Знамения вечности

Иллюзия слишком жестокая. Реалистичная. Настоящая. Галадриэль видит прямо перед собой Халбранда. Она видит его лицо, его фигуру, его глаза, его взгляд и его самого. Она словно проваливается в прошлое и может чуть-чуть насладиться этим мгновением видения, вызванным её подсознанием и, ясное дело, тоской о прошлом… Иллюзия, которая исчезнет и которая… Иллюзия делает шаг вперёд и снова его глаза — въедаются в неё цепким взглядом, будто бы пытаясь… Он не исчезает. Галадриэль хватается рукой за край какого-то стола, пошатываясь. Она всматривается в лицо напротив в диком, немом шоке, замечая, что мгновения идут дальше, но Халбранд — не исчезает. Не исчезает и не растворяется как мимолётная иллюзия, напротив, он по-прежнему стоит напротив и дышит шумно, дышит напряжённо, чтобы потом… Нет. Не может быть… Её рот чуть приоткрывается, а потом Галадриэль чувствует только гулко колотящееся сердце, громко-громко бьющееся в груди, гул в голове и чистый, незамутнённый и тяжёлый шок. Она чувствует… Пошатывается и отступает назад. Халбранд вступает вперёд и он кажется таким… осязаемым. Невозможно… Она открывает рот и смотрит прямо в его глаза, в чистом ужасе и в страхе от того, что… — Я не видение, — говорит мужчина напротив и снова делает шаг вперёд, — это я, Галадриэль. Ты знаешь, кто я… Она снова пошатывается и пытается отступить назад. Спина наталкивается на каменную стену, а в голове — взрыв ужаса, невыносимого удивления, а ещё — вопросов, которые кажутся сейчас очень тяжёлыми. В её голове — шок, растерянность и… И… Глаза Галадриэль расширяются, когда она начинает дышать чуть чаще. Губы приоткрываются, а руки — дрожат. Страх и шок сковывают всё тело, инстинкты бойца вдруг утеряны будто бы навсегда, а сама она — потеряна и превращена в нечто безвольное и пустое. Потому что разум не может осознать происходящее, а когда может — в короткие вспышки ясности — то отказывается воспринимать реальность… Не может быть. Но это реальность. Халбранд — её Халбранд — стоит прямо перед Галадриэль, живой и здоровый, чудовищно настоящий и реальный, есть его тело, его запах и его взгляд, наполненный такой дикой энергией и таким тлеющим огнём, что нереальность происходящего снова сбивает Галадриэль с мыслей. Она помнит Халбранда, она помнит их последний вечер здесь, последний разговор, она помнит их закат, она помнит, как они держали друг друга… Пятьсот девяносто три года назад. Тишина оглушительная. Долгая. Страшная. Жестокая в своей неназванной правде, которая теперь топит Галадриэль, и выхода от этого просто нет. Она молчит и молчит, глядя на его лицо остекленевшим взглядом, кое-как пытаясь задать первый вопрос, который не убьёт её здесь и сейчас: — Кто ты? — выплёвывает с ужасом, потому что… Потому что это не Халбранд, вернее, это он, но он не может быть живым и здоровым спустя столько лет, он должен был давно умереть как человек, но не погиб, значит, он не человек, но и не эльф — это ясно любому, значит, он кто-то ещё, нечто большее, нечто бессмертное и более древнее. Нечто… Он кто-то ещё… — Что ты такое?! Галадриэль ещё способна что-то замечать. То, как он сглатывает и как его глаза продолжают смотреть на её лицо жадно и голодно, словно он действительно в полном восторге от того, что видит её здесь снова. То, как он сжимает ладони в кулаки крепко, а затем выдыхает с напряжением, обдумывая ответ. То, как он прикрывает глаза в немой борьбе, как напрягается его тело и каким жёстким выглядит выражение его лица… Она способна стоять возле каменной стены и смотреть вперёд, никогда даже не думая, что однажды может произойти такое и…и… — Я… — ответ звучит странно сломано, — Галадриэль… — Кто ты такой? — злость наконец-то вырывается из самой глубины её сердца, а кинжал — в руке, ладонь держит тот крепко-крепко, как только может, жестокая ярость овладевает её разумом, — ты забрал тело Халбранда? Ты забрал его внешность? Что ты такое… ты… Какая-то часть её разума чуть-чуть думает о самом ужасном варианте и продолжает сопротивляться этому самому варианту. Какая-то часть Галадриэль ещё желает убежать от правды, которая вдруг давит всё отчётливей и отчётливей… Какая-то часть её души — которая только что словно возродилась при виде Халбранда — вдруг снова мертва, умирает в муках разочарования и ярости, и… — Я жил ещё до того, как нарушилась первоначальная тишина, — монотонный голос пробирает до костей, пугая своим безразличием, — и за это время у меня было много имён. Ты знаешь многие из них, Галадриэль из Нолдор. Халбранд — одно из моих имён, что тебе особенно дорого. — Я… Тишина снова оглушает. Убивает. Ранит. Галадриэль дышит нервно и часто, а потом понимает… она не сможет задать свой последний вопрос. Она не сможет просто взять и спросить у него только одно… Что терзает и страшит больше всего… Она не может… — Ты вернулась, мой эльф, — просто говорит это существо с лицом Халбранда и подходит ещё ближе. Чуть ближе, чтобы сократить расстояние между ними, чтобы она могла разглядеть его лицо ещё лучше, чтобы она могла сильнее почувствовать его запах, и чтобы она могла погрузиться в свой страх ещё сильнее, — я надеялся, что однажды ты сделаешь это. Что однажды ты вернёшься сюда и увидишь меня, что однажды ты… Увидишь меня снова. В нём нет ничего от Халбранда. Внезапно это словно — совсем иной человек, иной образ и иное… существо. Первые секунды дикой радости и невыносимого счастья от вида этой фигуры растворились из души Галадриэль очень быстро, уступив место ужасу и шоку. А теперь у неё есть только одна попытка и она подаётся вперёд, замахнувшись кинжалом… Чтобы приставить тот к его горлу и вдавить сильнее в кожу, пустив чуточку крови и пытаясь не сломаться, когда шипит свой вопрос: — Назови своё имя. — Ты знаешь, кто я, — и его руки, сильные руки Халбранда держат Галадриэль, снова удерживают за предплечья мягко и так надёжно, снова держат Галадриэль и не дают ей упасть. Вновь есть тот самый жар и тепло его тела, опять она может чувствовать все эти эмоции и напряжение, снова — тепло и подобие покоя. Кинжал у его горла, — глаза — в глаза, взгляды — схлестываются, дрожь — в её теле, дикое напряжение — в его теле, а оба — срываются в опасную пропасть, грозя разрушить друг друга, — ты знаешь моё имя. — Скажи, — должно прозвучать как приказ, но звучит словно мольба. И её рука, продолжающая прижимать кинжал к его горлу, её руки, которые он мягко и так осторожно удерживает в своих руках, горечь, промелькнувшая в глубине зелёных глаз при звуках чистейшей ненависти в голосе Галадриэль. Приказ, который она осмеливается отдать, а он — не осмеливается игнорировать. И в этом кратком ярком мгновении между ними есть всё, что и должно было быть. Ярость. Боль. Опустошение. Ненависть. Связь. Судьба. Привязанность. — Ты называешь меня Сауроном, — простой ответ, который убивает что-то в душе Галадриэль. Она пытается ударить его кинжалом, но почему-то дальше видит только темноту. ------------------------------------------------------------------------------------------------- Галадриэль никогда не падала в обморок или что-то в этом роде, поэтому приходить в себя после странного забытья — новое неприятное чувство. Медленно приходится открыть глаза, с гудящей головой и дрожащими руками, чтобы обнаружить новое место вокруг — какой-то дом, а сама она лежит на небольшой, но удобной кровати, укрытая пледом. Рядом кто-то есть и осознание происходящего врывается в разум Галадриэль проблеском озарения. Поворот головы — и там есть Халбранд, который стоит рядом с чашкой в руке и с мнимой тревогой на лице, словно пытаясь о ней… — Ты… — резкая попытка сесть, но снова — сильнейшее головокружение, и спутанность разума. В глазах немного темнеет, но затем Галадриэль всё-таки садится и с яростью (как бы ей хотелось в это верить) смотрит на лицо того, по кому ещё вчера так сильно скучала, но уже сегодня — ненавидела и… боялась. — Сиди спокойно, иначе снова упадёшь, — чёткий ответ. Халбранд… нет, это другое… существо, подходит ближе, ставит на столик рядом чашку и стакан, а потом отходит, приподняв ладони в примирительном жесте, — тебе стало плохо. — Ты что-то со мной сделал! — Я пытался тебя остановить, но ты почему-то упала и была словно неживая. Я ничего с тобой не делал. Хотел бы — убил уже давным-давно. Тишина. Галадриэль дышит — рвано и напряженно. Её простое платье кажется мокрым от пота, плащ куда-то исчез, волосы, до этого собранные в сложную причёску, растрепались и пряди висят возле лица. Она чувствует себя отвратительно, тошнит от какого-то ужаса, страх сидит в самом сердце, ярость — в разуме и боль — в душе. Руками может только сжать покрывало и снова постараться сказать с ненавистью: — Я… Я встану и убью тебя. Ты, обманщик! Лжец! Ты… — Я не сказал тебе ни слова лжи! — злой окрик в ответ, и шаг в её сторону, — подумай, Галадриэль. Помнишь?! Я сказал тебе, что творил зло в прошлом, я сказал, что был на стороне Моргота, я сказал, что ты изгонишь меня, как только узнаешь о моём прошлом! — последняя фраза звучит со странной горечью, словно ему не нравится этот факт, — я сказал тебе правду, что искал покоя! А теперь скажи мне, где я тебе солгал? — лицо Халбранда становится каким-то искажённым, когда он в ярости пинает стул, стоящий рядом, но отходит на несколько шагов и теперь уже его руки сжаты в кулаки, крепко сжаты в кулаки и дичайшее напряжение исходит от массивной высокой фигуры. Потом … Саурон разворачивается и снова смотрит на Галадриэль, заканчивая свою тираду, — я сказал тебе, что ищу покоя дольше, чем ты думаешь. Ты помнишь это? Галадриэль молчит в жестоком шоке. Она хочет заорать на него, хочет всадить в его сердце кинжал Финрода, хочет проклясть и обвинить в ответ, хочет кричать и злиться… Только не ясно, на него или на себя, просто потому что возразить ему прямо сейчас — нечего. Его слова звучат слишком изысканно правдиво, звучат очень уверенно и её возражения умирают на губах, потому что ему нечего ответить. Потому что он… действительно всё это говорил, а она не понимала, кто на самом деле находится рядом с ней. — Убирайся с моих глаз, — шипит Галадриэль, непролитые слёзы чуть-чуть скапливаются в уголках глаза, — я не хочу видеть твоё лицо. Это лицо Халбранда, моего друга и товарища. Убирайся… — Я никуда не уйду, — раздражённый ответ, пока он пересекает комнату и садится на небольшую софу у стены, развязно вытянув ноги и окидывая её оценивающим взглядом, — вообще-то ты у меня дома, эльф. И да, я слишком скучал по тебе эти столетия, чтобы сейчас уйти просто так. Так что будем наслаждаться обществом друг друга некоторое время. Ярость Галадриэль осязаема, она даже перебивает шок от ужасной правды и от того, как в её душе всё переворачивается. В голове полный хаос и сумбур, потому что мысль о том, что Саурон всё это время… был здесь… Пока она искала его в Средиземье?.. Ярость горит, но затем чуть-чуть сменяется недоумением, пока Галадриэль садится ровнее и задаёт следующий вопрос убийственным голосом: — Что ты… Как… КАК ты всё это время был здесь?! Бессмертный? Ты менял образы? Что… Никто не заподозрил тебя… — потом умолкает, анализируя информацию и вдумываясь в то, что сама только что спросила, — ты менял обличья? Чтобы никто не понял о бессмертии… — Умный эльф, — похвала её бесит, как и самодовольство в голосе Саурона, — это большой остров с приличным населением. Затеряться на сотню лет в другом крае, чтобы затем вернуться сюда, не составляло труда. За шестьсот лет многое изменилось, поколения рождались и умирали, обо мне забывали и можно было возвращаться вновь. Эта кузница — моё любимое место, хотя есть и другой дом. Я был осторожен. Галадриэль просто продолжает смотреть на его лицо и пытаться хоть что-то сообразить. Ярость и злость, обида и боль, разочарование и страх — всё смешивается во что-то опасное, во взрывную смесь, которая бурлит и кипит. Ещё вчера она бродила по столице Нуменора, с ностальгией вспоминая Халбранда и практически не думая о Сауроне, а сегодня она видит своего врага снова, и не знает, что дальше может произойти. — Я остался здесь, потому что хотел покоя, — продолжает Саурон, сосредоточенно всматриваясь в лицо Галадриэль, не отводя от неё своего горящего взгляда, — я говорил тебе правду, а ты тащила меня в Средиземье, помнишь? Я хотел покоя и хоть что-то… новое. Настоящее. Другой шанс… Я… — И ты хочешь мне сказать, что просто мирно жил тут все эти столетия, как хороший смертный и не творил зло? — Галадриэль откидывает покрывало в сторону и садится, свесив ноги к полу, чувствуя себя немного лучше. — Ну… — усмешка хитрая, — почти. Иногда я шептал кое-что правителям и советникам Королей и Королев, чтобы мне было удобно здесь оставаться любое количество времени. Держал всё немного под контролем. Но в целом, как видишь, не устроил новой войны или чего-то подобного. Пока меня устраивает роль наблюдателя, знаешь? — Саурон, — обречённо выдыхает Галадриэль, и в этом слове нет ничего тёплого или приятного. В этом слове звучит принятие поражения и тихая ненависть, смешанная с разочарованием и опустошением, — ты обманщик и искуситель… И я… — Я говорил тебе перестать искать Саурона, помнишь? — бросает мужчина напротив, снова обводя Галадриэль этим своим взглядом — хищным и опасным, — ты меня послушала? Или потратила шестьсот лет на бесполезные поиски? До меня доходят кое-какие новости о Средиземье, но ничего важного я не заметил. Что ты делала эти шестьсот лет? Искала меня? — Ты — самое отвратительное существо, которое только было порождено во всей Арде, — выплёвывает Галадриэль в ответ на это оскорбление, — мне говорили о коварстве Саурона, о том, что он умеет обольщать и втираться в доверие, что он может искушать. Но я… Халбранд… Или кто он теперь — Саурон?! — рывком встаёт с софы и двигается к ней. На мгновение Галадриэль становится страшно, что он сейчас убьёт её или что-то сделает, она двигается назад, в панике ища кинжал Финрода. От него не укрывается это её движение, и гримаса ярости снова написана на его лице, ярости и раздражения. Но затем он подходит к кровати, на которой сидит Галадриэль и садится на пол, опускаясь на колени и хватая её за плечи. Галадриэль настолько шокирована этим движением, что даже не сразу пытается увернуться, только смысла в этом нет — он явно сильнее и удерживает её слабое тело с лёгкостью. Удерживает, чтобы наклониться ближе и продолжить говорить то, что ему хочется: — И что я, по-твоему, должен на это сказать? Я — отвратительное существо? Я остался в Нуменоре и спокойно существовал здесь, ища свой покой, я не трогал твой народ или Средиземье, я остался, потому что знал: если вернусь с тобой в Южные Земли, искушение властью будет для меня очень велико и я снова вернусь к своим планам по исправлению Средиземья. Ты это можешь осознать сейчас, или нет, Галадриэль? — и он чуть встряхивает её, встряхивает в раздражении после гневной тирады, а потом чтобы потом Галадриэль поймала его взгляд — горящий и слишком интенсивный, разбивающий что-то внутри неё. Саурон, стоящий перед ней на коленях и пытающийся что-то объяснить, рассказать и доказать — когда Галадриэль могла подумать о таком? — Халбранда никогда не было, — только и отвечает она после некоторого молчания, пытаясь уложить в разуме новую реальность. Реальность, которая стала какой-то совсем другой, иной, которая кардинально перевернула её мир и восприятие всего происходящего. Реальность, где Халбранд жив, где Саурон — прямо перед ней, а сама Галадриэль — запутавшаяся и не понимающая, как такое вообще могло случиться, — это был… — Я и есть Халбранд, — Саурон снова чуть встряхивает её, заставляя смотреть прямо в его глаза, — он — часть меня. — Это была ложь, чтобы обмануть меня и заставить усыпить бдительность на плоту, — разбитый ответ и снова — попытка отодвинуться от него. — Если бы я сказал тебе, кто я такой — ты бы поверила? — раздражение не покидает его лица, удлинённые волосы чуть спадают на глаза и лоб, от него пахнет потом и силой, огнём, как было и раньше, — или ты бы бросилась на меня и пыталась заколоть кинжалом? Признаюсь, поначалу меня забавлял тот факт, что ты ищешь меня и не видишь правды у себя под носом. Только в первый день, кстати. Потом я перестал забавляться и стал восхищаться тобой, эльф. Твоим Светом, твоей храбростью и твоим состраданием. — Мы были в тюрьме, — продолжает Галадриэль, а разум снова и снова перебирает драгоценные воспоминания с Халбрандом, перебирает происходящее когда-то, то, что она ему говорила, и как он ухмылялся в ответ, — ты говорил… — Я безмерно уважал тебя, Командир Северных армий, — теперь Саурон перебивает её, — за твои поиски, за твою стойкость и верность идеалам. За твою красоту и твёрдость характера. За твой выбор и сострадание к тому, кто в прошлом оступался. Ты искала Саурона все эти столетия, ответь мне? Галадриэль просто как-то тупо смотрит перед собой в такие вроде бы знакомые и родные зелёные глаза, которые теперь словно чужие. Галадриэль просто вяло понимает, что больше не сопротивляется тому, что Саурон — Саурон, её враг! — держит её за предплечья, как и раньше, удерживает, чтобы смотреть прямо в глаза и что-то объяснять. Галадриэль вдруг чувствует безжизненность и пустоту в душе, потому что всё перевернулось так жестоко для неё, что силы исчезают, уступив место апатии и беспомощности. Она смотрит в его глаза, и одна слеза наконец-то скатывается по правой щеке, только вот Саурон перехватывает каплю и вытирает ту с немой нежностью, которую даже Галадриэль способна распознать. — Я ненавижу тебя, — слабый шепот, который ещё возможно выдавить из себя, — обманщик. — Я скучал по тебе, эльф, — бесцеремонный ответ, после которого Саурон притягивает её к себе ближе и обнимает, положив подбородок на её плечо и вдавливая в себя. Они остаются так очень долгое время. --------------------------------------------------------------------------------------------- Королева присылает делегацию спустя несколько часов. Лекарь осматривает Галадриэль, делает вывод о сильном истощении и предлагает доставить её на носилках во дворец. — Я останусь здесь, — внезапно отвечает она более твёрдо и решительно, — мой новый знакомый был ко мне очень добр, лучше я отдохну и завтра он доставит меня во Дворец. — Мы пришлём утром носилки, — отвечает лекарь, бросив подозрительный взгляд на Халбранда, стоящего рядом и бесцеремонно вмешивающего во всё происходящее, — Вы уверены, леди Галадриэль? Нужно оставить охранника? — Хорошо, — соглашается она, чтобы не вызывать подозрений, — оставьте охранника, но я думаю, что всё будет в порядке. На самом деле, ей нужно верить в то, что всё может быть в порядке. На самом деле, часть её души верит в это, потому что иначе картинка в голове никак не хочет складываться во что-то единое и полное, во что-то логичное. На самом деле, ей нужно попытаться разобраться во всём происходящем, пока не стало слишком поздно. И когда лекарь с делегацией уходят, Галадриэль выходит из этого дома. Оказывается, это почти окраина города, за домом начинаются зеленые сады, и где-то рядом слышится шум морского прибоя. Галадриэль сердито осматривается, пока Хал… Саурон не возвращается на небольшую террасу и не находит её здесь, стоящей в одиночестве и держащейся за поручни. Его взгляд словно прожигает что-то в ней насквозь, но кинжал Финрода, любезно приготовленный для Саурона, висит на поясе платья. — Ты бы лучше отдыхала, моя воинственная эльфийка, — бросает он, подходя ближе и пытаясь удержать Галадриэль. Она всматривается в его лицо, и они оба думают об одном и том же: что обоим предстоит принять новую шокирующую реальность, а затем решить, что с этим делать дальше. — Как ты смог скрываться здесь столько лет? — вопрос звучит сосредоточенно. Галадриэль уже немного оправилась от первого шока и инстинкты воина включаются обратно, голос становится воинственным и довольно жестким, она отказывается снова быть слабой и беззащитной по этими шокирующими знаниями. Она разберётся и с этим, она разберётся с Сауроном, — кого ты одурманил? Обольстил? Что ты сделал с правителями Нуменора? — Всегда думаешь худшее обо мне, — лёгкий ответ. Затем он спускается с террасы и садится прямо на широкие ступеньки, жестом предлагая Галадриэль присоединиться к нему. Наступает ночь, солнце уже давно село за горизонт, уступая место сияющей луне и ночной прохладе. Умиротворение чувствуется в каждом моменте данного места: в шелесте зелени и трав, в благоухании цветов с пряными ароматами, в шуме морского прибоя где-то поодаль, в пении птиц и в странной безмятежности, которая окружает двух могущественных бессмертных существ. Конечно, когда Галадриэль предполагала, что однажды найдёт Саурона, это было не в такой обстановке, предполагалось, что встреча состоится на поле боя, или в мрачных пустошах, или в горах с орками, или в других темных местах. Но не на залитом лунным светом острове Нуменоре, в сияющем великолепии этой буйной жизни, — на самом деле я был осторожен и старался не выдавать себя, чтобы не потерять такое хорошее место. Не задерживался на одном месте долго, ибо через лет тридцать становилось понятно, что я не старею. Менял внешность, отпускал бороду и иногда мог сменить свой лик на несколько часов, чтобы посетить правителей Нуменора. — Ты обманщик, — Галадриэль кривит губы, потом аккуратно садится на ступеньке, но максимально далеко от него, — какие идеи ты вкладывал в разумы правителей? — Вообще-то Нуменор процветает, так что твои обвинения несправедливы, — он поднимает руку в поучительном жесте, — знаешь, ничего особенного я им не говорил. Иногда был кукловодом, читал все известия от Средиземья, писал летописи, заставлял принимать законы, которые мне нравятся и решал кое-какие дела. Ничего глобального. Это просто чтобы мне не было скучно. — Я не верю, что ты мог просто так сидеть здесь без злодейского плана, — раздражение теперь есть в голосе Галадриэль, — что-то должно быть. — Если ты будешь меня слушать, — перебивает Саурон с раздражением, — то возможно, поймёшь что-то. Она колеблется. Часть неё хочет вонзить в него кинжал Финрода. Вторая часть — бежать в Средиземье и собирать армию против Саурона в Нуменоре и наконец-то доказать всем, что она была права и нашла Саурона. Но есть ещё что-то крошечное в разуме, когда Галадриэль чуть останавливается и думает о том, что за последние почти шестьсот лет она чуть-чуть научилась терпению. Совсем чуть-чуть. — Я слушаю, — глубокий вздох и медленный выдох. Убить он её не убьёт, возможностей было достаточно, по крайней мере, пока она будет жива. И он начинает рассказывать. — Когда Моргот пал, я почувствовал, словно жестокая рука, сжимающая мою шею, исчезла и вдруг я почувствовал свободу… и счастье. Я впервые почувствовал Свет Единого. Тебе никогда не понять этого, эльф, ты была окружена Светом и поклонением, в то время как я видел боль и жестокость. Я… Я хотел исцелить Средиземье. Я хотел исправить тот вред, который принёс миру. Я хотел понять глубинный смысл, у меня был план… Пока меня не предали. И не убили. — Убили? — смутное понимание в разуме Галадриэль начинает гореть всё ярче, — Адар… Он сказал, что убил Саурона… Это был… ты? — О, я знал, что ты найдёшь его в Южных Землях. Я читал в донесениях о Средиземье, что ты расправилась с орками и пленила их главаря, что ты стала неутомимой силой и даровала моему бывшему дому свободу. Да, Адар меня предал и убил… разрубил на части моё тело, воспользовавшись преимуществом внезапности. Долгие десятилетия я был бесплотным духом, слишком слабым и безвольным для чего-то большего… А потом нашёл это умирающее тело и взял его за основу моей сущности… Тело павшего родственника наследников Южных Земель. У него же был этот символ на шее, который я сохранил, эльф, — голос Саурона грубый и далёкий. — И как ты оказался здесь? Ты… — ей больно от воспоминаний о неожиданной встрече посреди Расколотого моря и от того, что с самого начала это было предательство: хитрое, безумное, пугающее и коварное в своей изощрённости, — ты нашёл меня как-то. Там, в море. Ты знал, кто я… — Встреча с тобой, эльф, — самое изумительное, что со мной вообще когда-либо случалось, — перебивает Саурон и поворачивается к Галадриэль лицом. Сырые, оголённые эмоции на его лице горят правдой, и Галадриэль ему верит, будь он проклят, но она ему верит, — я смеялся над тем, какое изощрённое чувство юмора у Эру и как он наказал меня в тот момент, когда я практически сдался. Он направил тебя ко мне — самое изысканное искушение за мою вечную жизнь. Ты… буквально выбивала меня из всего, из равновесия, ты искушала меня рядом. Ты… ты ходила кругами и утверждала, что я могу стать хорошим правителем… — Я не знала, кто ты такой! — обвинения горькое и сложное, оно ложится на сердце Галадриэль каменным грузом, заставляя признавать очередное поражение, — ты солгал мне, назвавшись Халбрандом. И не говори о правде из твоих уст, ты умолчал о том, кто ты есть! Ты просто… — Я сопротивлялся тебе как мог, эльф, — грубый голос звучит слишком правдиво, но это же Саурон, искушать и обманывать — его сущность, — я отталкивал тебя. Я хотел покоя, это тоже была правда. Мне нужен был покой и возможность перевести дух. Я был разочарован во всём и не знал, куда двигаться дальше. Нуменор — прекрасен. Прекрасен в своём величии, утончённой красоте и гордости. И тут я остался. Я хотел остаться. Галадриэль просто… смотрит прямо перед собой. Все их разговоры предстают перед ней в новом свете, все их споры и разногласия, все его слова и хитрые фразы с лёгкими ухмылочками теперь звучат иначе. Как он, должно быть, забавлялся тем фактом, что она не знает его настоящего имени! Как это выглядело со стороны… — Ты остался здесь. Всё равно я не могу уложить это в своей голове, это неправильно. Ты просто жил здесь сотни лет и ничего не делал, кроме обмана и интриг правителей Нуменора? — Ещё я скучал по тебе и думал, что было бы, отправься я с тобой, — тихий ответ и потом небольшой смешок, — о, Галадриэль. Ты стала слишком сильным искушением на моём пути и той слабостью, от которой мне нужно было избавиться в первую очередь. Я и избавился от тебя в первую очередь, а когда ты отплыла, то вдохнул с облегчением. Но не проходило ни дня, чтобы я не скучал по тебе, упрямый ты эльф. — Не проходило ни дня, чтобы я не думала, как найду Саурона и расправлюсь с ним, — жёсткий ответ от неё и просто дальше — тишина. Тихая, но кричащая громче самых ярких слов. — И что ты теперь будешь делать? — его вопрос звучит развязно, но есть там какие-то нотки интереса, искреннего любопытства и осторожности, которые невозможно не чувствовать. — Я всегда буду преследовать тебя, чтобы знать о твоих планах, — говорит Галадриэль первое, о чём может подумать, — и не выпущу тебя из поля зрения… Саурон. Последнее слово она выплёвывает, положа ладонь на рукоять кинжала Финрода. Только в ответ слышит его тихий смех и даже восторг в каждом мгновении ответа: — О лучшем варианте я не мог бы даже и мечтать. Эру снова привёл тебя ко мне, Галадриэль из Нолдор. Кузница и ты — больше мне ничего не нужно… пока. Галадриэль держит в руке кинжал павшего брата и думает, что такое предательство от Эру или Высшей Судьбы никогда не могло даже и в голову прийти ни на единое мгновение. Она нашла Саурона, хотя, как выяснилось, всегда могла знать, где он находится. Она вступила на берега Нуменора два дня назад, в ностальгической тоске о прошлом и вспоминая Халбранда, разделяя воспоминания с Арменелосом и заставляя себя словно чувствовать ещё раз потери и наказания. Но ничто не могло её подготовить к тому, кого она найдёт здесь. — Ты пожалеешь об этом, — слабое обещание, а потом она закрывает глаза и опирается о поручни крыльца, ведущего в зелёный сад прямо перед собой. — О, Галадриэль, — тёплый тон его голоса наполнен весельем и чем-то таким, чему она не может дать название, — никогда. Они снова не спят до самого утра, сидя там и смотря на звёзды. Прямо как однажды, пятьсот девяносто три года назад. Ночь всегда сменяется рассветом. --------------------------------------------------------------------------------------------- Первым делом Галадриэль отправляет письмо в Линдон, к Гиль-Галаду, с просьбой назначить её послом эльфов в Нуменоре на неопределённый срок. Королева Тар-Ванимельдэ любезно соглашается продлить переговоры, а Галадриэль демонстрирует свои явно улучшенные дипломатические способности, добиваясь благожелательного компромисса. Ей отводят покои во дворце, в самом дальнем крыле, но Галадриэль отказывается от охраны и понимает, что производит впечатление совершенно глупой эльфийки, которая почему-то проводит своё время не в покоях, а где-то на нижних улицах, в доме своего спасителя. Поколебавшись, Галадриэль решает не препятствовать слухам о том, что у неё может быть роман с горячим кузнецом, нуменорцы посудачат и забудут об этом, но ей нужно… ей нужен контроль над Сауроном. Хотя бы… не выпускать его из поля своего зрения и понять, что он планирует устроить или сделать. Правда, когда она находит его буквально на следующий день в кузнице, он беспокойно ходит по помещению, только при виде неё замирает и сразу подходит ближе. — Ты вернулась, — довольный ответ и взгляд, которым он её окидывает, обжигающий и довольный, — Галадриэль. Мы продолжим обмениваться угрозами и обвинениями? Я согласен на что угодно, честно говоря. — Я отправила письма эльфам о том, что нашла тебя и описала, что происходит, — бьёт она сразу первым козырем, чтобы он знал — она не собирается сдаваться, — в случае опасности, даже если ты убьёшь меня, желая сохранить тайну, в Линдоне будут знать правду. Это даст стратегическое преимущество для победы над тобой. Он кажется лишённым дара речи на несколько мгновений. Это хорошо. — Кажется, ты научилась сначала думать, а потом делать, — ответ звучит довольным и развязным, даже нахальным, — чем ты занималась шестьсот лет, эльф? Кроме меня, разумеется. Обучалась дипломатическим способностям? — Чем ты занимался тут? — Галадриэль отодвигается от него и отходит, обходя каменные столы и рассматривая всякое: мечи и щиты, предметы быта, пару украшений, оградку и ещё разные железные вещи, которые создаются под гнётом пресса, стали и огня, — ты просто… ходишь на работу? Зарабатываешь деньги? Стал членом Гильдии обманом, конечно же? — Вообще-то я стал почётным членом Гильдии Кузнецов истинно честным путём, за свои заслуги перед городом, — глаза Саурона горят огнём и какой-то искренней жизнью, когда он снова приближается к ней. Есть простое подозрение, что он просто рад наконец-то хоть перед кем-то показать свою истинную сущность и своё имя, не скрываясь и не прячась под личинами простых людей. Только Галадриэль знает его истинное имя и настоящую историю, он, должно быть, просто рад говорить открыто и надменно прямо сейчас, — я много работал своими руками, создавая красивые вещи. Я сделал кое-что для тебя, Галадриэль, мой искусительный Свет. — Для меня? С чего бы это? — Я думал, что однажды мы можем снова встретиться, — честный ответ, когда Саурон подходит ближе и снова слишком близко, слишком тепло и слишком… волнующе. Конечно, это просто тело и образ Халбранда, на которые она всегда реагировала слишком чувственно и пристально, это просто воспоминания и привязанность к образу, которого никогда не существовало… — и я просто скучал по тебе. Это правда, эльф. Каждый день скучал. По твоей неуемной жажде жизни, по твоей заносчивой гордости, по необузданному поклонению своим идеалам. Даже по твоей ненависти к Саурону… Ты прекрасна в своей стихии. — И смеялся над тем, как ловко меня одурачил, — Галадриэль мягко отходит в сторону, огибая один стол. Инстинкты к ней вернулись, но разум так до конца и не может осознать тот факт, что Халбранд вроде бы как-то вернулся, снова стоит рядом с ней и они ведут беседу как старые знакомые. Но не Халбранд. Саурон. — Я сказал тебе только правду, — повторяет он свою фразу, снова двигаясь следом, — ты слушала меня и говорила о прощении. Я не смеялся над тобой, скорее — был озадачен. Часть неё верит в это, вторая часть — избегает любого пристального внимания к его словам. Эту ночь она провела в мрачной задумчивости, сидя на подоконнике и глядя на сияющую светом и ночным теплом столицу, которая никогда не засыпала. Сидя и просто глядя вдаль, рассматривая звёзды и прося у кого-то какого-то совета. Прося какой-то непонятной помощи или знака, потому что растерянность и чувство страха полностью захватили и не давали мыслить разумно. Халбранд был жив. Халбранда никогда и не было. Саурон — жив. Саурон — в Нуменоре. Халбранд — это Саурон. Немыслимо. Жестоко. Безумно. Всё вместе — разбило ей сердце, выпотрошило внутренности и тоску, убило что-то настоящее и искреннее в душе, уничтожило радость и часть того Света, который Галадриэль всегда чувствовала в себе. И на месте этого появилась Тьма: тьма, рождённая злостью на саму себя, на собственную глупость, на ошибку и на то, что Галадриэль оказалась настолько глупой, чтобы не понять, где действительно находился её враг. Тьма, которую она раньше не чувствовала даже в самые сложные времена, но видимо теперь эта Тьма будет преследовать её постоянно из-за того, кто находится рядом с ней. Саурон. Зло. Зло, которое она проглядела прямо перед собой. — Я не спущу с тебя глаз, Саурон, — сложное обещание, наполненное удовлетворением и раздражением одновременно, — не теперь. — Ты останешься здесь, Галадриэль? — очень заинтересованный вопрос, когда Саурон, кажется, оставляет попытки подойти к ней ближе и пытается переложить ещё не готовые мечи в правильном положении, — со мной? В Нуменоре? — Я останусь не с тобой, а из-за тебя, — поправляет Галадриэль и голос звучит сухо, бесцветно, напряжённо, — может быть, однажды я подберусь к тебе ночью близко и заколю кинжалом. Он смеётся, но выражение его глаз — совсем не весёлое. Она может это заметить даже через полумрак кузницы. ---------------------------------------------------------------------------------------------------- Верная слову, Галадриэль остаётся. И да, она снова отсылает письма Элронду и Гиль-Галаду, только о том, что нашла Саурона — пока умалчивает. Причина этого — странный стыд и какое-то необъяснимое чувство сопротивления, доверять своим инстинктам Галадриэль привыкла, поэтому делает так, как те ей и напевают — пока просто молчит и наблюдает. Пока просто… Уложить всё в разуме — совершенно немыслимо и никогда не выйдет. Саурон просто начинает ходить за ней по пятам. Почти. — Я думаю, ты просто наконец-то рад, что хоть перед кем-то может действовать открыто, — верное замечание Галадриэль. Она проходит по саду в том самом доме, где очнулась три дня назад и в полном шоке столкнулась с истинной правдой, — было сложно постоянно кого-то обманывать? Хотя, это для тебя привычный ход вещей. — Да, привычный, — для бессмертного существа он слишком часто раздражается от слов Галадриэль, — но иногда мне хотелось взять этих глупых людишек и раскроить им черепа от глупости и тупости. Иногда мне хотелось кричать на всех и на всё, а потом показать им, кто я есть на самом деле. Люди глупые. Иногда очень забавные, но в основном — глупые. Он подходит ближе специально, намеренно, провокационно. Галадриэль делает вид, что не замечает этого, то, как Саурон встаёт прямо за её спиной, и жар от его тела словно просачивается под кожу Галадриэль. Желание отомстить за брата горит в венах, мешая дышать, но ещё там сильно горит чувство присутствия рядом Халбранда — хотя это и всего лишь какая-то оболочка. В разуме всё так сложно переплетается, а вот просто только то, как его рука тянется вперёд и осторожно задевает другую руку Галадриэль, которую эльфийка протягивает, дотрагиваясь до прекрасных синих цветов на дереве. И когда их кожа соприкасается, всё снова словно горит: ярость, боль, обида, гнев, тоска и пламя… Наверное, то самое пламя из кузницы, которое всегда они оба чувствовали и которому нет сил сопротивляться… иногда попросту — нет. — Если бы ты знал, как я тебя ненавижу, — горько говорит Галадриэль, когда Саурон касается её руки и мягко берёт за запястье, стоя за спиной, его тело кажется закаменевшим от напряжения и волнения, — за моего брата. За то, что обманул меня. За твои тёмные дела. За Финрода. — Мои извинения искренние, — простота в его голосе не даёт просто дышать. Шаг вперёд от него — это шаг навстречу какой-то пропасти — сияющей и заставляющей обрываться внутри. Шаг от него — и лицо существа, бывшего когда-то Халбрандом, оказывается в её волосах, оказывается где-то там, зарывшееся в её запахе, в её Свете, в её… сущности. Шаг вперёд — и Саурон снова искушает Галадриэль, не только физически, но и мысленно, — это была война и противостояние, мы все делали то, что должны были. Сейчас я бы не убил твоего брата, Галадриэль. — Ты бы использовал его против меня, — мудрое замечание. — Я бы не хотел навредить тебе, мой эльф, — рокот в его голосе пробирает до костей, словно обрушая что-то внутри Галадриэль. Самое ужасное то, что она ему верит, верит в ту странную невнятную привязанность его к ней, верит в его слова о том, что он скучал по ней все эти столетия, ведь и Галадриэль по нему тосковала, — никто не знал, что всё так получится. — Каковы твои дальнейшие планы? — Галадриэль хочет отойти, но его руки хватают её за талию и сцепляются на животе, мешая уйти. Вернее, по правде говоря, если бы Галадриэль хотела уйти, она бы могла освободиться и отодвинуться, но благоразумие говорит о том, что она должна задать все вопросы, чтобы знать ответы и пытаться обдумать планы, — я раскрыла тебя. Я нашла тебя. Что ты будешь делать, Саурон? — имя, данное ему эльфами, продолжает звучать в её устах с отвращением, гневом и напряжением, — назови свои планы. — Их пока нет, — хриплый ответ и жар от его ладоней словно прожигает тонкую ткань платья, начиная скапливаться узлом где-то в животе. Галадриэль чувствует его лицо, зарывшееся в её распущенные волосы, ощущает тепло тела и присутствие этой мощности позади себя, Галадриэль знает о предательской дрожи внутри себя в ответ на все эти прикосновения, — мой единственный план, это ты, эльф. Я знал, что однажды ты ко мне вернёшься. Я просто знал это. Я хотел быть готовым к этому. Я хотел видеть тебя. — Ты… — Я просто буду здесь и обнимать тебя, — грубо перебивает Саурон и действительно обнимает её. Со спины, прижимая руками ещё крепче и не отпуская, зажигая всё на её коже ярче, горячее и сильнее, — больше мне ничего не нужно, эльф. Есть твой свет. Есть мой Нуменор. Есть покой. И есть ты. Пока мне больше ничего не нужно. У Галадриэль под платьем есть кинжал. Больше ей тоже пока ничего не нужно. Разве что пытаться стоять спокойно, в его руках, и думать-думать-думать. Сначала думай, потом делай, так говорил ей Саурон в прошлом. Она попытается воспользоваться этим советом по максимуму. ------------------------------------------------------------------------------------------------- Саурон дарит ей какой-то удивительно красивый букет из местных цветов. Вернее, не так. Саурон преподносит странный букет в другое утро, когда Галадриэль встречает рассвет на ступенях его дома. Она уходит во Дворец королевы для переговоров, она пока остаётся в Нуменоре, но каждую свободную минуту Галадриэль старается проводить так, чтобы в поле зрения был Саурон, и чтобы она могла лично снова и снова видеть его, видеть его дела и хотя бы примерно осознавать его действительность. Она приходит по вечерам, она спит в его доме, она наблюдает за ним, почти всегда молча и пристально, в то время как он слишком много болтает и постоянно разговаривает, будто бы постоянно желая ей что-то… сказать. Объяснить. — Я сделал для тебя ещё кое-что, — низкий голос, такой хитрый и обольстительный. Саурон берёт её ладони и мягко помещает в те этот букет, — ты прекрасна, Галадриэль. — Я больше не поведусь на твои обольстительные речи, — чёткий ответ, она садится на ступеньки дома и вглядывается в утреннее небо, — я хочу знать, что ты говоришь тем Советникам Нуменора. В какой облик ты перевоплощаешься? Что ты им говоришь? Ты хочешь править Нуменором? Ты хочешь армию Нуменора? Его раздражает то, что Галадриэль постоянно пытается словно выспросить его о планах или узнать всяческие хитрости. Её раздражает то, что он слишком спокоен и действительно ведёт себя пока так, как будто бы искал и нашёл тот самый покой. Они раздражают друг друга в каждое мгновение. — И снова этот тон! — его ответ развязен, Саурон стоит прямо перед ней, опираясь на деревянную балку и сложив руки, — я хочу… покоя. Я хочу свободы действий. Я шестьсот лет тут живу и разве не заслужил хотя бы шанса на доверие с твоей стороны? На взгляд на меня не как на врага, а как на нечто другое? Кто я в твоих глазах? — Убийца брата, за которого я намереваюсь отомстить, — злость возвращается в голос Галадриэль, злость и надменность. Ярость и обида, разочарование и гнев — всё это вытеснило ту тоску и чувство одиночества, с которыми Галадриэль вступила на этот берег четыре дня назад. Тогда она чувствовала в себе тот Свет, но сейчас была лишь Тьма, которой всё было заполнено в её душе. Тогда она чувствовала какую-то потерянную безжизненность, но сейчас в ней снова бушевала буря. И эту бурю разбудил именно Саурон, разбудила его Тьма и его нахождение здесь, эту бурю разбудила темнота и что-то мрачное, зловещее. То, что Галадриэль теперь снова пришлось ненавидеть, потому что жажду и чувство бури ей вернули не успехи на поле боя или доблесть победы над врагом, а Саурон и эта полная беспомощность против… него. — Ты по-прежнему не хочешь видеть во мне кого-то другого? — яростный рык и снова осознание того, что они в своей ссоре подошли друг к другу очень близко, слишком близко для простых знакомых. Его лицо нависает над лицом Галадриэль, но взгляда она не отводит: твёрдого и пронзительного, — эльфы заморочили тебе голову прошлым? Ты меня даже не встречала раньше, я бы тебя запомнил! Но судишь обо мне по прошлому и… — Ты убил моего брата! — обвинение раскалённым огнём обжигает, заставляя глаза Саурона наполниться ледяной яростью. А её ладонь — на кинжале, на кинжале Финрода, на том, что ей от него осталось. И ледяная злость с обеих сторон — горит, грозя спалить обоих — два слишком сильных и гордых существа, которые никогда не сдадутся. — Технически, его убил не я, — шипение негромкое, но ударяет в ответ хлыстом, — шла война, уж прости, Галадриэль. Ты тоже убивала своих врагов, так чем ты отличаешься от меня? — Ничем! И я ненавижу себя за это! — ярость течёт в её венах, снова и снова ударяя по ней полным опустошением и ненавистью к себе, к судьбе, к Саурону, — и себя ненавижу! Я сказала тебе в кузнице правду — я стала неотличима от зла, которое ищу. От тебя. Ты думаешь, я хочу этого? — Это так плохо, да? — его привычное движение: резко подойти вплотную, схватить её за плечи и встряхнуть, чтобы прижать к себе ещё ближе. Хотела бы Галадриэль почувствовать ненависть или отвращение, но так и не может, вместо этого возникает какое-то удивительное тепло и чувство насыщения, словно что-то складывается в идеальный фрагмент, словно что-то становится единым целым. Саурон не отпечатывается в её душе или сознании как бесконечное мощное Зло, нет, наоборот, он словно кто-то… — быть похожей на меня? Я шестьсот лет сижу на этом острове, и я не сделал ничего отвратительного или предосудительного! Я не стал тираном, я не стал монстром, каким ты меня видишь, Галадриэль! Я просто… искал покоя! Так почему же ты не можешь дать мне грёбаного шанса?! Он встряхивает её как тряпичную куклу, зло и беспощадно. Галадриэль наконец-то приходит в себя и вырывается, отталкиваясь от его тела своими ладонями, его она сдвинуть не в состоянии, по крайней мере, в данный момент. Они смотрят друг на друга в рассветных лучах этого сада, такого красивейшего, наполненного зеленью трав, разноцветьем цветов и благоуханием ароматов. Они всматриваются в лица друг друга и только в этот самый момент Галадриэль словно наконец-то полностью понимает: они связаны с Сауроном. Навсегда. Как, почему и зачем, Эру это или просто случайность? Ответ на данный вопрос поискать можно, но смысла нет: это просто данность факта. Галадриэль искала Саурона однажды, встретилась с ним случайно, затем их пути разошлись, чтобы спустя почти шестьсот лет снова прийти друг к другу. И ничего с этим сделать нельзя, ей сделать — нельзя. — Какого ты шанса от меня хочешь, Саурон? — выплевывает она и глубоко вздыхает, крепко сжимая ладони в кулаки. Тонкое платье синего цвета снова словно пропиталось потом насквозь, усталость и дрожь захватывают тело, а контроль получить почти не получается… почти, — шанса на что? На искупление? Это возможно? — Шанса не быть монстром в твоих глазах, — Саурон с лицом Халбранда рычит, его ладони точь-в-точь также сжимаются в кулаки, как и руки Галадриэль, когда он смотрит на неё, — ты даже не хочешь ничего увидеть! Нолдорская гордость и тщеславие, это мне знакомо! — Не смей говорить о моей семье, — холодный ответ. Затем Галадриэль кое-как пытается взять себя в руки. — Я хочу, чтобы ты видела во мне кого-то другого, Галадриэль, — более спокойный ответ, — не нарисованный в твоей голове образ монстра, а того, кто я сейчас. — А кто ты сейчас, обманщик? — язвительный вопрос, но напряжение и гневная злость между ними утихли, уступив место чему-то более тихому и уравновешенному. — Я — Халбранд. Я — Саурон. Я — кузнец. Я тот, кто находится в поисках покоя. Я хочу, чтобы ты увидела это, Галадриэль. Я нуждаюсь в твоём Свете. Галадриэль смотрит в ответ очень и очень долго. Она рассматривает его лицо, его глаза, его фигуру, его взгляды и думает о том, как её тысячелетняя жизнь привела её сюда, а этот самый момент. Момент, когда Саурон просит её о каком-то неведомом компромиссе или уступке, а она — не спешит отказываться. Момент, когда судьба Средиземья словно снова висит на волоске и нужно принять решение, которое может изменить буквально всё. — Я не смогу видеть в тебе кого-то другого, Саурон, — честность — лучше всего. На мгновение Галадриэль видит, как лицо мужчины напротив буквально становится очень потерянным и словно уничтоженным, с поражением, и в груди что-то начинает ныть, — но я обещаю не судить о тебе и твоих делах предвзято. Я буду следить за тобой, я буду смотреть, что ты делаешь или планируешь. Некоторое молчание, которое, впрочем, довольно комфортное. — Ладно, — кивает он, выглядя не то чтобы очень довольным, но более-менее собранным. — Ладно, — соглашается Галадриэль, решая, что пока наблюдать будет лучше всего. Наблюдать и выжидать. В конце концов, у них впереди ещё есть целая вечность.