Город П.

Мы встретились в тот странный период жизни, когда всё было закрыто, некуда пойти и оставалось только сидеть дома. Школы резко перешли в онлайн. Работа стала удалённой. Рестораны, музеи, библиотеки, некогда раньше помогавшие отвлечься от повседневной суеты, оказались закрыты. Теперь каждый остался наедине с самим собой в клетке, окружённой неизвестностью. Мои родители вполне уважающие себя люди. Недавно они занялись своим бизнесом и у них было достаточно дел. У меня же - школа. Но теперь будто бы всё резко зашаталось и стало непрочным. Казалось, что вот-вот и всё обвалится. Прежние уверенность и надежда сменились ужасом и страхом. Вечера стали проходить довольно непривычно. Весёлые разговоры сменились угрюмостью и безразличием. К нам стала чаще наведываться меланхолия, и весь дом будто бы покрылся болотным цветом зелёной тоски, за которой мы с родителями перестали друг друга видеть. Внутренние переживания тихо съедали нас изнутри и сделали нас совсем чужими. Мама следила за новостями, никому не верила и рассуждала о правительстве. Она чего-то боялась, много переживала и не могла жить с незнанием, что будет завтра, так как ничего хорошего никто не обещал. Отец молча смотрел футбол и пил. Мы перестали разговаривать. И когда эта разъедающая тоска наполнила меня до краев, я решила, что её надо куда- то гнать. От учёбы дома меня тошнило. Я была чёрным квадратом среди таких же чёрных квадратов. Учителя пытались достучаться до этой пустоты, но им не отвечало даже эхо. Каждый был сам по себе. Ты жил с нами по соседству. Я не знала об этом, но ни за что бы не догадалась, что среди всех соседей, которых я вижу изо дня в день, есть и ты. Нас окружала одна и та же улица, мы ходили в один и тот же магазин. Мы могли часто проходить мимо друг друга и не замечать. В день нашей встречи, когда я больше не могла сидеть дома, я вышла на улицу и пошла в сторону вокзала. В голове был штиль, и только одна мысль меня одолевала: «Лишь бы кого-нибудь встретить». Я ещё не могла понять, кого я бы хотела увидеть, но чувствовала, что лишь общение способно мне помочь. Переживать всё в одиночестве - страшно. Всё же другой человек - другая вселенная, к которой можно попробовать приблизиться. Уже было поздно. Была осень. На улице почти никого. Да и откуда кому-то взяться, когда некуда идти? На остановке возле вокзала стояли те, кому было как раз никуда не надо. Это пара пьяных мужиков. А рядом - ты. Ты стоял, что-то записывая. Возможно, подслушивая разговор. Я подошла и быстро сделала фотографию. Но меня всё равно заметили. Мужчины молча и недовольно глянули в мою сторону, а ты улыбнулся. Делать на остановке мне было больше нечего. Нужно идти куда-то дальше. Но смотря по сторонам, я лишь сильнее ощущала, что идти никуда не хочется. Дома душит грусть без причины, а город мне опротивел. Я заперта в городе, в котором я чужая. Я стою на станции во время пандемии, хотя не должна была этого делать, ведь время близилось к комендантскому часу. Где-то в воздухе летала болезнь. Но я уже не могу думать об этом. Сейчас я погружена в своё одиночество и оцепенение. Всё вокруг будто бы замерло и поставлено на паузу. Я чувствую это, но не способна ещё всё осознать. Приближается что-то, способное встряхнуть весь мир, а не только наш город. Так я и стояла на месте, а на станции оставался последний поезд. Он следовал в П. и уходил уже с минуты на минуту. — Может, поедем в П.? Сначала я решила, что спрашиваю это у самой себя, пока не заметила, что ты незаметно подошёл ко мне и озвучил мою же мысль. Я была заполнена странными чувствами и безразличием. И твоё предложение совсем меня ни смутило, ни удивило. Я просто посмотрела прямо на тебя, и мы молча пошли в сторону поезда. 10 вечера. Мне 16 лет. Тебя я видела впервые. Мир дрожал от страха. Мама и папа сидели в ванне и курили. Я уверена, они даже пока не заметили моего исчезновения. Они, как и многие, погруженные в дела и заботы, люди. Ты моего возраста и роста. На тебе чёрная куртка и шапка, из которой торчали чёрные волосы. В поезде никого, кроме засыпающего кондуктора. Мы сели возле окна и посмотрели друг на друга так, будто всё так и должно быть. Будто мы знакомы. Будто мы едем с какой-то целью. — А что тебе в П. надо? — спросила я. — Ничего. А тебе? — хрипло ответил ты. — Я видела на фотографиях, что там есть красивый маяк. Да и, наверно, с обрыва можно посмотреть на рассвет. Я повернулась к окну. Поезд тронулся. До города ехать всего час. А затем нас ждала целая ночь, пока первые поезда снова не просунутся. Мы мчались сквозь мрак и темноту, отдаляясь от одной неизвестности к другой. Как же мне давно хотелось убежать от всего, что есть в мире и есть во мне. «Самое главное правило сейчас - это существовать изолированно друг от друга», - доносилось с каждого угла. А можно ли было изолироваться от самой себя? За окном мелькали огоньки, тянулась дорога и чернота, в которой прятался лес. В городе пусто и самое время было уехать куда-то за город, чтобы раствориться в спокойствии и тишине. На природе не чувствуешь себя одиноким, ведь там со всех сторон окружает жизнь. В городе же всё бесформенное и искусственное. Мы почти без вещей. У меня в кармане телефон с десятью процентами и пять евро. У тебя какая-то мелочь, которую ты отдал за билет и блокнот с карандашом. Всё вокруг и мои мысли покрыты непередаваемой грустью, сжимающая сердце. Мы ехали, ни о чём не говорили и тонули в наших мыслях. Я рассматривала твоё лицо, мешки под глазами, прямые волосы, чёлку, мозолистые и длинные пальцы. — Ты музыкант? — спросила я, неожиданно рассеивая повисшую тишину. — Да, всё свободное время я посвящаю музыке, — ты посмотрел прямо мне в глаза.— А ты чем занимаешься в жизни? Это не тот вопрос, на который мне хотелось бы ответить. Что я могла сказать? Я не знаю. Дни проходили мимо меня. Раньше по утрам я просыпалась от головной боли, и чтобы ничего не чувствовать, я сбегала в мир книг и фантазий. Мне бы хотелось присоединиться к какой-нибудь группе молодых студентов. Общаться с людьми, которые любят литературу также, и жить общими мечтами. Вместе мы бы прятались от мира в каком-нибудь тёмном и пыльном подвале. И каждый день нас бы уносило в мир стихов Хармса, отрывков из романов Достоевского и стихов, поражённых болью. Я хотела отгородиться от школы и занятий, которые я с трудом посещала. Только бурление мысли в странном подвале давали бы мне силы и жизнь. Но этот причудливый мир только у меня в голове. Вокруг - сплошная повседневность. Я сидела за уроками, занимаясь чем-то абстрагированным от жизни, и ощущала, что я ничем не занимаюсь. Во мне бездна, в которую всё сваливалось и растворялось. Так что я ничего не делала. Я хотела найти себе занятие, способное заглушить эту бездну. Но театр закрыт, и меня тошнит. — Я люблю путешествовать во времени и мечтать, — ответила тебе я. Я мечтала сбежать в тихое место, где нет гнетущего чувства внутри. Место, где есть только спокойствие. Там, где я могу быть другой и жить не там, где я живу. В книгах я растворялась, вырывалась и забывала себя, чтобы пережить тысячи жизней и чувств. Потому что жить своей жизнью совсем не хотелось. — И о чём ты мечтаешь? — спросил ты. — Хочу сходить в театр, — я ответила то, что первое пришло мне в голову, прекрасно понимая, что говорю нелепо. Хотя обычно я говорила куда более нелепые вещи, бросая что-то про школу, учёбу и поступление. Ведь сказать честно, что я ни о чём не мечтаю, тяжело даже самой себе. А тут я заговорила будто бы сердцем. Я впервые почувствовала, что во мне ещё сохранились остатки давних мечтаний. Мы продолжали молчать. Обычно тишина между людьми вызывало напряжение. Но тут молчание было необходимо. — А я люблю ходить на концерты, только там я чувствую себя не так одиноко, — поделился ты. — Только музыка позволяет мне быть свободным. В музыке не надо притворяться. — Да, творчество это свобода, — подтвердила я. — А что ты тогда писал на остановке? — Текст к песне. Те двое рассказывали о своей жизни. Один говорил, что хотел кому- то помочь, а в итоге сел. А когда вышел, то остался без ничего. Жена умерла, дети в приюте. Ни любви, ни семьи, ни денег. То есть всего того, что дало хотя бы какой-то душевный приют и покой. Я хочу озвучить его боль в своей песне. — Ты хочешь передать в песне то, что не переживал сам? Мне кажется, автор не может сказать больше, чем он сам понимает. — Считай это документальной песней. Я документирую не свою жизнь, а показываю то, что вижу. Он о себе сам такой песне не напишет, а я расскажу его историю. И, возможно, его боль прочувствуют. В жизни мы редко испытываем сострадание к другим. Но искусство должно нас хоть немного объединять, указывая на те вещи, о которых мы молчим. — Всё искусство пропитано болью. А мне казалось, что оно должно утешать и успокаивать. — Оно это и делает. Жизнь в разы хуже. П. Город, в котором ничего нет. О нём не написано ни одно произведение, хотя там живут люди. Но для чего они живут? Мог бы кто-нибудь написать о них песню? Сколько вообще в мире того, о чём не написано и строчки? — И для чего мы все живём? — это вопрос без ответа, который нужен только для того, чтобы выразить чувства. — Можно не жить, — ответил ты. — Но я бы не стал торопиться с подобными вопросами на заре жизни. Мы заговорили с тобой о вещах, о которых все задумываются, но редко озвучивают. Общаясь с другими, я обычно затрагивала самые обыкновенные вещи, пропитанные ничем. А тут мы вдруг попытались искренне показать свою душу перед друг другом, будто бросая вызов той обычной жизни, от которой убегали. Что-то вдруг треснуло между нами и миром, и мы будто бы стали частью искусства. Мы продолжили молчать. Мне хотелось коснуться твоих мыслей, но я боялась узнать больше, чем мне полагалось. Я никогда всё равно не поняла бы тебя, как и ты меня. Но мы могли разделить это непонимание с друг другом. Есть боль, которую не объяснить, но она закрыта во всех нас. У неё нет названия. Непонятно, что появилось раньше: боль или сама жизнь? Но жить всегда было больно. Можно пробовать заглушить эту боль людьми, алкоголем, наркотиками, творчеством, путешествием, карьерой, деньгами, образованием, отгораживая себя от самого себя. Но бывает, когда на время, выпадаешь из жизни и сталкиваешься с собой, каким ты на самом деле являешься без всякой там мишуры. Прежнее перестаёт радовать, а нового ещё не найдено. Это остановка, когда ждёшь поезда, но даже не знаешь придёт ли он вообще. Но наш поезд всё же пришло, и мы мчались, прорезая вечность своими разговорами. Нам повезло. Мы сбежали. И теперь мы стали свободнее. Эта ночь наша музыка, наша книга и история, которые мы сами творили. — С самого начала карантина я не вылезал из запоя, — ни с того и сего сказал ты. — Сегодня мне захотелось это прекратить, поэтому я вышел на улицу. Я выбрал самую долгую дорогу за хлебом, и чуть не обошёл весь город, пока под вечер не оказался на станции. Город пуст и страшно одинок. Никогда я так себя не чувствовал в своём родном городе. Как будто бы от меня резко всё обернулось... Я внимательно смотрела на тебя и слушала. Мне интересней слушать других, чем говорить самой, ведь когда другой чем-то делиться, мне хочется вобрать в себя весь его опыт и чувства. — Ты не заметил одну странность про наш город? — спросила тебя я. — Её сложно не заметить. Последние месяцы были самые сложные, а тут ещё и карантин... Каждый день я засыпаю с надеждой оказаться в другом месте. — Я тоже... Для этого даже пришлось уехать в другой город, где нас никто не ждёт. — Я хотел бы куда-нибудь переехать. Подальше от людей, города и звуков. Но, боюсь, в другом месте я совсем сопьюсь и мне уже никто не поможет. — Тебе музыка перестала помогать? — Нет, но я каждый день берусь за гитару. Заставляю. Чего печально, так это то, что я перестал писать тексты. Сегодня впервые взялся за блокнот спустя долгое молчание. — Чего тебе не хватает в жизни? — Человека. — Любви? — Нет. Просто человека. От тебя исходили другая реальность и вселенная. Ты будто был не из этого мира и времени, а пришёл ко мне откуда-то издалека, и я всё это время ждала тебя. Всё тебе не соответствовало, и ты не совпадал с окружающей нас действительностью. Причина тому были твои глубоко задумчивые глаза, опечатанные болью. Твои губы улыбались только когда я тебе что-то говорила, но когда говорил ты, ты будто бы переставал видеть меня, а погружался в свои мысли и восстанавливал свои внутренние картинки. Я ощущала твою энергию. И она была другой. Не такой, как у остальных. Ты успел рассказать немного, но мне уже понравилось, что ты не притворялся, ничего не изображал, а говорил прямо как есть. И меня это манило, потому что я привыкла выстраивать между собой и миром огромную дистанцию. — А я хотела бы просто сбежать из этого мира. — Вот мы и сбежали с тобой, — твоё лицо на миг стало чуть более радостным, что заставило меня тоже невольно улыбнуться. За весь наш часовой путь в поезде помимо нас была ещё одна пожилая пара. Они сидели поодаль от нас, но точно не замечали ничего вокруг себя. Бабушка держала в руках книгу и её губы тихо шевелились. Я не слышала, что она читала, но я улавливала тихую музыку стихов. — Ты читаешь стихи? — спросил ты меня, когда мы вышли с тобой из поезда и остановились на перроне. — Очень редко... Только когда есть на то подходящее настроение. А ты? — Я люблю Бродского. — Засвети свечу на краю темноты. Я увидеть хочу то, что чувствуешь ты. — Я не то, чтобы с ума схожу, но устал за лето... — Сумев отгородиться от людей, я от себя хочу отгородится. — Вместе они любили сидеть на склоне холма. Откуда видны им были церковь, сады, тюрьма. — Мы жили в городе цвета окаменевшей водки... — Не выходи из комнаты, не совершая ошибки. — Я пыталась читать и вникнуть, но никак не могу понять. Некоторые строчки меня задевают, но чтобы целый стих... — А я читаю и чувствую, что это мой поэт. Из мира стихов и образов Бродского в реальность меня вернул ветер. Мы в П. Маленький город на окраине. Пожилая пара медленно растворилась в темноте, куда- то уходя к домам. — А куда нам? — спросила тебя я. — Разве это так важно? Просто пойдём. Ты говорила про какой-то там обрыв. Но до рассвета ещё далеко. Мы подошли к обрыву. Справа - лес. Слева - море. И всё погружено в такую темноту, будто бы весь мир заснул, и остались только мы. На удивление, ветра больше не было, вода спала спокойным сном. Маяк был нашей путеводной звездой. — Как же умиротворённо, — сказала тебе я, ощущая, как спокойствие распространилось по всему телу. Иногда правда надо совсем мало... Я точно проветривала свою голову от той тяжести, которая меня так долго не покидала. И только затем я увидела самое главное. Наверно, то ради чего мы вообще сюда приехали. Это была луна, слегка касающаяся горизонта и разбрасывающая вокруг себя тоненький свет. По небу разбросало звёзды. — Будто бы кто-то просверлил небо, — сказал ты. — И тихонечко за нами наблюдает, — продолжила я. — Я бы хотел, чтобы ты также взглянула на меня и на мою жизнь, о которой я тебе расскажу. Музыка может сказать обо мне больше, но я должен сперва выразить всё словами... Мы живём с тобой в городе, тонущий в слезах. Здесь всё пропитано горечью. Вместо дождя - отчаяние, которое растекается по всем улочкам и затапливает квартиры. Мы играем в ежемесячную рулетку, в которой нельзя выиграть, а можно лишь проиграть прежнего себя и людей вокруг. В таком месте невозможно найти друзей, построить семью. Все смешиваются между собой, но потом распадаются и оказываются порознь. Бывает иногда везёт встретить кого-то из прошлого, но человек будто бы игнорирует. Будто бы ничего не было! Каждый месяц обновляешься ты, вдыхаешь новый глоток, распускаешься, но всё для того, чтобы затем заново погрязнуть в обыденности. И так из раза в раз. Но для чего? Чтобы мы не сошли с ума от однообразия? Так мы всё равно «умираем», но от другого. Ведь невозможно жить с ощущением, будто ты чужой везде и со всеми. Сейчас, видимо, что-то поменялось и всё случилось наоборот: город один и тот же, а мы ещё должны сидеть дома, соблюдать правила, дистанцию и ждать не пойми чего. Но это всё небольшое отступление перед более важной вещью, о которой я тебе хочу рассказать. Конечно, я ещё совсем молодой и наивный, но это не значит ведь, что мне нечего сказать... Мы жили всегда бедно, несчастно. Мои родители - алкоголики. Жизнь с ними было мучением. А с каждым днём становилось всё не радостней. Несколько лет назад они совсем спились... И вот последние два года я живу один. Я чувствую себя очень одиноко. Нет ничего впереди. Позади только тусклые проблески прежней жизни, но которую вспоминать не хочется. Я просто хотел бы умереть. Сегодня я проснулся с полной решительностью это сделать. Но на станции я отвлёкся, и прислушался к тому, что лежало вне моего сердца и переживаний. Меня глубоко тронул рассказ того мужчины. Я почувствовал, насколько болит его сердце, но несмотря на это, он борется и ради чего-то живёт. Я впервые подумал, с какой болью могли жить родители. Я их никогда не смогу простить. Но я впервые подумал о них, как о тех же людях, что и я. Мы все люди! Мы все чувствуем! Мыслим! Мы все ходим по этой земле. Но мы так отстранились друг от друга. Мы так засели в своём одиночестве... Я много с кем общался и знакомился. Но бывало немой разговор с прохожим был более содержательней, чем тысяча разговоров ни о чём. Знаешь, мне нравится общаться с людьми так, глазами, взглядами. Просто проходя мимо, случайно одновременно посмотреть друг на друга. И будто бы увидеть, как другой смотрит из своего одиночество на тебя. А я на него. Сегодня меня поразило одиночество в твоих глазах, которыми ты взглянула на меня... И я подумал, что хотя бы сегодня мы можем не быть одни. Странно, наверно. Но когда долго находишься наедине сам с собой, то так и хочется рассказать кому-то, кто поймёт, всё. — Я тебя понимаю, — это было всё, что могла тебе сказать я после того, как ты обрушил на меня свою жизнь. За той силой, которую ты нёс в себе, начали виднеться твоя беззащитность и невероятная потерянность. Ты поделился своим несчастьем, которое мы привыкли замалчивать, прятать, держать в себе и никому не показывать. Но ты переступил это. Наверно, любые слова, которые я тебе могла бы сказать, были бы лишними. Я просто прижалась к тебе, обняв. Ты обнял меня в ответ и так мы с тобой стояли, а где-то вдалеке пылала луна, спали звёзды. И во всём мире остались только мы с тобой. — Спасибо тебе. Пойдём поближе к маяку? — Да, давай. По дороге мы заговорили о любимых фильмах, книгах и картинах. И пока мы шли, мы будто бы умудрились попасть в полотно картин Ван Гога, потому что всё вокруг выглядело гармонично, но совершенно не реально. Всё перемешалось между собой и жило какой-то необыкновенной жизнью. А мы бродили, заглядывали в прошлое, переносились в будущее. Искусство - проводник в другие миры, раскрывающее глаза. А когда мы поделились своими мирами с друг другом, то мы будто бы становились всё ближе. И я чувствовала силу общения, которое способно лечить, изгонять тоску, одиночество и выветривать бесполезные мысли. — Я чувствую, что когда говорю тебе о своих вкусах, то это говорит обо мне, как о человеке, больше, чем что-либо ещё, — сказал ты мне. — Но ты больше, чем это. — Представляешь, у нас впереди ещё целая жизнь... — задумчиво произнёс ты, глядя куда-то в сторону. — Иногда это кажется как какая-то пытка, будто эта тяжесть жизни будет преследовать меня и преследовать. А дальше ведь может быть только хуже. И смысла кажется никакого. — Но иногда бывают такие моменты, когда ощущаешь себя счастливо, будто ты полностью растворяешься в чем-то или ком-то. Наверно, хотя бы ради такого можно продолжить жить. Тем более интересно, что там впереди. Может, не так уж и плохо? — Я на это надеюсь. Главное для меня сейчас - не потеряться и не потерять. День ото дня я мечтала, чтобы кто-то выключил время, пространство и вещи, не имеющие смысла. Самые приятные моменты, когда не надо куда-то спешить и насильно заставлять себя что-то делать. Ты появился так, что смог собой затмить всю ту темноту во мне. Мне хотелось, чтобы эта ночь под луной в маленьком городе никогда не заканчивалась, и мы бы вечно с тобой держались за руки и нежно обнимали друг друга. Сколько я тебя знала? Всего часа три. Но времени с тобой больше не было. Мы были вне времени и вне обычной жизни. Я сжимала в кулаке частицу твоей души. его и каких-то рамок, которые мы сами себе устанавливаем в течение жизни. Твоя боль стала проводником к твоему сердцу и твоей жизни. Никакие шутки и рассказы на отвлечённые темы не смогли бы передать тот шторм, происходящий в твоей душе. Мы бродили с тобой в мире разорванных, одиноких людей. Принимая на веру, будто между людьми не могли возникнуть никакой связи. Мы разорваны и рассеяны по земле, живя с мыслями, будто нельзя никому доверять и делиться сокровенным. Но, наверно, это не так. Без других нет нас. Я - пустота. Ты - пустота. Мы её носили в себе. И оставаясь наедине, мы легко в ней терялись. Только с помощью других можно её рассеять. С другими есть мы.