Она считала его своим сыном...

Она считала его своим сыном. Вечно растрепанный, взъерошенный, энергичный и неловкий. Вечно сонный, трудолюбивый, и преданный работе. Полковник разгадала его душу еще во время того допроса много лет назад. Закралась в нее, оголила, и вытащила всю его сущность, замкнутую, неуверенную, и ослабшую. Схоронила все в камере, как в сейфе, а когда пришло время—забрала и понесла в свою кузницу. Закалить, выковать, укрепить этот светлый стержень внутри, изогнуть под правильным углом, адаптировать. И он уступил. Легко, подобно гибкому поддатливому золоту. Дал ей шанс превратить неотесанный слиток в красивое изделие, дал шанс и себе—реабилитироваться. Он был для нее ребенком. Иногда трудным, непослушным, но невероятно хорошим мальчиком, который все равно всегда выполнял поставленные поручения и вечно попадал в неприятности. Не так часто, но эти проишествия из раза в раз больно били по закаменелому сердцу, образовывая все новые и новые трещины. Бывало и так, что приходилось пить таблетки, что бы сохранить самообладание и не сорваться. И каждый раз, когда его, потрепанного и уставшего, привозили обратно в отделение ФЭС, она одной из первых, на правах начальницы, встречала его на ресепшене. Иногда на ногах, иногда на руках, иногда, в самых тяжелых случаях, на носилках. Бывало, приходилось так же и провожать, ведь этот неугомонный экспериментатор умудрялся находить себе проблемы не выходя из лаборатории, начиная от ужасного переутомления, доходящего до потери сознания посреди рабочего дня, и заканчивая отравлениями, ожогами, и ранениями разной степени тяжести, хотя, казалось бы, он исправно соблюдал ТБ. Он был для нее антистрессом. Всегда, когда ее настроение стремительно падало вниз, она шла в лабораторию, что бы увидеть своего негласного ребенка, услышать, как он своим мурлыкающим, мягким баритоном докладывает об очередных находках среди вещдоков (ну и конечно чтобы о новых деталях дела узнать, что уж), и потрепать паренька по его вечно торчащим пушистым волосам. Посмотреть на его улыбку, и со свалившимся с души камнем вернуться в свой кабинет, в полной готовности работать дальше. Все, включая ее, сравнивали его с непоседливым домашним котом: спит где прийдется, будь то лаборатория или кабинет полковника, кусочничает, цепкой хваткой забирая еду из столовой к себе в отдел, носится по коридорам как в попу ужаленный, вечно роняя при этом всë и вся, попадающееся на пути. Шкодит, стебет, и все равно все его любят. Тихонов был для всех младшим братом, а Рогозина—матерью.