Последнее желание

~*~

Добежав до середины лестницы, он понял, что что-то не так. Дверь в комнату Тамахоме — которую Нурико специально оставил широко раскрытой на случай, если Тамахоме вдруг позовет его, — была закрыта. И, поскольку в гладкой деревянной поверхности была отчетливо видна выпуклость в форме кулака, закрыта она была отнюдь не вежливо. Широко раскрыв глаза, Нурико рванул по последним ступенькам. Приближаясь к двери, он все яснее слышал стоны, удары и громкий хруст. Он затормозил перед дверью и несколько секунд соображал, что делать дальше. У него перехватило дыхание и участился пульс, отчего в его крови было столько адреналина, что его начинало трясти. Он схватился за дверную ручку и резко повернул ее. Было закрыто. — Черт, — прошипел он. — Черт, черт, черт. ТАМАХОМЕ! — он поднял кулак и со всей силы ударил в дверь. — ТАМАХ… Он замолк, пораженный, когда дерево раскололось от его удара. Щепки попадали на пол, открывая его взору окровавленного Тамахоме, прыгающего из стороны в сторону… И тогда вдруг все произошло в одно мгновение. В противоположном конце коридора распахнулась дверь ванной, выпуская оттуда взволнованную Миаку, в то время как далеко внизу стали доноситься шаги и крики побежавших к лестнице Хотохори и Амибоши. А затем треск и стоны, исходившие из комнаты Тамахоме и становящиеся все громче и тревожнее с каждой секундой. Нурико не стал медлить. Он отошел назад, поднял ногу и резко ударил ею в дверь. Петли тут же сломались, и Нурико проследил за тем, как она с грохотом упала на пол, оставляя за собой большое облако пыли. Несмотря на всю театральность происходящего, Тамахоме даже не взглянул в сторону Нурико, и тот почувствовал, как холодок страха пробегает у него по спине. Тамахоме был как одержимый. Его глаза блестели диким, мрачным пламенем, а двигался он с такой ловкостью и уверенностью, какую Нурико видел только в любимых Роко фильмах с ниндзя. Кулак парня пролетал с выработанной годами практики точностью, ноги рассекали воздух в быстрых, своевременных ударах, и если бы не тонкая полоска крови, текущая из его носа, Нурико готов был бы принять Тамахоме за божественную и неуязвимую легенду из мифа. Субоши же, тем временем, совсем не выглядел так хорошо. Его русые волосы спутались и порыжели, из носа — который уже был сломан, насколько помнил Нурико — сочилась кровь, а многочисленные ссадины и синяки покрывали его руки и ноги. Он двигался с какой-то колеблющейся решимостью, нападая, однако, без передышки, — но Тамахоме всегда, неизбежно, уклонялся от атак и взамен посылал ему несколько своих хлестких ударов. — Черт! — пронзительно закричал Субоши, замахиваясь вновь и — так как Тамахоме тут же нырнул в глубокий присед — опять же промахиваясь. — Клянусь, я убью тебя! Я, к черту, тебя УНИЧТОЖУ! Какое-то время Нурико, как загипнотизированный, мог только стоять и смотреть на эти немыслимые по своей силе и грации движения. Это был какой-то нездоровый танец — восхитительный, прекрасный… но смертельный. Вскрик за спиной выбил его из забытья, заставив обернуться. Миака стояла сзади, зажимая рот руками; ее широко раскрытые глаза были прикованы к схватке. — Т-Тамахоме! — выговорила она. Нурико еле заметно кивнул, будто соглашаясь с собственными мыслями, шагнул на лежащую дверь и направился к сражающимся. В комнате был настоящий хаос. Фарфоровая статуэтка лежала на полу, разбитая вдребезги; осколки стекла и лепестки покрывали комод, а в углу скопилась огромная лужа цветочной воды. На его пути стоял сдвинутый стул, обогнув который, он и достиг, наконец, Тамахоме с Субоши. Не было сомнений, что они знали о присутствии других людей, но, тем не менее, не обращали на них никакого внимания, продолжая рассекать воздух в ударах с поразительным рвением и жестокостью. — ТАМАХОМЕ! — взревел Нурико, успев вовремя пригнуться, чтобы избежать очередного неудачного удара Субоши. — ТАМАХОМЕ, ОСТАНОВИСЬ! Тамахоме даже не взглянул на него — вместо этого он прокричал что-то невразумительное и с силой ударил Субоши в грудь кулаком. В это время тот как раз замахивался, но был пойман врасплох и полетел к стене за его спиной. Нурико заметил раскрытое окно, и мысль о неизбежном исходе посетила его за секунду до того, как о том же подумал Тамахоме. Он не дал себе времени подумать. Кинувшись вперед, он закричал от боли, когда кулак уже замахнувшегося Тамахоме врезался ему в плечо, и бросился к окну. В то же время, прямо перед ним, Субоши летел назад, не предполагая об опасности, и тогда… Субоши ударился об подоконник, откинулся назад, и начал уже было выпадать из окна, как Нурико, сделав большой прыжок вперед, с диким лицом потянулся за его резко дернувшейся рукой; осознав ситуацию, Субоши завопил, и синие глаза его становились все больше от ужаса… — ПРОКЛЯТЬЕ! ЗАЧЕМ ТЫ СПАСАЕШЬ ЕГО?! — пронзительно закричал Тамахоме. Нурико чуть было не остановился, онемев от наполнявшей его слова жгучей ненависти. Это даже не было похоже на Тамахоме… Но он не остановился, потратив на раздумья не больше секунды. Вместо этого он нырнул вперед — сразу, как только Субоши стал стремительно падать. Его грудь ударилась о подоконник, и он почувствовал резкую боль, но Нурико проигнорировал это, вцепляясь взглядом в руку Субоши, начавшую уже скрываться из виду… До боли обхватив запястье, Нурико схватил его руку, и Субоши закричал… но Нурико не обратил на это внимания. Теперь вес Субоши прибавился к его собственному, и подоконник с пугающей силой врезался ему в грудь, едва позволяя дышать. Но он игнорировал все: боль, бешеный рев Тамахоме и пронзительные крики Миаки, и даже полные мучения вопли висящего под ним мальчишки. Он только закрыл глаза и задержал дыхание, сосредотачиваясь на своём сердцебиении. Боль пронзала, пульсировала — он был уверен, что сломал ребро, и, быть может, не одно, — но он выкинул из головы и это. И пока он свисал из окна, перегнувшись через подоконник и держа в руке покачивающуюся человеческую жизнь, казалось, все замедлилось и исчезло в каком-то тумане, полном шепота. Его опущенные веки дарили глазам темноту и прохладу; он чувствовал прикосновение чего-то похожего на воду, что обволакивало его сознание и струилось по разгоряченным мышцам, придавая им сил. Его жизнь остановилась на мгновение, и он обнаружил себя в темном бассейне, тихо кружащимся в потоке собственных мыслей. почему меня волнует его жизнь он не тот кто дорог мне он тот кто убил дорогого мне человека и семью моего друга и мне больно быть здесь мне больно так больно вдруг я тоже упаду и умру и все по его вине и все равно я не могу отпустить его я должен его спасти что-то заставляет меня делать это но я не знаю что и почему но я знаю что должен должен спасти его должен спасти должен должен «Я должен. Должен…». Что-то ярко вспыхнуло внутри него. Нурико распахнул глаза, и, казалось, время с всплеском вернуло свой ход, вытягивая его из темноты и возвращая в реальность. Субоши покачивался внизу в стальном захвате его пальцев и в ужасе кричал, а за плечом ревел от злости Тамахоме, и под его ревом был едва слышим хриплый надрывный плач Миаки. Все было так же, как и минуту назад, все так же жутко и пугающе… но что-то все-таки изменилось. На мгновение, долгое только для него самого, он задумался, что же такого изменилось, и почему вдруг он стал так этим озабочен. И вдруг он понял. «Это же я! Нет. Это… нечто во мне». Огненная сила заструилась по его венам, прогоняя боль из груди и руки, и позволяя с легкостью держать Субоши на весу, — да что держать? поднять! Медленно, изумляясь такому приливу сил, — но сосредоточив все остальное свое сознание на самом действии, — он покрепче уперся ногами в пол и заскользил назад, поднимая за собой Субоши. Рука повиновалась команде, даже не дрогнув под тяжестью ноши, и уже в следующее мгновение Нурико вытянул парня из окна и приземлил его на пол. Только тогда он заметил браслеты — вернее, то, что когда-то ими было. Его руки теперь были по локоть облачены в прохладный, блестящий метал, пылающий малиновым в свете предзакатного солнца, и он тотчас понял, что это из них явилась та сила, — из их огненного свечения… и откуда-то изнутри. Все это время она была спрятана где-то так глубоко внутри, что он никогда раньше не замечал ее, но теперь, несомненно, нашел… На этих мыслях боль и усталость вновь напомнили ему о себе, и он рухнул на пол, потеряв сознание.