Город П.

Назад мы вернулись на первом же поезде в шесть утра. Город, который видели мы вчера, перестал быть таковым. Хотя внешне он остался точно таким же, каким я привыкла его видеть. Я много раз видела эту станцию со сгорбленными силуэтами людей, пьющих возле киоска. От них гремело стеклянными бутылками. Видела трамвайную остановку, спрятанную за граффити. Видела эту улицу, которая вела прямо к моему дому. Видела рынок. Не хватало разве что сонно передвигающихся людей. Всё пустынно и увешано правилами о социальной дистанции между друг другом. Но всё это уже здесь было. Что же поменялось? Я чувствовала, что поменялось что-то внутри меня, будто кто-то посветил прямо в сердце и развеял там мрак. Наверно, это был ты. Последнее, что ты сказал мне в том городе перед тем как мы сели в поезд: «Я напишу песню об этой ночи». В поезде ты уснул, положив блокнот прямо передо собой, видимо, с надеждой, что если ты проснёшься, то тебе было бы куда записать виденное тобой. Ведь тот момент пробуждения, когда ты находишься в промежутке между сном и бодрствованием, нужно использовать, чтобы не дать сну забыться и ускользнуть. Теперь сон ко мне вовсе не приходил. Он остался на бумаге, а я смотрела на сонного тебя и вспоминала всё, что было. Может быть, я боялась заснуть. Мне казалось, что если закрыть глаза, то вернусь в свою реальность и узнаю, что ты был просто мой сон. Мне придётся вновь увидеть потолок, четыре лампочки, полки, забитые книгами и сонных родителей. Переживать всё заново из раза в раз. Туда возвращаться не хотелось, потому я как можно больше хотела наслаждаться этим ранним утром, даже если его не было. За окном мелькал лес, но я смотрела куда-то вдаль, будто бы видя в отражении нас и наши прогулки возле маяка и луны. Я всё больше и больше согревалась от твоей улыбки, рук и искренности. Но в тоже время покрывалась мурашками от твоих историй. Ты рассказывал мне в подробностях о своих родителей, о том дне, как ты остался один, и всё это погружало меня в ужасную печаль. Как мне хотелось бы забрать твою печаль! Как мне бы хотелось, чтобы ты почувствовал внутренний покой, а не искал его в нескончаемых скитаний по квартирам с облезлыми обоями и пьяными людьми. Я не могла объяснить природу этого сострадания к тебе. Ведь вокруг и без того множество боли, но я переживала именно твою. На станции я пыталась понять, что же переменилось за эту ночь. Но слов для этого я не находила. Кроме, наверно, одного, которое ты сам мне сказал: «Человека…» Мы остановились перед поездом и о чём-то задумались. Теперь нам некуда было идти вдвоём. Но вдвоём идти в никуда лучше, чем идти в никуда одному. — Какую музыку ты любишь? — спросил ты, услышав доносящийся звук откуда-то издалека. Я уже давно не слышала музыку на улице, хотя обычно город полон музыкантами. — Ту, которая трогает сердце. Обычно это грустный, медленный рок. — Я такое как раз и играю. Хочешь послушать? — Я бы очень хотела. — Пойдём тогда ко мне? Если тебе никуда не надо, конечно. Я не знала сколько времени прошло, но уже очень скоро мы оказались в полутёмной комнате, и ты играл мне на гитаре. Это звучала не музыка, а сама жизнь. Твоя жизнь. В музыке был ты. И я чувствовала, как ты сжимал моё сердце. Потому что чувствовала твою боль, одиночество всё сильней. И мне хотелось, чтобы весь мрак, окутывающий тебя, исчез. Но его нельзя просто так погасить, как лампочку в комнате. Потому что я должна была стать твоим светом. Твоей лампочкой. Свечой. Я должна тебя душевно исцелить и наполнить тебя тем, чего у тебя нет. Дом, в котором ты жил, находился в двух домах от меня. Это маленький, ветхий домик и ты жил в комнате на нулевом этаже, то есть твои окна выходили на ноги прохожих. Мы будто бы находились под землёй. Комнатка была довольно уютной, хотя с внешней стороны, когда мы подходили к разрисованной двери граффити, я немного даже опешила. Но у тебя всё лежало на своих местах. Мебель была новая. На полу прямо в центре стояла гитара, окружённая пустыми листочками. Казалось, будто тебя и вовсе уже давно не было в этой квартире. Или ты специально убрался перед выходом, потому что не собирался возвращаться и не хотел ничего оставить после себя, кроме музыки. Теперь гитара была у тебя в руках, а я сидела на диване, рассматривала комнату, поглядывая то на завешанное окно, то на тебя. Было ощущение, будто ты исчезал и отдалялся, а вместо тебя по всей комнате разлеталась музыка. Что это была за музыка? Я даже не могу описать словами. Ведь когда ты играл, я думала о тебе и о том, как тебе жилось, что ты был способен такое написать. Может, в некоторых моментах звук казался странным. Но я слышала в этом отражении тебя. Всё был ты. А рядом была я. Ты играл именно для меня и ни для кого больше. Мне чувствовалось, будто я сад не распустившихся цветов. Эти цветы — моя сущность, мои воспоминания, мои эмоции, мои мысли, которые я держу обычно закрыто от самой себя, но они начинали понемногу раскрываться во мне, пока я вслушивалась в музыку твоей жизни. Я не думала о потом, о прошлом, о сейчас. Все мои мысли устремились к тебе. Тебе было по-настоящему грустно. А мне, на самом деле, никогда не приходилось грустить по-настоящему. Но я так стремилась к этой грусти, как будто она была моим домом. А ты сбегал от неё, точно она была тебе чужая. Ты стремился освободиться от неё, а я была её пленницей. Хотя единственное, что я делала, это забивала свою голову ничем, поддаваясь своим соблазнам, будучи растворенной в бесконечном ощущении беспокойства и подавленности, чтобы уйти от ответственностью перед своей же жизнью. Было куда проще поддаться своему настроению, чем пытаться его изменить. Это была слабость и не желание думать. Я бежала от себя. А ты, наоборот, бежал к себе, записывая музыку, живя, на что-то решаясь. Я могла бы что-то поменять, ведь вся жизнь открыта передо мной. Я в огромной библиотеке и мне доступны все книги. Но я даже не пыталась притронуться хотя бы к одной из них. Я могла разве что долго стоять напротив стеллажа, мечтая о театре, любви, хорошей успеваемости, но ничего не делала. Ничего не читала. А просто всё больше закрывалась от всего. Куда проще закрыться от мира, уйти от себя, от других и жаловаться, что весь мир от меня отвернулся. Хотя отвернулась от него только я. В твоей музыке я слышала, как ты цеплялся за жизнь, несмотря на всё. За твоей спиной было много горечи, ты даже думал о смерти, но всё равно цеплялся, потому что видимо что-то любил, что-то в тебе медленно горело. И тут я подумала, что это не я тебя должна зажечь, а ты меня. Ведь ты горишь и без меня… Но что я могу тогда дать тебе, чтобы не оставлять за собой погасшие угольки от неудачного костра моей жизни? Когда музыка кончилась, я вновь оказалась в поезде. Тебя не было. Напротив меня сидел какой-то парень и писал что-то в блокнот. Когда он остановился, я попросила у него бумагу и записала всё, что помнила о сне и ночи, чтобы разобраться, что вообще было и куда делся ты. Но всё резко оборвалось. Парень напротив был совсем на тебя не похож и бросал на меня безразличный, отстранённый взгляд. Твой взгляд был другой. Ты глядел на меня с пониманием и интересом. Такой взгляд не мог мне присниться. Он был настоящим. На предпоследней остановке тот парень как-то засуетился, а потом резко встал и вышел из поезда. Он забыл свою тетрадь и карандаш. Сначала я заколебалась, не решаясь взять. Но поезд тронулся, парня не было и я не захотела, чтобы пропадали его буквы и мысли. Город плакал тихими слезами, Твои глаза устремлены в меня. Поглядывая в глазок, Ты слушаешь мои воспоминания, От которых мне хочется кричать. Голос доносился из пустоты в пустоту. Он говорил: Не знаю, как жилось тебе, Но я видел грусть Настоящую, всеобъемлюющую. Она сжимала меня, как маленького мальчика В свои объятия сжимает мать. Но одна ночь развеяла тот мрак. И милая улыбка показалась мне Сквозь темноту. Это были твои стихи. Я вышла из поезда и почувствовала всё тоже самое, что и во сне недавно. Не было только тебя. И хотя твой образ угасал, в воспоминаниях я слышала твои рассказы и твою музыку, напоминавшую мне об этой странной, пустынной ночи. В надежде вновь увидеть твоё лицо, я открыла свою фотографию, сделанную в ту ночь на остановке. Из-за темноты и тусклого света всё смешалось, и тебя разглядеть было почти что невозможно. Но ты всё-таки был. А теперь я осталась одна с осколками воспоминаний в том же самом городе, из которого бежала. Меня никогда не было на самом деле в этом городе. Я всегда отсутствовала и была где-то далеко. Но наконец я вернулась в город и к себе. Может, город вообще был всегда один и тот же, потому что менялся не он, а я?