Blind zone (of love)

      Какой-то сюр.       — Мисс Кирк?       Он был чуть ниже, чем Тара помнила, потому что, должно быть, долбанный шлем добавлял пару сантиметров, или в косплеерных ботинках у него была высокая подошва, выше, чем в лоферах, которые на нем были сейчас.       — Мисс Кирк?       Чего он, интересно, эспадрильи не носит.       Он вздохнул.       — Тара.       Тара с трудом запустила зависшие мыслительные процессы в своем мозгу, еще раз осмотрела фигуру Торреса от заточенной в темно-синюю рубашку груди до ног в вареных джинсах. Медленно подняла глаза к его лицу с застывшим там обеспокоенным выражением.       — Не смешно, — прокомментировала она. Торрес вздохнул.       Не слишком ли часто он вздыхает?       — Да, ситуация странная.       — Странная? — взорвалась Тара, окончательно сорвавшись с резьбы. — Да ты!.. Ты!.. Что мы будем со всем этим делать?       — Для начала, — посерьезнел Торрес, — не паниковать.       — Я не паникую, — соврала Тара. Теперь желание сбежать из аудитории, собрать вещички и бежать из города в ней усилилось в несколько сотен крат, хотя стоило принять во внимание очевидный факт: новый преподаватель оказался не преследователем одной неудачливой беглянки, а всего лишь парнем из клуба, что, конечно, тянуло на пошлое клише, но все-таки звучало куда безопаснее теорий, которые Тара себе уже настроила.       — Присядь, — попросил Торрес и указал на первый ряд парт, куда Тара покосилась и не сдвинулась с места. — Давай обсудим это.       Он не собирается нападать на тебя, скручивать тебе руки, забирать в Финикс и сдавать Бертуберу, потому что понятия не имеет, кто такой Бертубер. И кто такая ты.       Тара медленно выдохнула, отпустила, наконец, дверную ручку и с трудом дошла до предложенного первого ряда. Она забралась прямо на парту — так было гораздо легче сбежать, если того потребуют обстоятельства, — и подняла глаза к Торресу. Тот стоял в шаге от нее, и когда Тара уселась на стол, вскинул в удивлении брови. Но комментировать ее поведение не стал.       — Окей. — Тара сжала пальцами виски, не стала только жмуриться, чтобы не пропустить момент, когда Торрес решит приблизиться к ней. — Окей, я спокойна. Клятый Боже, лучше бы ты не говорил мне ничего…       — Прости? — переспросил Торрес. Из-за его акцента слово прозвучало искаженно, мягче, чем должно звучать, и Тара после вынужденной паузы, перебирая в заторможенном мозгу известные ей диалекты, сообразила… Господь, это же испанский.       — Не прощаю, — огрызнулась Тара. Потом опустила руки, посмотрела на Торреса и вся сникла.       Теперь она злилась на себя за паранойю, взращенную несколькими годами бегства, на Торреса за то, что открылся ей, а мог бы молчать — и Тара накрутила бы себя до обморока из-за страха, что он знает ее не по знакомству в клубе. И за то, что говорил сейчас с этим испанским акцентом, притом, что выглядел так… как выглядел. С натянувшимся на него флером вчерашнего защитника Таре стало еще сложнее отделять реальность от воспоминаний вчерашней ночи, в которых она копалась и добывала себе жалкие крупицы собственных ощущений.       — Я думала, ты студент какой-нибудь, — прошептала Тара. Если бы она говорила громче, то звучала бы совсем несчастной. — Я же столько всего тебе наговорила, а ты даже ни разу меня не поправил.       Она спрятала лицо во вспотевших ладонях, стиснула пальцами лоб. Голос Торреса ворвался в удушливый кокон ее стыда:       — Ты не сказала ничего, за что можно себя винить.       Тара фыркнула.       — Серьезно? Я проснулась в одних трусах, ничего особо не помню, и, кажется, меня вывернуло в туалете, а тебе пришлось за мной ухаживать.       Торрес помолчал, а когда заговорил, Тара услышала в его голосе злость:       — В этом твоей вины нет, и клуб уже понес наказание за то, что скармливал студентам наркотик.       — Ты рассказал Совету, да? — спросила Тара, вновь поднимая глаза к Торресу. Тот кивнул, поджав губы.       — Станешь меня винить?       — Нет, я бы тоже так сделала.       — Неужели?       Тара заметила, как криво изгибаются его губы, а вслед за ними ползут к скуле усы, и застряла в этом моменте. Она уже гадала, до того, как узнала, кто скрывается под шлемом, целовалась ли с этим человеком, а теперь думать о таком было нельзя, но Тара думала.       — Так что… — Тара прочистила горло, насильно отвела взгляд от губ Торреса и подняла глаза выше, к его глазам. — Что вчера было?       Торрес, намеревавшийся скрестить руки, остановился и хмыкнул.       — Ты же только что просила тебе ничего не говорить.       — Ага, а еще я сказала, что ничего не помню, а ты сказал, что мне не за что себя винить и стыдиться нечего, — отбила выпад Тара. — И раз уж мы в этой точке повествования… Расскажи, что вчера было после того, как ты довел меня до квартиры.       Она узнает все подробности, вернется к себе и подумает, как ей с этим жить. Лучше знать все наверняка и из первых уст, чем лепить на себя сплетни, которые уже ходят по кампусу, она это точно знала. И куда лучше, чем строить теории, одна другой краше, выдумывая себе то, чего не было. Например…       — Мы целовались хотя бы? — спросила Тара без разгона. Торрес натурально подавился воздухом.       — Не думаю, что нам стоит это обсуждать…       — Да? Нет?       Торрес посмотрел на нее с таким видом, словно Тара сообщала ему о смерти любимого пса, не меньше.       — Нет. Я же знал уже, что ты студентка, как бы я мог позволить себе подобное.        Жаль. Тара поняла, что интуиция ее не подвела в этот раз: профессор Дин Торрес был чертовски воспитанным человеком. Но все равно — жаль.       Боже, о чем она только думает.       — Тебя вырвало, я помог тебе умыться и дал попить воды, — говорил Торрес, пока Тара кусала губы. Ее беспокоило то, что прямо сейчас у нее отказывали все системы и инстинкт самосохранения почему-то барахлил, хотя еще полчаса назад она готова была свалить на Торреса вину за все беды своей жизни и сбежать, едва узнав, что он приехал сюда искать ее, дуру… Но она подумает об этом в мастерской. В безопасности.       — Убедился, что ты в порядке, и ушел. Предупреждая твой вопрос: штаны ты, думаю, сама сняла.       Тара не поняла этого сразу, но он определенно смеялся над ней. Как иначе объяснить эту старательно прячущуюся под усами усмешку и блестящие глаза?       Смеется он, посмотрите-ка! Занятно, видимо, наблюдать, как твоя студентка краснеет и ждет, что ее погонят из универа за соблазнение преподавателя!       — Если ты считаешь, что это смешно, то…       — Брось, — перебил ее Торрес. — Я совершенно серьезно думаю, что мы ничего предосудительного не совершили. Наоборот, я помог тебе добраться до дома целой и невредимой, даже сообщил твоей подруге, что ты у себя. Я сделал то, что сделал бы любой законопослушный ответственный гражданин. О…       Он вдруг выпрямился, лицо вытянулось от неожиданного осознания.       — Я тебя и пальцем не тронул, Тара, даю слово.       Тара сперва зависла на своем имени, произнесенным таким тоном, будто для Торреса было оно было привычным, а потом на том, что именно он сказал.       — О, — повторила она за ним. — Я так и не думала.       Она поняла, что говорит правду и верит этому — она действительно не считала, что он мог воспользоваться ею. Торрес кивнул, и теперь словно очнулся: натянул на себя серьезный вид, убрал усмешку, стянул ее, как маску, будто чужую.       — Хорошо, — ответил он. Твердо, ровно, почти равнодушно. От сменившегося тона захотелось выпрямиться, сползти с парты, потому что температура между ними вдруг опустилась на несколько градусов.       Тара с запозданием поняла, что Торрес просто вспомнил важный факт: прежде всего они были преподавателем и студенткой. Она стянула себя с парты, поправила ворот футболки с принтом малыша Грогу. Теперь он казался натуральным издевательством.       — Я ни в чем вас не обвиняю, профессор Торрес, — сказала она.       — Как и я вас, мисс Кирк. Но будет лучше, если мы не будем рассказывать о деталях нашего знакомства.       Тара скривила губы.       — Поверьте, я последний человек, который будет кому-то что-то рассказывать.       Она уже уходила, стараясь не оглядываться, когда услышала брошенное вслед:       — Я знаю.