Говорят, существует несколько ответвлений истории. Но что, если их нет? Есть уже случившееся будущее, а Сакура к нему направляется. Будто бы кто-то подталкивает вперед. Быть может, и Итачи кто-то ведет по проложенной этим кем-то дороге. Или этими кем-то являются они сами, только из будущего. Иначе как объяснить, почему она здесь, а он – по ту сторону.
Разбитые окна временного убежища с учиховским безразличием впускают осенний холод. Тут и ставшая привычным спутником сырость с намеками на плесень и неприятный запах канализации. Миролюбивое карканье у уха переходит в тишину, прерываемую разве что громким дыханием. Громким оно кажется только Сакуре. Впрочем, как и чудится то, как оглушительными фейерверками разгорается сердце в груди. Она не уверена, прекратятся ли они, когда она сложит необходимые печати, а следом за этим отворится дверь убежища. Не уверена, прекратятся ли когда-либо, как и не уверена, в какой момент они перестанут её радовать. Когда металлическая дверь приоткрывается, лунный свет из окон заменяется теплым огнем свечей, а в нос ударяет до того стерильный запах, что Сакура закрывает половину лица рукавом куртки. Немного привыкнув, она оборачивается, чтобы взглянуть на ворона, но тот, как оказалось, уже испарился. В новом логове куда уютнее, но места и правда мало. Дверь справа от неё плотно закрыта, оттуда и исходит больничная стерильность, а впереди – комнатка с накрытой теплым одеялом кушеткой и забитым всякой всячиной шкафом. Здесь и маленький холодильник, напольный обогреватель, а на стене – полотно из мишеней. Бросавший в цель если и попадал, то безуспешно, судя по разбросанным на полу сюрикенам и кунаям. Похоже, усиленно тренировался вернуть себе подвижность пальцев и довести хватательный рефлекс до автоматизма, но пока что получалось не очень. Хоть Сакуру и не покидает ощущение следящего за ней взгляда, ни поворачиваться, ни выдавать себя каким-либо образом она не собирается. Поднимает один сюрикен с пола, перекатывает его между фалангами пальцев как монетку (этому её когда-то научил заскучавший Хатаке), и мысленно отсчитывает, сколько должна сделать шагов назад. После третьего шага в планах прицелиться, а попав в мишень, потянуться уже за кунаем. Да вот стоит преодолеть первый рубеж, Сакура выдает себя взволнованным выдохом, потому как знает, кого найдет стоящим за спиной. Как только личные границы каждого пересекаются, Сакура чувствует чужое тепло и, замерев в полуобороте, замечает движение мужской руки в попытке коснуться то ли её локтя, то ли плеча. Пальцы его разгибаются, подрагивая. С напряжением сжимаются в кулак. И расслабляются будто теряют силу. Он прячет руку за спину и тихо вбирает в легкие воздух, борясь с растущим раздражением, скрывать которое все сложнее. Это его битва с собственным телом. Помощь Сакуры только вызовет недовольство. Проблема лишь в том, что время не на его стороне, и он сам это понимает. Почувствовав всплеск чакры, Сакура опасливо подбирается и вздрагивает, когда каким-то образом Итачи все же удается коснуться её локтя и развернуть к себе. Без особых на то усилий. – Как… как у тебя получилось? – Нитями чакры. – Вместо нервных окончаний через нити чакры? – взволнованно уточняет. Голос её наполняется неподдельным восхищением. – Как ты догадался? – Кукловоды прикрепляют нити чакры к своим марионеткам. Попробовал идти от обратного, раз каналы чакры удалось восстановить, – Итачи не видит ничего удивительного в своем небольшом открытии. – Ясно, – Сакура не скрывает досаду. – Зря только искала миостимулятор. И почему я сама не догадалась? Перечитать столько литературы и… – Дело не в количестве прочитанной литературы, объеме знаний или опыте. Твое мышление заточено под определенный, скажем так, угол, а значит методы лечения ты используешь соответственные. Ирьенины и шиноби научены следовать уставу и приказам, иначе система бы перестала работать. Сакура хмурит брови. Ремарку про гениев и их лёгкие пути в причинно-следственных связях она все же решает придержать. В последние дни она и так особо резка. С другой стороны, сколько раз Итачи ранил её чувства? В его словах было куда больше жестокости. Порой непростительной. Но Сакура больше не хочет причинять ему боль словами. В этом нет смысла. Как для неё, так и для него. Достаточно того, что они уже успели наговорить друг другу. – Я стараюсь не полагаться на этот метод. Запас чакры не безграничен. Так что не откажусь от твоей помощи. На первый взгляд может показаться, Итачи принимает помощь из вежливости, но Сакура верно считывает: он позволяет себе в первую очередь положиться на другого человека, не заключая сделок и не прибегая к шантажу и манипуляциям. То, что Саске принимает как само собой разумеющееся, будучи в команде номер семь, для Итачи – незнакомо и непривычно. Возможно, потому он и не учел в своем плане того, что Сакура вызволит его из лап смерти. Как можно учесть переменную, с которой ты никогда раньше не был знаком? – Есть здесь что-то вроде ванны или кухни? – она переключает свое внимание с одного на другое, потому как не знает, куда себя деть и чем себя занять. – Есть ванная. Кухни – нет. Я посылаю клона в хенге за едой. Он передает запечатанный свиток через одного из моих воронов. – А как же Сай? – На задании, – по тону ясно, Итачи не собирается делиться подробностями этого самого задания. – Ты как всегда умело находишь людям применение, – она не вкладывает в свои слова критику, однако Итачи прочищает горло. Так и не найдя, что бы еще добавить, Сакура возвращается к своему первоначальному занятию: метанию сюрикена. Тот успевает согреться в её руке и кажется, что липнет к подушечкам пальцев. Преодолев расстояние, сюрикен попадает точно в цель, но это не приносит обещанного удовольствия. А все потому, что сдержанность Итачи вызывает недоумение. Особенно, если вспомнить то, каким образом случился их первый поцелуй. В нём не было и капли благоразумия. Чистой воды импульсивность и импровизация. Неужели пока Сакура разбиралась с заменой клоном, инсценировала свой визит к Мебуки, а потом плутала окольными путями, чтобы добраться сюда, – Итачи успел выстроить границы заново, при этом прокручивая в голове десятки раз детали изматывающего разговора под дождем? Вздохнув, Сакура нескладно произносит: – Я спрошу кое-что, – скорее выигрывает себе время, чем нуждается в разрешении. – Почему так осторожничаешь сейчас, если не сдержался тогда? В ту ночь. Следующий вопрос может похвастаться головокружительной скоростью, ускользая от внутреннего цензора. Вопрос этот незаметно бродит в мыслях ещё с унизительной брачной ночи и напоминает о себе еще раз, когда Шикамару мягко отказывает в близости, задевая и так уязвленную гордость. – Недоступной я кажусь интереснее? Сакура будто возвращается в жаркие дни лета, провожает затравленным взглядом хакама мужа и вздрагивает от каждого его слова. Привычки вытравить куда сложнее чем тех же крыс в особняке Учиха. – Не каждый день к моему горлу приставляют кунай, – томительную паузу спустя: – Тебе удалось. Дважды. – Ты просто поддался. – В этом и дело. Безобидная с виду фраза ведет за собой вереницу затаенных мыслей. Сакура невольно представляет, как её оголенных плеч коснется горячая ладонь, представляет, каково это будет, когда его ладонь успокаивающе скользнет к пояснице, а следом за этим – пальцы оставят следы на её бёдрах. Втайне радуясь, что их взгляды не могут встретиться, Сакура бормочет: – Мне нужно в ванную. Она убегает. Бежит от иллюзии, созданной собственным же воображением. В отличие от призрачной мысли иллюзия эта вполне может стать реальностью. И стала бы хоть сейчас, если бы чужая тайна не связывала цепями. За одной правдой о ложной связи с Шикамару раскроется вторая: обещание дать Шикамару шанс и все то другое, что она от него узнала, начиная от разрыва помолвки и заканчивая шиноби-отступниками в соломенных шляпах. Когда Сакура задевает его плечом, поспешно проходя мимо – в сторону, где предположительно должна быть ванная комната, – её запястье в объемном рукаве куртки перехватывают. – Вторая дверь, – разжимая пальцы. – Первая заблокирована. Сакура мажет его губы быстрым взглядом и хмурится на собственную реакцию. Она знает: поднимет глаза – и её примагнитит. В этом нет ничего плохого. Дело в том, с какой стремительностью развиваются их отношения, а с учетом того, что времени и так мало – плечи сковывает знакомое давление, а низ живота приятно тянет. Её задумчивость он списывает на другое: – Это все ещё я. Хоть и смотрю глазами Шисуи. – Что? Я не… – но стоит пересечься взглядами, подсознание подменяет картинки. Сакура видит пустые глазницы. Нет, не Учихи Шисуи, а Итачи. Будто бы в двух потухших огнях черепной коробки заключается ирония его жизни. – Не… – Вместо того, чтобы вслух признать его правоту, она спрашивает: – Как долго ты привыкал? После операции я имею в виду. – Долгое время люди и вещи, казалось, были заточены в узком горлышке саке. Я и забыл, каким щедрым на цвета и детали может быть мир вокруг. Не верил в то, что красота природы не единственная красота способная завораживать. Всё гадал, когда мне наскучит наблюдать за этой красотой. Ждал, когда пресыщусь ею. Слушал, что говорят другие. Они тоже заметили. Сложно не обратить внимание на цветущую вишню, даже когда она растет среди чёрных кленов. Сакура вспоминает молодое деревцо. То самое. Посаженное руками Итачи одним весенним днём. Кончики ушей покалывают и оттенком напоминают спелые гроздья красной вишни. Одно дело знать, что он признает её привлекательность, другое – услышать, да ещё и в такой форме. – Что будешь делать, когда все же наскучит наблюдать? – Сменю ракурс. – И как долго ты наблюдаешь? – она намеренно не уточняет «наблюдаешь за мной». – Неприлично долго. Итачи, может, и не попадает в реальные мишени, но заставляет Сакуру чувствовать себя мишенью. – Ками-сама, – выдыхает она и бормочет себе под нос: – Кто же знал, что ты так умеешь. – Не знаю, что значит твоё «так», но надеюсь, ты перестала думать о другом человеке. Сакура не спешит уточнить, на кого именно он намекает: на своего друга Учиху или Шикамару. Быть может, это некая ловушка, угодив в которую ему удастся развязать ей язык. Тогда Итачи всё и узнает. Что-то подсказывает, он не будет рад правде. Она скрывается от внимательного взгляда, прикрыв за собой дверь. Находясь в узком пространстве между рукомойником и старомодной чугунной ванной времен начала правления Третьего Хокаге, Сакура задумывается о том, что же ещё заставляет её так сильно нервничать и искать пути отступления. Привычней прятаться в своей комнатке и готовиться к приезду мужа в сшитом аккуратными стежками кимоно и с заколотыми кандзаси волосами, своей яркостью так раздражающие обитателей особняка. Привычней быть с Итачи-саном на разных полюсах, а теперь, когда они вот-вот сомкнутся – магнитное поле Земли, кажется, что и вправду изменится настолько, что последствия будут катастрофическими. Повернуть кран горячей, а после и холодной, воды, оказывается проще, чем она думала. Она наблюдает за тем, как вода наполняет ванную, и прикусывает нижнюю губу. Быть ближе к Итачи – вот чего она хочет, но судя по его осторожности смена полюсов волнует его не меньше. Собственная несдержанность в ту ночь, похоже, удивляет его так же сильно, как и её, потому происходящее между ними сейчас напоминает хождение по тонкому льду. В узком пространстве начинает образовываться пар, стекающий после по обломанным плиткам, уже давно не служащим украшением стен. В куртке постепенно становится жарко, и капельки пота выступают на лбу, заставляя чувствовать себя некомфортно. Возможно, принять ванну все же идея хорошая, хоть и в присутствии Итачи несколько смущающая. Волнующая. Заманчивая. Головокружительная. Сакура тянет замок своей куртки и освобождается от верхней одежды, оставаясь в рабочей рубашке, которую надевала исключительно в госпитале. Приближающийся холод с сыростью пока не чувствуется, но, если она снимет ботинки, а за ними и свои брюки – обязательно поежится. Тусклый свет одиноко висящей лампочки играет тенями, особенно проявив себя, когда Сакура снимает рубашку. Лямки лифчика будто веревками стягивают. Проводя ладонью по печати «Неприкосновенности», Сакура наконец понимает: быть приятной трапезой, в которой мало смысла, как и быть средством для достижения чьей-либо цели, – не для неё. Желание заявить об этом и подталкивает Сакуру толкнуть дверь. Та приоткрывается с тихим скрипом, высвобождая пар, так напоминающий ей подступающий туман. Это определенно привлекает к себе внимание, потому как секунды спустя она видит перед собой темно-синее кимоно с повязанным широким поясом, а после – вспыхнувшую интересом темноту его глаз. На этот раз Итачи не смотрит ей прямо в глаза и не отчеканивает холодное: «Возвращайтесь в особняк». Он разглядывает то, что пряталось под тканью кимоно на протяжении всех месяцев, что они женаты. В его взгляде нет жадности, больше похоже на то, как смакуют блюда истинные гурманы. Робкой Сакуру не назовешь, и все же выдержать его пристальное внимание оказывается даже сложнее, чем вести с ним войну. Нужные слова застревают в горле. – Я не против, если ты затопишь мое убежище, но искать новое несколько проблематично. – Затоп… А, да, я… – растерянно бормоча, она поспешно выключает воду и присаживается на краешек ванны, чувствуя себя до того глупо. – Прости, задумалась. – И о чем же? – дверь за ним закрывается будто одной только его силой мысли. – Думала о том, что…, – Сакура забывает, что хотела сказать, так как пораженно наблюдает за тем, как, вместо того, чтобы встать напротив или так и продолжить стоять у двери, он опускается на колени, игнорируя тот факт, что края его кимоно подметают кафель. – Что ты…? Он игнорирует удивленный возглас, не считая нужным объясниться. Действия скажут больше. Нитями чакры или усилием воли он развязывает шнурки её ботинок. Сакура и возразить не может, слишком поражена его жестом, вот и выходит так, что позволяет ему снять с себя обувь, а после пересекается с ним взглядом. Так он о такой смене ракурса говорил? В приятном волнении сцепив руки на коленях, она не знает о том, что подмечает его взгляд: появление ложбинки меж грудей и то, как напряглись мышцы её живота, давая проявиться прессу. – Вода стынет, – это звучит как предлог прикоснуться, как предлог последовать от щиколоток к бедру, затем чуть выше – к застежке брюк, и так там застыть, проводя большим пальцем по круглой пуговице. – Позволишь помочь тебе? Хочется бездумно согласиться и позволить всё, что взбредет ему в голову, но Сакура останавливает себя. Что, если они зайдут слишком далеко? Что, если она выдаст себя? Что, если он поймет: не было никакой связи с Шикамару. Итачи слишком наблюдателен, чтобы не заметить, чтобы не усомниться и не задать наводящие вопросы, к которым она не готова. Даже сейчас он легко считывает её колебание и тихо добавляет, будто опасается, что спугнет: – С одеждой. – Мне и кимоно подойдет. Можешь оставить у двери, – она нервно поправляет свои волосы и откидывает их назад, прекрасно зная, что оба они притворяются, и каждый ведет свою игру. Она делает вид, что всё так и должно быть, он – подыгрывает. – Так и сделаю, – прежде чем выпрямиться во весь рост, он поправляет шнурки так, чтобы их после было удобно зашнуровывать обратно, и выравнивает ботинки, ставя их носком в сторону двери. Он ненадолго задерживается, повернувшись к ней спиной. – На случай если тебя это беспокоит, твое согласие быть со мной не значит, что я получил согласие на близость с тобой. Я преклоню перед тобой колени столько раз, сколько понадобится, но постарайся быть честной хотя бы перед собой. И только Сакура хочет возразить, сделав шаг вперед, он останавливает её: – Вода стынет, – на этот раз в его словах нет обещания, простая констатация факта, пусть и произнесенная мягче, чем то, как он говорил с ней раньше. Сакура обещает себе, что объяснится, когда переоденется в его зимнее кимоно и высушит предоставленным полотенцем волосы. Погружаясь в теплую воду с головой, она придумывает, что и как сказать, а что лучше опустить из рассказа, не подвергая Шикамару опасности. Да вот обещание выполнить не удается. Сначала Итачи предлагает ей осмотреться, после – ведёт её к той самой двери. И тогда всё прочее отходит в сторону, в том числе и забываются законы медицины.***
Как в такой маленькой комнате получилось уместить четыре каталки – та ещё загадка. После горячей ванны кажется, что в комнате куда холоднее, чем оно есть. Освещением служит одна единственная лампочка, будто лежащие на каталках тела пробудятся от яркого света, как и от любых других запахов кроме того самого стерильного, от которого хочется прикрыть глаза и забыться крепким сном. – Я не вижу здесь ИВЛ и катетеры, – Сакура отметает предположение, что тела пребывают в коме. – Достаточно держать их разум под контролем. С этим хорошо справляется гендзюцу. – Поэтому тебе приходится присматривать за ними? – она подходит ближе, ведомая своим природным любопытством. Знать бы, как устроен их организм и почему они спокойно обходятся без еды и воды. Если присмотреться внимательнее, цвет их кожи больше напоминает чешую белой змеи и на ощупь, быть может, так же. – Они питаются чакрой, верно? – Да, – в коротком согласии чувствуется напряжённость. – Не опасно держать их здесь, в Конохе? Их лица похожи и не похожи одновременно. Сакура прислушивается к их мирному дыханию и задаётся вопросом, как бьются их сердца: почти так же как и человеческое или в них есть нечто животное, от тех же рептилий. – При всем желании они не смогут выйти отсюда. Для открытия двери необходимо знать правильную комбинацию печатей. Кроме того ворон почувствует чакру. Даже если она будет твоя – сюда войдёт лишь настоящая версия. – Только настоящая? – она не сразу догадывается, после вспоминает: – Ворон распознает меня по кунаю? – В том числе. – В том числе? Есть ещё способ? Итачи оттягивает момент признания. Явно не хочет раскрывать свои хитрости и уловки. – Он реагирует на печать «Неприкосновенности». Руки её сами тянутся к печати. Сакура проводит по шее, чувствуя, как начинает зудеть. – Значит, матушка…? – Нет, эта техника ей незнакома. Если тебе когда-нибудь будет грозить опасность, ворон обязательно прилетит на помощь, – о том, что птица ещё и следит за ней, он, конечно же, не считает нужным обозначать, по крайней мере, вслух. – Надеюсь, не пригодится, – рассеянно бормочет, делая ещё один шаг к каталке, на которую падает больше всего света. Значит, все то время с возвращения в Коноху Сай помогал с поиском сосудов? Итачи не смог бы справиться со всем в одиночку, тем более в его состоянии. Размышляя обо всем этом, Сакура не замечает, как её тянет магнитом к сосуду и как появляется навязчивая мысль проверить, а живое ли это существо. Помимо знакомой чакры Итачи, от них исходит их природная – она так и завораживает. Подобно плоду со сладким соком. – Сакура! – звучит сердитое восклицание у уха. А потом она будто пробуждается, чувствуя, как жёсткой прутью обхватывают за талию. Пальцы Сакуры замирают в воздухе, так и не коснувшись кожи существа. Тем самым ограничителем оказывается рука Итачи. Каким-то образом он умудряется приподнять Сакуру, оторвав от пола и прижав спиной к себе. – Что это было? – её больше удивляет то, что осталось ещё хоть что-то, что приводит в изумление. – Долгая история. Берет свое начало ещё со времен Мудреца Шести Путей. Или даже раньше его самого, – Итачи уже не так напряжен, будто мысль, что она в его объятиях и без явного сопротивления никуда не денется от него, успокаивает. – В их природной чакре заложена одна тысячная часть Божественного Древа. – Почему она не действует на тебя? – В какой-то степени Учиха, впрочем как и Хьюга, унаследовали силу Божественного Древа. – Значит, Неджи Хьюга… – Нет, он не имеет никакого отношения к плану с Воскрешением Каге, но своя роль ему отведена, – говоря это, кажется, что Итачи находит её предположения забавными. Сакура поворачивается к нему настолько, насколько может, и всматривается в его лицо, пока что не задумываясь о том, как близко друг от друга сейчас их губы. – Снова скажешь, я умело нахожу людям применение? Губы её сами изгибаются в улыбку, смешного здесь мало, и все же Сакура тихо смеется. Возможно, таким образом он пытается дать понять, что не сердится, ведь просил быть внимательнее перед тем, как они вошли внутрь. – Неужели у меня получилось рассмешить тебя? – Не зазнавайтесь, Итачи-сан, это были мои слова. Но попытка неплохая. – Буду стараться больше. Когда он слегка наклоняется к ней, Сакура понимает, что его осторожность вовсе не из-за него самого, а способ получить её разрешение. Возможно, со стороны он видит больше, чем она, слишком сосредоточенная на своих чувствах, переживаниях и беспокойствах. В то же время куда волнительнее приоткрывать свои губы ему навстречу и тонуть-тонуть-тонуть, сначала в предвкушении, после – когда они неторопливо целуются. Быть может, не так жадно, как это было в первый раз, но в этом поцелуе больше осознанности и понимания, что чувства взаимны. Какой ценой бы им не дался этот момент, Сакура знает, что оно того стоило.***
Засыпать в особняке Учиха в полном одиночестве или на расстоянии футона – удел супружеской жизни. Здесь же, в сыром убежище с холодными стенами и едва вмещающей двоих кушеткой, всё иначе. Сколько же иронии в летнюю пору скрывать дрожь в пальцах, прятать глаза в пол и презирать всё, что имело хоть какое-то отношение к Учихе Итачи, а к концу осени – согреваться в его объятиях, удобно устроившись на его груди, и смотреть в потолок, прислушиваясь к ровному дыханию. – Это и есть ты настоящий? – она все меньше колеблется, задавая вопросы, потому как знает: он постарается на них ответить. Его сонливое мычание проходится приятной волной по спине. – Я хорошо знакома с другими твоими проявлениями, с ними я научена справляться, а как быть с тобой настоящим – не знаю. – На мой взгляд настоящей версии нет, я – и есть все те проявления, с которыми ты знакома. Как и прежде, я могу врать тебе, вводить в заблуждение и использовать в своих целях, но я принял для себя решение никогда так больше не поступать с тобой. Как и ты приняла решение быть с человеком, который назывался и будет называться предателем. Разве ты стала менее настоящей? – Вот теперь я тебя узнаю. – Хочешь сказать, я веду себя странно? – Будь ты на моем месте, сразу бы понял, – Сакуре нравится отвечать ему тихим бормотанием, в этом есть ощущение безопасности, а еще – нечто до приятного согревающее. – Изменилось всё только для тебя, Сакура. Я всегда хорошо к тебе относился, просто не показывал этого. – Какое облегчение. Просто камень с души. – Шисуи понравились бы твои замечания. – Хоть одному Учихе я пришлась бы по душе. Это успех, я считаю, – на самом деле Сакура не хочет придавать его словам ещё больше серьезности, чем диктует им ситуация, ведь она должна быть в особняке Учиха, а он – считаться мертвым. – То есть я все еще нахожусь в списке твоих недоброжелателей, я правильно понимаю? – Только если придерживаться официальной версии, – о подозрениях матушки Сакура не знает, что сказать. Изменит ли это что-то? Матушку волнует лишь будущий наследник, а влюблена ли Сакура в её сына или нет – проблема только для одной Сакуры. – Придерживайся этой версии до самого конца. В Конохе ты под защитой клана и печати, а за её пределами – им известно о настоящих причинах заключения нашего брака. Даже если они спросят жителей деревни, ответ будет тем же: глава клана Учиха лишь делает видимость заинтересованности в своей жене, потому она последний человек, который мог бы знать хоть что-то ценное. В конце концов, эти слухи распространил именно я, мне за них и отвечать. Единственное, что усмиряет чувство обиды за все то время, что она терпит унижения и перешептывания за своей спиной, это то, что он признал это первым, а не когда она потребовала ответов. А вот насколько хороший ход манипулировать общественным мнением – покажет время. – И о том, как со мной обращается матушка, им тоже известно? – ей не удается сделать тон ровнее и как можно безразличнее, потому как она думает о своей матери и задается вопросом, а не дошли ли слухи и до неё, поверила ли она в них и верит ли словам Сакуры только потому, что очень хочет верить, что слухи – всего лишь слухи. Не винит ли себя Мебуки за то, что позволила союзу с Учихами случиться? Не чувствует ли она пренебрежение Микото, которая только и делает, что присылает фруктовые корзинки и не посчитала даже нужным пригласить ту на свадебную церемонию дочери. – На это мне нечего сказать, прости, – все его мышцы тела напрягаются будто он не уверен: должен ли предоставить ей личное пространство, встав с кушетки, или лучше вовсе ничего не предпринимать. – Ну, прошлое уже не исправить, – как можно миролюбивее отвечает Сакура, после чего чувствует, как он расслабляется, но её беспокоит ещё кое-что: – Когда они узнают, что ты жив и вся эта затея с Хокаге… – Доказательств, что это моя затея, нет, – успокаивающе объясняет Итачи, проводя ладонью по её спине, а доходя до развязавшего оби, поднимается обратно вверх. – Я мог бы быть воскрешен так же как и Хокаге и находиться под чужим влиянием, мы не можем исключать этот вариант, верно? Значит, не можем исключать и того, что за всем этим стоит кто-то другой, не обязательно я. Пока они будут заняты поиском этого некто, появится возможность для нового хода. Время – это опасный противник, важность которого часто недооценивают, а выиграть его – сейчас мой приоритет. Это все, что я могу тебе рассказать. Твое нахождение здесь и так подвергает тебя опасности. Последнее напоминает ей о том, что Сакуре придется вернуться в особняк и найти в себе силы продолжать спектакль дальше. – Когда я могу увидеть тебя снова? – Я редко выхожу. Приходи, когда получится. – Получится улизнуть от матушки? – это всегда вызывает у Сакуры невеселый смех, поскольку складывается впечатление, свекровь лишь позволяет себя обманывать, преследуя свою какую-то цель. – Мне кажется, она давно подозревает меня во лжи. Тебя это совсем не беспокоит? – Думая, что я скоро вернусь, она будет осторожна, а когда Саске прибудет в Коноху – ей будет не до тебя. – Под «осторожной» ты имеешь в виду запугивание и моральное унижение? – Сакура чувствует, как закипает внутри кровь, и приподнимается на локтях, будто это поможет ей прочесть выражение его лица. – Даже твой отец относится ко мне лучше. – Не совсем понимаю, о какого рода запугивании ты говоришь. Сакура неверяще всматривается в его лицо. Неужели Микото-сан рисовала сыну совсем другую картину? Если так подумать, в его присутствии она была строга, сдержанна и не очень разговорчива, ограничиваясь вежливым обменом фраз с Сакурой. Свое поведение она объясняла тем, что Итачи и так редко появляется дома и Сакура должна проводить с ним как можно больше времени. Со стороны могло бы показаться, что они придерживаются нейтралитета, когда на самом-то деле – матушка считала, Сакура не заслуживает уважения и хорошего к себе отношения. Или ему известна лишь малая часть того, что происходило в его отсутствие, потому он был спокоен на этот счет? – Не важно. Не хочу об этом говорить, – нет никакого желания портить и себе и Итачи настроение тем, что вряд ли уже исправишь. Совсем немного и она освободится от связывающих её оков с Учихами. Какая разница, что подумает матушка и что она ей сделает, Сакуру беспокоит лишь одно: вернется ли к ней Итачи. – Хорошо, мы можем вернуться к этому позже. – Репутация у меня и так на самом дне, – она решает продолжить больше для собственного успокоения. – Шантажировать меня нечем – ты уже все возможные варианты использовал, вряд ли кто-то ещё способен на такие изощренности. По физической силе я уступаю разве что Тсунаде-шишо, так чего мне бояться? Кому стоит бояться, так это Учихам! – уверенно заканчивает и кивает для убедительности. Чего она ожидает меньше всего? Того, что услышит приглушенный мужской смех, от которого фейерверки в груди не перестают зажигаться в её небе. Только кто-то вроде Итачи найдет её пламенную речь забавной. – И спорить не стану, Сакура. До чего странно видеть его столь расслабленным и в хорошем расположении духа. Сакура запоминает этот момент, чтобы возвращаться к нему, когда ей больше всего будет не хватать Итачи. Похоже, он проделывает то же самое, судя по тому, как смотрит на неё. Когда она наконец погружается в сон, он тихо шепчет ей в висок: «Прости». Сакура делает вид, что уже спит крепким сном, хотя на самом деле вспоминает, как летом он прощался с ней поклоном и просьбой беречь себя.***
Сборы проходят в суматохе. Сакура переодевается так словно от этого зависит жизнь пациента. Давно проснувшийся Итачи с интересом наблюдает за ней и наверняка задается вопросом, всегда ли так проходят её утренние сборы. Однако никак не комментирует, предпочитая молча смотреть, как она натягивает ботинки, при этом оставаясь в одном лифчике, как после надевает рубашку и накидывает куртку. Ничего не говорит и тогда, когда Сакура запивает водой съеденную свежую булочку, которую доставил им ворон в свитке. У металлической двери она резко тормозит, наконец окончательно проснувшись. Все совсем не так, как она себе представляла. Итачи стоило разбудить её хотя бы на двадцать минут раньше. – Ну, я пошла тогда? – она неловко переминается с ноги на ногу, чувствуя, что готова провалиться сквозь землю от смущения. – Увидимся. – Будь осторожна, Сакура. Нет надобности напоминать ей, особенно тогда, когда Сакура никак не может выкинуть из головы его прощание в кабинете госпиталя, после которого он был на грани смерти. Будет ли она вспоминать об этом всякий раз, когда им пора расставаться, держа в голове тот факт, что придет то самое время, когда ему придется уйти? – «Увидимся». Вот что ты должен сказать. – Увидимся, Сакура. Металлическая дверь захлопывается, заставляя вздрогнуть от осознания, что открыть её не получится одним поворотом ключа или каким другим простым способом. Даже если она сложит печати, появится ли ворон, чтобы закончить технику? Птица ждёт её снаружи, никак не внутри. Сакура с сожалением накидывает капюшон и покидает убежище, надеясь, что удастся вернуться сюда как можно скорее. Её «как можно скорее» тянется около недели, растянувшейся по ощущениям на долгие месяцы. Утешает лишь присматривающий за ней ворон. Субботу и воскресенье Сакура вынуждена проводить в окружении матушки и её хороших знакомых. К счастью, Изуми среди них нет. И говорить нечего о том, как проходит досуг: пустые разговоры, поздравления и следящий за ней взгляд матушки. Микото крайне разочарована тем, что Сакура провела ночь в доме матери, это во-первых, а во-вторых, планирует и дальше работать в госпитале. – Можешь видеться с госпожой Харуно, – с этих слов начинается суббота. – Никто тебе не запрещает, но ночи ты должна проводить в своей комнате и укрываться одеялом с символом клана Учиха. – Да, матушка, – так Сакура дает понять, что намек был принят во внимание. Микото уже не просто подозревает, она, можно сказать, заявляет, что Сакура для неё – открытая книга. Просто о прочитанном матушка пока что умалчивает. В среду Сакура уже перестает надеяться, вздыхая каждые полчаса. На предложение помощницы прогуляться отказывает, лучше полностью сосредоточиться на обходе и проверке работы выпустившихся с Академии генинов. Шизуне пора бы перестать сердиться на неё. Пусть прямо она об этом не сказала, её поведение говорит о многом. Обманывать госпожу Учиху – это не покрывать проделки Узумаки или те же опоздания Сакуры. Сейчас пребывания Сакуры в госпитале не приносит никакой пользы. Шизуне принципиально запрещает ей делать операции и заниматься серьезными заболеваниями, зато большая нагрузка ложится на плечи Киёко. – Вы точно уверены, что не хотите подышать воздухом? – переспрашивает заглянувшая Киёко. – Что это изменит? – Сакура подозревает, её передвижения вызовут лишние беспокойства уже у Итачи. Смена заканчивается в шесть вечера. Попрощавшись со всеми, Сакура раскрывает у крылечка красный вагаса и под звуки дождя не спеша направляется в сторону квартала Учиха. Когда преодолеваются десять метров, дождь усиливается, а в укромном переулке справа – появляется знакомая чакра. Сакура поднимает глаза, проверяя на своем ли посту вороны. Из-за дождя им пришлось временно спрятаться в более укромном местечке, но это не значит, что за ней не могут вести наблюдение те же мыши Сая. Поскольку она остановилась, владелец чакры скрыл свое присутствие. Своей цели он достиг. Мимо проходит бабушка с внучкой, их вагаса не такие прочные, как у неё, затем улочка пустеет и Сакура сглатывает волнение. Разумнее было бы продолжить путь, проигнорировав сигнал, но что, если что-то случилось? Что, если подозрения не у одной матушки? Что, если он здесь, чтобы задать ей вопросы? Вдруг ему что-то стало известно? Сетуя на то, что цвет вагаса слишком бросается в глаза, Сакура принимает решение быстро со всем разобраться и как можно скорее вернуться в особняк. Шикамару врывается в её будни незапланированным штормом. Узкие улочки – очень в его стиле. Как и то, что он говорит ей: – Погода сегодня так себе, – следом за этим он снимает свой походный плащ и накрывает им Сакуру с головой. От его ненавязчивой заботы даже сейчас по телу проходит тепло. Изогнутые в ухмылке губы напротив – явление такое же привычное, как и его прищуренный взгляд. Голос, правда, у него простуженный. То ли от сигарет, то ли правда подхватил простуду. – Промокнешь же, – Сакура чувствует себя виноватой за то, что беспокоится, но будет обманом считать, что ей на него наплевать. – Раз так, – он поднимает плащ над их головами, скрывая как от дождя, так и от внимания других. Все, что увидят проходящие мимо: пару под плащом. Привыкнув к близости с ним, Сакура не сразу понимает, что их лица разделяют какие-то пару сантиметров (не потому ли он кажется таким довольным?). – Что-то случилось? – она всматривается в радужку его глаз, а там ни капли тревоги, наоборот – там плескаются радость и предвкушение. – Пообещай сначала, что не будешь меня останавливать. Сердце в страхе сжимается. Он вышел на след Итачи? Разорвал помолвку? Или с ним встретился Какаши-сенсей? Сакура сжимает крепче ручку вагаса, чувствуя появление трещин на черном дереве. – Не стану я ничего тебе обещать. Что случилось? – Терпением ты никогда не отличалась, Харуно, – он еще смеет её поддразнивать, и взгляд опускать, к её губам. Сакура делает один шаг назад, но возвращается обратно, длины плаща тогда не хватит прикрыть двоих. – Напомню, что я теперь не просто замужем, а еще и беременна, – она прикусывает язык, едва не добавив, что вдобавок ко всему влюблена в Учиху Итачи. – Если кто-то нас увидит… Заподозрили ли вороны неладное? Впрочем, какой смысл теперь скрывать от Итачи случайную встречу с Шикамару? Будет даже лучше заговорить об этом первой. – Что-то подобное я уже слышал, – он действует до-подозрительного дерзко, не боясь быть пойманными. – Первое меня никогда не волновало, а второе – чушь собачья. – Чушь или не чушь, когда-нибудь это случится. – С чего бы? У Учихи вдруг проснется инстинкт размножения? – Инстинкта размножения не существует. – Что и доказывает мои слова. Не случится. – Даже если это будет моим решением? – так или иначе она причинит ему боль, и лучше дать ему время быть готовым. – Понимаю твое желание иметь детей. Они забавные. Орут, правда, много. – Так что случилось? Ты же здесь не для того, чтобы обсуждать моих детей, – выходит взвинчено. – Моих и твоих обсудить можно было бы. Я всегда открыт к этому разговору, – и откуда в нем столько задора. – Нара, – сердито цедит Сакура, еле сдерживаясь не вдавить его ногу в землю с таким же усердием, как он это проделывает с сигаретой. – В общем, я… я пришел попрощаться, – он морщит нос и смотрит в сторону. – Пока не знаю, как долго меня не будет. – Не знаешь или не хочешь говорить? – Сакура еще сильнее сжимает ручку зонта. Будь это простой миссией, Шикамару не стал бы даже беспокоить её. Он снова морщит нос и нервно облизывает губы, явно желая прикурить. – Просто… как бы сказать, – Шикамару прочищает горло, продолжая избегать её взгляда. – Я всё продумал. Каждый возможный вариант. Шансы есть. Просто… в теории все должно сработать, как надо, а на практике – чёрт его знает, что будет. Но я должен. Должен это сделать, Сакура. Иначе я так и останусь неудачником. Трусом и слабаком. – Всё получится, – она знает, то, что ему сейчас нужно, это поверить в себя. Он был её поддержкой в её трудные времена, и пусть его изначальной целью было воспользоваться ею, сейчас очередь Сакуры вселить в него уверенность. – Держи это в голове. Помни, всё получится. Это говорю тебе я, Харуно Сакура. – Раз Харуно Сакура говорит, – Шикамару выглядит бодрее. – Уже лучше. А что ты должен сделать? – она мысленно готовит себя к худшему, надеясь, что худшее не значит разоблачение Итачи. – Да так. Всего лишь отомстить. Бессмертному, – безрадостно заканчивает. – Может, слышала уже о возвращении Какаши в Коноху. Один из его информаторов сообщил, где можно найти ублюдка в соломенной шляпе. Они обычно ходят парами. Интересно, с кем поставили Учиху. – Один из информаторов? – Сакура цепляется за эту фразу, в первую очередь подозревая Итачи. И вздрагивает от всплывшего воспоминания: «Мне помочь или откажетесь от него сами?». – Ты же… Они же убьют тебя! – Секунду назад ты говорила, что у меня все получится. Видимо, показалось. – Шикамару! Что, если это ловушка? Как ты можешь доверять информатору, которого в глаза не видел! – Я верю Какаши. По его словам, информатор – некто приближенный, кому можно довериться. Достаточно и этого. Даже если и ловушка, то такой шанс упустить – грех на душу брать. К тому же, со мной пойдет Наруто. Чоджи и Ино с Какаши подключатся. Они все вписываются в мой план, не переживай. – Ты, правда, готов отдать за это жизнь? Вот-вот подступят слезы, не только потому, что она может потерять и Шикамару, но и потому, что Итачи вполне мог бы устроить ему ловушку, чтобы избавиться от надоедливого противника и пресечь на корню любую возможность Шикамару снова стать частью её жизни. И ведь Итачи будет считать свое решение правильным. Скажет что-то вроде: «Господин Нара получил то, чего так сильно жаждал. Мести». Голос матушки насмешливо звучит в голове. «Мой сын умеет разочаровывать». – Отдать жизнь – готов, проиграть – нет. Кто-то же должен их остановить, Сакура. – Должен? Не оправдывай себя великой целью, когда всего, чего ты добиваешься – наконец отомстить, – возможно, в ней говорит и скрытая обида на Шикамару. – Я и не ищу оправданий. В отличие от тебя, – Шикамару явно задели её слова, он говорит вслух то, что давно сидит у неё в голове. – Ты хотела переложить груз ответственности на другие плечи, а попала в лапы Учихи. Хотела сбежать от них – пришла ко мне. Но от себя не убежишь. Вот и я не могу. Не собираюсь быть трусом и слабаком, вечно прячущимся за другими, надеясь что кто-то да решит все за меня. И ты не будь, Сакура. Нам с тобой пора бы усвоить урок. Послать к чертям ублюдков в соломенных шляпах и заносчивых Учих. Сакуре нечего возразить. Он прав. В какой-то степени. Только вот он знаком лишь с одной стороной её жизни, той самой жалкой, но и есть другая – там, где Итачи, там, где истинное положение вещей, там, где правда. – Прости, перегнул, – Шикамару не был бы собой, не извинившись первым. Сакура тянет вялую улыбку. – И когда ты отправляешься? – устало спрашивает, понимая, что ничем не может помочь, решения было принято, он здесь не для того, чтобы спросить её мнения, да и есть ли у неё на это право? Хочет ли она иметь это право? Отстоять бы для начала свои права. – Когда отправляюсь? Через… часа два-три? Ладно тебе, не грусти. Все хорошо закончится, я же буду не один. Седьмая команда подстрахует десятую. – Легче сказать, чем сделать. – Давно я не видел ворчливую Харуно, – его попытки как-то сгладить ситуацию тщетны, потом он решается на более смелый шаг. Сакура хмурится, когда плащ полностью накрывает её с головой, после удивлённо ахает, чувствуя на своей талии руки Шикамару. Он обнимает её, тесно прижимая к груди и пряча лицо в её волосах. Это похоже на утешение, непонятно только, кто кого утешает. – Не засмотрись на облака по дороге, – Сакура шмыгает носом и хлопает его по плечу. – И… береги себя. Она ненавидит эти слова, но ничего другого сказать не может. Что, если они видятся в последний раз? – Ну, до встречи тогда, – Шикамару осмеливается первым попрощаться, высвобождая от объятий. Его «до встречи» звучит так будто впереди выходные, а наступит понедельник – они снова встретятся в Академии. Он знакомо ухмыляется. Как всегда лениво и по-доброму. Не хватает, правда, зажатой меж зубов сигареты. Сакура растерянно смотрит на то, как он прячется за капюшоном, и исчезает из виду темной тенью. Ручка зонтика все же ломается. Одни щепки да красная шляпка. Сакура чувствует себя опустошенной, на время потерявшей смысл и до того уставшей, что нет сил и с места сдвинуться. Быть может, у них с Шикамару ничего и не получилось, но между ними была более важная связь чем любовь мужчины и женщины – дружба. Они знакомы с детства, наблюдали за тем, как менялись и в лучшую и в худшую стороны в промежутках между учебой и миссиями, потому воспринимали друг друга без прикрас, такими, какие они есть, не ожидая подвоха. Возможно, поэтому она смогла простить Шикамару и легче его отпустить. Она надеется, он сможет вернуться. Наруто и Какаши-сенсей не дадут ему оступиться. Ничего другого как верить не остается.***
Когда Сакура расплачивается за порцию горячего рамэна, в кармане пальто обнаруживается металлическая зажигалка с идеальной симметрией оленьих рогов. Что это, если не маяк вернуться? Она прячет зажигалку обратно в глубину кармана и кладет монетки на барную стойку. – Порция для нашей Сакуры-чан! – добродушно гремит над ухом Теучи-сан и ставит перед ней глубокую тарелку с лапшой. Ичираку-рамэн – сейчас единственное место, где она может собрать себя по кусочкам и хорошо все обдумать. – Аямэ, включи обогреватель посильнее! Вон какой дождь, не заметим, как простудимся! – Да, отец! – отзывается с подсобки. – Спасибо, Теучи-сан. – Утром к нам заходили Наруто с Какаши, вечером – Сакура-чан пришла. Устроили старику праздник, – от его смеха веет теплыми воспоминаниям о буднях седьмой команды. Теперь собираться в Ичираку-рамэн всем четверым не получится. Их всех будто разбросало по разным сторонам. Всех тех, с кем Сакура держала связь до своего замужества. За прошедший год она была так погружена в собственные проблемы и заботы, что перестала играть хоть какую-то роль в жизнях тех, с кем так была близка в юношестве. Беспокойство за друзей возвращается с мыслями о них. До неё только сейчас доходит смысл как-то сказанного Тсунаде-шишо: «Все заняты своими жизнями. У кого-то семья, кто-то путешествует по миру и роман за романом строчит, а кто-то ищет пути бессмертия». Вернется ли шишо обратно в Коноху? Однообразная жизнь в деревне тяготила её, а обмениваться письмами не входило в привычку. – Захочешь добавки – только скажи, – говорит Теучи-сан и после того, как получает утвердительный кивок, обращается уже к прибывшему посетителю. – Добро пожаловать в Ичираку-рамэн! Проходит больше времени, чем Сакура рассчитывает. Тарелка уже пустая, дождь уже не так барабанит по крыше. Зажигалка в кармане будто вот-вот прожжет дырку. Сакура вытаскивает её и задается вопросом, какой шаг предпринять. В особняке её ждёт матушка с очередным упреком и со взглядом, выискивающим на её лице то, за что можно было зацепиться и, потянув за ниточку, наконец подтвердить свои подозрения. На своих постах вороны взмахивают своими крыльями и ждут, когда она попрощается с владельцем лапшичной. Во временном убежище – Итачи наверняка ждёт, когда она объявится у порога и произнесет вслух крутящийся в голове вопрос. Его «Будь осторожна» – это предупреждение не ввязываться и не пытаться остановить Шикамару? Ещё до того, как Шикамару принял окончательное решение, Итачи уже знал, каким будет его ответ, знал ещё в то утро, наблюдая за спешными сборами Сакуры и примерно предполагая, какой будет её реакция. И зачем давать ей выбор, если он и так планировал избавиться от Шикамару? Зачем давать ей выбор, если все и так было понятно: Сакура останется с ним. Зачем давать ей надежду, если и он сам не верит, что сможет вернуться? Или все дело в том, что Итачи тоже нужен маяк, куда можно было бы вернуться?***
Зажигалку стоило бы спрятать, но на неё у Сакуры свои планы. Перед тем, как оказаться у металлической двери убежища, она вливает в клона чакры больше обычного, на случай если матушка попытается рассеять его – с первой попытки у неё не получится, а пытаться снова она не станет, гордость не позволит. Отряхивая грязь с ботинок, Сакура прокручивает в голове предстоящий разговор и только когда чувствует, что готова, – складывает печати и кивает прилетевшему ворону. Интересно, как долго Итачи планирует делать вид, что не знает о её встрече с Шикамару? Он не заговорит об этом, пока она сама не признается. Будет молча выжидать, а потом как вцепится – и уже не отпустит. Огней свечей зажжено недостаточно, чтобы осветить комнату, все электричество уходит на поддержание света в, так называемой, секретной комнате и в ванной. Сакура уверенно заходит, уже не так морщась от стерильного запаха, и совсем не удивляется тому, что никто её не встречает. Казалось бы, места так мало, а у Итачи как-то получается находить, где скрыться. Это только подтверждает, что вороны уже все ему доложили. Вот он и осторожничает. Она щелкает зажигалкой, наконец понимая, почему Шикамару так нравилось это делать, порой раздражая людей вокруг. Находится сначала одна незажженная свеча, затем вторая и третья. Щёлк-щёлк-щёлк. Нет звука приятнее. Щелк-щёлк-щёлк. В нос ударяет запах бензина, а комната уже не так поглощена темнотой. Затем она перекатывает зажигалку между пальцами и поднимает на возникшего напротив Итачи глаза. Он рассматривает выгрированные узоры, находясь на расстоянии вытянутой руки. – Изящный подарок, – заключает он, пересекаясь с ней взглядами. – Он ведь для меня, я правильно понимаю? – Временно в моем пользовании. Я должна вернуть его хозяину. – «Временно» понятие растяжимое. – Твоё «временно» созвучно с «никогда», моё – «примерно до весны». Итачи согласно кивает и как бы между делом обыденно произносит: – Красивые вещи красиво горят в чёрном пламени. Впрочем, всё красиво горит. Огонь умеет завораживать. Особенно тот, что не оставляет следов. – Как-то быстро мы перешли к угрозам, тебе не кажется? – Сакура хоть и чувствует идущую от него волну раздражения пока что балансирует, сохраняя спокойствие. – Всего лишь размышления вслух. – От мыслей вслух до хорошо продуманного плана – один шаг. И ещё один, чтобы осуществить его. Хотя какой смысл марать свои руки, когда можно использовать чужие, да, милый мой? – признаться, она сама от себя не ожидала, что обратится к нему ласковым прозвищем, пропитанным сарказмом. – Если тебе так хочется, – от его ровного и низкого голоса как и прежде стынет кровь. Сакура нервно облизывает губы, чувствуя аромат хвойного леса. Еще немного и рукав его кимоно соприкоснется с её подрагивающими от волнения пальцами. – я могу лично напомнить господину Нара, какое место он занимает в пищевой цепочке. – Не напомнишь, какое занимаю я? – она не знает, что её так пугает больше: то, что за каких-то пару дней она успела позабыть, каким бывает Итачи-сан, или то, что продолжает провоцировать его. – Ты занимаешь место, где я преклоняю перед тобой колени, но это не значит, что это теперь позволено делать и другим. От такого признания было бы странно, если бы у Сакуры не подгибались колени. Она находит в себе силы стойко стоять, как на ногах, так и на своем. – То, что я с тобой, не дает права лишать его или кого-либо еще жизни. – Похоже, в его способности я верю куда больше, чем ты. Господин Нара отличный стратег. Обычно ему не хватает мотивации, но сейчас мотивации – через край. Тот факт, что он был твоим любовником ничего не меняет, я все равно сделал бы на него ставку, – Итачи впервые обозначает вслух роль Шикамару в качестве её любовника. – Так что не думай, что ты как-то на это повлияла. Но вот руки ему стоит держать при себе. Сакура как-то упустила из виду, что скрываться под плащом, находясь очень близко к друг к другу, вполне себе повод, чтобы фантазия разыгралась. Как ловко, Итачи повернул шахматную доску в свою сторону. Очередь объясниться переходит к Сакуре. Стало бы намного легче дышать, если бы она могла признаться одной короткой фразой: «Я не была близка с Шикамару» – и закрыть на этом тему, никогда к ней больше не возвращаясь. Сбросить бомбу и бежать, а дальше пусть Итачи сам со всем разбирается. Да вот стоит только представить себе, как она это произносит, слова превращаются в кашу. Поэтому она молча буравит Итачи взглядом и мысленно шуршит в потухших углях своей злости на него. Вспыхивать и так же быстро угасать всегда было её отличительной чертой. Все претензии, которыми она так горела, перестают иметь смысл. Если отбросить запутанные отношения, как с Итачи, так и с Шикамару, Шикамару все равно бы ухватился за шанс отомстить, в независимости от того, кто этому бы способствовал. Сакура поджимает губы и в попытке отвлечься щелкает зажигалкой, давая огню зажечься и спрятаться под крышку. Щелк-… В тот самый момент, когда она намеревается повторить, её запястье сжимают, после чего Итачи тянет её к себе, заставляя вскинуть на него глаза. Сакура вырывает запястье, чувствуя, как горит участок кожи, к которому он прикоснулся. И недовольно хмурится, когда он снова перехватывает запястье. Зажигалка поднимается в воздух, и Сакура ловит её свободной рукой. Что-то внутри так и подстегивает проверить свое предположение. Щёлк – и вот в плену второе запястье. Прежняя Сакура прошипела бы: «Отпустите. Немедленно». Нынешняя – вопросительно поднимает брови, как бы спрашивая, чего он добивается. – Зажигалка предназначена мне, а не тебе, Сакура. Не будь на ней символа клана Нара, вполне можно было бы считать сентиментальной попыткой напомнить о себе. Уверен, ты сильно будешь удивлена, когда Хатаке расскажет тебе, насколько идеально Шикамару разыграл карты ещё до начала предстоящего боя. Как думаешь, зачем он её тебе дал? В надежде на что? Если кто и играет в игры с тобой, то это точно не я. Одной из выдающихся способностей Итачи является его способность не просто трактовать факты и мнения с выгодной ему позиции, но и умело убеждать в этом других. Его наводящие вопросы подкидывают ей отрывки из прошлых диалогов. Шикамару сам подтвердил, как хотел, чтобы её поймали на измене, а когда не нашли бы доказательств, поняли, что брак даже не был консумирован. Чем не повод проложить стервятникам дорогу? Тем самым хотя бы попытаться помочь Сакуре. Итачи играет по-крупному, Шикамару – только набирается опыта. Но опять же, предположения Итачи могут быть всего лишь предположениями. – Если следовать твоей логике, в игры играю именно я, – сначала она говорит это не всерьез, но понемногу подкидываются косвенные доказательства. Итачи замечает перемену. Чувствует, как она напрягается всем телом. Одно то, что он молча изучает выражение её лица, говорит Сакуре больше, чем если бы он задал сотни вопросов. Он терпеливо ждёт её объяснений. Или отговорок. Продолжая при этом сжимать её запястья. Будто никакой параплегией и в помине не было. Будто за столь короткое время, что они не виделись, он успел полностью восстановиться. – Я хочу сказать, что, если ты видишь то, что хочешь видеть? – Сакура понимает, что то же самое может сказать и о себе. Первым делом она начала подозревать Итачи, хотя информация, которую он предоставил, всего лишь информация, а как ею воспользоваться мог решить сам Какаши-сенсей. – Вот так вот и становишься Учихой, Сакура. Сначала подыгрываешь, притворяешься, а потом – начинаешь вести свою игру и манипулировать фактами. Не поделишься подробностями? Пока я не узнал сам. До этого у неё было столько возможностей признаться самой, а теперь – выходит так, что он её вынудил, и будет считать, что у неё и в планах не было быть с ним откровенной. Но не будет ли той же отговоркой сказать, что она планировала, просто как-то к слову не пришлось? – Я… – от волнения в груди пересыхает горло, Сакура прочищает горло и набирает, как воздуха в легкие, так и смелости продолжить: – До всего, что произошло между нами, я… я хотела быть пойманной на измене так же сильно, как и, – голос её затихает, чтобы обрести силу вновь: – как и боялась этого, – ей стыдно даже думать о том, какой глупой она была и в каком отчаянии. Стыдно не перед другими, перед собой. – Часть меня надеялась клан потребует развод, другая – на то, что я окончательно могу позабыть о своей репутации и никто не будет обращать на меня внимание. А когда обо всем узнал Саске, я поняла, какой была дурой. Он держал бы все в секрете и по-прежнему хранит эту тайну, но на случай если узнала бы матушка, у меня был запасной план. Есть запасной план. Со стороны звучит так, словно Сакура – та самая чёрная лошадка, от которой никто ничего не ожидал. Даже сам Итачи не мог такое предположить. – Точнее, это был не мой план, а… Шикамару, – что-то внутри снова останавливает от признания. И почему так сложно сказать об этом? Может, она придает этому слишком много значения? – Есть специальная техника для куноичи, которая проверяет разрешено ли ей выполнять определенные миссии. Не то чтобы я планировала их выполнять, – если он так и будет сжимать запястье, то без сомнения почувствует её учащенный пульс. – Меня все равно не выбрали бы. Ни тогда… ни сейчас. Могли бы только посоветовать найти партнера подходящего возраста, набраться опыта и потом уже можно было бы рассматривать мою кандидатуру, – она продолжает ходить вокруг да около, а пальцы Итачи постепенно разжимаются будто он начинает догадываться. – Если матушка заставит меня проходить осмотр у ирьенина клана, то я не смогу соврать про выкидыш, даже инсценировать, потому что никогда даже ни с кем не была… близка. Под «ни с кем» я имею в виду и Шикамару тоже. Итачи отпускает её, то сжимая и разжимая пальцы в воздухе, позволяет зажигалке коснуться земли и молчит так долго, что Сакуре кажется время и правда остановилось. Вместо того чтобы быть сейчас отстраненным, лучше бы он на нее рассердился. – Скажешь что-нибудь? Или… тебе нужно больше времени? – что это, если не протянутый Сакурой белый флаг. Напряжение проходится по его мышцам: Сакура видит их игру на неприкрытых кимоно участках тела. – Твои сомнения теперь понятны, – его бесстрастный тон ничего хорошего не сулит. – Я ошибочно полагал, проблема во мне, а оказывается, всё куда сложнее. Скажи мне вот что, мы будем продолжать твою игру? Я могу подыграть. И дальше верить в выдающиеся способности господина Нара в области далекой от мира шиноби. Продолжать верить в то, что ты будешь прощать ему то, что не можешь простить мне. И возможно, когда-нибудь дашь шанс, стоит мне попрощаться с этим миром окончательно. Есть что-то жестокое в его словах. Оно отзывается болезненным стеснением в груди. – Звучишь так, будто я единственная, кто недоговаривал все это время. Будто у меня не было веской для этого причины. – Дело не в этом, Сакура, – его голос будто прикасается к её щеке, шее, спускаясь ниже. Сакура нервно потирает правое запястье, которое по ощущением покалывает так же как и при настоящем ожоге. – Я буду играть в твои игры столько, сколько потребуется. Будешь ты меня ждать или нет. Влюблена в меня или вовсе ненавидишь. Я подыграю. Поверю во что угодно. Мне не сложно. Но если ты обманываешь и меня и себя по чей-то указке, – сотни пугающих мыслей стаей птиц с острыми клювами пролетают в её голове прежде, чем он продолжит: – а рано или поздно я об этом узнаю, будучи даже в могиле, то первым делом этот человек лишится своих глаз, а потом и всего остального, поскольку вороны выклевывают сначала глаза. И именно их ирьёниндзюцу не восстановит. Сейчас он слишком напоминает ей матушку. И Саске. И Фугаку-сана. Всех чертовых Учих. – Какая в таком случае участь ждёт меня? – Это уже на твоей совести: позволить манипулировать собой или жить по своим правилам. Позволишь другим и дальше использовать себя, я покажусь тебе сущим ангелом. Они будто возвращаются в исходную точку. Слово за слово вступают в очередную борьбу интересов. В его словах, как и всегда, есть доля правды, он подсвечивает её слабости: её чувствительность, природную наивность и прежнее отчаяние. Учиховская привычка свое беспокойство выражать грубостью. – Мог бы просто сказать, что беспокоишься обо мне. Взгляд его будто направлен сквозь неё. Сакура видит отражение играющего пламени свечи в его глазах. На секунду брови его изгибаются, после чего он прикрывает веки и произносит, точнее приказывает: – Закончим на этом. Нет смысла спорить и дальше. Это разумное предложение и мера предосторожности, не продиктованные тем, что он чувствует на самом деле. Согласно кивнуть – вот чего он ждёт от неё. Сакура так и поступает, понимая, что если останется наедине с ним, то это удушающее и противоречивое чувство будет только расти. Провести очередную ночь порознь, возможно, решение хорошее. Сакура прячет руки в карманы пальто и направляется к выходу, прекрасно зная, что он не станет её останавливать, и потому что больше не хочет принуждать к чему-либо, и потому что находясь здесь, она только подвергает себя опасности. – Матушка ждёт меня, – Сакура все же решает произнести вслух причину поспешного ухода. Поскольку Итачи сам создал эту причину, он не смеет возразить. – Матушка… ждёт меня, – повторяет слово в слово, когда напротив уже металлическая дверь, а сердце устраивает свой протест. Подобие тюрьмы, в которую он её заточил, теперь отнимает у него больше, чем даёт. Заржавевшие петли скрипят. Механизм щелкает. И Сакура шагает к канализационной сырости и промозглому холоду, от которого совсем не спасает пальто, зато поднявшийся от переживаний жар в груди сохраняет тепло. В тот момент когда дверь захлопывается, она вздрагивает всем телом и резко оборачивается, видя перед собой лишь твердую поверхность. До Сакуры постепенно доходит, что само её появление сегодня доказывает, что она рискнула прийти к Итачи только после того, как узнала о неожиданной опасной миссии Шикамару. Она пришла сюда за ответами. За справедливостью. За… В мыслях мелькает сказанное Итачи: «Проблема в том, что другим тебе поверить легче, чем мне. Что бы я ни сказал, оно будет подвергнуто сомнению». Сегодня она только подтвердила действиями то, что и так не было для него открытием. «Что есть минуты наслаждения и несколько часов сердечной теплоты, когда впереди именно вас ждут годы безутешной скорби. Разве могу я быть так к вам жесток?» – Итачи продолжает верить в это. Вот почему он так осторожен, вот почему не позволяет ей привязаться к нему больше. Куда больше его заботит будущее, которое её ждёт, чем беспросветное, на его взгляд, настоящее с ним. Одно то, что он привел её в убежище, в его понимании уже высочайшее проявление эгоизма. Как он может требовать чего-то большего? Сердиться на неё за обман? Он был бы готов простить её, даже пожелай она лишить его жизни. Возможно, он боится не того, что она даст шанс господину Нара, а того, что он воспользуется ею снова. Тогда, когда Итачи не будет рядом, чтобы помочь. И это самая главная причина его ненависти к Шикамару. Отделяющая их сейчас дверь подобно порталу между мирами. Сакура сжимает руку в кулак и нетерпеливо стучит в дверь, запоздало вспоминая о звукоизоляции. Единственный способ войти внутрь – попасться на глаза чёрному ворону. Она подрывается с места, вперёд к ночному воздуху и одиноко повисшей в небе луне, и резко тормозит, вырываясь из темноты коридоров, которые так полюбились Итачи. Подобно дежавю: совершать ошибки, сожалеть о них и пытаться всё исправить. Горло царапает холодный воздух и грудь вздымается от быстрого бега. Она выискивает в беззвездном и хмуром небе проблески вороньих крыльев, и в страхе думает о том, что станется, когда не будет никакого убежища, когда птицы будут лишь приглядывать за ней и напоминать об Итачи. Застилающие взор слёзы не дают разглядеть в темноте даже домики вдалеке, не говоря уже о птицах. Что, если прячущийся в ночи ворон не понимает, чего она добивается, что если его задача – присматривать. Как долго тогда ей ждать? И будет ли смысл в ожидании? «Если тебе когда-нибудь будет грозить опасность, ворон обязательно прилетит на помощь». Что же, Итачи не уточнял, от кого именно будет идти угроза. То, что она собирается сделать, не приведет его в бешенство, но он обязательно осуждающе будет качать головой, при этом будучи совсем далеким от удивления. Сакура распахивает пальто и нащупывает во внутреннем кармана кунай. Осталось только вытащить его из ножен и решиться на отчаянную глупость, возможно, которой Итачи и был покорен. Сакура в последний раз смотрит в небо, да так никого не находит. Со вздохом она сжимает рукоятку куная и одним резким движением руки делает себе разрез на ладони, позволяя крови стекать по лезвию, после – каплям впитаться в землю. Проходит несколько секунд прежде, чем возмущенное карканье прогремит у уха. Сакура облизывает пересохшие губы и виновато шепчет птице: «Прости». Сузив на неё глаза, ворон недовольно взмахивает крыльями. – Отведешь меня назад? Обещаю, больше это не повторится. Ворон начинает кружить вокруг, то отдаляясь, то приближаясь. – Не хочешь? Ответом на её вопрос служит полное игнорирование. До чего же упрямая птица. Такая же как и её хозяин, без достойной награды не станет слушать. Было бы что предложить. Сакура вздыхает и залечивает ирьёниндзюцу порез, надеясь, что птица всего лишь хочет убедиться, что на ней ни единого увечья. – Смотри, всё прошло, – она машет перед ним ладонью с зажившей раной. – Ка-а-р, – наконец ворон садится на её плечо. Вцепляется когтями так будто в отместку хочет разорвать пальто и останавливает его лишь символ клана Учиха вышитый на спине. – Спасибо, – не совсем искренне бормочет Сакура и разворачивается на пятках. Только вот всё совсем не так, как Сакура думает. Потому что стоит обернуться, перед глазами знакомый красно-чёрный узор. Радостное волнение смешивается с щепоткой тревоги. Ей чудится то, как посмеивается над ней ворон, задача которого не дать ей убежать. – У моего подарка несколько иное предназначение, – ох, уж это мнимое спокойствие в голосе. Сакура прячет кунай обратно и виновато бормочет: – Зато сработало. Ты здесь. – Свободен, – приказывает Итачи ворону, и тот исчезает в хлопке, не высказав ни единого признака недовольства. – Как самочувствие матушки? – О, прекрасно! – Сакура не может понять его поведение. Он ведет себя как-то странно. И Шаринган все ещё блестит в темноте ярче обычного. – Правда, мы не успели переброситься и парой слов. – Уверен, беседа вышла бы содержательной. – Угу, – она чувствует себя нашкодившим котенком, которого за шкирку тащат в дом по темным коридорам. Путь занимает куда меньше времени, чем когда она уходила отсюда. Сакура и глазом моргнуть не успевает, как они оказываются перед главной дверью. Итачи жестом приглашает её войти внутрь, опасно поблескивая Шаринганом, и когда дверь в который раз захлопывается, сердце Сакуры будто замирает вместе с ней в паническом ожидании того, как развернутся события дальше. Заготовленные речи как всегда умирают смертью храбрых, Сакура приоткрывает рот, чтобы так ничего и не произнеся, вдохнуть спасительного кислорода и захлопнуть. Вопреки ожиданиям, ничего того, что можно было бы опасаться не происходит. Шаринган гаснет, некое затишье перед бурей. Сакура с любопытством наблюдает за тем, как Итачи усаживается на расстеленный футон и вытаскивает из-под своего тайника под кушеткой уже открытую, судя по крышке, бутылку саке и одно отёко. Пока Сакура избавляет себя от прилипшего к спине пальто, отёко наполняется спиртным напитком. Итачи и раньше пил то в присутствии гостей на светских приемах, то в кабинете отца, но впервые – наедине с ней. Потому довольно странно наблюдать за этим, не вперив глаза в пол или не ожидая, когда нужно убрать со стола после распития алкоголя. – Твоя очередь, – он стучит по краю отёко два раза и призывает подойти к себе. Сакура вешает пальто на кунай, воткнутый в полотно мишеней, и послушно садится напротив, не понимая поведения Итачи. Что он задумал? У неё и в мыслях нет возразить, она слишком заворожена происходящим, пусть оно со стороны и кажется столь обыденным, для них – это большая редкость. Саке на вкус как саке. Ничего примечательного. Разве что одно отёко на двоих. Она не пьянеет от одной рюмки, для этого понадобится как минимум бутылка или даже две. Хотя наблюдать за тем, как делает глоток Итачи, сам по себе пьянящий вид. – Хочешь узнать, почему я пью? – его взгляд направлен на дно отёко. Не дожидаясь ответа, он продолжает: – Алкоголь избавляет от видений. Больше ничего он не добавляет. Сакура напрасно ждёт. Когда собирается заговорить, он стучит по отёко и полу-приказом полу-просьбой говорит: – Твоя очередь. – Может, объяснишь, что происходит? – не выдерживает Сакура, отказываясь притрагиваться к алкоголю. – Не хочешь пить? – задумчиво тянет он, постукивая по керамическим стенкам. – Тогда раздевайся. – Ч-что? – зрачки расширяются от удивления. – Сначала посмотрим, что ты умеешь, потом перейдем на меня. Видишь ли, других развлечений здесь нет. Можно, конечно, посоревноваться в метании кунаев, но это быстро наскучит, – то, с каким уверенным спокойствием он это произносит, и то, каким взглядом разглядывает, – небо и земля. – И что потом? Алкоголь ведь закончится, – слабо протестует, прощупывая почву. Предсказуемость – далекое от Итачи понятие. Играть на её нервах – вот его прелюдия. – Когда закончится, тогда и узнаем. Выбор за тобой, Сакура. Связывать по рукам и ногам он умеет так же хорошо, как и вселять страх. Сакура переводит взгляд с отёко на свои пальцы, дрожащие то ли от волнения то ли предвкушения. Ками-сама, а она думала, что готова ко всему. – Пожалуй, я выпью, – она залпом выпивает и вытирает рот тыльной стороной ладони, чувствуя, как по телу проходит тепло и голова слегка кружится. Видимо, это последствие смешения алкоголя и таблеток. – К сожалению, саке закончилось, – Итачи, как оказалось, пригубил последнюю на сегодня рюмку. – Что выбираешь теперь? Будем метать кунаи или перестанем делать вид, что нам это интересно? – Зачем спрашиваешь, если и так знаешь, чем все закончится? – Зачем упрямишься, если и так знаешь, что будет дальше? Чёртов провокатор. Сакура скрипит зубами, не зная, что её так выводит из себя: его подчеркнуто вежливая самоуверенность или его развлечения ради придуманная прелюдия. Сакура обманчиво тянется к своему оби, замечая, как что-то медленно разгорается в его взгляде. И в ту самую секунду, как оби соскальзывает на её колени, она резко тянет Итачи на себя, вцепившись в его рукав, чтобы их лица были на одном уровне. – Не думай, что всё будет так просто, милый мой. Обрушиться на неё поцелуем, пожалуй, было так же естественно для него, как и для неё – прильнуть к нему и наконец почувствовать силу его рук.