Пролог.
Самое страшное в жизни человека — безразличие. Когда этот момент наступает и жизнь теряя краски, становиться странным недоразумением, когда все испытываемые чувства превращаются в ничто, больше нет смысла бороться. Приходить на скалу с початой бутылкой дешевого виски, было действительно безрассудно. Почти чёрная синева океана, чьи волны с такой неприкрытой яростью разбиваются о камни, манит, зовёт окунутся в неё, уснуть, убаюканной непокорной стихией. Всего шаг отделяющий от вечности, самый простой и опрометчивый, продиктованный усталостью, безнадежным стремлением отыскать своё место в этом странном мире. Мне стоило сделать его ещё тогда, в тот роковой день, когда следуя интуиции отчаянно рвала все связи с прошлым. Никто не придёт, не схватит за руку в последний момент, не попытается образумить. Кривая, горькая усмешка, искажает дрожащие губы и я вновь, повинуясь минутной слабости, опрокидываю в себя виски, уже не морщась от противного привкуса во рту. Тепло разлитое по венам, даёт временную передышку, укрывая от холода, пробирающего до костей. У меня нет сожалений, совсем. Все чувства, бережно хранимые в груди, померкли, став безликими тенями. Мне нечего терять, у меня никого не осталось. И только холодные как сталь глаза Джейкоба, с укором провожают мое сознание в последний путь. Мотаю головой, пытаясь убрать горчащее наваждение, забыть нашу последнюю встречу, ставшую отправной точкой в этом путешествии. Нет смысла закрывать глаза. Разводя руки в стороны, продолжая крепко сжимать стеклянное горлышко в левой руке, переступаю незримую черту, шагая в пустоту. Алкоголь притупляет чувство страха, не даёт мне захлебнутся ужасом свободного падения. Вода медленно обволакивает тело, тут же, подхватывая его, словно тряпичную куклу и с силой швыряя на темный каменный уступ. Слишком поздно горечь пробирается под кожу, прожигая грудь, выпуская остатки воздуха из легких, которые непременно должны были обрести имя, продолжающее пылать в меркнущем сознании. Я не видела ничего, никаких, пусть даже размытых картин угающей жизни. Мне не дали даже шанса, попытаться, нарисовать в воображении самый желанный образ.Часть 1.
Затишье перед бурей сопровождалось невыносимой духотой. Под нагревшейся от жарких лучей солнца курткой, по спине неприятно стекал пот. Угольные, грозовые тучи, уже появившиеся на горизонте, медленно расползались по небу. Заглушая мотор, привычным движением ноги откидываю подножку, оставляя мотоцикл на импровизированной стоянке, у кромки длинного, золотистого, песчаного пляжа. Срывая влажный от пота шлем, роняю его на песок, делая несколько шагов вперёд навстречу взволнованному океану. Волны яростно лижут береговую линию, с силой разбиваются о скалы и камни, перемалывают в щепки попавшиеся на пути обломки гниющих рыбацких лодок и сломанные ветки деревьев. Солоноватые брызги оседают на обветренных губах, причиняя боль. Ноги увязают в мокром, податливом песке. Бушующая в душе буря, уничтожающая и неукротимая, требующая немедленного выхода, привела меня сюда, на затерянный край земли, в захолустье, с трудом различимое на карте. Криво усмехаюсь, чувствуя, как увлажняются и горят от слез глаза. Мне вновь удаётся их сдержать, чуть приподняв голову. Жизнь и прежде не имеющая смысла, окончательно утратила ценность. Последний якорь, удерживающий на плаву, оборвался, канув в пучине предательства и лжи. Хочется кричать, до хрипоты, до потери ненужного больше голоса, до изнеможения бить кулаком песок, пачкая его кровью. Все кончено, здесь и сейчас. Мосты горят, рушатся казавшиеся надежными опоры. Тихая трель телефона нарушает атмосферу, врывается в сознание и пульсирующей болью отдаётся в груди. Улыбающееся лицо на экране вновь поднимает волну тошноты. Желудок скручивает в очередном приступе злости. Из осипшего горла вырывается рычание. Каждая клеточка наливается свинцовой тяжестью, горит от невыносимой, сжигающей дотла боли. Размахнувшись, с трудом разжимаю непослушные пальцы, отправляя трубку как можно дальше в поднимающиеся волны. Следом, отправляется блеснувшее в свете прочертившей небо молнии, кольцо. Стоило сделать это раньше, до того, как пагубная страсть перечеркнула все ради чего я старалась. Вода поглотила прошлое, не оставив на память даже всплеск, утонувший в рокоте разыгравшейся стихии. Первые неуверенные капли, упали на лицо, одежду, песок, а после, небо прорвало. Нескончаемые потоки воды, обрушились на землю. Раскаты грома оглушали, дезориентировали. Одежда вымокла сразу, неприятно липла к ногам джинсовая ткань, взъерошенные волосы превратились в неопрятные пакли, по лицу, оставляя чёрные разводы, стекала тушь. Клокотавшая в груди ярость, резко оборвалась, оставив после себя тягучее безразличие. Все кончено, здесь и сейчас, под рёв бушующей стихии. У меня не осталось сожалений, лишь горечь пережитого предательства ощущалась где-то на затворках сознания. Нужно было снять комнату в мотеле до того, как рваться на пляж, желая поскорее разделаться с прошлым. В такую погоду, найти свободное место будет непросто. Выкручивая ручку акселератора, бездумно погружаясь в непроглядную тьму мрачных мыслей, упускаю из виду стрелку на спидометре, слишком сильно разгоняя мотоцикл на скользкой, мокрой дороге. Темно серое полотно асфальта, круто забирает в левую сторону, скрываясь за плотной пеленой дождя. Времени на манёвр почти не осталось, запоздало притормаживая, с замиранием сердца чувствую, как начинают плыть непослушные колёса. Выброшенный в кровь адреналин, на время блокирует вспышку боли. Вместе с оглушительным треском шлема, перед глазами взрываются тысячи солнц. Резкий удар выбивает из легких воздух, заставляя тело гореть в агонии от временной асфиксии. Перед глазами не проносятся обрывки воспоминаний и стертые кадры прожитых моментов, ничего из описываемого в красивых ромах. Лишь шок и злость. Сознание проясняется медленно, болезненными толчками возвращая сначала звуки, состоящие из монотонного писка датчика, подключённого к телу, после, легкое головокружение от избытка чистого кислорода, от прижатой к лицу маски. Тело кажется одеревеневшим, затёкшим под действием сильнейших анестетиков. С трудом дергаются пальцы на руках, пытаясь сжаться в кулаки и произвести хоть какое-то движение. Попытки осмыслить и упорядочить происходящее, терпят оглушительное фиаско. Воспоминания блеклые и отрывистые, никак не взаимосвязанные между собой. Больница, койка, врачи в ослепительно белых халатах с приклеенными улыбками на восковых лицах. — Доктор Мейсон, зайдите в шестую палату, — раздаётся механический голос из динамика, вызывая очередную вспышку головной боли. — Как вы себя чувствуете? — Мужчина среднего возраста в мятом, явно несвежем халате, с измученным, уставшим лицом, потёр переносицу. Между бровей залегли глубокие складки, а на линзах очков, явно проступают жирные следы пальцев. Зачёсывая растрепанные волосы, проводя по ним ладонями, спрятанными в перчатки, доктор ждал ответа. Говорить все ещё трудно, в горле скопилась мокрота. Прикрыв глаза, в тайне надеюсь, что мой жест истолкуют верно. — Мы вынужденно ввели вас в искусственную кому, спасая от болевого шока. Мисс Линкор, в результате полученных во время аварии травм, вы получили множественные переломы. Пока еще рано делать прогнозы, но скорее всего, вы навсегда останетесь калекой, — вот так просто, без малодушных слов сожаления, мне вынесли самый страшный приговор. Лучше бы я умерла. Делая очередной укол, вводя снотворное, Доктор тяжело вздохнул, и вновь прикасаясь к покрасневшей переносице, вышел из палаты. Видимо больница не скупилась на качественные препараты, которые на время полностью избавили от необходимости двигаться и думать. Среди безликих белых стен, время растворилось, перестало существовать. Прошёл ли час или день, а может неделя, я потерялась, растворилась в приятном, тёплом ничто. Продолжая находиться на первой стадии принятия, я категорически отвергала слова врача, считая их несусветной глупостью, жалким бредом. Доктор Мейсон, был единственным частым гостем кроме молчаливых медсестёр с суровыми, непроницаемыми лицами. Как только с молчаливого согласия, меня по показаниям перевели из реанимации в обычную палату, появился первый посетитель. Он зашёл, робко улыбаясь, держа в руках дежурный букет, сразу оправдывая свой выбор странными словами о том, что не знает моих предпочтений. — Прости, я не могу тебя вспомнить. По словам врача, у меня может быть временная амнезия, — голос тихий, неуверенный, с хрипотцой. Нужно попить. Внимательно рассматриваю гостя, пытаясь уловить в нем хоть одну знакомую черту. Он держится уверенно, широко улыбаясь, открыто смотрит в глаза. — Мы не знакомы, я всего лишь вызвал скорую и отвёз твой байк в мастерскую, — потрепав короткие, чёрные волосы, незнакомец еще раз, широко улыбнулся и заметив очень жалкую попытку дотянуться до стакана, подал его. — Спасибо, — удобнее устраиваюсь на любезно взбитой подушке. — Может быть стоит связаться с кем-то из твоих родных? — Продолжая излучать позитив, парень нахмурился, заметив, как я непроизвольно дернулась после этих слов. — У меня никого нет, даже друзей, — поджимаю губы, отворачиваясь к окну, стараясь скрыть выступившие в уголках глаз слёзы. — В таком случае, я могу немного приглядеть за твоими вещами, молодой человек явно освоился в своей новой роли — спасителя несостоявшихся самоубийц. — Хорошо, но для начала неплохо бы представиться. — Эмбри, Эмбри Колл, — рассмеявшись молодой человек вышел, обещая ещё раз, навестить на досуге. Полтора месяца, проведённые в центральной и единственной больнице Форкса, не прошли без последствий. Ноги отказывались держать вес собственного тела, желудок, то и дело совершал сальто и просился наружу, нещадно кружилась голова, и мне все труднее было принять несостоятельность и бессилие. Лучше бы я умерла. Эта мысль и раньше бередила, но сейчас, стала почти навязчивой. Рёбра срослись, но о полном выздоровлении говорить рано, учитывая, что через чур заботливый доктор Мейсон, настоял на обязательном посещении психолога. — Мисс Линкор, возьмите расписание занятий, вам необходимо пройти курс реабилитации, — смерив меня участливым взглядом, никак не комментируя мое практически полное возлежание на стойке регистратуры, медсестра пододвинула несколько распечатанных бланков, заверенных, синей печатью. Сражаясь с дрожащей рукой, отчаянно вывожу корявую подпись, про себя благодаря Эмбри за отсутствие каких-либо комментариев. Надо отдать должное моему спасителю, узнав о плачевной ситуации с жильем, он предложил остановиться в доме его матери, которая сдаёт несколько пустых комнат для очень редких постояльцев. Вопреки ожиданиям, цена не кусалась и причиной тому было несколько странных на мой взгляд факторов: не смотря на умопомрачительную красоту местности, люди практически не приезжали в Ла-Пуш, второй же причиной служила насторожённость коренного населения по отношению к незнакомцам. Подхватив несколько пакетов с совсем уж скромными пожитками, которыми, благодаря Эмбри я успела обрасти в больнице, мы вышли на парковку. Редкие лучи солнца пробивались сквозь плотные, серые облака, простирающиеся далеко за линию горизонта. С непривычки, прищурив глаза, сделала первый, пробный шаг, опираясь на выданную трость. Вечно уставший доктор Мейсон, так и не смог дать самый главный ответ. Смогу ли я когда-нибудь вернуться к нормальной жизни? — Извини за это, моя машина до сих пор в ремонте, — Эмбри открыл дверь видавшего виды синего пикапа, щедро разбавленного ржавчиной и явно доживающего свои последние дни. Противно скрипнуло сиденье, упираясь вылезшей пружиной в бедро. Безуспешно проворачивая ключ в замке зажигания в десятый раз, Эмбри постепенно начинал терять терпение и тихо шепча проклятия, в сердцах ударил широкими ладонями по рулю. Машина жалобно отозвалась клаксоном и в итоге, подчиняясь чужой воле, завелась. Уставившись в пыльное окно, безучастно изучаю разбросанные по пути дома, утопающие в зелени и примыкающие к ухоженным полям. Мне не пришлось рассчитывать даже на короткий экскурс в историю местности или расположение местных достопримечательностей. Мой товарищ, целиком и полностью сосредоточен на дороге, словно стоит ему оторвать взгляд и серое полотно асфальта пропадёт. Дома квилетов, располагаются довольно близко друг к другу в два ряда, вдоль береговой линии. Некоторые же, прячутся прямо в лесу, заняв небольшие поляны, оставленные лесниками. Вопреки моим ожиданиям, мы остановились на подъездной дорожке у одного из «скрытых» домов, стоящем на отшибе. Эмбри вновь извинился, видимо привыкнув к снобистским замашкам местных туристов. Без преувеличения, жителей резервации, можно назвать одним из самых бедных слоев современной Америки. Деревянные доски, из которых состоял дом, местами рассохлись и потрескались, крыша безнадёжно перекосилась и просела, одно из выходящих на веранду окон треснуло. Однако, не смотря на внешнюю неказистость, во всем чувствовались уют и теплота. Дверь распахнулась, являя нам довольно молодую женщину с убранными в тугой пучок, чёрными как смоль волосами. Вытирая мокрые руки о старенький, застиранный фартук, когда-то красного цвета, она подошла к нам, легко приобняв сына за плечи. — Мама, это Алекс, я рассказывал о ней. На период реабилитации, ей потребуется сиделка, я подумал, ты могла бы с этим помочь. — Конечно, гостевая комната готова. Зовите меня Джулия, — протягивая тонкую ладонь, женщина едва ощутимо пожала мою руку и заторопилась в дом, вспомнив об оставленной включённой плите. — Если что-то потребуется, смело обращайся к матери. Она работает сиделкой в доме престарелых в Порт-Анжелесе и сможет оказать тебе необходимую помощь, — не теряя времени, Эмбри провёл меня в дом. — Спасибо. Ужин накрыли на террасе, миссис Колл хлопотала не покладая рук, заставляя меня чувствовать дискомфорт. Медицинская страховка истекла в прошлом месяце и моих сбережений едва хватало на оплату больничных счетов и аренду комнаты. — Нужно устроиться на работу, — подвела итог, растягиваясь на лужайке у дома семьи Колл. — Брось, сначала встань на ноги. Учитывая ситуацию, мы готовы дать отсрочку по платежам, — поддержав мою идею, Эмбри лёг рядом, закидывая сцепленные руки за голову. Он конечно прав и говорит совершенно здравые вещи. Но где-то в глубине души, зреет росток неуверенности, а смогу ли я? И для чего, вообще начинать стараться? Многочисленные шоу и книги из разряда преодолей себя, нужны только тем, кто ещё не потерял надежду или хотя бы знает, ради чего, стоит продолжать жить. Постепенно начиная переживать горе, отодвинутое и временно забытое на полке воспоминаний, под давлением новых чувств, острее начала понимать, моего места в этом мире нет. Никто не ждет, никто не скучает, не интересуется делами, не звонит, даже под предлогом реализации своих целей. Пустота. Она во всем. На крашенном белом подоконнике, покрытом сеткой трещин, в пыльной простой вазе чёрного цвета в форме кувшина, в шкафу, где заняты всего три вешалки. На столе, среди пары книг и крошечного блокнота. В подставке с единственным, покусанным карандашом и ручкой. Это странное, горькое чувство ненужности, чуждости, одиночества. Последние несколько недель, мы с Эмбри почти не виделись, лишь изредка сталкивались за кухонным столом, но прежде веселый и беззаботный, Эмбри почти всегда был хмур и безучастен. Послезавтра, мне предстоит первое занятие по предписанному курсу реабилитации. На душе скребут кошки, настроение оставляет желать лучшего. Откидывая легкий плед, спускаю босые ноги на холодный от гуляющего сквозняка паркет. Умирать не страшно, страшно жить, когда теряешь себя. Изможденное отражение в зеркале, сначала показалось чужим, натолкнув на мысли, что стоит уделить себе внимание и вернуть человеческий облик или хотя бы его отдаленную иллюзию. Погода в Ла-Пуш, полностью отражает внутренне состояние, зеркаля и преумножая его. Небо затянутое чёрными тучами, резкие порывы холодного ветра, заставляющие плотнее запахивать тонкую кожаную куртку. Отодвинув в сторону остатки здравого смысла, упорно пробираюсь через узкую полосу леса, пытаясь выйти напрямик к пляжу, избавляя себя от необходимости делать внушительный крюк по дороге. Тащившаяся, словно набитая ватой правая нога, то и дело цепляется за ветки и кусты. Буквально вываливаясь на знакомый пляж, замираю, прикованная к бесконечному танцу волн. Морской прибой ласкает слух, обещает спокойствие и умиротворение. И следуя неслышному зову, заворожённая, иду вперёд, теряя всякую связь с реальностью. Присаживаясь у самой кромки, позволяя волнам притрагиваться к стареньким, разорванным кроссовкам, обнимаю себя за колени, притягивая их к груди. Ветер доносит детский смех и обрывки чужих разговоров. Где-то справа расположилась компания местных молодых людей. Несколько парней играют в мяч, девушки помогают детям запустить воздушного змея, который поднимаясь ввысь, тут же, пикирует вниз, вызывая у малышей возгласы негодования. Анализирую свои ощущения, с горечью вылавливаю неприкрытую зависть. Так случается, когда длительное время живешь на износ. Трость увязает в песке, мне хочется уйти дальше, скрыться от счастливой, шумной компании. Сжимая в руке телефон, открываю записную книжку с тремя номерами, двое из которых, принадлежат моим арендодателям. Вот оно, одиночество.…
Поджав губы, Эмбри сурово смотрит на меня, скрестив руки на груди. Сегодня должно состояться первое реабилитационное занятие и консультация с психологом. Желая меня поддержать, Эмбри отложил запланированные дела и уже почти час пытался уговорить, не отказываться от предоставленной возможности. — Давай Алекс, прекрати унывать, — от выражение моего лица, в холодильнике совершенно точно должно было что-нибудь прокиснуть. — Если не пойдёшь сама, посажу тебя в машину силой. И он сможет. Прикидываю свои шансы на достойное сопротивление и поджимая губы, недовольно киваю в ответ. В голове пустота и туман. Принятые с утра три шарика обезболивающего, притупляют все ненужные чувства. Прислонившись виском к прохладному стеклу, наблюдаю, как мимо, словно в замедленной съёмке, проплывают гиганты деревья, мрачно зелёный лес, опасно щерящийся еловыми лапами. По коже пробегает холодок, забирается в мысли и уютно обосновывается в душе, зарождая сомнения. Всего этого могло не быть. Побега, пляжа, горьких слёз и разбитой на части жизни. Эмбри и Джулия, будучи очень тактичными, никогда не задавали лишних вопросов, предоставляя мне решать, делиться ли с ними своим прошлым. И я, заглядывая под полог мрака, предпочитала молчать. — Мисс Линкор, приятно вас видеть в добром здравии, — попытка пошутить с треском провалилась. Вечно уставший доктор Мейсон, взял на себя ответственность, проводить меня в соседний корпус. Мне и раньше приходилось проходить через это, травмы, переломы, боль, с которыми постепенно срастаешься, перестаёшь боятся, привыкаешь. Но сейчас все иначе. Я не хочу и не вижу причин стараться. Не хочу сдерживая ругательства, передвигаться по снарядам, делать упражнения, вызывающие судороги и мельтешащие перед глазами мурашки. Я больше не хочу ничего. И откровенно заявляю об этом сидящему напротив психологу, подготовившему чертовы карточки, призванные установить степень моей адекватности. Направление на групповую терапию, словно пример других, способен оказать плодотворное влияние на мое видение будущего. Эмбри спокоен, он не задаёт вопросов, видя мое отрешенное выражение лица, не лезет в душу со своим тошнотворным оптимизмом. И как-то, в дороге, совершенно случайно произношу первую фразу, открывающую двери на следующий этап наших отношений. — Спасибо. Прежде, у меня не было близких людей. Эмбри не оборачивается на мой бесцветный голос, но краем глаза, замечаю, как дернулись его губы в легкой полуулыбке. — Не стоит благодарности, уверен, ты бы сделала не меньше, окажись на моем месте. Спонтанное откровение, разбивает повисшее между нами напряжение последних дней. И настойчивые попытки Эмбри, проявить минимальный уровень заботы, в которой я действительно нуждаюсь, перестают раздражать. — В любом случае, так заботиться о постороннем, достойно похвалы. — Увы, — Эмбри покачал головой не отрывая взгляда от дороги. На губах заиграла грустная усмешка. — Мне слишком хорошо известно, какого это быть никому не нужным.