***
Переступив с ноги на ногу, Минору пропустил между пальцев кончик растрепавшегося шнура, украшенный фитингами. И сунул голову в жерло шахты, уводящей прочь от света археотековых фонарей, в темноту лабиринта. Сердце у коротышки билось часто и колко. В груди было тесновато, и вовсе не из-за шахтерского скафандра. Парень приник ухом к железной стенке. Гул погони, доносившийся до него на протяжении последних нескольких минут, вдруг затих, и Минору прикрыл глаза, тщетно пытаясь разобрать что-нибудь. Дыхание вырывалось из носа неровно и резко. Коротышка прижал затянутые в потертую резину костяшки к губам, попытался улыбнуться то ли торжествующе, то ли виновато. Племянники должны были все сделать правильно. Совсем скоро один из них появится в конце тоннеля, волоча непослушную ульершу во второй паре своих когтистых рук. «Надеюсь, она не станет сильно сопротивляться...» – Минору выдохнул, чувствуя, как холодеют губы. И плотно сжал рот. «Она сама виновата! Я все сказал правильно... Я ей предложил... А она?! С такой враждебностью! «Я не хочу с тобой никуда идти...» – вспомнились ему слова девушки. Коротышка зажмурился. Она подходила ему. Глядя на нее, на ее изящную спину со столь соблазнительной ложбиной вдоль позвоночника, Минору почти не жалел о том, что она уходила от него быстрым шагом. До тех пор, пока короткие ноги несли парня следом, до тех пор, пока он мог видеть, как движутся мускулы и играет светотень на ее нежной коже... все было нормально. И под контролем. Минору, не открывая глаз, покачал головой: «Ну вот зачем она все испортила?!» Теперь придется тащить ее силой. И далеко не факт, что биофагус разрешит им быть вместе! «Если бы я хоть что-нибудь сумел сделать сам!..» – Парень сжал кулаки. Внезапно до его слуха долетел далекий, едва слышный визг, отражавшийся от гулких стен шахты. Сердце у Минору забилось отчаяннее. Ему бы совсем не хотелось, чтобы у девушки появились новые шрамы. Их у нее и так уже было достаточно. Коротышка представил, как целует ее влажное предплечье, как скользит губами по хрупким рубцам, покрывающим кожу... И содрогнулся, хватаясь за закованную в горняцкую броню грудь: вслед за визгом из глубины тоннеля вдруг раздался преисполненный ярости и отчаяния рев племянника! А затем – странный, очень-очень частый звук, будто множество накладывающихся друг на друга сухих щелчков. Глаза у Минору расширились. Возникло такое ощущение, словно с десяток лазганов выстрелило одновременно... Но это же было невозможно? Не могли же его родственники наткнуться на затаившийся в вентиляции вооруженный отряд? Коротышка затаил дыхание, вслушиваясь в повисшую следом зловещую тишину...***
Кьёка заставила себя вдохнуть. И моргнула. Что-то холодное капнуло ей на щеку, разбиваясь тысячей легких укусов. Перед глазами плыло: остаточные изображения от ослепительных вспышек лазера жгли сетчатку. Весь мир словно оказался расчерчен на разноцветные полосы, так что девушка не сразу же осознала, что жидкость, испачкавшая ей лицо, пальцы, действительно была фиолетовой. А потом Кьёка подняла взгляд. Тварь висела, застряв намертво, в проеме шахты. Инопланетная кровь сочилась по бессильно разжатым зубам, скапливалась на обмякшем языке-жале. Промахнуться с такого расстояния было невозможно даже с зажмуренными от ужаса глазами: ксенос был убит, безо всяких сомнений. Ведь переведя хеллпистолет в полностью автоматический режим – ее палец сам лег на ползунок по боку корпуса, прямо над спусковым крючком – Кьёка зажала спуск на целых пять секунд. Индикатор заряда теперь мигал, наполовину опустошенный. Чудовище же... Кьёка сглотнула, борясь с рвотой. Череп Твари буквально разворотило: из пустой глазницы, обуглившейся до самой кости, курился дымок. Внутри что-то посвистывало, как бывает, когда кипятишь воду – тягучий, высокий, странный звук. Сквозь дыры в ядовито-фиолетовой башке монстра светило оранжевым, желтым... Что-то тлело, медленно остывая, внутри. Девушка вздрогнула, когда на щеку вновь капнуло инопланетной кровью. Ей больше не нужно было принуждать себя делать вдохи и выдохи: из груди уже рвались бесслезные рыдания. – Это тебе за маму с папой, ты, мерзкая Тварь! – прошептала она и почувствовала, что теряет сознание. Зажмурившись, Кьёка прижала корпус хеллпистолета к губам, и несколько раз слепо, отчаянно чмокнула. «Император... Это, наверное, твой дар... Спасибо!..» – Девушка уже проваливалась в обморок, так что совершенно не испугалась, нащупав у ствола готическую литеру «I», перечеркнутую по центру тремя короткими горизонтальными линиями. Кьёка скользнула пальцем по глянцевой поверхности буквы. Разжала зубы. И соскользнула в благословенное беспамятство.***
Брат Санторо опустил силовой меч. Разрушительное поле вокруг клинка рокотало, вспыхивало ледянисто-синими молниями, воздух искрился разрядами. Ни одна капля фиолетовой крови не запятнала отполированного адамантия – кровь ксеносов разлеталась на молекулы так же хорошо, как и хитин. И шахтерские панцири. Распрямившись, космодесантник один-единственный раз удостоил взглядом тела, разбросанные им по плитам пола: наполовину ксеносы, наполовину люди. Мерзкие, похожие на мешки головы с темно-синими чешуйчатыми пластинами – и бесспорно человеческие черты лица, оттого лишь более чудовищные. В оскаленную морду чистокровного генокрада Санторо взглянул бы без страха, но эти злобные, осмысленные рожи вызывали холодок вдоль позвоночника даже у проверенного сотнями сражений Астартес. Из-под начисто разрубленных силовым мечом обрывков плащей поблескивал тусклый металл скафандров. И торчали закованные в хитин руки – по три на каждое отродье! В них твари до сих пор сжимали автопистолеты и ножи, не вырезанные – выращенные! – из инопланетной кости. Таковы были гибриды генокрада, известные как аколиты – пасынки первого поколения зловещего культа. Они набросились из теней, и каждый метил не в Санторо – в оруженосца. «Умные твари». – Боевой брат выключил силовой меч и вложил клинок в ножны. Посмотрел на своего протеже. Парень был смертельно бледен. Брызги инопланетной крови запачкали ему волосы, пол-лица и нагрудник, еще не украшенный благородным знаком Империалиса. «Цел», – слегка приподняв уголки губ, отметил Санторо. И опустил взгляд на пол, залитый его собственной кровью. Синий, отливающий зеленью костяной клинок попал прямо меж сочленений доспеха, когда десантник заслонял оруженосца от верной гибели. Гибриды были сильны, как чистокровные генокрады, и при этом дрались осознанно, не на инстинктах. Нож за ножом обрушивались на парня, но попадали в Санторо: один за керамитовый горжет, другой под колено, третий, четвертый, пятый – в оставленные промышленным лазером борозды в бронепластинах. Наполовину человеческие, наполовину инопланетные руки вонзали оружие с чудовищной силой, поддевая элементы скафандра, а когти отродий в это время полосовали шлем, метя в линзы из стеклостали. Одна тварь повисла на руке с болтером, получая снаряд за снарядом, но не прекращала попыток расцарапать черную перчатку десантника, даже когда тот перестрелил ей хребет. Санторо снял шлем. Предаваться воспоминаниям о прошедшей битве было бессмысленно. Но в глубине души десантника шевельнулась гордость: щенок, видевший все это, выполнял свой долг, как положено. Стрелял метко, экономя боевому брату бесценные болт-снаряды. Не делал глупостей. И, пусть нападение застало его врасплох, не спасовал! Теперь же – брат Санторо втянул носом пропитавшийся пороховой гарью воздух – в глазах парня появилось прекрасно знакомое десантнику выражение. Светловолосый оруженосец, с ног до головы в фиолетовой крови, пережил очередной урок. Ему пришлось много вытерпеть для того, чтобы оказаться здесь, плечом к плечу с настоящим Астартес, но каждая следующая проверка всегда была тяжелее – мучительнее – предыдущей. И теперь даже взыскательный взгляд Санторо зацепился за произошедшую с юношей перемену: потрясенный до глубины души видом раненного десантника, тот должен был сейчас переживать настоящую бурю чувств. Астартес были смертны. Как и все люди. Желтые волосы оруженосца колебались на жарком ветру подулья, а в глазах горел трудно поддававшийся описанию огонь – смесь трагической обреченности и возвышения духа. В этот миг юноша действительно напоминал того ангела Императора, которым готовился стать. «И обязательно станет», – поклялся себе Санторо. Проверив счетчик боеприпасов – всего пятнадцать снарядов для болтера! – космодесантник прицепил шлем к поясу и скомандовал: – Идем. Оруженосец по привычке подчинился беспрекословно, но боевой брат прочитал в его взгляде немой вопрос. И живейшее, человеческое беспокойство. Почти сыновний страх. Многие юнцы поначалу искали в боевых братьях замену родителям, от которых орден навсегда отрывал их. Санторо вздохнул. «Молчание послужит ему исчерпывающим ответом», – решил он. Но все-таки указал взглядом на пол. Бояться было нечего: клетки Ларрамана заставили его раны мгновенно зарубцеваться. Даже алая лужа на полу превратилась в скопление темно-бордовых шариков – кровь Астартес быстро свертывалась при контакте с воздухом. Интуитивное понимание собственного организма, полученное в результате нескольких лет интенсивной гипнотерапии, подсказывало брату Санторо, что его оолитовая почка сейчас работает, очищая организм от яда, которым сочились костяные клинки ксеносов. Да, бояться было нечего... Еще на один бой его точно хватит.***
Кьёка захныкала, медленно приходя в сознание. Ее собственный голос доносился до нее словно издалека, из соседнего тоннеля, как будто бы наполовину заполненного водой... «Я такая жалкая, – пронеслась вдруг в голове горькая мысль. – Будто маленькая!» Да... будто маленькая. Перед ней возник образ: дверь – огромная, обшарпанная. Приоткрытая. – Мама?.. Па... па? – Кьёка навалилась на створку обеими ручками, коротенькими, затянутыми в серенькие рукава, под которыми еще не было ни единого шрама. Скрип петель. Мигающий светильник на полу – металлическая клетушка, треснувшее стекло. – Э-эй!.. – Она запнулась. Непослушные еще ножки сами сделали шаг вперед. Набор поистершихся кубиков из чего-то твердого, но приятного (кажется, «дерева»), ее единственное развлечение... разбросан в беспорядке по грязному полу. Грязь... да. Что-то черное капало со стола, но лампочка мигала все чаще, с каждым разом вспыхивая все тусклее. Кьёка сделала еще один шаг. – Ну-у? – проканючила она. – Выходите... Мы же не играем!.. Светильник вспыхнул в последний раз, и в глаза ей бросилось измятое, изодранное одеяло. Все в тех же черных – или багровых? – следах. Следах когтей. Лап. – А-а... А-а-а... – Кьёка вся сжалась, леденея, задыхаясь. Тогда она даже не смогла закричать. Но смогла теперь. – А-а-а!!! – Вопль рвался из ее груди, отражаясь от стенок вентиляционного бокса, оглушая чувствительные уши девушки – но она все кричала и кричала, рыдая, задыхаясь в истерике. Она вопила потому, что ей опять приснился тот сон. Потому, что над головой, высовываясь из единственного входа и выхода, кошмарной горгульей свисало обожженное, одноглазое чудовище. Потому, что мысль о клетке вернулась к ней. Потому, наконец, что даже убив Тварь, она не могла вернуть маму с папой. – Я не хочу! Не хочу! Хвати-и-ит!!! Скелет в черной куртке с широкими отворотами словно держал девушку в своих ломких объятиях. Она не могла пошевелиться без того, чтобы не ощутить его скрюченные пальцы, не раздавить очередную кость с сухим треском. Захлебываясь рыданиями, Кьёка попыталась встать. Разогнуться в тесном боксе оказалось почти невозможно – а когда она кое-как поднялась на корточки, ее голого плеча коснулся холодный, безвольно обмякший язык мертвой Твари. Девушка рухнула обратно на грудь скелета. Из последних сил оттолкнула его в сторону, повернула голову – и глухо булькнула. Остатки вчерашней питательной смеси – а продукты возгонки прометия были печально известны тем, что с трудом переваривались – оказались у нее во рту. Кьёка кашлянула, захлебываясь. Ее вырвало на решетку. – А-а-а... кх... кх-а! Все тело трясло, словно в лихорадке. Было холодно: пот выступил на коже крупными бусинами. Совершенно обессилев, девушка легла ухом на куртку мертвеца и закрыла глаза. С трудом восстановила сбившееся дыхание. Воспоминания, разбереженные сном, вернулись к ней. «Нет, нет, пожалуйста!» – выдохнула Кьёка, сжимаясь беззащитным комочком среди костей, на решетке, заляпанной фиолетовой кровью и рвотой. Но взбунтовавшуюся память уже нельзя было остановить, ведь какая бы боль ни пронзала ей душу, хеллпистолет в руке придавал всему смысл. «Нет...» – прохныкала девушка. И вдруг сжала губы до белизны. Смысл был всегда, просто она о нем позабыла!***
Дверь трущобного домика захлопнулась у девочки за спиной. За плечами осталась тесная комнатка, наполненная кошмарами, с черными лужами на полу. Впереди же лежало подулье. Бедняжка сжала кулаки. Она еще не раз будет приходить к развороченному жилищу, смотреть издалека, не загорится ли огонек в забранном мелкой решеткой окошке. Но, как и шесть месяцев – или целую вечность назад – она уже поняла, что жизнь теперь снова станет другой навсегда. Или очень надолго. Девочка подняла голову. Утерла кулачком заплаканные глаза. Их домик находился на широкой галерее, с которой открывался вид на серый океан под сводами одного из тысячи заброшенных куполов. Так далеко, как только мог достичь взгляд, простирались покосившиеся башни, теплораспределительные трубы, вышки с дымными прометивевыми факелами. Надежды больше не было. Счастья – тоже. Но сердце подсказывало ей: идти. Выживать. Прятаться. Хранить в душе воспоминания о маме и папе. В тени соборов, среди куч промышленного мусора. По колено в свинцовой пасте, липнущей к икрам и пытавшейся утянуть на дно. Мечта о простой, мирной жизни, о которой рассказывали ей перед сном родители, развеялась, как облако пара под ядовитыми ветрами подулья. Но маленькая девочка уже переступала – одной ножкой, другой. Все быстрей и быстрей. Полуслепая от слез, она уже бежала. В конце концов, у нее был источник внутренней силы, недоступный большинству ульеров: она успела пожить в другом мире. По плечикам Кьёку хлестали два чувствительных штекера. В свои пять лет она бы никогда так не сказала, но теперь, вся содрогаясь от беззвучных, сладких рыданий, поняла: в тот день Император услышал робенькое мысленное обещание выдержать – чтобы мама и папа продолжали улыбаться ей в воспоминаниях.***
Приступ слепой паники прошел, развеянный воспоминаниями, и Кьёка, кусая губу, несколько минут проплакала так нежно, так счастливо, как никогда не плакала за прошедшие десять лет в Терции. А затем постаралась собраться с мыслями. Успокоиться. И подумать, что же делать дальше. Главная проблема стала очевидной в первый же момент после пробуждения, стоило только взглянуть вверх. Но осмыслила ее девушка только сейчас. «Дыши. Дыши. У тебя все получится!» – приказала себе она. Для того, чтобы выбраться из тупика, нужно было как-то сдвинуть с места застрявший, тяжелый труп мерзкой Твари. «А что дальше?» – Кьёка прикрыла лицо руками. Ведь в лабиринте шахт ее поджидали еще две такие же! «Быть может, они уже ушли. – Девушка попробовала подманить к себе пугливый призрак надежды. – Ну, давай же!» Она поднесла к глазам драгоценный хеллпистолет. После мощной очереди из двадцати пяти разрядов оставшиеся в живых Твари точно должны были засечь ее местоположение. Быть может, они затаились в темноте, осторожничая, и готовы были напасть исподтишка, стоило только выбраться обратно в тоннель? «Выбраться... Как?» – вернулась девушка к изначальной проблеме. От одной мысли о том, чтобы прикоснуться к мертвому ксеносу, у нее леденела кровь и учащалось дыхание. Хотелось свернуться в комочек и снова закатить истерику. И будь, что будет! «Нет, подожди, подожди! – твердила себе Кьёка. – Дыши! Думай! Пожалуйста!» Но в голову ничего дельного не приходило... Шмыгнув носом, девушка прикоснулась пальцами к скрученным спиралями штекерам. Она так перенапряглась и переволновалась, что бедные, чувствительные проводочки свернулись туго, до боли, и никак не хотели расслабиться. Кьёка накрыла их ладонями, согревая, массируя. Мочки у всех людей от природы довольно прохладные – а ее собственные сейчас показались девушке совершенно оледеневшими. Кое-как размяв их, она поняла, что подуспокоилась. И попробовала прислушаться. Коснулась штекерами металлической стенки. Перестуки. Непонятные, далекие. Какой-то гул, будто бы не в вентиляционных тоннелях, а ниже. Стук шагов – очень тяжелый, словно по лестнице поднимался какой-то огрин. И... Твари. Скрежет их когтей заставил Кьёку вновь всю покрыться потом. Девушка сжала в руках хеллпистолет. И закрыла глаза. Звуки Тварей удалялись. Обнадеживающе, поспешно. Но радоваться было рано... Кьёка сосредоточилась: что-то не давало ей покоя. Вот! Этот... грохот внизу. Даже отдаленный рык. Быть может, моторы... На разных уровнях, но все под ней. «Хорошо... По крайней мере, сейчас не опасно выбраться! – ухватилась за главное девушка. – Вот только как? Может, ты мне поможешь?» – Поежившись, она перевела взгляд на скелета.***
Подошвы доспеха оглушительно грохотали по ржавым ступеням. Брат Санторо с оруженосцем преодолели уже с полсотни пролетов, но до сих пор находились в самом низу служебного колодца. Света почти не было: лишь изредка на пути попадались работающие аварийные лампы, да проплывавшие мимо зевы входов разгоняли мрак тусклым заревом. Периодически из рокритовых стенок выходили раскаленные трубы, алыми и оранжевыми полосами убегая ввысь – но большую часть времени приходилось довольствоваться мерцанием фото-люмена на груди у оруженосца. Санторо скомандовал ему остановиться и сам замер, прислушиваясь. Вопрос был не в том, была ли погоня – конечно, была... Но насколько близко? За перестуком керамитовых ботинков ничего не было слышно, ведь каждый шаг десантника заставлял ржавые фермы лестницы скрипеть на пределе возможностей. Но теперь, когда отзвучало эхо, боевой брат явственно разбирал закипавший внизу мерный гул. Должно быть, бессильные трусы с блок-поста дождались наконец подкрепления, потому что, судя по нараставшему шуму, в погоню бросилась половина культа. Уже совсем скоро по трубам и перекрытиям забарабанят когти генокрадов, а потом подтянутся и гибриды... Следовало быть готовыми ко всему, особенно к неожиданным ударам с других, проносившихся мимо уровней. Стоило задержаться всего на пару мгновений, как интуиция космодесантника уловила тревожный сигнал: яд с ножей аколитов оказался опаснее, чем он думал. Инопланетная смесь, дистиллированная в лабораториях культа, по ощущениям, заставляла закипать кровь. Пульс едва отзывался на мысленные команды Санторо. Пока они бежали, все было в порядке: двойное сердце Астартес работало быстро и мощно, прокачивая токсин через оолитовую почку – но когда десантник остановился, гулкий ритм не замедлился. – Вперед, – бросил Санторо своему протеже. – Если медлить, я на несколько минут потеряю сознание. Полная очистка требовала столь мощного, стремительного кровотока, что даже ментально закаленный воин Астартес должен был погрузиться в целительное забытье. Но времени у них сейчас не было...