Вода и камень

Глава IV "Когда мне его показали, он был весь мокрый, красный и сморщенный, как прошлогодняя клюква. Тощенький и сердитый. Едва появившись на свет, он начал орать. На акушерку, которая держала его поперёк живота над тазом, на Милли, стоявшую тут же с кувшином тёплой воды, на Ноя, который всё это время подпирал дверь с той стороны, молясь своему богу, и, конечно, на меня. Ещё бы: столько времени просидеть в темноте, а когда выпихнули – снаружи ещё и холодно оказалось. Он родился маленьким и слабым. Единственное, что мог он противопоставить этому миру, был непрерывный крик. Тишина наступила только, когда акушерка сообразила пристроить его ко мне на живот, как бы снимая с себя всю ответственность за его дальнейшую судьбу. Странно, но я тогда толком ничего не почувствовала, только облегчение и усталость. Я представляла его совсем другим, может, поэтому не сразу догадалась, что этот "червячок" – мой. Чёрные мокрые волосёнки, сощуренные от злости глаза и приплюснутый нос. И ногти. Кто бы мог подумать, что у новорождённых такие длинные ногти! Теперь, когда вспоминаю это, мне даже смешно, но тогда... Я вдруг поняла, что вот сейчас они все уйдут, и я останусь с ним совсем одна. И что тогда мне делать? Назад не воротишь... Так оно и случилось. Он прилип ко мне намертво почти на месяц. Всё время требовал еды и внимания. Даже спать один не хотел. Понятия не имею, как справился Ной. Небритый, с красными глазами, мерзко пахнущий горячими булочками, он постоянно тащил мне что-нибудь на подносе, каждый раз распинаясь о том, как это полезно. От этого есть хотелось ещё меньше, но тогда бы не было молока, а это было единственное, что могло успокоить моего ребёнка. Мо-е-го. Мы были как матросы в лодке без вёсел и паруса посреди бескрайнего океана, и, чтобы выжить, нам пришлось научиться держаться друг за друга. Так мы стали командой." Сидзука перестала читать, отхлебнула чаю и посмотрела на своего мучителя. Три раза по семь страниц... У неё уже и в горле пересохло, а он требовал ещё и ещё. И до чего же наглый! Развалился на чужой кровати, закинув руки за голову, и улыбается, пребывая, судя по всему, в отличном настроении. – Довольно, – произнёс он вдруг, сладко потягиваясь. – Оставим на потом. Не хочу знать всё сразу. Занятно: он радуется так, будто это случилось вчера, а не восемьдесят с лишком лет назад. – У вас с сыном хорошие отношения... были? – спросила Сидзука, чтобы с таким трудом заработанные вопросы не пропали даром. – Видите ли, Жан-Франсуа, он... с ним непросто иметь плохие отношения, он сам об этом заботится, – Санада перекатился на живот и замер, изображая сфинкса. – Гордитесь им? – Разумеется. Он же мой сын, – последовал быстрый ответ. – Жалеете, что не были рядом тогда? – Не знаю... и вообще, вопросы на сегодня закончились. Не только вы умеете считать, – отрезал бывший резидент. – Терпеть не могу женщин с таким выражением лица... Завтра заработаете ещё. Что там наш путешественник, кстати? Звонит, или ему не до укрепления семейных уз? У Сидзуки руки зачесались влепить этому человеку тетрадкой по лбу: "Издевается он! Оставил её без мужа на ближайшие пару месяцев, да ещё считаться смеет!" – Его встретили и разместили, слава богу, но есть как минимум одна проблема, – сухо произнесла "маленькая скво". – Он не понимает по-испански. – Да ладно... Какие проблемы могут быть у человека, который рекламирует шампунь? – весело возразил Санада. Похоже, он не прочь был сегодня поболтать на отвлечённые темы... – Я серьёзно! Найдите ему переводчика! – Уже нашёл, – сдался собеседник. – Отличный выносливый экземпляр. Малышу его надолго хватит. – Можно подумать, это ваша заслуга, – усомнилась ехидная "скво". – А то! Из двух имевшихся в наличии испаноговорящих японцев в этой местности я оставил одного. Другой внезапно приспичило навестить родных. Мне показалось, вашему мужу сейчас приключения такого рода не на пользу – девушка у него уже есть, – галантный жест в сторону хозяйки номера был встречен милостивой улыбкой. – Как вы это делаете? – Понятия не имею, как именно это работает. Они просто начинают хотеть того, что отвечает моим интересам. На самом деле мне всегда легко давались переговоры, так что ничего удивительного. – Поездка Таку в Аргентину... тоже? – нахмурилась Сидзука. – Подозрительно быстро всё сложилось. – Давайте-ка отложим допрос на потом, это право надо ещё заслужить, – покачал головой Санада. – Лучше расскажите мне что-нибудь забавное. Зачем вам столько собак, например? – Пап, ещё! Ну пожалуйста! – Тихо, котятки, папа устал, да и броненосец тоже. За последние пару минут мы с ним пробежали метров триста, не меньше. Когда я включал фонарик на телефоне, он пытался скрыться в кустах и сворачивался в покрытый пупырками костяной шар, но, стоило выключить свет – снова оказывался на асфальтовой дорожке. Возможно, там ему было легче найти насекомых на ужин: асфальт после захода солнца остывает не сразу, и всякая живность не спешит расползаться. Даже комары и мошки толкутся в воздухе, привлекая летучих мышей. Едва различимыми тенями они проносятся над головой – животы набивают. – Я не успела его рассмотреть... – расстраивается Кокоми. – Да там ничего особенного – так, поросёнок бронированный. – Кажется, я сморозил чушь: как раз бронированные поросята – это и есть самое интересное. Во всяком случае, у нас таких нет. – А кто там ещё есть? – встревает Мицу. Девчонки позвонили мне отчитаться по домашним делам и застряли надолго. Всё-то им интересно... – Вот поедем места для съёмки смотреть – там, может, кто и будет, а возле отеля я вам много не "наловлю". – О-о-й, это ждать долго. – И ничего не долго. Сегодня ездил за генератором, завтра с утра приедет Сато-кун, и решим, с чего начать. – А кто такой этот Сато-кун? – спросили они хором. Надо же: совсем взрослые девицы, а до сих пор дуэтом "выступают", как в детстве. – Мой переводчик. Будущий зять местных органов правопорядка, на минуточку. – А он симпатичный? А сколько ему лет? А жена у него есть? – если б знал, что будет столько новых вопросов – ограничился бы генератором. В конце концов, мне всего лишь надо убедиться, что с собаками гуляли и в мисках у них не пусто. Броненосец, поняв, что от него отстали, не спеша растворился во мраке. "..."Стандард ойл" по сорок пять? Продавай... Нет, "Корриган-Маккинни" пока не трогай, месяца через два их слопает "Рипаблик стил", тогда они будут дороже... Не спорь, пожалуйста – последний раз, когда ты со мной спорил, чем кончилось, помнишь? И подготовь-ка мне к завтрашнему утру сводки по зерну..." Миссис Риджвуд замерла, прислушиваясь. Голос доносился из гостиной, где был установлен второй аппарат. Дом судьи Риджвуда был оснащён связью одним из первых в этих местах, а уж иметь два телефона сразу было неслыханной роскошью. И как-то так само собой получилось, что до обеда гостиная безраздельно стала принадлежать ушлому азиату. Он располагался там со своими котировками и индексами, курил, заполняя пространство вокруг завитками белёсого дыма, шуршал свежей прессой, звонил своему брокеру, иногда даже орал на него. "Ещё бы тикерный аппарат тут поставил", – сердилась хозяйка, понимая, что никогда не скажет этого вслух. Она старалась относиться к переменам стоически, тем более что после обеда дом пустел: прислуга разбредалась кто куда, а китаец исчезал по своим таинственным делам, возвращаясь, порой, за полночь. Всё это время миссис Риджвуд силилась понять, чем же всё-таки занимается её жилец. Деньги у него водились, а вот работы, как таковой, не было. Никто к нему не приходил, и сам он не отправлялся каждый день на службу, предпочитая, судя по всему, свободный график. Он так и не завёл здесь друзей, исключая, разве что, доктора Брауна с женой, к которым наведывался почти ежедневно. С женщинами его тоже не видели. Поначалу соседи проявляли к нему интерес и даже невзначай спрашивали у вдовы, откуда у неё такой необычный постоялец, кто он и зачем сюда заявился, но ей нечего было ответить любопытным, и понемногу их оставили в покое. Порой она ловила себя на мысли, что, если бы не разница в происхождении и характерная внешность, протеже доктора можно было бы даже счесть привлекательным во всех отношениях мужчиной. С его появлением в доме всё как-то подтянулось и наладилось, даже садовник перестал оставлять инструмент где попало и начал уделять больше времени газону, нежели посиделкам в тени с папироской. Мистер Чжао не делал для этого ровным счётом ничего, но всем своим видом задавал деловой настрой. При нём миссис Риджвуд уже постыдилась бы выйти к завтраку в том же, в чём обедала вчера, несмотря на то, что завтракали они порознь и в разное время. Вот и сегодня, когда она спустилась в столовую выпить чашечку кофе с яблочным пирогом, жилец уже заканчивал со своими делами и собирался уходить. В открытый проём видно было, как он, собрав какие-то документы и прихватив со спинки кресла пиджак, метнулся к выходу. Заметив хозяйку, коротко кивнул ей и выскочил за дверь так стремительно, будто боялся, что его могут задержать какой-нибудь ерундой. Женщина проводила его удивлённым взглядом, а чуть погодя, заслышав звук отъезжающего автомобиля, направилась в сдаваемую часть дома. Мысль о том, чтобы получше ознакомиться с частной жизнью китайского коммерсанта, приходила ей в голову неоднократно, но каждый раз находились веские причины отложить волнующее мероприятие на потом. Сейчас момент был самый подходящий: садовник уехал за досками, чтобы чинить истёршиеся ступеньки на террасе, кухарка ещё не вернулась с рынка, а у горничной сегодня выходной. Миссис Риджвуд зачем-то на цыпочках, затаив дыхание, подкралась к двери, оглянулась и сунула дрожащей рукой запасной ключ в замочную скважину, а войдя, поскорее захлопнула за собой дверь и, прислонившись к ней спиной, застыла, унимая сердцебиение. В ушах шумело так, словно мимо пронёсся, громыхая колёсами, Вашингтон-Чикаго Экспресс, руки стали вмиг холодными и липкими и пришлось вытереть их о подол. Любопытство всё же, оказалось сильнее страха, и женщина принялась за дело. Беглый осмотр комнат не принёс ничего нового: всё осталось на тех же местах, как и было. В шкафу аккуратно висела одежда, там же располагалась и пара чемоданов, а также походные ботинки на толстой рифлёной подошве, какие используют обыкновенно путешественники в горах. Представить себе, как мистер Чжао, с его безупречными ногтями и в пошитом на заказ костюме из дорогой шерсти, карабкается по горам, удалось не сразу. Миссис Риджвуд провела рукой по рубашкам, аккуратно сложенным на полке, отмечая качество хлопка, а, наткнувшись на шёлковый шейный платок, небрежно брошенный на спинку кресла, неожиданно для себя поднесла ткань к лицу и принюхалась. Давно не случалось ей ощущать ничего подобного, с тех самых пор, когда жив был хозяин этого дома. Тонкий аромат парфюма, табака и живого тёплого тела... испугавшись собственных мыслей вдова быстро вернула опасный предмет на место и принялась изучать книги на письменном столе. К её немалому изумлению некоторые из них касались вовсе не финансов или юриспруденции. Это были труды по биологии и химии, по крайней мере, формулы и непонятные схемы там имелись в изобилии. На кровати лежала книга, заложенная почтовой карточкой с видом на Бруклинский мост. "Планета людей", – значилось на обложке по-французски, что окончательно поставило исследовательницу чужих гардеробов в тупик. Кажется, доктор Браун упоминал что-то вроде того, что его китайский знакомый человек непростой, но заподозрить его в увлечении современной французской литературой было бы слишком... Апофеозом спонтанного обыска стала находка в одном из ящиков письменного стола. Он был заперт, но миссис Риджвуд это не остановило. В детстве она наловчилась разбираться с такими задачками, исследуя всякие интересности в отцовском кабинете. Нож для конвертов и шпилька – и вот уже в руках потрясённой вдовы хрустит пакет из плотной коричневой бумаги... столько денег она видела только, когда её покойный муж платил за землю, на которой стоит этот дом. Пересчитать купюры ей помешали – вернулся с досками садовник и миссис Риджвуд, вернув всё на место, поспешила к нему дать необходимые указания. Теперь она думала лишь о том, как бы удержать этого "непростого человека" при себе как можно дольше, чтобы успеть привести в порядок всё, что в этом нуждалось. Ещё вчера она приходила в ужас, прикидывая, как скоро придётся расстаться с прислугой, а может быть и со всем имением, которое она больше не в состоянии содержать. Денег на всё не хватало, а извлекать их из воздуха женщина не умела. Но... если удастся воспользоваться средствами мистера Чжао... эту идею следовало продумать без спешки. Вернувшись под вечер из очередной вылазки, Санада с усмешкой наблюдал следы непрофессионального взлома. Он предполагал, что это случится рано или поздно, поэтому расставил в нескольких местах "маячки" и теперь хитрость сработала. Следы постороннего присутствия были обнаружены также в шкафу, на столе и даже в ванной комнате. "Минируя" шкаф, он с трудом удержался тогда от желания оставить в кармане записку. Вот была бы потеха – наблюдать лошадиную физиономию вдовушки после такой-то находки! Бесцеремонность, с которой трогали его вещи, была неприятна, но зато теперь возникала дополнительная ниточка, за которую, в случае чего, можно будет потянуть, а то и дёрнуть. Санада попробовал воду в ванне, нагрелась ли. Вода была горячей и вкусно пахла ароматизированной солью, которая обнаружилась под стопкой чистых полотенец... Полдня он провёл, осматривая окрестности военной базы: следовало внимательно изучить местность и определить пути к отступлению, если понадобится удирать и прятаться. Помимо зарослей колючих кустов и вонючего ручейка с болотистыми берегами был обнаружен искусно замаскированный телефонный кабель, неизвестно куда ведущий и оттого ещё более притягательный. Находка была сделана, когда солнце уже планировало уйти на покой, и Санада решил вернуться к ней позже и в более подходящей экипировке. И так уже на человека почти не похож: весь в репьях и пятнах от зелени, и в сапогах хлюпает. В его планы не входило пугать миссис Риджвуд до смерти, во всяком случае, пока. На следующее утро, найдя под дверью пострадавшие вчера сапоги сияющими, словно новенький Кадиллак, он расценил это, как повышение в статусе, и ответил на всякий случай корзиночкой отборной клубники. Всё разъяснилось, когда на третий день миссис Риджвуд спустилась к завтраку раньше обычного. Первую половинку сдобной булочки она намазывала лимонным джемом так тщательно и долго, будто от этого зависела её жизнь. Санада почтительно сопел по другую сторону стола. Едва пригубив чай, женщина принялась было за вторую половинку булочки, но вдруг отложила нож и сказала еле слышно, что хотела бы просить консультации по финансовым вопросам. И, дескать, не будет ли мистер Чжао столь любезен найти пару минуток, чтобы посмотреть, хоть одним глазком, на бумаги, доставшиеся ей от супруга, Царствие ему Небесное. Разумеется, если только его это не затруднит. "Китаец" сосредоточенно жевал, глядя куда-то вдаль, затем сфокусировал взгляд на зардевшейся хозяйке и кивнул. С того дня они завтракали вместе. Миссис Риджвуд находила это полезным и попутно пыталась приручить флегматичного постояльца, а тот был и не против. Дела покойного судьи оказались не так уж плохи, кое-что можно было продать с выгодой, и часть этих денег вложить снова во что-то более перспективное. Оставалось ещё съездить в банк и взять отчёт по доходам за весь прошлый год, а кроме того, стоило осмотреть два заброшенных участка за городом, на которых вполне можно было бы разместить ну, например, виноградники или что-нибудь ещё в том же духе. Санада видел, как загорались глаза у милой вдовушки при мыслях о грядущих прибылях, и лишь молча улыбался в ответ. Ещё немного и "доверительное управление активами" будет у него в кармане, и уж он-то своего не упустит... "Пусть только попробуют, – старательно накручивала себя Николь, собираясь нанести ещё один визит в "Уэллс Фарго". – На этот раз им придётся меня принять". Она шла по улице с прямой спиной, высоко подняв голову и вцепившись в сумочку с такой силой, что пальцы побелели. Николь отправилась в банк, как только появилась возможность оторвать от себя Жана-Франсуа хотя бы на пару часов. Ей не терпелось выяснить, всё ли она вспомнила правильно, но было и страшновато: в прошлый раз её едва не спустили с лестницы, не дай бог, снова откажут или окажется, что на счёте ничего нет – на новую попытку встать на ноги сил может и не хватить. В огромном зале, куда она попала по широкой лестнице с ковром и латунными перилами, покоящимися на головах у пучеглазых тритонов с рыбьими хвостами, народу было совсем мало. Ей показалось, что дремавшие за своими стойками операционисты дружно уставились на неё, как только открылась дверь. Даже захотелось проверить, есть ли и у них чешуйчатые хвосты. Один из служащих нажал на кнопку, и над его окошком загорелась тусклая зелёная лампочка. Николь пошла туда. Через полчаса она уже недоверчиво наблюдала за ловкими руками кассира, шуршащими новенькими банкнотами, и прятала в сумочку пахнущую типографской краской чековую книжку, стараясь ничем не выдать своего ликования. С каким злорадством она напомнила бы старшему менеджеру то, как он отчитывал её всего несколько месяцев назад, а теперь готов пополам сложиться, лишь бы угодить. – А знаешь, – призналась она на следующий день зашедшей на кофе Милли, – пока я была там – всё ждала, что вот сейчас они схватят меня и будут кричать, что я воровка, что это не мои деньги, и всё такое. Даже не знаю, что стала бы делать... – Ну что ты говоришь, разве твой японец не сам тебе их отдал? – приподняла брови подружка. Бровки были, что надо – тоненькие, выразительно изогнутые и очень аккуратные. Она самолично трудилась над ними всё прошлое утро и теперь то и дело пускала в ход результат своего труда. – Но я не думала, что там столько... теперь нам хватит и долг отдать, и нанять ещё кого-нибудь в помощь Ною. И ещё... нам нужна развозка, вот что я думаю. Тогда можно было бы собирать заказы со всего города! – Решили всё-таки заплатить... этим? – Милли была разочарована. Только-только удалось посадить неудачливого вымогателя, а Николь собирается ему долги отдавать. – Я хочу жить спокойно. Отдам деньги в положенный срок, получу обратно свою расписку и забуду всё это, как страшный сон. Уже говорила с их бухгалтером. Бедняга рад-радёшенек, похоже, что шефа теперь долго не увидит. Разойдёмся по-хорошему и не надо будет ждать поджога или другой какой пакости. У меня ребёнок, ты же понимаешь... Миссис Маккензи кивнула. И то правда: место тут хорошее – грех бросать, а значит и с бандитами здешними придётся жить мирно. – И что ты теперь обо всём этом думаешь? Всё ещё сомневаешься, что это была любовь? – Николь пожала плечами и откусила кусочек печенья. Пока рот занят – можно не отвечать на такие сложные вопросы. – А я думаю – это как раз она и есть, – лукаво сощурилась Милли, подперев ладонью щеку. – Точно, говорю тебе, как в романе! Выходит, он всё поставил на тебя... вот это мужчина! Хотела бы я на него посмотреть. Как думаешь, он ещё в городе? – Понятия не имею... я заказала выписку – со счёта недавно снимали деньги. Не знаю теперь, что и думать. – А что тут думать, надо его найти и сказать, наконец, что у него сын! – загорелась подруга. – Я не я буду, если не найду тебе мужа! Не этого, так другого хорошего, но лучше всё-таки того – страсть, как интересно поглядеть, как вы встретитесь! И миссис Маккензи единым махом затолкала в себя оставшуюся половину эклера. Глядя на то, как решительно она обошлась с парой сотен лишних калорий, Николь подумала, что, пожалуй, теперь её будущее в надёжных руках. Если долго-долго сидеть, уставившись на неровные строчки, написанные чужими угловатыми буквами, то вскоре они начнут сороконожками расползаться во все стороны, налезать одна на другую, а потом и вовсе превратятся в набор бесполезных слов, смысл которых уловить будет всё труднее. Дневники переводились ужасно медленно. Если бы никто не отвлекал – можно было бы подумать о том, чтобы отдать их наследнику недели через две, но теперь, похоже, придётся об этом забыть. Сегодня Санада так и не появился, и Сидзука была этому только рада. В прошлый раз она пригрозила, что, если они будут всё время возвращаться к началу – бросит всё, отдаст тетрадки, не дочитав, и вернётся домой. Он надулся и заявил, что, если бы мог выбирать – ни за что не стал бы связываться с людьми, которые не в состоянии оценить, какую милость им оказали, обратив на них внимание. Очевидно, это относилось и к бедняге Таку, сидевшему сейчас на краю света в ожидании "того, не знаю, чего". "Маленькой скво" было обидно за мужа, но он, хотя бы, сможет заодно исполнить свою давнюю мечту забраться в непролазные дебри поближе к ягуарам и муравьедам, а если ещё каких-нибудь жуков интересных найдёт – совсем замечательно. А ей оставалось в одиночестве корпеть над переводом, в надежде увидеться рано или поздно с непоседливым сыном невыносимого отца. И погода, как назло, который день не позволяет насладиться прогулкой по любимому городу... "Надо перестать потакать этому придурку. Это же их семейная реликвия – вот пусть друг другу и читают по очереди, я-то тут при чём..." – бурчала про себя Сидзука, стоя у окна и наблюдая лужи, слякоть и редких похожих, кутающихся в шарфы. Обернулась, на всякий случай. Никого. "Ну, вот где шляется?!" За время, проведённое за чтением с последующими перебранками и играми в вопросы и ответы, они незаметно привязались друг к другу. Правда, стоило "маленькой скво" начать радоваться тому, что ей удалось, наконец, найти с ехидным привидением общий язык, и всё оказывалось совсем наоборот, вот, как сейчас, например. – Грозовая Тучка, ты как там, не скучаешь? – стоило нажать зелёный кружок и по экрану расплылась знакомая до мелочей улыбка. – Не дождёшься! – машинально ответила она. – Фу, как неласково! У тебя там снег, что ли? В новостях слышал... А у меня – лето! – Изображение злорадно показало язык. – Сегодня двадцать восемь было и завтра тоже. Как закончу – хочу съездить на океан. Могу тебя подождать... – Начни сначала, – улыбнулась Сидзука. Вечно он бежит впереди паровоза. – Так начал уже! – Ну, хвастайся! – предложила жена "великого воина" – Ну, слушай... – в тон ей ответил супруг. – На сегодняшний день у меня есть: пикап, который заводится, когда сам захочет, но зато у него офигенно большой багажник, "двадцать вторые" колёса и лебёдка спереди. Ещё есть генератор, к которому пока нечего подключать, камера, которой пока нечего снимать и добровольный помощник, который, кажется, терпеть меня не может по непонятной причине, но делает это абсолютно искренне. И да, он японец, прикинь! – С ума сойти... – одобрила "скво". – А у тебя что? – Почти ничего. Разве, что я имела несчастье познакомиться с твоим не вполне материальным приятелем. Поздравляю, кстати, все подозрения насчёт глюков с тебя сняты. Таку завис на пару секунд, шевеля бровями. Видимо, пытался решить по-быстрому, к чему может привести такое знакомство. Наконец, кивнул: – И что он хочет? – Сам знаешь, что... – А ты ему зачем? – ревниво поинтересовались "на том конце провода". – Страницы переворачиваю, – вздохнула Сидзука. – А заодно служу жилеткой и громоотводом. Почему-то ему отпрыск для этого не годится... Слушай, а когда вы выдвигаетесь? Там же связи не будет, наверное? – Когда народ подтянется... Не мог же я сказать ей: "Когда этот говнюк перестанет ходить к тебе в гости и займётся, наконец, делом, в которое он меня втравил". Не стоит говорить Дзуки, что придётся поработать на него немного. Я еду снимать кино – вот пусть так оно и будет. У меня сложилось ощущение, что он чего-то ждал. Сначала из кожи вон лез, чтобы побыстрее запихнуть мою тушку в самолёт, а теперь словно забыл обо мне. Надеюсь, что всё же успею помочь ему прежде, чем прибудет съёмочная группа. Думаю, нам лишние глаза не нужны. Сидзука говорила ещё что-то о том, как ей хочется поскорее увидеть меня целиком, а не только от бровей до подбородка, потом вдруг вспомнила, что давно пора ложиться спать и дала отбой. Я сидел на ступеньках лестницы к небольшой старинной часовне, откуда открывался чудесный вид на город и поля вокруг и думал, что, вот ведь, круглая штука – Земля: у меня ещё сегодня не кончилось, а у Дзуки уже вовсю начинается завтра. А есть ещё Токио и там мои девчата скоро сядут за стол и Кокоми будет добавлять в кофе молоко и корицу, а Мицу не захочет... Неизвестно, когда снова наступит время, одинаковое для всех нас сразу, но мне бы очень хотелось, чтобы поскорее... Сидзуке снились пампасы, кажется, так называется это бескрайнее травяное море, по которому ветер гонит серебристые частые волны. Где-то там её Таку... скачет на быстром коне. Почему-то ей представлялась именно такая картина. Откуда вдруг возьмётся этот конь не суть важно, зато красиво – глаз не оторвать. Тишина... только ветер снаружи играет с кустами сирени. Уже совсем скоро они покроются фиолетовой пеной цветов, и в воздухе поплывёт знакомый с детства горьковатый аромат. Сирень здесь наверняка такая же, как и в Париже, осталось только дождаться, и это ожидание делает жизнь чуточку легче. Прикрыв за собой дверь, тихонько, чтобы не разбудить малыша, Николь крадётся к маленькому туалетному столику, трогательно-чужеродному в этой простой комнате. Она купила его на блошином рынке за четыре доллара только лишь из-за размера, ну, может, ещё потому, что ручки у ящичков были сделаны в виде медальонов с камеями, похожими на тот, что был у мамы когда-то... Даже удивительно, как ловко он поместился в тесном закутке между кроватью и стеной. Устроившись на единственном стуле Николь не спеша достаёт из ящика своё сокровище. С самого утра, хлопоча по хозяйству и в лавке, занимаясь то тем, то этим, она представляла себе, как откроет заветную коробочку, потянув за кончик атласной ленты, когда никто не будет ей мешать. Наконец этот длинный день закончился, ещё секунда – и вот уже пальцы поглаживают прохладное стекло флакона, с нежностью касаются его изящной шейки, которую венчает загадочный дымчато-синий цветок. Этот аромат нравился Андре. "Шалимар" – это как гулять в ночном саду под апельсиновыми деревьями и глядеть на звезды", – говаривал он, наблюдая, как жена собирается для выхода в свет. А теперь это превратилось в светлые воспоминания. Сколько раз она старательно отворачивалась, проходя мимо витрин со всякими женскими радостями. Раз денег нет – нечего и расстраиваться понапрасну. "Когда-нибудь..." – обещала она себе каждый раз. И вот сегодня решилась, наконец, вознаградить себя за долгое ожидание. Милли может сколько угодно рассуждать о количестве платьев, необходимом для счастья. Ей не понять, что значит для Николь маленький кусочек того мира, где все были живы и веселы, где не приходилось выбирать между плохим и ещё более худшим и можно было смеяться просто потому, что тебе хорошо и не думать постоянно о том, как и на что прожить следующий день. "Да..." – сказала она, переводя взгляд на зеркало. Оттуда при скудном свете ночника на неё смотрела женщина с зелёными глазами на заострившемся, обветренном лице, и пусть кожа была не так хороша, как когда-то, но глаза сияли по-прежнему. Николь осторожно вытащила пробку и, капнув на палец, легонько коснулась за ухом, а потом в ямочке на шее. "Да, – повторила она и улыбнулась. – Теперь всё будет по-другому, вот увидишь." Проснулся засветло от того, что какая-то настырная птица, устроившись в кустах под окном, раз за разом выводила одно и то же "фюить-иить-ик!" с упорством заезженной пластинки. "Если этот комок перьев пытается таким образом найти себе пару, то ему наверняка ничего не светит", – улыбнулся Санада, зевнул и снова закрыл глаза. Торопиться было некуда: он обещал миссис Риджвуд съездить с ней сегодня на дальние вырубки, сделанные под плантации табака. Хозяин заболел и помер, не успев осуществить свои планы, а у хозяйки руки всё никак не доходили, да и страшновато ей было ехать в этакую глушь одной. Теперь же, прикинув, сколько может стоить эта земля, она решила осмотреть своё недвижимое имущество и, по возможности, превратить его в деньги. Ситуация осложнялась тем, что на вышеуказанных акрах существовало поселение каких-то чокнутых русских. Они жили там с разрешения местных властей и не ушли даже когда новое правительство отрядило этот участок окружному судье под хозяйственные нужды. Миссис Риджвуд была в тех местах лишь однажды с мужем и видела бородатых мужиков в просторных рубахах издали, а потому была вовсе не уверена, что они понимают испанский, не говоря уж о человеческих языках. Женщины у них носили пёстрые длинные платья без рукавов поверх рубах и прятали волосы под платками. Супруг сказал ещё, что они религиозные фанатики или что-то вроде. Одним словом – непонятные и опасные иностранцы. К тому же их было достаточно много, чтобы в случае чего дать отпор кому угодно, даже местной полиции, не то что беззащитной женщине. Всё это вдова вывалила на своего квартиранта с надеждой и опасением: вдруг откажется? Санада спокойно выслушал вводную информацию, а, узнав, в каком направлении предстоит выдвигаться, изъявил желание составить "беззащитной женщине" компанию. Как раз куда-то в те края был протянут недавно обнаруженный кабель, а с учётом того, что другого жилья с той стороны на карте не было, загадочные русские выглядели совсем уж привлекательно. Одно дело, шариться по кустам и болотам, цепляя репейники, и совсем другое – заниматься разведкой в качестве доверенного лица законной владелицы земли. Машина бежала по просёлку, весело подпрыгивая на ухабах. Брезентовый верх был сложен, и несчастная вдовушка то и дело охала, борясь с укачиванием и газовым шарфиком, назойливо лезущим в лицо, одновременно. Санада искоса посматривал на пассажирку, забавляясь её зеленоватым видом и тем, как она старалась сохранять достоинство и осанку, зажимая платье меж тощими коленками, как будто там было на что позариться. При этом костлявая курица была ещё и любопытна: таращила глаза и тянула шею, оглядываясь по сторонам. – А Дорис сегодня превзошла себя, омлет со спаржей был чудесен, не находите? – нарушил он молчание, вызвав у своей спутницы новый приступ тошноты. – Наверное, непросто женщине в этих краях управляться одной, без мужа и родни? Вопрос застал миссис Риджвуд врасплох, и она вдруг заморгала и полезла в сумочку за платком. – Понимаю, насколько нелегко вам приходится, – продолжил Санада как ни в чём не бывало. – Кстати, могу вас обрадовать. Почти всё, что вам досталось в наследство, ликвидно, я проверил. Я взял на себя смелость подготовить для вас несколько рекомендаций по размещению вырученных средств с учётом того, что сейчас творится в Европе, так что, через год-другой, думаю, все ваши финансовые проблемы будут решены. Мы сделаем из вас настолько перспективную партию, что очередь будет стоять до самого Сан-Антонио, хотите? – Ай! – прозвучало в ответ и было не очень понятно, то ли это она от радости, то ли просто тряхнуло в очередной раз. У моста через Рио-Негро сделали короткий привал. Миссис Риджвуд от еды отказалась, и все бутерброды, заботливо приготовленные кухаркой, достались многофункциональному азиату, чем он воспользовался безо всякого стеснения. Будущая "перспективная партия" тем временем гуляла по травке, нюхала цветочки и размышляла обо всём, что сказал этот странный китаец. Каждый раз, смотрясь в зеркало, она наблюдала не старую ещё женщину, которой отчаянно хотелось сбежать. Вырваться из этой чужой страны, где у неё нет ни одного близкого человека, из дома, который превратился для неё в склеп... А теперь всё это может осуществиться, и тогда прощай знойная пустыня и опостылевший за двадцать лет городишко с жителями, которые не видят дальше собственного носа и интересуются только сплетнями да видами на урожай. Можно будет поехать... да хоть в Европу, о которой только что шла речь... – А что там, в Европе, вы что-то сказали? – рассеянно спросила женщина. – Ну да. Там в данный момент стреляют. Впрочем, нам с вами это не помешает получить прибыль, даже наоборот. На войне можно неплохо заработать, если знать как. И я собираюсь сделать это для себя и для вас, если позволите. – Да-да, конечно... – с энтузиазмом согласилась вдова. Пропетляв ещё с десяток миль и сменив поросшие травой холмы на реденький лесок, дорога упёрлась в изгородь из старых, потемневших от времени, жердин. Ворота были крепкие, а перекладина тяжёлая. Пока Санада размышлял насчет того, с какой бы стороны за неё взяться, по ту сторону произошли некоторые изменения. Из-за поворота показалось стадо коров в сопровождении собаки и двух подростков верхом. Ехали без сёдел, подгоняя животину босыми пятками и покрикивая протяжно, а завидев машину – спешились и нарочито вразвалочку направились к воротам. Санада оглянулся на свою спутницу, призывая её на помощь: в отличие от местных американцев, кое-как понимающих язык, он по-испански не выучил пока ничего, что могло бы сейчас пригодиться. Парни дожидаться не стали, открыли ворота и коровы потекли в образовавшуюся брешь, огибая машину и громко мыча. Миссис Риджвуд так и застыла с выпученными глазами и прижатым к носу батистовым платочком. "Кто здесь главный?" – за неимением других вариантов прокричал Санада по-английски. Один из парней пожал плечами и махнул куда-то, откуда они приехали. Оба вскарабкались на лошадей и погнали коров дальше. "Нам туда", – оптимистично заявил бывший резидент и машина тронулась. "Главного" они нашли почти сразу, как только очутились в деревне. Старик наблюдал за починкой крыши большого сарая, указывая сидящим на коньке бородатым мужикам, что и как делать. Он не орал на них и не ругался, просто тыкал пальцем и что-то говорил негромко, а между тем дело спорилось. Мужики затаскивали наверх доски, а другие, стоя на лестницах, приколачивали их. Дед с неодобрением покосился на машину и чужаков, вышедших из неё, и вернулся к своему делу. Пришлось ждать, пока закончат. Миссис Риджвуд порывалась подойти к старосте первой, но Санада остановил её, сказав, что это бесполезно и так они ничего не добьются. Наконец, старик, которого, видимо, вконец одолело любопытство, приблизился и уставился на приезжих выцветшими голубыми глазами, настороженно глядящими из-под косматых бровей. "Кто такие?" – прокаркал он на своём языке. Санада знал по-русски ещё меньше, чем по-испански, но посыл понял и попытался предложить деду для общения те языки, которыми хоть как-то владел. Проигнорировав английскую, немецкую и французскую речь, староста, неожиданно, откликнулся на китайское "нихао", ввёрнутое уже просто от бессилия. Оказалось, община эта переселилась сюда в начале века через Харбин, подальше от кровавой смуты на родине. Пока жили у китайцев – кой-чему научились. "Надо же, хоть какая-то польза от моего китайского", – удивился Санада, а старик, кажется, был даже растроган, встретив здесь неожиданно знакомое по прошлой жизни явление. Настолько, что гостей, не держа доле на жаре, повели в дом, усадили за стол и поднесли квасу. Внутри было тихо и прохладно, на полу и широких лавках – домотканые пёстрые дорожки, окна радовали глаз алыми шапками герани в глиняных плошках. Захотелось даже оставить ботинки в сенях, как сделал бы дома, да вовремя вспомнил, что китайцы редко снимают обувь в жилищах, и старик, скорее всего, знает об этом. Хозяйки нигде видно не было, однако женская рука чувствовалась во всём: по стенам были развешаны пучки сушёных трав, в углу за большой белёной печью невиданной прежде конструкции – вязанки лука и красного перца. Со двора послышались голоса: высокий женский напевал задорную песню, перемежая её непонятным "цып-цып" и следом – мужской смех. Староста что-то крикнул в окно, и пение оборвалось. Санада поймал себя на мысли, что ему гораздо интереснее сейчас было бы посмотреть, что там происходит вместо того, чтобы упражняться в дипломатии. Миссис Риджвуд, "отмёрзнув", решила перейти к делу и растолковать местным, на чьей земле все они обитают. По счастью, ей пришлось объясняться через своего спутника, а тот, памятуя о мужиках с вилами и топорами, которых они видели в деревне, переводил её слава сообразно своим представлениям о переговорах. – Спросите у него, как скоро они смогут убраться отсюда, – нетерпеливо произнесла американка, которую эти посиделки начали слегка раздражать. – Чего она? – полюбопытствовал дед, подливая гостям холодненького. – Эта женщина спрашивает, всё ли вам здесь нравится? – не моргнув глазом соврал бывший резидент. – Скажи ей: благодарствуй, мол, всё у нас в порядке. Овин, вон, новый, учинили, маслобойню, трактор, второй уже... сеялку, опять же... мельницу будем ставить на протоке. Всё хорошо, спаси Господи. – Боюсь, они не собираются уходить, – осторожно сказал Санада своей доверительнице. – Во всяком случае, прямо сейчас. Думаю, придётся объяснить им, что будет, если они станут упорствовать. – Тогда сделайте это и чем скорее, тем лучше. Я буду ждать вас в машине, – и она, не прощаясь ни с кем, направилась к выходу. В ответ на удивлённый взгляд старосты Санада лишь пожал плечами и пробормотал что-то про слабое здоровье и плохое самочувствие из-за долгой дороги. Кажется, эти русские приняли их за представителей местных властей, которые когда-то разрешили им поселиться здесь. Это было и хорошо, и плохо. С одной стороны, так проще будет обследовать окрестности и получить доступ ко всему, что удастся найти. А с другой – рано или поздно придётся просить их уйти и тогда конфликта не миновать. Вон там, в углу у них буцудан, что ли... Оттуда, полускрытые вышитыми занавесками, за чужаком пристально наблюдали сердитые русские босацу, или как у них это называется? Их тёмные суровые лики не обещали ничего хорошего тому, кто посмел бы обманом проникнуть в дом и принести хозяевам беды и разорение. С улицы донёсся звук клаксона – миссис Риджвуд наскучило украшать пейзаж своей персоной, она явно собиралась поспеть домой к ужину. Получив разрешение приехать сюда ещё раз, Санада поспешил к машине, вокруг которой уже собралась ребятня в цветастых рубашонках и широких портах. Не обращая внимания на женщину, с постной миной восседающую на пассажирском сидении, они разглядывали диковинный аппарат, шушукались и смеялись, показывая пальцами на белые колёса и крышу гармошкой. Ещё бы: большинство из них пока были знакомы лишь с трактором, да ещё имелся в хозяйстве старенький грузовичок, на котором возили на ярмарку яйца, крупу и сыр со сметаной. "В следующий раз не забыть захватить им чего-нибудь сладкого, пускай приручаются..." – подумал бывший резидент, заводя двигатель. "...эта земля всё же малопригодна для сельского хозяйства, разве только использовать её, как пастбище. По-хорошему, следовало бы убедить эту вяленую каракатицу продать всё и инвестировать полученные деньги во что-нибудь прибыльное, – размышлял он по дороге в Ламарк. – Если при этом у неё возникнет правильная мысль о назначении доверенного лица – будет идеально". Уж что-что, а распорядиться чужими деньгами у него всегда получалось как нельзя лучше. Вот только русских придётся сгонять, и сделать это будет очень трудно, никто из местных этим заниматься не захочет. Разве что… – А кому принадлежит лес рядом с поселением русских? – лениво поинтересовался Санада, объезжая очередную выбоину на пыльной дороге. – Раньше был наш, но перед смертью муж продал его чиновнику из министерства обороны, так что теперь это законная собственность Соединённых Штатов, – отозвалась миссис Риджвуд. – Вполне естественно, что теперь они заинтересованы приобрести и всё остальное, чтобы никакого жилья рядом не было. – Я хотел бы посмотреть на документы, это возможно? – Разумеется. Завтра попробую их найти, – согласилась "вяленая каракатица". – Хочу просить вас заняться этим делом, чтобы не продешевить. – Пожалуй... – кивнул её собеседник без особого энтузиазма. Хотя, если бы кому-нибудь пришло в голову присмотреться внимательнее – он непременно отметил бы злорадную ухмылку, промелькнувшую на лице под полями низко надвинутой шляпы. "Кимура-сан! Кимура-саан! – голос у Сато такой, что мёртвого поднимет. Сон прервался на самом интересном месте, лопнув, точно мыльный пузырь, наткнувшийся на травинку у самой земли. – Просыпайтесь, если хотите посмотреть ярмарку!" Я и правда вчера напросился составить ему компанию. Люблю рынки. Самое лучше место, чтобы понять, как всё устроено и что за люди тут живут. Куда ни приедешь – иди сразу на рынок и всё там увидишь. Кроме того, пора было опробовать новую камеру, наверняка получатся отличные кадры. Выйдя на балкон гостиничного номера, не без труда обнаружил внизу своего добровольного помощника. Интересно, вот эта зелёная гавайская рубаха в кислотно-розовый цветочек у него специально для такого случая существует, чтобы по кустам шариться? Замаскировался, что твой хамелеон... – Кимура-сан, хватит дрыхнуть, нам нужны креветки, их потом не будет уже. – Мы, вроде, договаривались: если ты зовёшь меня Кэп, то я зову тебя Сато, я ничего не напутал, Хиракава-кун? – А-акей, Кэп, только спускайтесь живей, а то без вас уеду, – и вредный пацан развернулся и вразвалочку затопал к машине. Вот, кто бы мне объяснил, зачем этим людям столько сортов кукурузы. Мне, например, и одного многовато, а они, мало того, что выращивают всё это, так потом ещё и продать друг другу пытаются. Жёлтые, оранжевые, белые, рубиново-красные, не говоря уже о фиолетовых – початки кучами громоздились на прилавках, а где, так и просто на расстеленной на земле клеёнке. Попадались даже разноцветные, будто сделанные из гигантского бисера. – Зачем? – спросил я Сато, возникшего внезапно у меня за спиной. – А фиг знает... – пожал он плечами. – Едят, наверное. Руки у него уже были оттянуты почти до коленок пакетами, по лицу струился, заливая глаза, пот, но он отважно тащил свою ношу сквозь пёструю многоголосую толпу, не обращая внимания на орущих торговцев и столь же громких покупателей. Это был уже третий заход. Сейчас мы отнесём покупки в багажник и сделаем ещё одну вылазку. Вон там, слева, где навесы, крытые какой-то синей тканью, мы ещё не были. Оказалось, там торгуют перцем чили и прочими специями. Тут я узнал, что сортов перца бывает не меньше, чем сортов кукурузы. Разных оттенков и форм, они и на вкус были разными. От сладкого, похожего на яблоки, нашего родного фиолетового "Мурасаки" до... впрочем, куснув это самое "до" говорить я уже не смог. Так и стоял с выпученными глазами, пыхая огнем, как мифическая птица басан. А Сато смеялся, чтоб его! – Чего смешного? – Вы выглядите, как плантатор, а ведёте себя, как турист. Жрёте, что ни попадя и ходите, задрав голову, будто кирпич с неба пропустить боитесь... А мне казалось, что соломенная панама в сочетании с белой льняной рубахой навыпуск и штанами из той же ткани будет смотреться, как нельзя лучше по такой жаре. – Нормально выгляжу, привыкай. Сато скептически хмыкнул и всучил мне часть своей поклажи, чтобы я меньше походил на туриста, надо думать. "Обязательно потом заведу дома гамак..." После пары бутылок пива, доукомплектованных бараньими рёбрышками и креветками на гриле (местные называют это "всё-что-угодно-на-гриле" словом "асадо") в сопровождении салата из томатов, зелени и авокадо с каперсами, мысли потекли плавно и размеренно. Где-то играла танцевальная музыка, пахло едой и немного дымом, а я лежал в гамаке с сигаретой, задрав ноги, и смотрел в вечернее небо. Звёзды в прорехах сизых ночных облаков сияют здесь не хуже, чем у нас, и ветерок, обдувающий пятки, почти такой же. А вот звуки совсем другие. Вместо цикад – какие-то птички шебуршатся и попискивают в кустах, и самолётов не слышно. В Токио я привык и почти не замечал проносящиеся над головой, заходящие на посадку алюминиевые туши, а здесь без них словно бы чего-то не хватает. – Пойдём скорее, я хочу ещё танцевать, – Эва тянет за рукав, пытаясь утащить Хиракаву на импровизированный танцпол у бассейна. – Погоди, ещё мясо осталось, надо доделать, а то пропадёт, – упирается ответственный Сато. Впрочем, делает он это не слишком уверенно, а потому пост шеф-повара, доверенный ему Кимурой, вскоре остается брошенным. И в самом деле: когда красивая (и очень) девушка зовёт танцевать – надо быть большим дураком, чтобы остаться при мясе. Хитрый Кэп, который всё это затеял, уже давно единяется с природой в дальнем углу сада, а он даже с собственной невестой потанцевать не может. Изначально планировались всего-навсего бутерброды и лёгкая выпивка, но шеф высказал пожелание закатить ответную вечеринку с барбекю "от представителей японского народа", так сказать, и Сато не смог устоять перед соблазном. В сопливом и радужном детстве своём он помнил весьма популярную передачку "Бистро" на ТВ с участием вот этого самого человека сотоварищи. Мама смотрела её регулярно, восхищаясь и завидуя тем, кто удостоился чести быть приглашенным к трапезе с живыми божествами в роли поваров. Почему бы теперь и ему не попробовать божественную стряпню? Чем он хуже какого-нибудь футболиста, певца или модного дизайнера? Оказалось – ничем. Кэп, к немалому разочарованию Хиракавы-куна, действительно умел готовить мясо, и это признали даже аборигены. И выбирать его тоже умел. И вообще производил впечатление человека, который умеет всё, и, возможно даже, летать. На вопросы типа "а это зачем" и "почему так, а не эдак" он отвечал лукавой улыбочкой и фразой: "учись, пацан, пока бесплатно", отчего становилось ещё тошнее. Однако, на вкус конечного продукта это почти не влияло и Сато воспринял это, как своеобразную компенсацию за моральные страдания и даже безропотно принял на себя бремя кормления страждущих, когда шеф выдохся и запросил пивка и чуток посидеть. Компания была в восторге. В доме Пепе Оливейры вообще любили вечеринки и всяческие веселые затеи, а тут целых два японца зажигают. По такому случаю в небольшом садике собрались не только друзья и родственники, но и соседи, и работники ближайшего универсального магазина, и весь полицейский участок. Даже пожарные из участка Каналь припёрлись с двумя ящиками пива. В бассейне, дрожа и подмигивая, отражались огоньки электрической гирлянды, развешанной на деревьях, уставшие за день ноги гудели, но всё ещё двигались в такт музыке, а руки привычно обнимали пухленькую уютную Эву, которая журчала своим хрипловатым голоском что-то приятное и необременительное для мозгов. Сато, наверное, мог бы так топтаться и до завтра, если бы кто-то, у кого, вероятно, не было пары, не врубил быструю песню. Эва выскользнула из объятий и пошла налить себе чего-нибудь, на ходу пообещав захватить выпивку и для Сато. Тот проводил её недовольным взглядом и с удивлением наткнулся на своего подопечного. Кимура выбрался из гамака и уже собрал вокруг себя в кружок хохочущих местных парней и девиц. Речь, судя по всему, зашла о мотоциклах и собаках, которые не прочь составить хозяину компанию. "...а у него уши парусят, и мне не видно ни хрена... и остановиться я не могу потому, что негде там останавливаться. Так и ехали..." – вещал хозяин вечеринки, а все с готовностью ржали в голос, хлопая себя по ляжкам. Сато, пропустивший начало истории, хотел было подойти поближе, как вдруг шеф ухватил девчонку, смеявшуюся громче всех, за руку и энергично крутанул под зажигательный припев. Девица испуганно пискнула, но быстро подстроилась, и они продемонстрировали восхищённым зрителям ещё несколько па. Вернулась с бокалами Эва, досмотрела выступление до конца и, проигнорировав протянутую руку жениха, поднесла "кубок" слегка запыхавшемуся танцору. Зрители свистели и аплодировали, а виновник переполоха скромно раскланялся и побрёл обратно к полюбившемуся ему гамаку. Танцы возобновились с новой силой. Ещё один конфуз случился под самый конец, когда кто-то приволок мишень для дартс и народ с азартом принялся соревноваться. Хиракава-кун и раньше подозревал, что девушки липнут к выпендрёжникам, а теперь убедился в этом воочию. Стоило заезжей звезде дважды удачно попасть в "удвоение", как все они дружно переметнулись болеть в ту сторону, и когда будущий режиссёр, виляя задом, исполнял победный танец – за ним вприпрыжку двигалась целая толпа. Не то, чтобы Сато так уж завидовал. Нет. Просто это было как-то... слишком, что ли. Как в детстве: куда бы ты ни пошёл и что бы ни захотел сделать – Кимутаку оказывался там раньше и всё теряло смысл. – Я завтра собираюсь в Чоэль, не хотите со мной? Там природа красивая и вообще интересно, – предложила Эва, помахав последним гостям. За поворотом мелькнули и скрылись красные огоньки задних фонарей машины. – Там русские живут, целая деревня, я у них в школе с детишками музыкой занимаюсь каждую неделю. Поедем? – Не знаю даже, что сказать, надо подумать... – ответил Кимура без особого энтузиазма. – Ну, как хотите. Если что – я в десять выезжать буду. – Сато с облегчением вдохнул: Кэп так рано не соберётся, да и зачем ему к русским? Обратно отправился пешком. Пока до гостиницы дойдёшь – уже снова трезвый и почти голодный, впору заново начинать. Мне не терпелось отправиться в горы. Для начала возьму с собой Сато, и мы объездим самые красивые точки для съёмки. Ещё он обещал познакомить меня с местным мужиком, который работает в национальном парке с абсолютно непроизносимым названием и согласен стать нашим проводником, если мы захотим забраться куда-нибудь подальше. Сигарета попалась невкусная, а может, просто уже лишняя. Выбросил в кусты. – Заведи будильник. Поедешь завтра к русским, – услышал я в своей многострадальной голове. – Какого... просто скажи, что я должен сделать. Я сделаю это, и мы в расчёте, зачем такие сложности? – Я вообще не уверен в том, что "это" возможно сделать, процентов семьдесят, что и вовсе не понадобится. Ты здесь на крайний случай, и он пока не наступил, а к русским съездить придётся, так что на сон у тебя всего ничего, – спокойно объяснил Санада. – Что я там забыл, не подскажешь? – Хочу кое в чём убедиться, да и тебе полезно будет. Вставишь в свой фильм, в конце концов... Я уже осознал, что с этим человеком всё сложно: слова "нет" он не понимает, а начнёшь упираться – сделает так, что сам не рад будешь. На соседнем с моим отелем доме поочерёдно зажглись большие зелёные буквы, складываясь в слова "good luck". "Ну, я так и понял. Отвянь..." – пробормотал себе под нос и мне почудилось, будто кто-то подтолкнул меня пониже спины, чтобы в дверь заходил быстрее. "... да плевать мне, что вы там считаете! Здесь командую я и не надо на меня пялиться глазами спаниеля! Если я сказал, что список на следующий квартал утверждён, то так оно и будет!" – доктор с тоской посмотрел на графин с водой, стоявший, поблёскивая гранями, посередине стола. От него по сукну разбегались причудливые, похожие на венозные гематомы, тени. В пересохшем от волнения горле немилосердно саднило, но уйти сейчас означало бы "побег с занимаемых позиций", а такое бы доктор себе не простил. И, главное, вопрос-то был ерундовый: требовалось всего лишь пополнить запас глюкозы, противовоспалительных и лекарств от желудка, но по непонятной причине его запросы каждый раз откладывались на неопределённый срок. А если на базе вдруг вспыхнет дизентерия, или, того хуже, жёлтая лихорадка – кто отвечать будет? "Что вы стоите, как истукан? Займитесь своим делом, нечего тут отсвечивать!" – доктор Браун, выведенный из состояния анабиоза, моргнул, вытянулся в струнку, а затем молча покинул начальственный кабинет. Только за дверью он смог, наконец, разжать кулаки и перевести дух. Секретарша посмотрела на него из своего угла с жалостью. "Зачем этот убогий вообще сюда сегодня заявился? Знает же, что у полковника с утра недомогание... не может не знать – вся база уже в курсе". О том, что доктор, косвенным образом, и является причиной этого расстройства, догадывался только он сам. С того момента, как он, психанув после очередного разноса, поддался на уговоры чёртова китайца, они все были у него на крючке. Только китаец нынче, видно, запоздал с поставкой "лекарства" для полковника Джонсона, вот тому и неможется. Ещё день-другой и абстиненция заявит о себе в полной мере, и тогда в "Летнем лагере" воцарится хаос. Хоть иди и самолично готовь ему дозу... "Работа" и впрямь была непыльная – всего лишь вовремя отправить официальный запрос на препараты, среди которых всегда имелась глюкоза. Каким именно образом вместо безобидной глюкозы в коробках оказывались ампулы с морфием, доктор думать не хотел. Состав порошков в плоских бумажных пакетиках его также интересовал мало. Ему было вполне достаточно видеть время от времени конверты с деньгами у себя в руках и знать, что будущее его семьи надёжно обеспечено. Пока у него нет проблем с деньгами, у Нормы тоже не возникает с ним никаких проблем. Кроме того, Бетти скоро понадобится хорошее образование, и эти деньги станут как нельзя кстати. "А хрен его знает, какой должен быть пульс у неизлечимо больного человека! " – Гордон Б. Джонсон с сомнением посмотрел на свои пальцы, лежащие на запястье. Пальцы как пальцы, даже ногти подрезаны, правда нащупать ими хоть что-нибудь, как делал это доктор Браун, у него так и не вышло. А жаль – без этого картина преждевременной кончины от переутомления получалась неполной. Головная боль, с самого утра преследовавшая его, к обеду обрела статус вселенского бедствия. Сухость во рту и повышенное потоотделение говорили о том, что до завтрашнего дня он доживёт едва ли. Шансов было бы больше, если бы удалось разжиться чудесными порошками, которые водились у Чжао, но желтомордая сволочь не кажет сюда носа уже неделю. Начальник проекта "Летний лагерь" с беспокойством поглядывал на часы. Совсем скоро привезут "гостей", а он до сих пор пребывает в разобранном состоянии. Сейчас не то, что на японцев смотреть, ему ромашки на лугу нюхать больно было бы. И с какой, спрашивается, стати он должен заниматься размещением этих косоглазых лично? Для этого у него имеется интендант, но руководству виднее, а потому надо собрать себя в кучу и спуститься во двор, под палящее солнце. Пялиться на кучку грязных нацистов, слушать тарабарскую речь... Ничего, скоро они у него заговорят по-английски, как положено, не будет же он для них переводчика искать! В дверь постучали, но вместо мисс Перкинс с подносом и спортивной газетой на пороге возник тот, по чьей вине у полковника Джонсона сегодня всё было наперекосяк. На самом деле, если подумать хорошенько, жизнь начала сбоить несколько раньше, пожалуй с тех пор, как его перевели сюда из Арлингтона. Первую половину своей жизни сам он считал вполне успешной. И в самом деле: служба в Военно-морском министерстве, удачный и выгодный брак... А потом с ним стряслось "повышение". Бог весть за какие заслуги Гордон Б. Джонсон был отправлен в Аргентину для организации секретной военной базы. Проект получил кодовое название "Летний лагерь" и предназначался для разработок перспективных видов вооружения с участием "иностранных специалистов". Первыми на базе появились немцы из числа военнопленных. Биологи, химики, медики – кого здесь только не было. Теперь "зоопарк" должен был пополниться японцами. Какая от них может быть польза – пока не вполне ясно, но полковник не привык задавать вопросы: начальству нужны японцы – не проблема, будут вам японцы. Всё бы ничего, да вот незадача – жизнь на краю света оказалась для миссис Джонсон непосильным бременем и вскоре после переезда начальник "Летнего лагеря" утратил статус семейного человека и, одновременно с этим, душевный комфорт и физическое благосостояние. Ненавидеть эту богом забытую глушь, свою идиотскую работу и всех окружающих поголовно вошло у него в привычку. Если бы не Чжао Цай, возникший словно бы из ниоткуда со своей отравой, не факт, что протянул бы так долго. В любом университете, где обучают делать деньги из воздуха, вам объяснят, что спрос рождает предложение, но в этом конкретном случае, очевидно, произошло чудо: не успел вновь прибывший начальник заскучать, как на горизонте замаячил ушлый азиат, готовый удовлетворить самые разнообразные запросы и пожелания. За два последующих года он заменил своему клиенту друзей, сбежавшую жену и родную мать. Чжао всегда был рядом, даже если в непосредственной близости его не наблюдалось. Казалось, он просто стоит за спиной, чтобы вынырнуть оттуда в нужный момент. – Чёрта вспомнишь... – вздрогнул мистер Джонсон, когда вышеупомянутый проскользнул в дверь и замер, аккуратно прикрыв её за собой. – Дьявол в человеческом обличье, вот ты кто! Тот довольно ухмыльнулся и сделал пальцами "козу": – Чем могу служить? – Башка раскалывается... есть у тебя чего-нибудь нюхнуть? Очень надо. – Необходимость – моё второе имя, – весело сказал китаец и щёлкнул замком саквояжа, что был у него с собой. – Желаете, как всегда? – Как всегда... – с нетерпением вздохнул полковник, подходя поближе. – Деньги отдам завтра. – О, разумеется, это сущая мелочь. Для дорогого друга – всё, что угодно. Я могу подождать. – Хорошенькая такая "мелочь" – хмыкнул начальник "Летнего лагеря". – Алкоголизм обошёлся бы мне дешевле. – Виски влияет на печень, – заботливо сообщил благодетель и, заметив, что клиенту не терпится остаться в одиночестве, стал пятиться к выходу. В коридоре, куда Санада попал из приёмной, он увидел доктора Брауна. Казалось, тот никак не может решить, идти ему вперёд или, всё-таки, не стоит. Лицо доктора выражало всё, что угодно, кроме спокойствия. – Моё почтение... – А?! – на супруга бедняжки Нормы жалко было смотреть. "И как она с ним живёт?" – промелькнула вялая мысль. – Добрый день, говорю. Вы отправили запрос на новую партию? – Начальство мне не подписывает, не знаю, что и предпринять... – замотал головой доктор, как будто боялся, что иначе его слова не будут поняты верно. – Господи, всё приходится делать самому. Ждите здесь, – вздохнул Санада, забрал у доктора папку с бумагами и пошёл обратно. – Норма спрашивает, когда вы к нам заглянете? – проблеял ему вдогонку мистер Браун. – На днях, – прозвучал ответ. Как будто не вчера только виделись они в отеле на Авенида Касерос и миссис Браун исполосовала ему всю спину своим маникюром. Впрочем, это маленькое недоразумение она компенсировала с лихвой, взобравшись верхом и позволив ему наслаждаться сверх меры, не утруждая себя телодвижениями. Он даже не стал ждать, пока она наиграется вдоволь – выплеснулся невежливо, как только напряжение достигло пика. "Ничего, исправлюсь в следующий раз... может быть", – подумал тогда Санада. В жару шевелиться не хотелось вовсе, и такая её активная позиция была как нельзя кстати. Норма Браун оказалась в этом смысле настоящей находкой – радовала глаз, забавляла тело и не требовала почти никаких вложений. Маленькие знаки внимания не в счет, а остальное ей вполне обеспечивал муж, который топтался сейчас в коридоре, ожидая помощи и сочувствия. "Бедный, бедный Генри..." – промурлыкал Санада, снова открывая тяжёлую дверь. Полковника Джонсона он заметил не сразу, замер в дверях, в недоумении осматривая большое, отделанное пробковыми панелями, помещение. Лишь спустя несколько секунд обнаружились ноги в коричневых ботинках, торчащие над подлокотником дивана. Хозяин этих ног настолько слился с обивкой, что у Санады невольно возникла ассоциация с камбалой на морском дне. Этот выглядел таким же плоским и серым. Наверняка, если его перевернуть – то и рожа будет совершенно рыбья с выпученными глазами и кривым ртом. Судя по странной, расслабленной позе, он уже успел принять изрядную дозу "лекарства от всего на свете" и теперь чувствовал себя хорошо, уткнувшись лицом в спинку дивана и вывернув из-под себя левую руку так, что и дураку понятно было: скоро она у него отнимется напрочь. Пришлось долго приводить его в чувство, тряся за плечо и надавливая на точку между большим и указательным пальцами. Усилия не пропали даром. Открыв один глаз, полковник недовольно уставился на своего мучителя, а потом, словно вспомнив о чём-то, пьяненько захихикал: – Слышь... вы же терп-петь не можете японцев... хочешь, подарю одного? – И что мне с ним делать? – насторожился бывший резидент. – Ну, не знаю... сделаешь из него мишень, сваришь живьём, или к-как там у вас развлекаются? Чучело набей, в конце концов, или вот, воздушного змея сделай из шкуры для своих детей... Чжао, у тебя дети есть? – Вроде бы нет... – Ну и п-правильно. Вас и так слишком много. – Шутите, – с облегчением произнёс Санада. – Откуда здесь японцы? – Не скажу, хи-хи. Это секрет. Впрочем, никого я тебе не дам... не могу, извини. Они нам самим нужны, с-сучьи дети яйцеголовые. Да и куратор с меня башку снимет, если с ними что случится. "Куратор! Вот, значит, как. Наконец-то..." – сердце забилось быстрее, и пришлось приложить усилие, чтобы унять волнение. За те без малого три года, что здесь в засаде сидит, он почти разуверился в том, что этот момент настанет. От местных, с которыми имел дело, Санада слышал, что "веселье накроется, как только приедет куратор". Из всех этих людей видел его только один, да и тот лица не запомнил, сказал лишь, что этот самый "куратор" во время разговора раскачивался и балансировал, сидя на стуле так, что всерьёз рисковал грохнуться вместе с ним. Конечно, разные бывают совпадения, но когда-нибудь должно ведь и ему повезти. Оставалось только дождаться и убедиться в том, что таинственный куратор – именно тот, кто ему нужен. Что делать с ним, Санада пока так и не придумал. Каждый раз, представляя себе конец охоты, он приходил к мысли, что никакая казнь не будет для урода чрезмерной и, вместе с тем, не сможет удовлетворить его самого. Единственное, что не вызывало сомнений – этот день станет последним для них обоих. Пообещав себе это однажды, он твёрдо рассчитывал на освобождение до сих пор и менять свои планы не собирался. Одно маленькое "но"... теперь необходимо было выяснить, кто эти японцы и зачем они тут понадобились. Изначальные вводные по объекту "Летний лагерь" включали в себя сведения о наличии на территории трёх корпусов с многоступенчатой системой вентиляции и специальным входным тамбуром, что позволяло предположить операции с какими-то активными веществами. Этого можно было ожидать: сейчас только больной и ленивый не занимается подобными разработками. Такие проекты есть и у немцев, и у китайцев, и, разумеется, у русских. В его собственной стране, насколько ему было известно, на этом пути достигнуты значительные успехи, почему бы американцам не сделать того же... А расположение лабораторий в Аргентине позволило бы без лишнего внимания привлекать к работам специалистов из недружественных стран, и даже не обязательно военнопленных. Мало ли кто тут чем занимается, конгрессу можно об этом и не докладывать, всё, что происходит на территории чужого государства, пусть даже абсолютно подконтрольного, их не касается напрямую. В эту теорию укладывалась и его находка в лесу. – Мне нужно ещё, – плаксивым тоном заявил полковник. – Достанешь? Наркотики быстро пожирают людей изнутри, оставляя лишь видимость неповреждённой оболочки. Однако она настолько тонка, что стоит надавить посильнее – рвётся с треском, выставляя напоказ трухлявую суть. Это оружие не знает промаха. Даже единичные случаи поражения впечатляют, что уж говорить о массовом применении. История видела тому пример в Китае на протяжении десятилетий, теперь вот на территории "Летнего лагеря" Санада развернул свою собственную "опиумную войну", надеясь таким образом убить сразу целый "пучок" зайцев: втереться в доверие к личному составу и стать для них незаменимым и привычным дополнением к служебной рутине, получить доступ ко всей внутренней информации и, наконец, сделать их всех зависимыми от своих действий и желаний, собрав компромат на каждого, кто хоть в чём-нибудь оступился за последние пару лет. С точки зрения бизнеса всё тоже выглядело неплохо. Деньгами со счёта в "Уэллс Фарго" он больше не пользовался, заработанного им с доктором хватало с лихвой. Хорошо ещё у компаньона хватало ума не выпячивать свой финансовый успех слишком откровенно, он даже жене до сих пор не проговорился, за что Санада был ему безмерно благодарен. "Американо-китайский торговый дом" процветал на радость учредителям и только приезд куратора мог нарушить благостную картину, поэтому действовать надо было быстро. – Достану, конечно. Вот прямо сейчас и займусь. – Валяй, чего стоим? – С удовольствием, только подпишите мне пропуск, и я сразу отправлюсь выполнять ваше пожелание. На стол хозяину базы лег заполненный от руки мелкими буковками листок бумаги. При большом желании он смог узнать бы в нём перечень лекарств, с которым приходил с утра доктор, но перед глазами всё плыло, тянуться за очками было лень, и полковник предпочёл подписать бумагу без разговоров. Забирая "пропуск" Санада оставил на столе крошечный пакетик, похожий на те, в которых обыкновенно бывает аспирин. – Да ты п-просто джинн какой-то, – хмыкнул полковник Джонсон, протягивая к нему руку. – И это тоже, – кивнул посетитель и, поклонившись почтительно, покинул кабинет. "Сегодня он-таки скатился с лестницы, так спешил поскорее пойти гулять. Ступеньки для него пока слишком высоки, впрочем, его это, кажется, не пугает. Зато пугает меня. Другие дети, потерпев неудачу, ревут, а потом быстренько переключаются на что-нибудь более интересное, а этот норовит добиться своего любой ценой, не считаясь с потерями. Укусил Ноя за палец, когда тот хотел забрать у него крышку от маслёнки с зайчиком. Думаю, у него свои планы на эту крышку. Ной, конечно, сердится, говорит, что детёныш наверняка ядовитый, но теперь это уже неважно. С тех пор, как у нас появилась Тина, которая управляется с тестом лучше всех, мнение Ноя определяет что-то лишь для него самого. Я теперь чувствую себя намного свободнее. Не знаю, что будет, когда Жан-Франсуа подрастёт, а пока пусть Ной просто держится от него подальше..." "Чёлка опять отросла, надо будет постричь покороче, "на вырост". Крику будет... Он уже не хочет ехать до парка в коляске, топает рядом, сколько может, а потом канючит, чтобы я взяла его на руки... Милли дразнит его, шутя, и называет "Ваше японское Превосходительство". Господи, дай мне терпения..." Сидзука с улыбкой посмотрела на своего вечернего гостя. Каждый раз, когда речь в дневниках заходила о новых достижениях и проказах его отпрыска, Санада выглядел очень взволнованным. Ему явно нравилось слушать об этом, но заканчивалось всё обычно хандрой и злостью на Ноя, которому достались все радости нежданного отцовства. – Ну, что надулись опять? Бедный Ной давно помер, а вы никак простить ему не можете то, в чём он был даже не виноват... – Сидзука отложила тетрадку и приготовилась в очередной раз утешать бывшего резидента, но тот вдруг спросил: – А помните, какими были первые шаги ваших детей? Что вы делали тогда? – О, это было ужасно! – рассмеялась Сидзука. – Таку тогда много снимался, гораздо больше, чем сейчас, и ужасно переживал, что не может быть везде. Мне кажется даже, ревновал меня к детям. Всё время звонил и спрашивал, что делают его ненаглядные, как спали днём, играет ли Мицу с дурацким малиновым осьминогом, которого он принёс вчера. и всё в таком духе. Когда Кокоми начала ходить, он был рядом, поддерживал и болел за неё, радовался так, будто она только что хоум-ран выбила. И отважно бросался перед ней на пол, стоило ей заплестись ногами, чтобы, если что – падала на мягкое. С Мицу он был уже поспокойнее, видимо, осознал, что большинству детей в Токио вовсе не требуется его квалифицированная помощь, чтобы научиться ходить. Санада с любопытством взглянул на неё, но промолчал, оставшись при своих выводах. – Кстати, всё хотела спросить: почему бы вам с сыном не написать мемуары? Мне кажется, это было бы даже интереснее, чем дневники Николь Феррье. Всё-таки люди вроде вас встречаются довольно редко, а так всё пропадёт – неужели не жалко? – "Люди вроде нас" вообще не нуждаются в том, чтобы с ними "встречались", – парировал Санада. – Впрочем, ничего невозможного в этом нет, материалы собраны, правда, мемуарами это назвать сложно, в настоящее время они, скорее, предоставляют из себя компромат. Всё это будет опубликовано, как только будет угодно Жану-Франсуа, что позволяет надеяться на бережное отношение к нему со стороны недоброжелателей. Хотел бы я посмотреть на их рожи в этот момент! – И много у него этих... желателей? – Как у каждого, у кого хватает смелости иметь своё мнение и руководствоваться своими интересами. Впрочем, всё будет зависеть от вашего мужа. Если его экспедиция будет удачна, то всё останется, как есть, да и мне не придётся наблюдать физиономии жертв нашей маленькой мести. – Вы сегодня говорите загадками, – нахмурилась "маленькая скво". – И зря вы втравили в это дело Таку, у него-то нет заветной "папочки в сейфе", его защищать некому. Если с ним что-нибудь... – Да понял я, понял! – перебил её Санада. – Что ж я, по-вашему, чудовище дикое? Мне и самому малыш по сердцу, всё у него будет хорошо и даже лучше. Он всего лишь окажет мне маленькую услугу, и тогда я наверняка буду свободен. Поэтому хотелось бы, чтобы вы успели дочитать дневники до конца прежде, чем мы расстанемся. – Ой! – бровки домиком лучше всяких слов говорили о том, как ей не нравится такая перспектива. – Я не хочу! То есть... это обязательно? Я уже привыкла, ну, в смысле... – Хотите совет? – сказал он нетерпеливо. – Никогда ни о чём не жалейте. Вы же не знаете, как оно могло бы быть в другом случае... – Зачем вам уходить? – В следующей жизни я рассчитываю быть для неё лучшим мужем и, разумеется, лучшим отцом для кого-нибудь нового, когда для этого наступит подходящее время, – сейчас он был похож на человека, коротающего время в зале ожидания в аэропорту. Снаружи погода нелётная, вот и сидит, наблюдая сквозь струйки воды по стеклу за тем, как ползают по рулёжным дорожкам самолёты с разноцветными хвостами, как спешат к ним заправщики и длинные, похожие на металлических гусениц, составы из тележек с чемоданами. А выглянет солнышко – помчится, подхватив свой нехитрый багаж, к назначенному выходу, только его и видели. – Вы правда верите в эту "следующую жизнь"? – удивилась "маленькая скво". – А вдруг она вас не дождётся? – А у меня есть другие варианты? – улыбнулся её собеседник. Машина увязла в грязи. Это было настолько невероятно, что даже злиться не получалось. То есть, вокруг, куда ни глянь, степь с редкими деревцами и кустиками, прибитыми к земле неистовым ветром, и ни капли воды, а прямо посреди дороги в ложбинке – огромная лужа во всю ширь. И дно этой лужи – скользкая, жирная глина, за которую колёса просто отказываются цепляться. Уж и так пробовал, и этак – только глубже зарылся. Елозил туда-сюда враскачку с надрывным воем движка, понимая, что будет только хуже. Сато с невозмутимым видом сидел рядом, и даже не глядя на него, чувствовалось, что кое-кто наслаждается ситуацией. Штаны мои белые не давали ему покоя, не иначе. Дремавшая на заднем сидении Эва проснулась и, со словами: "Ну вот, опять развезло..." полезла в сумку за телефоном. – Ладно, пойду, посмотрю, что тут есть, – открыл дверь... и закрыл обратно. Доставлять детишкам удовольствие от картины "Кимутаку по уши в дерьме" не было никакого желания. – Погодите, сейчас вызову трактор, – пробормотала милосердная Эва, тыкая пальцем в экран. – Ну, вот... Спустя несколько десятков слов на испанском пополам со взрывами хохота и многозначительными взглядами она продемонстрировала нам большой палец: – Сейчас нас вытащат те, кто это безобразие устроил. – Местные так в прошлые дожди раскатали, что до сих пор не проехать, – пояснил Сато. И правда, не успели мы заскучать – вдали появился трактор, а когда он подъехал поближе, я увидел двоих крепких ребят, отличавшихся только футболками: у одного, стоявшего на подножке, на животе красовался Марадона в лучшие свои годы. Другой обошёлся скучной надписью "Molinos agro". В остальном же они казались абсолютно одинаковыми. Загорелые до черноты, но с русыми, в отличие от всех нас, волосами. – Ого! – Сказали они хором. – Ага! – дружно ответили мы. Говорят, от холодного молока можно схватить ангину. Если это так – меня уже ничто не спасёт. Третий стакан "за дружбу народов", который мне накатили, убедившись, что в меня влезли предыдущие два и место ещё есть, наверняка обернётся катастрофой. Даже если горло не заболит, то почки наверняка откажут. Из опыта общения с русскими я вынес только одно: с ними интересно и весело, пока тебе хватает на всё это здоровья. В Париже мне иногда казалось, что и Алекс, и Обаа-чан смотрят на меня с жалостью, как будто уверены, что меня надолго не хватит. Вот и деревенские были из той же оперы. При этом Сато они воспринимали, как декоративное приложение к учительнице своих детишек. Он молча ходил за ней хвостиком, и никто не пытался к нему обратиться или занять чем-то. А меня сразу записали в "иностранцы": посадили на самое видное место и стали рассматривать. Поначалу задавали вопросы, кто я, откуда и чего хочу. Эва переводила, а Сато сидел в уголке. Местный старейшина, которому, на самом деле до полноценной старости было ещё далеко, с пониманием отнёсся к моим планам "походить и поснимать", вроде бы ему даже понравилось, что аж из Японии специальный мужик приехал на них поглазеть и теперь всем японцам покажет, как они тут замечательно живут. Жили русские и правда неплохо. Дома большие, у многих во дворах вполне современные машины, не хуже, чем в каком-нибудь Техасе. Мне они вообще показались похожими на тех американских фермеров, что я видел когда-то. По дороге Эва объяснила мне, что они, по большому счёту, ничем не отличаются от обычных людей, разве что более степенны и набожны, соблюдают старинные обряды, женятся на своих, почти не пьют и совсем не курят. Просила и меня не курить тоже. Пока сидел в гостях, стали подходить любопытные. Сначала осторожно заглядывали, будто бы за какой-то надобностью, и оставались. Через час комната уже полна была бородатыми мужчинами и дородными женщинами в платках и странноватых одеждах "под старину". При этом люди на улице ходили в обычном. Я спросил: оказалось, что эти традиционные костюмы на них – для торжественных случаев. В церковь, на праздник и тому подобное. Получается, я для них торжественный случай, что ли? "Дорогой гостюшка" приехал... Приятно. Если ещё поедем – отдаримся. Эва ушла заниматься со своими малышами – они разучивали новую песню, а мы с Сато решили начать съёмки. Большой пакет с едой, оставшейся после вчерашней вечеринки, и термос с кофе лежали в машине. В животе у Сато уже урчало так, что слышно было на другом конце деревни, но Кимутаку словно бы забыл о времени и о насущных потребностях своего помощника. С любопытством охотничьей собаки совал он свой нос во все углы, сыпал вопросами и радовался, когда удавалось найти подходящий объект или удачный ракурс. Похоже, он и впрямь решил заделаться режиссёром. Хиракаве ещё ни разу не приходилось видеть живого режиссёра, но он был абсолютно уверен, что все они выглядят по-другому. Зачем только NHK отправили сюда этого дилетанта – нормальных у них, что ли, не нашлось? Голубые ставни заметны были издали. Сам дом тёмный, а окна и дверь – ярко-незабудочного цвета, и вокруг ещё белое что-то виднеется. Подошли поближе и ахнули: в белый было выкрашено резное деревянное кружево, в изобилии размещённое под крышей и над окнами, причудливые столбики у крыльца и такие же, обрамляющие террасу вокруг всей постройки. Необычно... больше таких домов они в этой деревне не видели. – Пойдём, познакомимся? – загорелись глаза у Кэпа. – Удобно ли... – Сато с сомнением покачал головой, но камеру, на всякий случай, приготовил. Во дворе никого не было. "Сицурэй симасссс..." – прошипели незваные гости в приоткрытую дверь, и вошли, привыкая глазами к прохладному сумраку внутри дома. Длинный коридор... По стенам развешаны лохматые пучки какой-то сухой травы. Пахло мятой и ещё чем-то горьковато-лечебным, как в китайской лавке, куда Сато забрёл однажды, будучи по делам в Гонконге. Одна дверь, вторая... – Где они все? – тихо спросил Кимутаку. – Нехорошо как-то, давайте пойдём отсюда. – Да, пожалуй... – но вместо того, чтобы повернуть назад, шеф устремился туда, где коридор заканчивался открытым проёмом, в который видна была большая комната. Тик-так...тик-так... прямо напротив входа висели, оглушительно тикая, большие часы в деревянном корпусе с латунными гирями на длинных цепях. Маятник у них был необычный, в форме корабля с косым парусом. Сато засмотрелся на часы и не заметил сидящую у окна девушку с волнистыми длинными волосами, которые она расчёсывала гребнем, пропуская сквозь пальцы. Девушка обернулась на шорох и замерла, удивлённо вскинув брови. "Деда?" – неуверенно произнесла она на своём языке, а потом, когда мы вышли на свет и поклонились, смутилась и принялась сбивчиво объяснять что-то по-испански. Сато силился понять, что ему говорят, но, то ли ему не хватало знаний, то ли хозяйка была слишком ошарашена нашим появлением – выходило не очень. Он крутил головой и таращился, как сова, а девушка тараторила, при этом указывая на меня, как будто я весь покрыт шерстью или ещё что-то со мной не так. "Что происходит?" – спросил прямо, устав от этих переговоров. Вместо ответа она подошла к старинному резному комоду, взяла одну из стоявших на нём фотографий, вернулась к нам и сунула мне под нос. "Кэп, это... что?" – из чёрной деревянной рамки на нас, недобро улыбаясь, смотрел Санада Юкио собственной персоной. В такой же, как у меня, одежде и очень похожей панаме, лихо сдвинутой на затылок, его действительно можно было принять за меня, или, скорее, наоборот. Мне показалось даже, что его забавляет наша реакция, того и гляди, спросит, какого чёрта мы вылупились на него вместо того, чтобы поздороваться, как подобает воспитанным людям. Анна, так звали девушку, поняв, что перед ней живые иностранцы, а вовсе не привидения, опомнилась первой и предложила гостям сесть, а бедный Сато всё никак не мог успокоиться. Меньше всего он ожидал увидеть здесь портрет Кимутаку почти столетней давности. Кэп явно что-то знал обо всём этом – уж больно быстро очухался и сделал вид, что ничего не произошло. Теперь, когда удалось рассмотреть изображение поближе, иллюзия рассеялась и стало видно, что это совершенно разные люди. Кимутаку – взъерошенный и более эмоциональный, что ли. И ростом повыше, и лицом поострее. Тот, другой – спокойный и уверенный. У него рубаха не торчит из штанов, как попало, и чёлка не лезет в глаза. Но самое странное – этот человек тоже японец. Анна говорит, что приходится ему правнучкой, и это уж совсем удивительно. Она показала ещё один снимок, на нём тот же мужчина стоит среди толпы бородатых русских и, судя по всему, чувствует с ними себя, как дома. Девушка его никогда не видела, знает лишь имя – Юкио Санада и то, что он уехал отсюда сразу после войны. Никаких писем, никаких следов... откуда он взялся и куда исчез потом – ничего... Муравей не двигался. Замер, настороженно подрагивая усиками – невозможно было угадать, куда он направится дальше. "Если продолжит ползти вперёд и упрётся прямо мне в палец, – думал человек, – то, скорее всего, для этого муравья всё закончится здесь и сейчас. А если решит пойти другим путём – то так уж и быть, пусть живёт, если только я не передумаю. В любом случае, этот муравей так и не узнает, что с ним произошло и почему". Он и сам лежал в кустах уже который час, наблюдая за перемещениями рабочих и стараясь не производить лишних движений и шума. "С каких это пор, интересно, ты заделался муравьиным богом? – спросил себя человек. – Наверное, это потому, что в твоей собственной жизни от тебя уже ничего не зависит..." Мимо, совсем близко, прошагали двое солдат с носилками, гружёными песком, который просеивали тут же на поляне. Тот, что шёл впереди, был повыше и не такой шустрый, как задний, поэтому регулярно получал пинков этими самыми носилками от своего товарища, громко возмущался и называл его "Cabeza de mierda". Всего на этом объекте Санада насчитал двадцать шесть человек. Возможно, внутри были ещё, но на поверхность они не поднимались. За те несколько месяцев, что он наблюдал за строительством непонятно чего в самой гуще соснового леса, у него так и не получилось составить определённое мнение о назначении постройки. Возможно, это было что-то вроде секретной тюрьмы, а может быть, имело прямую связь с приездом группы японских учёных. Охраняли объект, как надо, а кабель, протянутый сюда с военной базы, и полевая форма строителей говорили о том, что этот "бункер" (как назвал его для себя наблюдатель) является секретным объектом министерства обороны США. Машины, временами появлявшиеся на стройплощадке, привозили мешки с цементом, арматуру и доски для опалубки, какие-то трубы и металлические конструкции, которые были опознаны, как оборудование для вентиляции, а также катушки с кабелем, всякая всячина для электропроводки и несколько бронированных дверей. Пока ничего конкретного, но, возможно, "начинка" прибудет позднее, а потому бросать дело было никак нельзя. Шифровка, отправленная полковнику Кагано в Нью-Йорк, не дала никаких результатов, и Санада продолжал вести наблюдение на свой страх и риск, убеждая себя, что дело того стоит. Жалко, сменить его здесь некому, да и не получается каждый день мотаться, других дел полно. "А вот русские... знают ли они о том, что происходит в нескольких километрах от их деревни? – думал он. – Интересный вопрос..." Пока он не встречал никого из них за время своих "прогулок", но, возможно, им просто незачем соваться так далеко в лес? А может, знают, и потому не суются... Полковник Джонсон на предложение увеличить собственность американского флага усомнился в пользе такого приобретения, и теперь эту проблему надо было как-то решать. В конце концов, уговорить одного начальника базы проще, чем толпу мужиков с вилами. А уж там солдаты как-нибудь объяснят этим фермерам насчёт пользы переселения куда-нибудь подальше... В голове у Санады потихоньку зрел план, согласно которому, полковник Джонсон должен сам горячо возжелать этой сделки, например, если устроить небольшую диверсию на стройке с уликами, явно указывающими на русских. Ну а что: поселенцам не нравится такое соседство, вот они и шкодят, а если убрать их отсюда – сразу наступит спокойствие и благодать... Покончив с бутербродом, солдатик вытащил фляжку, отхлебнул немного, потом ещё и полез за сигаретами. Санада с завистью смотрел на то, как он затягивается с удовольствием, и, сдвинув автомат на бок, почёсывает живот. Самому ему до смерти хотелось одновременно пить, есть и курить. А если эта сволочь сейчас ещё и в туалет намылится... Словно услышав чужие мысли, караульный заозирался и, поняв, что никому нет до него дела, собрался зайти за угол. "Ну, и я пошёл тогда", – решил наблюдатель и, приподнявшись, стал осторожно пятиться со своего лежбища. Что-то показалось ему странным, какая-то деталь, чего раньше не было, он оглянулся и застыл на месте: в какой-нибудь паре метров на него, пригнув голову и навострив мохнатые уши, смотрел кабан. "Что... свинья?" – запоздало удивился Санада. Если бы он поинтересовался этим вопросом, то знал бы, что с тех пор, как диких свиней завезли в Аргентину из Европы лет тридцать назад специально для охоты, они расплодились, и теперь встретить их здесь можно так же часто, как и в Японии. Этот кабан не был крупным или сколько-нибудь опасным, наоборот, похоже, он сам оробел, не зная, что ждать от этого, так необычно ведущего себя, человека. Покрытая грязью и тиной спина говорила о том, что он совсем недавно валялся в какой-то болотной луже, охлаждаясь и гоняя насекомых. Глазки у него были маленькие и среди шерсти совсем не заметные, а вот уши почти слоновьи, что придавало ему несколько комичный вид. Оценив ситуацию, Санада решил отступать медленно, не выпуская кабана из поля зрения. Кабан рассудил так же, но церемониться не стал, утробно хрюкнул, развернулся и попёр обратно через кусты напролом с треском и топотом. Солдатик, не успев застегнуть штаны, схватился за автомат и пальнул на звук очередью. Санада с кабаном рванули в разные стороны. Уже на бегу пришло осознание: что-то не так. Тупая боль разгоралась в боку, а на одежде стремительно расплывалось бурое пятно. Осмотрелся. Рана небольшая и неглубокая, с такой вполне можно идти, удивительно только, откуда взялось столько крови из этой царапины... Чем дальше уходил он от "бункера", тем острее понимал, что ориентиры, намеченные им ранее, куда-то исчезли, а повязка, наспех сделанная из рубашки, и даже штаны пропитаны кровью, как губка. Сколько рану не зажимай – кровь не остановится, и при таком раскладе времени у него осталось совсем немного. Когда же вышло и оно, споткнувшись о какой-то корень, упал и теперь лежал, глядя в небо и уже не пытаясь встать. "К чему всё это? – думал Санада, а в глазах у него мир понемногу исчезал, мутнея и расплываясь. – Даже умереть, как положено, не могу, подыхаю, как подстреленная свинья. Дурак-охотник совсем не умеет стрелять, а вот поди ж ты – попал... Теперь – всё. Ками-сама знает, кто чего стоит... ничего не сделал, не смог...всё зря... противно...холодно..." ...муравей очнулся и пополз дальше своим путем, не подозревая о том, как только что был удостоен жизни.