Новая страница

      Шëл четвёртый день пребывания Льва Николаевича и Настасьи Филипповны в недавно приобретëнном доме. Они уже вполне освоились на новом месте. Каждый день выезжали на прогулки, в один из дней побывали в музее. Свели знакомство с соседями, супружеской парой средних лет, узнавшей о новых жильцах и решившей нанести им дежурный визит.       Сегодня они сразу после завтрака и обсуждения новостей отправились на прогулку в городской парк. Вернувшись домой, Барашкова принялась за чтение книги в своей комнате, а князь решил что-то выбрать для себя из библиотеки в кабинете. Время пролетело незаметно. Приближался вечер. Настасья Филипповна задумала съездить в театр, о чëм и собиралась сообщить князю, а также предложить ему сопровождать еë.       — Ты уже, кажется, второй час из кабинета не выходишь, — обратилась она к Мышкину, заходя в кабинет. — Что ж за такое увлекательное занятие ты себе здесь нашëл?       Его неподдельная увлечëнность чем-либо иногда просто поражала и восхищала.       — Читаю вот, — ответил он, отрывая взгляд от книги.       — Фридрих Адольф Вильгельм Дистервег «Руководство к образованию немецких учителей», — прочитала она название лежащей на столе книги. — Да ты решительно настроен, я смотрю.       Князь, действительно, не сомневался в правильности выбранного пути и искренне желал осуществить задуманное в ближайшее время.       — Да, я бы очень хотел быть хорошим учителем и пользу приносить.       «Благородная цель», — промелькнуло у неë.       — Пусть тебе это удастся, — она искренне желала ему этого. — Но не забывай, что дети редко когда хотят учиться.       — Отчего же? Я думаю, что как раз наоборот. Их просто заинтересовать надо, вот и Дистервег об этом пишет.       — Возможно, это и верная мысль. Правда, учителей не так уж часто заботит интерес учеников, насколько мне известно…       — К этому ещё прийти надо, не так уж всë и просто…       — Да уж, непросто… Ты до ночи будешь изучать труды педагогов или, может быть, мы всë-таки отправимся в оперу?       — В оперу? Отчего же нет? Я с радостью. Что сегодня дают?       — «Риголетто», Джузеппе Верди.       — Прекрасно. Едем. Надеюсь, мы ещё успеем.       Через полчаса Настасья Филипповна и князь были полностью готовы к выходу в свет. А уже через час благополучно прибыли в театр как раз к началу представления. Музыка известного композитора и происходящее на сцене не оставляли никого равнодушным, тем более таких поклонников музыкальных спектаклей, как Настасья Филипповна и Лев Николаевич.

***

      На следующий день Настасья Филипповна и Лев Николаевич из-за непогоды остались дома. Они, удобно устроившись в гостиной, разговаривали, играли в карты, смотрели альбом с картинами известных художников. Затем разошлись по своим комнатам и погрузились в чтение, но Настасье Филипповне оказалось сложно сконцентрироваться на данном занятии. Она встала и прошлась по комнате. Мысли рассеивались, тяжёлые воспоминания всплывали одно за другим, чуть ли не впервые за эти дни. Новые впечатления, как оказалось, лишь на время и лишь отчасти смогли вытеснить старые. Еë душевные муки отразились и на еë физическом состоянии: еë начало лихорадить. Она укуталась в шаль и села на кровать, закрыв лицо руками.       — Боже, зачем я здесь?! Я не достойна после всего быть рядом с ним, в Петербурге моë место со всеми ними, я ничем не лучше них, если не хуже! Я сама во всëм виновата, я гублю всех, кто рядом со мной, и его погублю! — воскликнула она и дала волю слезам.       Князь услышал всхлипы и обрывки фраз и вскоре оказался на пороге еë комнаты.       — Что с тобой, Настасья? — с беспокойством в голосе спросил он.       — Не надо было мне сюда приезжать! — ответила она сквозь рыдания.       — Это ещё почему? — он сел рядом с ней и провëл тыльной стороной ладони по еë щеке. — Тебе же нравится здесь.       — Нравится… Только нельзя мне с тобой оставаться, ведь не будет нам счастья.       — Почему ты так решила? Здесь же иначе всë.       — Потому что прошлое нельзя забыть. Да, меня здесь никто не знает, но я то про себя знаю, что я наложницей Тоцкого была, и ты знаешь… Одного не пойму, как тебе не мерзко со мной после всего?       — Это всë в прошлом, сейчас же… Да и не виновата ты ни в чëм, пойми! Не по твоей же воле всë!       — Ты сам-то веришь в это? Виновата, ещё как виновата!       — Верю. Ты сама-то посуди, что ты сделать тогда могла?       — Утопиться, сбежать и в прачки пойти, чтоб только с ним не быть! Да духу не хватило, всë принимала от него! Кто я после этого?!       — Да, испугалась ты, но только в этом твоя вина, может быть. Успокойся, не плачь, — обнял он еë, успев при этом невзначай дотронуться до еë лба.       Интуиция не подвела: у неë и вправду был жар.       «Надо доктора позвать, но пока еë нельзя одну оставить, чуть позже», — рассудил князь.       Рыдания Настасьи Филипповны постепенно стихали, всë-таки Лев Николаевич обладал необъяснимым влиянием на неë. Он убедил еë, что ей нужны отдых и покой, уложил еë в постель, а сам отправился на поиски Амели.       — Амели, нужен доктор. Мадам не здоровится, у неё жар. Наши соседи о каком-то господине говорили. Ты знаешь, где его найти?       — Да, я знаю, хозяйка к нему тоже обращалась. Прикажете пригласить его?       — Да, и поскорее.

***

      Через некоторое время Амели вернулась с доктором. Он осмотрел пациентку и расспросил про жалобы. На основе полученных ответов назначил лекарства и дал рекомендации. После князь вызвался проводить гостя. По дороге разговор продолжился. Завершился он обещанием доктора представить им более опытного в работе с такими случаями коллегу, ученика профессора Шнейдера. Сам же он должен был навестить их завтра.       Состояние Настасьи Филипповны к вечеру к великому беспокойству Льва Николаевича лишь ухудшилось. Жар повышался, больная уже была без сознания. На следующий день ничего не изменилось. Самочувствие больной вызывало опасения не только князя, но и врача. Прошло ещё два дня с временными и не очень значительными улучшениями, но следующая за этим ночь оказалась достаточно спокойной. Наутро Настасья Филипповна пришла в себя.       — Лев Николаевич, — она окликнула князя, увидев его перед собой, дремлющего в кресле.       — Ты очнулась? Как ты? — с заботой спросил он и потрогал еë лоб. — Жара, кажется, нет, это хорошо. Напугала ты нас очень.       — Я в порядке, слабость только… Сколько времени прошло?       — Это ничего, пройдёт. Уже пятый день пошёл…       — И ты всë время здесь был, со мной?       — Конечно, разве я мог тебя одну оставить?       — Скажи, а я ведь умереть могла?       — Честно признаться, доктор и такое допускал…       — Зря вы меня спасали, может быть, так и лучше бы всем было.       — Не говори так, это неправда, и на всë воля Божья, значит нужно, чтобы ты жила.       — Нужно… Кому? Зачем?       — Знаешь, наверное, у каждого своё предназначение, а ты его не выполнила ещë.       — Предназначение? У тебя тоже? И какое же?       — Не знаю, время покажет… Я сейчас Амели прикажу завтрак подать, ты только не отказывайся, тебе нужно сил набираться, потом лекарства примешь, чуть позже доктор должен прийти.       — Хорошо, сейчас позавтракаем, а ты иди потом отдохни, — теперь настала очередь Настасьи беспокоиться о князе.       Волнения последних дней и практически бессонные ночи вряд ли могли пойти ему на пользу. Только еë не покидала уверенность, что она совсем не стоит таких жертв. Искренне не понимала и то, как, собственно говоря, князь мог оказаться рядом с ней и до сих пор не отказаться от неë? Для чего ей судьба дала шанс на спасение? Неужели всë-таки он не так уж случаен? Слишком много вопросов, на которые ей предстояло найти ответы. Ответы, способные многое изменить. Правда, не сейчас, чуть позже, когда соберëтся с силами. Сейчас она слушала князя, что-то отвечала ему. Пришедший днëм доктор осмотрел пациентку, дал новые рекомендации и сделал ещё одно назначение.

***

      День сменился вечером. Убедившись во вполне удовлетворительном состоянии Настасьи Филипповны, князь отправился к себе в спальню для подготовки ко сну. Не успел он удобно устроиться в своей постели, как послышался звук открывающейся двери. На пороге, к изумлению Льва Николаевича, появилась Барашкова, которой мысли никак не давали уснуть.       — Не спишь ещё?       — Не сплю. А ты чего не спишь ещё? Тебе надо отдыхать.       — Не спится. Я у тебя побуду?       — Оставайся. Возьми покрывало, Амели камин не топила, а ночь прохладная.       На некоторое время в комнате воцарилось молчание.       — Ответь мне: а ты правда думаешь, что я не виновата?       — Конечно, правда. И ведь так и есть, даже если ты думаешь иначе. Не по твоей воле это всë, ты же сама знаешь. И, к тому же, ты была юна, не знала ничего, а поговорить и не с кем было.       — А потом? Испугалась, выходит, как ты и говорил.       — Да. И ведь решиться и изменить всë, это не так просто, многие за всю жизнь решиться не могут.       — Всë-таки я тебе зачем?! Для чего ты это всë делаешь, тратишь столько сил на меня? Разве я заслужила это?       — Ты нечужая мне, я уже тебе говорил, как ты дорога мне. И я очень хочу, чтоб ты счастлива была и, надеюсь, в моих силах сделать тебя счастливой. За все страдания ты заслужила это, я думаю. И ведь сколько бы не пыталась доказать всем, как низко ты пала, в душе ты сохранила чистоту, в тебе куда больше хорошего, чем ты можешь себе представить. Ты себя коришь, презираешь, а ведь оно того не стоит.       Князь, осознавая значимость этого разговора, старательно подбирал нужные слова. Ведь, очевидно, она пыталась найти себе оправдание и именно поэтому пришла к нему. Ей нужно было получить доказательства своей невиновности и снова убедиться в том, что он действительно до сих пор не потерял веру в неë, что она по-прежнему важна для него. Если он верит, то и она сможет поверить в себя, ей так казалось сейчас. Нужно жить дальше и обязательно попытаться стать счастливой, найти своë место в этой новой жизни, раз уж за какие-то неизвестные ей заслуги дался такой шанс. Разрушить всë она всегда успеет.