нрав в совершенно неконтролируемый поток ярости? Он не мог себе это позволить, ибо каждый такой срыв бьёт Юлю больнее его молчания. Тишман был в этом убеждён.
Молчание… Думает о том, что она ему что-то недоговаривает, а сам… не лучше.
Но в данный момент, в данную секунду, он нуждался в её горячих ладонях, нежных губах, особенной улыбке, предназначенной лишь ему одному, проницательном взгляде, чувственном дыхании…
Мысли убежали далеко от насущных вопросов, стоило только задуматься о ласкающих душу и тело глазах и руках.
— Прости пожалуйста, — снова шёпот, а руки ложатся на бедра Паршуты. — Я не имел права так делать.
— Как? — замешательство во взгляде певицы было вызвано резкой сменой поведения Марка, а не его словами, однако же сам мужчина этого разобрать не смог.
— Ни повышать голос и уж тем более ни причинять тебе боль, — мужчина аккуратно взял тонкое запястье в свою широкую ладонь, а ему стало впервые страшно от отстраненного и стеклянного взгляда напротив. Совсем ледяного, не того, что был утром. — Сильно больно?
— Что с тобой происходит? — вопрос на вопрос; не выдержав, Юля всё же коснулась гладко выбритой щеки, и глаза её теперь были полны переживания и боли за него. Заметив это изменение в девушке, Тишман с чувством вины потупил взгляд и плотно сжал губы в тонкую линию. Он её недостоин. — Марк, любовь моя, — тонкими пальцами она приподняла его голову за подбородок, заставляя посмотреть на неё, — не молчи, прошу тебя, — жалобно стон вырвался из груди девушки, — поделись со мной, не отталкивай, — ладони вновь крепко, но нежно легли на его лицо, — не заставляй меня чувствовать одиночество, когда ты рядом, — почти совсем не слышно, артисту приходилось читать чуть ли не по губам, в ушах шумел пульс, сердце готово было разорваться, а внутренний голос кричал о том, какой он кретин; последнее слово Юля произнесла уже совсем слабо, слёзы готовы политься в любую секунду, а интонация добила Марка, — умоляю…
Тишман знал, что девушка на грани, знал, что он тому причиной, но он не думал, что довел её до такого: она умоляла его. Умолять кого-то — было не в стиле Паршуты, но вот сейчас она стояла перед ним и чуть ли не плакала, открывая и выворачивая свою душу наизнанку перед ним, может быть, в последний раз, если он не прекратит мучить её.
Первая слеза скатилась по щеке, а за окном сверкнула молния и послышался гром, а вот часы почему-то больше не тикали.
Мужчина аккуратно смахнул большим пальцем соленую каплю с лица Юли, прижимаясь своим лбом к её.
— I'm still alive, — шепчет родной голос, — My love is unbearable, — ком в горле мешал говорить, каждое слово давались с трудом. — Я виноват, я знаю. И мне тоже больно. Я всё ещё чувствую твою боль, Юля. Боль, которую причиняю тебе уже не первый день, — Марк зажмурился и почувствовал, что и его глаза увлажнились. — И… черт возьми, — тяжёлый вдох, но выдоха слышно не было, — я не знаю, как могу это исправить. Не знаю…
— Поговори со мной, — мольба в голосе звучала, словно колокольчик в морозом воздухе. — Просто давай поговорим. Ты же сам знаешь, как это важно.
— Знаю, — кивнул Тишман, — знаю, но не могу. Прости меня. Прости.
Ответом ему послужил поцелуй. Поцелуй полный страданий и любви. В голове вспыхнули мысли, а следом выстроился план, но на эту ночь Марк хотел забыться.
Забыть всё, что терзало его душу. Быть в эту ночь только с ней и душой, и телом.
Сильные руки прижали гибкое поддатливое тело ближе к себе, максимально сокращая расстояние между телами. Поцелуй начал приобретать страсть, а их слезы смешивались в единый поток.
Руки девушки легли на его шею, затем погладили плечи и поднялись выше. Пальцы запутались во все ещё влажных волосах.
Они потерялись в реальности.
И перед тем, как мысли Марка пропали совсем, он подумал, что часы остановились именно затем, чтобы запечатлеть этот момент на долгие годы.
***
Проснувшись рано утром, Юля чувствовала приятную истому. А сердце уже кричало, что это была не просто ночь, это было прощание.
Сев в постели, она зажмурилась от солнечного лучика, попавшего в комнату. Солнце… луч освещал оставленные на левой стороне постели деревянный поднос с остывшим кофе, одинокой красной розой и письмом. Дрожащие пальцы сжали бумагу.
Ты лучшее, что случалось со мной за всю мою жизнь. За все прожитые мною жизни. И только рядом с тобой моё сердце было живо по-настоящему.
На какое-то время я уеду. Не терзай себя. Живи дальше.
Я слишком сильно запутался во всем происходящем. В голове та ещё путаница, а осознание того, что я причиняю тебе боль, не даёт мне покоя, эта мысль убивает меня. Ты достойна лучшего. Я желаю тебе счастья. Ты никогда не будешь одинока. Я всегда буду в твоём сердце.
И сколько бы ещё жизней я ни прожил, в какой бы вселенной ни встретились наши души, знай, что я всегда буду любить только тебя. Моя любовь к тебе безгранична. Наша любовь бессмертна. И даже если сейчас всё горит синим пламенем, когда-нибудь всё будет хорошо. Только наша с тобой любовь будет всегда со мной.
Надеюсь, если судьба позволит, то однажды мы ещё встретимся. Однажды…
Навеки твой, Марк.
Подпись была чуть размыта солёной каплей чужой боли.
А затем рядом упала ещё одна, вновь сплетая судьбы людей…
