Последнее желание

~*~

Стоял холодный день, и черная земля проглядывала сквозь тонкий слой тумана. Он встревоженно огляделся во мгле, сумев различить лишь смутные очертания местности вдалеке: темную верхушку горы, тенистый спуск холма и выступающий зигзаг леса на горизонте. Больше ничего не было, и казалось даже, что его собственное тело вот-вот скроется в тумане; что, если не продолжать глядеть вниз для уверенности, что его ноги еще там, то они тоже могут исчезнуть, став лишь призрачной тенью в густом тумане. Его объял страх, и он осел наземь, обхватывая колени и стараясь сосредоточиться на дыхании. Воздух был холодным, сколько бы ни грело его солнце, но по какой-то причине ему самому было тепло. Он мог чувствовать холодок обдувающего кожу ветра и мерзлость земли под ногами, но словно какой-то таинственный огонь горел у него внутри, распространяя тепло по всему телу. Это пламя давало ощущение какой-то неведомой силы; и вскоре он выпрямился и поднялся на ноги, с решимостью глядя вниз. Туман вдруг стал таять под его взглядом — везде, куда бы он ни посмотрел, мгла немедленно исчезала, рассыпаясь мелкими хлопьями и оседая на землю. Потрясенный этой странной силой, он оглядел завесу полностью, и вскоре весь туман превратился в снег, падающий на него и тающий, покалывая кожу. Когда он поднял глаза к небу, то встретился с ярким серым пятном вместо солнца, — и, боги, даже облака рассеивались под его взглядом! В конце концов, он оказался стоящим посреди снежной долины, совершенно один, ощущая слабые, но теплые лучи бледного солнца на своем лице, и внезапно он осознал, что совершил ужасную ошибку. Стараться избавить этот мир от тумана и даже пытаться освободить солнце от пут — это было слишком много дня него одного. И теперь он был истощен так, будто потерял много крови. Нурико упал коленями в снег, и только тогда заметил, что тот окрашен в алый цвет, а жуткая боль в груди жгёт так, что хочется закричать… Он что… умирает? Но стоило только мелькнуть этой мысли, как чьи-то ледяные руки схватили его за горло, и смиренное принятие смерти быстро сменилось инстинктом самосохранения. — НЕТ! — вскричал он, извиваясь в снегу и пытаясь вырваться из рук. — НЕТ! Я не пойду! Пустите! Пожа-! - Отдававшийся эхом низкий, сухой голос, в конце концов, вызволил его изо сна: — Хорошо, не иди. Но если будешь и дальше так вертеться, сломаешь еще одно ребро. Реальность словно окатила его водой. Он лежал на упругом матрасе под теплым одеялом, а откинутая назад голова тут же встретилась с подушкой. Воздух в комнате был теплым, почти душным, с тошнотворно-сладким запахом дезинфицирующих средств, медикаментов и бог знает чего еще. Так. Больница, значит. Он осторожно открыл глаза и несколько раз моргнул, чтобы прогнать сон. Мицукаке молча глядел на него сверху, кажущийся ещё более высоким в своем белом халате. Под рукой у него была зажата тонкая дощечка. — Хорошо, что ты проснулся. Мне нужно задать тебе пару вопросов… Эээ, Нурико, я бы не советовал тебе сейчас встава… — А! — тяжело выдохнув от резкой боли, Нурико вновь упал на подушку и схватился за ребра. — Ай. — Какое-то время он смотрел на высокого мужчину, с некоторой долей ужаса замечая, что попытка глубоко вдохнуть только усиливает боль. — В следующий раз скажи мне об этом чуть раньше, ок? Мицукаке улыбнулся, что само по себе для него редкость. — Обычно в этом нет необходимости сразу после пробуждения пациента. Большинство людей, сломавших себе два ребра, ждут еще несколько часов, прежде чем пробовать выпрыгнуть из кровати. — Затем добавил уже серьезнее: — Но, думаю, мало у кого из них найдется столько же энергии, сколько у тебя. — Его улыбка угасла вслед за этими словами, и вернулся доктор со строгим лицом. — Итак, — сказал Мицукаке, доставая планшет, — не мог бы ты ответить на несколько вопросов? Нурико тихо вздохнул, откинул голову на подушку и уставился в потолок. — Конечно. — Были ли у тебя когда-нибудь хронические легочные заболевания? — Нет. Ручка заскрипела по бумаге. — Чрезмерное курение? Нурико поморщился. — Нет. Скрип-скрип. — Замечательно. Далее… — Мицукаке осторожно присел на край кровати и отогнул одеяло. — Когда я делаю так… — сказал он и поверх пижамы надавил пальцами ему на грудь. — …тебе боль-- — ААЙ! Мицукаке криво улыбнулся, что-то себе помечая на листке. — Хорошо. А здесь? — АААААЙ! Еще одна кривая улыбка, очередная пометка. — Так. А если… Нурико схватил руку мужчины, задержав ее над собой. — Подожди ты. Хоть. Секунду! — едва выговорил он, задыхаясь от боли. — Это что, так важно? И вновь легкая улыбка тронула губы доктора. — Нет, Нурико, не так важно. На самом деле, я даже не тот доктор, которого к тебе прикрепили. Просто в реанимации сейчас слишком скучно, и я решил немного развеяться. Нурико закрыл глаза и выдохнул: — Забавно. Мицукаке встал, сопровождаемый легким волнением матраса. — Нурико… Юноша с фиолетовыми волосами открыл глаза, услышав серьезность в голосе мужчины и встретился со странным выражением на его лице. Нурико вопросительно поднял бровь. — Да? — Миака рассказала мне, что случилось. Ты знаешь, что мог погибнуть. Нурико передернул плечами; осознание такой возможности принесло за собой ощущение покалывания на коже, как от того снега во сне. — Но не умер же, — это прозвучало не слишком убедительно даже для него самого, но это была правда. — Все равно… — Его голос стал тише. — …я не мог поступить иначе. Некоторое время Мицукаке молчал, задумчиво глядя на стоящую у кровати тумбочку с цветами и открытками. — Понимаю, — наконец сказал он. — На самом деле, если бы ты этого не сделал, у Тамахоме сейчас были бы серьезные проблемы. Дикие темные глаза сверкнули в памяти Нурико, и он вздрогнул. — Тамахоме, — проговорил он. — С ним все в порядке? Мицукаке кивнул. — Да, он в порядке. У него над левым глазом небольшой порез, но и только. — А что… с Субоши? — Синяки, в основном. У него сломано запястье, и имеются несколько ссадин на лице и руках, но ничего особенного. За пару недель оправится. Нурико выпустил тяжелый вздох облегчения, и откинул голову на подушку. — Хорошо, — прошептал он. «Я спас его. С моей помощью выжил тот, кто выжить не должен был». Что-то мрачное и тяжелое ухнуло у него в животе. «Но это также значит, что, что бы он ни сделал за всю оставшуюся жизнь, кому бы ни навредил… в этом буду виноват я. Если он все-таки решит убить Тамахоме, в этом буду виноват я». Он бы хотел полежать так еще немного, обдумывая произошедшее и мрачно заглядывая в будущее, но в тот момент в дверь тихо постучали, и раздался тонкий писк петель. Почти тут же раздался совсем другой писк. — Нурико! — взвизгнула Миака, бросаясь к нему. — Ты очнулся! Нурико улыбнулся, приподнимаясь в постели с большой осторожностью. — Миака, — тепло отозвался он. — Я рад, что ты здесь. Миака вдруг взяла его ладонь в свою руку и заговорила, глядя на него полными слез глазами: — Нурико… Я так рада, что с тобой все в порядке! Я так боялась, что т-ты… Умер, закончил он мысленно. Она думала, что он умер. Ты что, не помнишь, что ты УМЕР? Казалось, тот момент в школьном коридоре был так давно… Но именно с него все стало трещать по швам. Погибает семья Тамахоме, Тамахоме нападает на Субоши в больнице, Субоши возвращается с местью, откуда ни возьмись является Амибоши с рассказами об убийстве… и говорит об этой книге. Проклятая, чертова книга! Неужели в ней правда умерли все: он, Хотохори, Мицукаке и Тирико? Ему становилось жутко: ведь всего несколько часов назад он вытащил из окна почти взрослого человека одной единственной рукой! Нурико был сбит с толку. Как будто всю жизнь прожил в тумане, не видя истины, стоящей перед глазами. Мицукаке заговорил, выводя его из раздумий: — У него сломаны два ребра, — медленно произнес он, переведя взгляд с Миаки на Нурико. — К счастью, это, кажется, все, за исключением небольшого синяка на плече и легкого растяжения в районе правого запястья — но было бы лучше, если бы он сломал себе что-то другое. Когда кость ломается, ее фиксируют, чтобы она зажила. Но в случае ребер, это невозможно. Миака неожиданно стала встревоженной. — Почему? Почему вы не можете зафиксировать их? Нурико что, умрет? На минуту Мицукаке уставился на нее в удивлении, широко раскрыв глаза и изредка моргая… но затем улыбнулся, тихо покачав головой: — Нет. Нет, он не умрет. Пожалуйста, не волнуйся: Нурико вне опасности. Как я уже сказал, зафиксировать ребра нельзя, потому что пациент должен дышать. А когда дышишь… — Он выжидательно взглянул на нее. — Ребра двигаются, — робко закончила она. — Тогда что вы можете для него сделать? Он же не будет лежать здесь до тех пор, пока они не заживут, да? Мицукаке покачал головой. — Нет. Я дам ему кое-что, что поможет ему утолить боль. Называется это «реберный бандаж», он должен помочь дышать спокойнее и без такой сильной боли. — Он вновь посмотрел на Нурико. — Также я пропишу тебе обезболивающее, чтобы ты смог снять бандаж уже через несколько дней. Нурико пораженно уставился на мужчину. — То есть, я смогу пойти домой? Уже скоро? Тот кивнул. — Да. Я постараюсь выписать тебя как можно скорее. — Еще одна тонкая улыбка. — Близятся школьные выпускные, так что мы намерены освободить как можно больше мест в больнице. Точно. Выпускной… В суматохе всего того, что случилось, он совершенно забыл об этом — о всех нормальных, обыденных вещах. Он и думать забыл о том, что он — ученик выпускного класса, что у него есть недоработанные доклады и выпускные экзамены, к которым надо готовиться, и что выпускной уже совсем скоро. Почему вдруг он стал так оторван от всего этого? — В любом случае, — продолжил Мицукаке после короткой паузы, — я собираюсь пойти закончить твой график и выписать рецепт. Но, прежде всего, очень важно, чтобы ты понял свои предписания на ближайшую неделю. Итак, первое: бандаж носить первые дни, не снимая, а затем — только если возникнет необходимость. Второе: проверяй, достаточно ли часто и глубоко ты дышишь, даже если больно. Кашель тоже очень важен. Нурико нахмурился. — Почему? — Чтобы не было пневмонии. Так вот. Если будешь делать все, что я перечислил — носить бандаж, глубоко дышать, кашлять — тогда беспокоиться будет не о чем. Боль и дискомфорт пройдут через две недели, и мы придем навестить тебя и посмотреть, как ты выздоравливаешь. И, Нурико. — Его глаза опасно сузились. — Я знаю, ты… активный парень. Но это очень, очень важно. Никакой интенсивной деятельности в течение, по крайней мере, восьми недель. Он раскрыл глаза: — Во-восьми недель? — Именно. И если боль будет только усиливаться, или дыхание будет затрудненным, а температура повысится, то немедленно свяжись со мной. Все ясно? Нурико кивнул. — Миака сказала мне, что твоих родителей сейчас нет в городе. — Да. Они поехали к Роко. До следующей недели они вряд ли вернутся. — Я бы на твоем месте попросил их приехать. При таких обстоятельствах тебе не стоит оставаться дома одному. Во-первых, тебе будет тяжело выполнять некоторые повседневные дела самостоятельно, а во-вторых, если что-нибудь случится, некому будет прийти на помощь. Миака выпрямилась на месте, немного болезненно задев Нурико. — Я останусь с ним! — воскликнула она. Парень слегка поморщился, осторожно касаясь ребер в попытке удержать их на месте. — А как же Тамахоме? Миака затрясла головой. — Не беспокойся об этом. Он сейчас с Хотохори. — Хотохори? — Да, не волнуйся, им хватит места в этом большом доме. — Но… — Он нахмурился сильнее. — Миака, а как же школа? Ты не можешь пропустить целую неделю ради заботы обо мне. Миака улыбалась, но что-то темное было в ее глазах — что-то, похожее на страх. — Конечно, могу! — возразила она, и Нурико заметил, что говорила она чуть громче и быстрее обычного. — Будет здорово. Как большая ночевка, м? Я буду прибираться, отвечать на звонки, подносить тебе вещи и готовить! Нурико состроил гримасу. — Эм… — Он поднял бровь в сторону Мицукаке. — Готовка же не является интенсивной деятельностью, да? П-пожалуйста? Мицукаке улыбнулся. — Нет. Готовить можно. И, между нами, думаю, идея Миаки присмотреть за тобой вполне недурна. Конечно, — его улыбка скривилась, — официально, пропуск занятий не есть хорошая идея, но… Я уверен, что мы сможем что-нибудь организовать. Миака тут же обежала кровать и прыгнула на испуганного врача, крепко его обнимая. — Спасибо тебе, Мицукаке! — воскликнула она. — Обещаю, я буду хорошо присматривать за ним! — Не сомневаюсь, Миака. Но ради вашей же безопасности, пожалуйста, оставь готовку на Нурико. — А… ладно.