Тайга второго шанса не даёт

Оля была стопроцентно уверена в своей эмоциональной устойчивости. Отращивание панциря было одним из необходимых условий её профессии — те, кто не выдерживали, просто уходили. Оля не ушла, поэтому ей казалось, что она может выдержать все — вид изуродованных тел и судорожные рыдания родственников жертв, подлость коллег и подкупленный суд. Оля сжимала зубы, цедя злобу, колотила грушу перебинтованными кулаками и понемногу училась дистанцироваться от происходящего, чтобы не пропускать через себя. Пропускать через себя все то, что ей приходилось видеть, было попросту опасно для психического здоровья, так что Оля училась держать голову холодной и не поддаваться чувствам. С каждым годом получалось все лучше. Опрашивая мать убитого, она уже не разделяла её боль, желание чинить самосуд над преступниками прошло, все вопросы и действия были нацелены исключительно на успешное раскрытие дела. Сострадание и тактичность были уделом психологов и социальных работников. В Олины задачи входило расследование, поиск и задержание. На расшаркивания не было ни времени, ни ресурсов. В конце концов, каждый должен заниматься своим делом. И все же, порой Оля чувствовала, что черствеет. Ей не было плевать на людей, она верила в свою миссию пастуха, стерегущего стадо овец с ружьем наперевес, верила, что может помочь. Чем быстрее отыщешь преступника, тем меньше пострадает людей — это важнее, чем щадить чьи-то чувства. Однако многие вещи начинали утрачивать для неё значение, воспринимались иначе. Мир…бледнел. Когда становилось совсем тяжело, Оля звонила сестре. У Русланы была не менее важная, но даже более циничная профессия, чем у неё. Говорят, врачи лечат болезнь, а не пациента — Руслане это определение подходило более чем. Но она всегда была холоднее и амбициознее Оли, так что удивляться тут было нечему. Оля звонила ей, когда начинала чувствовать себя деталью системы, а не человеком. Вызов в хрипловатом голосе Русланы напоминал ей о семье и детстве, о том, что надо отнести цветов на могилу матери, и том, какая же её сестра все-таки стерва. Все это приносило облегчение — Оля понемногу оттаивала, избавляясь от ледяных наростов. Обморожение проходило, и кожа начинала покалывать от возвращающихся чувств. Первым после разговора с Русланой обычно было раздражение, вторым — нежность. Потом Оля думала, что им надо бы увидеться, но дальше планов дело обычно не заходило. Работа отнимала все личное время у них обеих — в этом они были удивительно похожи. Только Руслана о встрече, наверное, совсем не думала. Помимо трудной работы их роднили разве что общие черты лица. Как бы то ни было, прикормив человечность разговором с сестрой, Оля возвращалась в свой рабочий панцирь. Без него она была бы как без скафандра в открытом космосе — мёртвой. А с ним — в безопасности. И ничто не могло её ни покалечить, ни тронуть. За свою карьеру в МВД она насмотрелась и на трупы, и на зверей в человеческом обличье, и на чужое безутешное горе — достаточно, чтобы реагировать на всё это безэмоционально. Так что она была уверена, что ничто уже не сможет выбить её из колеи после всего, что было. А потом ей все-таки удалось увидеть Руслану — в морге, по частям. И оказалось, что нет у неё больше никакого панциря.