Я другом ей не был, я мужем ей не был...

Чтоб ты не страдала от пыли дорожной, Чтоб ветер твой след не закрыл,- Любимую, на руки взяв осторожно, На облако я усадил.

Сережа любит Этери маленькой и слабой, а не вот такой, меланхолично и неумолимо идущей к цели под градом летящих на лед мягких игрушек. Он любил ее удивленно-испуганный взгляд в 2014, когда толпа поклонников атаковала “Хрустальный”, а женщина за его дверями наблюдала, как медленно пробирается к машине маленькая светленькая девочка в обнимку с матерью. - В следующий раз я пойду их провожать,- тихо говорит Дудаков, стоя сзади. - В следующий раз никто и никуда не пойдет. Тут останемся,- качает головой Этери. Эта женщина умеет принимать решения, даже когда страшно, поэтому так сладко и нежно в душе, если она отдает тебе право на решение, на усилие, на свое подчинение. И что не сделаешь ради этого? Глупо, но он так любит слезы в ее глазах, особенно из-за ерунды, потому что знает, когда отодвигает проблему, о которую она плачет, глаза засветятся, будто солнышки в лужицах отразятся тысячами искр на радужке. В душе станет счастливо и щекотно. Он очень любит ее слабость, которой в Этери почти что нет. Хоть создать искусственно что ли. - Оставь!- продолжая прикрывать Соню, которой сейчас выходить на лед, от артобстрела покемонами и прочими винни-пухами, говорит Сергей через проход. Женщина оборачивается: - Я заберу, чтобы потом не отвлекаться и сразу уйти после проката,- объясняет Дудакову. - Сам заберу после проката! Оставь!- даже рукой махнул слегка, отгоняя от ее баулов. С удовольствием посмотрел, как отпустила ручки сумок и ушла в сторону.

Я другом ей не был, я мужем ей не был, Я только ходил по следам,- Сегодня я отдал ей целое небо, А завтра всю землю отдам!

Никогда ничего между ними не было, нет сейчас, да, наверное, никогда и не будет. Может, оно и хорошо. Остается дистиллят - просто любовь. Просто счастье смотреть и видеть. И ее взгляд, меняющийся с упрямо-тяжелого на искристо-благодарный. А то, что было никому не расскажет. Зашьет вовнутрь сердца суровой ниткой крест накрест. Но если она захочет, пусть когда-нибудь расскажет, как про тот дурацкий случай с той дурацкой машиной. Сам не ждал, что станет благородным рыцарем, но было приятно. Особенно потому что она заметила и оценила. И запомнила. Может быть, когда-нибудь расскажет и про то, что было в Пекине. Ничего такого. Детская история.

Когда я промчуся, ветра обгоняя, Когда я пришпорю коня, Ты с облака, сверху нагнись, дорогая, И ты посмотри на меня!..

С восьмого числа Этери металась. Было слышно душой, как бьется в кости тела неугомонная мысль и неугомонные эмоции под внешне холодной оболочкой. День смотрел, два, на третий не выдержал, пошел куда позвало. Открыла Диана. - Где мать?- поинтересовался Дудаков. - У себя,- кивнула на запертую дверь и ушла в свою комнату. Стукнулся. Молчание. Стукнулся еще раз. - Я устала,- раздалось из-за двери. - У меня важный разговор,- видимо, Тутберидзе не ожидала услышать голос собственного помощника, но открыла почти сразу. Глаза красные, нос - тоже. Не устала - рыдала. Впрочем, может, потому и рыдала, что устала. - Что-то случилось, Сереж?- какая уже разница, как выглядишь, мало ли что происходит, может, пора бежать. - Поиграй со мной в мячик,- вытащил теннисный мяч, с которым занимались в зале девочки. - Очень своевременно, Дуд,- хотела закрыть дверь. - Не уходи,- придержал за руку.- Нельзя все в себе держать. - Я не держу,- снова хотела закрыться. - Я предлагаю способ эффективнее,- размахнулся и со всей дури запустил в противоположную стенку.- Я так уже три стены у себя перепортил. Давай одну и у тебя испоганим? Протянул желтый лохматый мяч. Длинные пальцы обхватили его приношение, будто проверили на вес и внезапно с силой запустили в стену. Даже в отскоке больно ударил в бедро, но виду Дудаков не подал. И еще не раз в течение игры-разгрузки подставлялся, чтобы желтый снаряд не ушиб ту, что так азартно его запускала в стену. Да, потом были синяки, но какая разница. А вот ваза, разлетевшаяся осколками по комнате от не слишком меткого попадания зазвенела так, что даже Диана с Глебом выскочили из своих убежищ. Глеб, правду сказать, тут же и спрятался, потому что это в стену у его дверей летел в очередной раз мяч. Дишку Дудаков выгнал взмахом руки, чтобы не мешала матери расслабляться. Поймал мячик и снова протянул Этери. Отмахнулась и проследовала в сторону разгрома. Осколки рассыпались по полке, где стояла ваза, часть оказалась на полу, угрожая кому-нибудь разрезать ноги. - Скажут, что я в истерики громила номер,- покачала Этери головой. - Забей,- отмахнулся Дудаков. Она уже собирала стекло. - Оставь! Сам уберу. Тащи мусорное ведро, куда складывать все это,- подбирал стекляшки с острыми краями. Лучше все-таки, если не она рискует пальцами. Ссыпал первую часть с полки. Опустился на пол, поднимая крупные и, не глядя, скидывая в ведро. Аккуратно смел мелкие, высыпал туда же. - Скотч принеси,- надо было проверить, что не осталось даже мельчайших кусочков стекла. Не дай бог Глеб или Дишка занозятся. И только когда снял с руки петлю липкого стеклосборника, поднял глаза и увидел благодарный искристый взгляд сверху. - Вроде безопасно,- улыбнулся в эти искорки. - Спасибо,- переливается радужка десятками оттенков карего. - Да не за что,- поднимается на ноги. Счастье - кольцо рук на шее, на плечах. И обнимаешь в ответ со всей силой любви. И ни о чем не думаешь. Просто счастье. Быть рядом, быть сильным, отдавать больше, чем она попросит.

Я другом ей не был, я мужем ей не был, Я только ходил по следам,- Сегодня я отдал ей целое небо, А завтра всю землю отдам!