Эгида

      – Пьяный был, что ли? – узистка, похожая на усохшую селедку, расторопно управлялась с эхотомоскопом. Активист, морщась и еле шевелясь, простонал:       – Я не пил… Наверное.       – Ага, – женщина небрежно одернула защиту на себе и склонилась к аппарату, – все вы так говорите: «Не пил, не пил…». Мой тоже, зараза, придет со смены, разит, как из бочки, и тоже заливает: «Я не пил, ни капли, ля-ля-тополя». Сколько раз ему говорила, что докатится до инфаркта. Ну так прошлым летом и случился. И что ты думаешь? Оклемался и снова запил…       – Вы кто? – еле перебил ее словесный поток Головин, с трудом повернув к узистке голову.       – О… Товарищ мой хороший, ничего не помним, никого не узнаем? И недобро покосилась на замершего с непроникновенным лицом врача. Тот постукивал подушечками пальцев по подбородку и буравил взглядом рассеченный лоб Кирилла.       – Сам-то ты кто? Как зовут, помнишь? – продолжала женщина, настраивая аппарат и аккуратно покручивая голову Активиста.       – Меня зовут… – он вдруг нахмурился и шикнул – огромная рана на весь лоб разошлась. – Меня… К регистратуре уже летели Фил и Алиса. Панфилова держалась за крепкую руку Валеры, даже не подозревая, через что он прошел еще несколько часов назад. Если бы не звонок Активиста и то, что Фил лично услышал эту страшную какофонию звуков аварии, то… Он бы подумал, что взрывчатка – его рук дело? Нет. Бред. А успел бы подумать? Паника тошнотой подкатывала к горлу. Накрыло сразу, как только реквизит со съемок с силой был заброшен в лесополосу. Маленький водоем, покрытый тонкой коркой льда, поглотил устройство, а дальше прогромыхал взрыв. За спинами свист шин и рев клаксонов, отборный мат и ошарашенные голоса других водителей. Кто-то орет так, что вопль этот прошивает позвонки под свитером и прокатывает по спине. Эмма трясется и жмется к груди, а Фил просто гипнотизирует взглядом произошедший урон.       – Кира… Кира что? – доносится до воспаленного мозга, и тогда только оцепенение спадает. Откуда он узнал? Что он делал в его машине?.. Это лишь предстояло выяснить.       – Здравствуйте! – Валера склонился к стойке регистратуры. Медсестра даже не подняла головы. – Скажите, Головин Кирилл Сергеевич после ДТП где лежит?       – Он в реанимации, – прошелестело сбоку, и Алиса и Фил резко повернули голову к источнику звука, – иду к операции его готовить. К нему нельзя. Валера подорвался с места, Панфилова полетела за ним.       – Девушка, постойте. Я – его друг, а это его невеста…       – И что? – медсестра резко развернулась, скрещивая руки на груди. – Я повторяю – к нему нельзя.       – А если так? – несколько купюр стремительно перекочевали в карман ее халатика. Медсестра даже не моргнула. Только после нескольких секунд молчания, сдержанно кивнула:       – Ладно. Идемте, я дам вам халаты. Выданные халаты разлетались на них парашютами, спадали с напряженных и дрожащих плеч. Поворот за поворотом… Среднестатистическое отделение реанимации недалеко от Рублевского шоссе особым уютом и удобством не отличалось, санитарные условия оставляли желать лучшего.       – Нужно Саше звонить, – шепнул Панфиловой Валера, оглядываясь по сторонам, – везти его в нашу. Активист лежал в отделении реанимации, безостановочно моргая, чтобы прогнать навязчивую пелену перед глазами. Врач, сосредоточенно рассматривая снимки, двоился.       – Что там? – наконец, подал хриплый голос Головин.       – Хреновина… Ногу вряд ли соберем, придется отнять.       – Чего?! – Кирилл забылся и попытался резко подняться, когда грудную клетку пронзило больной судорогой, и мужчина в бессилии упал обратно на кушетку.       – Дурной, что ли? – полоснул по нему взглядом доктор.       – Дай сюда снимки.       – Кто у нас врач – ты или я? Ты лучше имя-фамилию свои вспоминай, герой! Все, добегался, доездился. Вся стопа – в осколки. Или чего хочешь, гангрену? Оттяпают тогда по самые помидоры. Специфический профессиональный юмор?       – Да ты не только местный врач, ты еще местный клоун? – фыркнул Головин. – У меня документы в кармане куртки были. На фамилию… Резко запнулся. Врач прищурился, будто посылая ему ментально приказ вспомнить о себе все.       – Ну?       – Фамилию…       – Ну, ну?       – Гну! – рыкнул Активист.       – Ты, мил человек, не пыли, – хмыкнул врач, – твой лечащий доктор не велел тебе помогать, сам вспомнить должен. У тебя ретроградная амнезия. Временная потеря памяти, предшествующая травме. Так что лежи тихо, тебе вообще нельзя разговаривать. Пелена и не думала рассеиваться. Нужно дождаться Алису, и все будет нормально. Все станет нормально. Руки будто в огне. В груди будто мечется стая бешеных псов. Вгрызаются в легкие, в горле – комки с металлическим привкусом. Двери открываются, и сквозь приоткрытые веки Кирилл различает силуэты в движущихся щупальцах тумана. Силуэты и вспышки. Голоса – будто сотни мелких камушков, бьют мерзким звуком в ушах. Еле слышным. Заставляя зажмуриться и тут же ощетиниться от боли. Прижав ладонью пульсирующую рану на лбу, Атикивист чувствовал, как над головой проносится вибрирующий луч родного и любимого голоса. А туман вдруг поглотил окончательно. Как не вовремя!.. Детская площадка серая и безликая. Никого на полмили вокруг. Кирилл только сидит на маленькой карусели, улыбаясь глядя на мальчишку в темном стареньком пальто и с книжкой в руках.       – Здорово, Головин. Мальчик поворачивает голову и тоже улыбается.       – Привет, Головин!       – Че, опять алгебру прогуливаешь?       – Откуда знаешь?       – Оттуда, – Головин-старший улыбается – абсолютно бесхитростно. – «Таинственный остров» читаешь?       – Да, – мальчишка для пущей убедительности продемонстрировал обложку книги. – Костер пытался разжечь, как Сайрус Смит. Мать орала… Гулять не пустила. Какая же тяжелая жизнь!       – Согласен, – усмехнулся Кирилл.       – А ты это… Зачем пришел? Ты же уже вырос.       – А я даже сам не знаю… – Головин поднялся с карусели, и его маленькая копия тоже захлопнул книгу и встал напротив, приглядываясь, изучая его.       – А зачем побрился так налысо?       – А что, – Активист провел ладонью по гладкой голове, – не красавец разве?       – Да не, прикольно. Тебе идет.       – Ладно, давай шуруй в школу, а то еще за прогул попадет. Они отбили «пять» в ладони, и маленький Головин заметил часы на его запястье.       – Крутые. А что стекло треснутое?       – Разбил, – Активист неопределенно пожал плечами и снова огляделся. Холодный ветер гнал мелкие снежные песчинки в лицо. Грустно усмехнулся вновь: – Эт че, получается, я умер, что ли? И это вот такой рай специально для меня?..       – Рая нет. Человек – венец творения. Ты что, не комсомолец, что ли?       – Я – ошибка природы. А в комсомол меня даже не приняли. Знаешь, скоро придет такое время, что сам будет выбирать, куда вступать.       – Да? – в голосе мальчишки прозвенела неприкрытая радость. – Я бы в скауты вступил.       – Иди уже в школу, скаут...       – А ты куда?       – А сам не знаю… Куда-нибудь. Аленку пойду проведаю.       – Они с мамкой компот варят. И тут…       – Кирилл! Кирилл! – голос до дрожи знакомый. Тот самый. Любимый. – Кира, вернись… Вернись!..       – Ну вернись, – повторил маленький Головин. – Просят же. Кто, подруга? Невеста?       – Невеста… – Активист улыбнулся, смакуя на языке каждую букву.       – Красивая?       – Очень.       – Тогда точно вернуться надо. Хотя бы к ней. Слышишь, как просит? Мы же с тобой добрые…       – Операцию-то зачем задерживаете? – медсестра полоснула взглядом по Алисе, перекрывая кран на капельнице. – Скончается же так.       – Это Валера, его друг. Пусть договорится о транспортировке в частную клинику, – Панфилова крепко сжимала руку Активиста, беспрерывно вглядываясь в его бледное лицо.       – Зря вы Виталию Сергеевичу не доверяете. Он хоть и не столичный светила, но доктор от бога. К нему из области на консультацию приезжают…       – Я и не сомневаюсь. Бедный ты мой…       – Ну, надо думать… Все Алену какую-то звал. Алена да Алена… Я так понимаю, это вы Алена? Панфилова отрицательно качнула головой.       – Нет, я Алиса. Алена – это его сестра младшая. Погибла несколько лет назад…       – Да уж. Так головой приложиться, что себя не помнить, – невесело хмыкнула медсестра, облокачиваясь на широкий подоконник. – А вы что, тоже в больнице работаете?       – Да, я медсестра в Склифе…       – А, коллеги… Ну и как там у вас с зарплатой?       – Скромная зарплата у нас, – не отрывая взгляда от Активиста, пожала блондинка плечами.       – Зато у нас наглая… Двери громко стукнули, и в помещение влетел врач со снимками внутренних органов. За ним, бледный как полотно, Фил.       – Готовьте операционную. У него разрыв селезенки. Открыто внутреннее кровотечение, так что, уважаемые, никакой транспортировки. Режем прямо сейчас. Через несколько минут Фил отзвонился Эмме. Оставалось только обмозговать произошедшее с Беловым.       – Жив! – Эмму трясло так, что пальцы похолодели, и по всему телу будто повтыкали острые иголочки. Хотя в груди еле-еле разлилось небольшое облегчение. – Больше просто никакой информации толком нет, с ним там Валера и Алиса… Звонили, сказали, что перевозить его нельзя, внутреннее кровотечение, оперируют… Саша был мрачен. Бездумно раскачивался в своем кресле, никак не мог собрать всю цепочку воедино.       – Значит, он просто позвонил, предупредил вас о сумке и… все, влетел в столб?       – Валера сказал, да.       – Нихрена не понимаю. Почему не предупредил раньше? Если это не он… Пчёлкина сделала страшные глаза и даже подорвалась с места, склоняясь к его рабочему столу.       – Ты думаешь, что Кира подложил бомбу?       – Нет, не думаю. Вернее…       – Это исключено. Саш, это же Кира! Это наш Кира, он сколько раз свою задницу подставлял, сколько раз нас из дерьма вытаскивал! Ты что?       – Тогда он должен знать, кто это сделал, правильно? Он приходил в сознание, говорил что-то?.. Эмма медленно опустилась обратно в кресло, отрицательно качнув головой.       – Нет. У него диагностировали частичную потерю памяти. Не помнит, как влетел, как это случилось… Даже не помнит, как его зовут. Белый молчал. Остановившимся взглядом он следил за тоненькой струйкой песка, соединявшей две колбочки часов. Его лоб разрезала глубокая вертикальная морщина, брови соединились, губы сжались в тонкую бесцветную полоску. Он думал.       – Бред какой-то…       – Саш, не может это быть Кирилл. Ему резона нет, зачем?! Свадьба на носу... Думаю, он просто что-то увидел или услышал. Может, они на пару с Валерой во что-то влезли или… кто-то на них двоих зуб точит. Иначе как можно объяснить то, что Кира, прекрасный водитель, так глупо влетел в эту передачу? Может, ему тоже что-то… подложили? Или подрезали? Почему он вдруг не справился с управлением на известном маршруте?

***

Несколько недель спустя…

      Врач, оперировавший Головина, вошел в процедурную, смерив взглядом свою подчиненную медсестру и вполне живенького Активиста.       – Так, вы закончили уже? Медсестра как раз сворачивала трубки после переливания.       – Да.       – Кристина, иди, я сам нашего больного в палату отвезу. Девушка пререкаться не стала, направилась в сторону выхода, но от уточняющих комментариев не отказалась:       – Точно? Не бросите его? А то его невеста меня живьем съест!       – Не съест, я с ней договорюсь, – тихо хмыкнул Головин.       – Ну ладно, – лукаво блеснула глазками Кристина и, наконец, покинула помещение. Проводив ее тоскливым взглядом, Активист покосился на врача:       – Док, ты когда меня уже вытуришь отсюда? Иначе твоя медсестра скорее меня сожрет, глазами – так точно. Врач нанизал перчатки и усмехнулся.       – Посмотрел я твои анализы. Кровь, конечно, так себе… Но после переливания явно лучше. Нужно еще сделать рентген голени… Вообще как сам-то? Легкое марево вокруг, будто не желающее отпускать из своих щупалец. Активист втягивал в себя воздух сквозь сжатые зубы и прислушивался к колотящей в висках крови, стараясь не отвлекаться от этого звука. Удары сердца, быстрые и лихорадочные. Ты живой. Осталось только сбежать на собственную свадьбу.       – Хреново, – запал пропал окончательно.       – Чего так?       – Голова болит, ноги болят, живот болит. Писаюсь я… Врач закатал его пижаму, медленно и осторожно отклеил марлевую повязку со шрама на весь живот.       – Да ладно… Сам знаешь, что скоро встанешь. Завтра уже разрешу тебе сидеть. Потом – ходить. Ну а там еще немного, и можешь ехать домой. – Прощупал область возле шрама, несильно надавливая на пресс. – Нормально, скоро заживет!..       – «Заживет»… – буркнул осуждающе Активист. – Можно было ж поаккуратнее зашить.       – А тебе-то какая разница? – подмигнул его врач. – Ты ж мужик!       – Жена увидит – испугается.       – Если уже женой будет – не испугается.       – Давай уже клей, док, и я пошел…       – Куда пошел? – хохотнул тот. – Лежать! Сейчас схожу за каталкой и повезу тебя в палату…       – Как – куда? У меня завтра свадьба, док, вот, сбегаю из твоего подчинения. Знаешь ли, такой ответственный день!       – Ничего страшного, у тебя невеста твоя понятливая. Ей какой главный подарок перед свадьбой? Правильно, что ты живой. Вон, здоровый, красивый, со шрамом на все пузо!       – Слышь, доктор, у меня там что-то на спине болит, не заживает… Глянь, а? Врач улыбнулся, медленно переворачивая Активиста за плечи.       – У-у-у…       – Че там? – выгнул бровь Головин, пытаясь через плечо увидеть медленно заживающую рано под лопатками. Доктор склонился чуть ближе и понизил голос до шепота, будто хотел высказать тайну века.       – Крылья режутся. Активист хохотнул, невинно закатив глазки.       – Всегда знал, что я ангел. Обмакнув вату в спирте, врач склонился к его спине и ловко принялся дезинфицировать рану.       – Ща подстригу и зашью…       – Только аккуратнее зашивай, чтоб красыво было.       – Не извольте беспокоиться, жених. Врач вооружился пинцетом и нитью, снова опустился на стул напротив Активиста. Тот в ужасе округлил глаза и жалостливо взмолился:       – Хоть местную сделай, зверь!..       – Лидокаина нет. Новокоин в операционной, идти далеко…       – Я тебе че, гусь, что ли, с яблоками?       – Ладно, потерпишь. Ты ж мужик! Наложив шов, скинул перчатки, оглянулся на дверь и откашлялся:       – Тебя там около палаты стая мужиков дожидается. Ну и барышня с ними. Есть мысли?       – Начальство, – хмыкнул Активист с улыбкой, – сейчас буду с плохим настроением и красной попой. Когда Головина прикатили в палату и помогли усесться на кровати, он действительно увидел всех бригадиров и Эмму. Мозговой штурм был обеспечен, в этом Кирилл не сомневался. Ясное дело – Белов сейчас начнет во всем разбираться. Кос приехал чисто в поддержку. У него у одного взгляд был относительно теплый и сочувствующий, у Пчёлкина – абсолютно отсутствующий. Было видно одно их объединяющее – они явно не верили, что в едва миновавшем взрыве машины Фила был виноват Активист. В прочем, решительно настроенный выведать всю правду до последней мелочи был только Саша. Валера и Эмма, как выяснилось позже, в причастность Головина тоже не верили. Единственное, что заставило усомниться в тот день Фила, это то, что Кирилл рыскал в его машине. Для чего? Белов оседлал стул и уселся вблизи от кровати Активиста.       – Ну как, боец, себя чувствуешь? Память вернулась?       – Вернулась.       – Тогда можем поговорить. Расскажи до деталей все, что было в тот день… Медленно все звенья в цепочке соединялись воедино. Утешал еще один факт – что Кирилл попал в аварию один, без Ольги и маленького Ваньки. Безусловно, он придумал бы, как спасти их – заставил бы прыгать, вопрос, чем этот прыжок с маленьким четырехлетним ребенком мог обернуться для Беловых.       – Ты хочешь сказать, что…       – Это продюсер, – решительно припечатал Головин.       – Кордон? Саша странно переглянулся с друзьями. Объяснение в его случае могло крыться только в том, что бывший его любовницы – блондинки Анюты – хотел так свести счеты. Но при чем тут Фил и Активист?       – Ни хера не пойму…       – Он мне уже полгода сто штук должен, – пояснил Валера. – Я в тот день ему об этом напомнил.       – И молчал!..       – А я увидел, как он шарится в его сумке, – добавил Кирилл. – Голову он укладывал… Саша хмурился.       – Спалил его, получается?.. Он что-то сказал?       – Был абсолютно спокоен. Напоследок сказал, чтоб не сгорели на работе или что-то в этом роде…       – Получается, его спалили, и он решил подрезать крылышки нашему Активисту? – подал голос Витя.       – Пацаны проверили твою «Тойоту», – вклинился и Холмогоров, – испорчены шланги. Чикнули прямо перед поездкой, как мы поняли, поэтому машина завелась только потому, что из них не вылилась вся тормозная жидкость. Схема проста, как дважды два. Че, ощутил себя героем боевика с хилым рейтингом?       – До сих пор в восторге, – мрачно усмехнулся Активист. – Накрылась свадьба…       – Есть идеи, братья? – наконец, все, как следует обдумав, уточнил у всех Белов. Эмма, все это время молча впитывающая информацию, вышла на середину палаты и кивнула:       – У меня есть.

***

      Утром следующего дня – солнечным, морозным – дверь в палату Активиста медленно приоткрылась. Чуткий сон Головина растаял в считанные секунды. Он аккуратно подтянул тело к изголовью кровати, наблюдая в дверях голову Космоса.       – Доброе утро, жених!       – Ты чего с утра пораньше заявился, Косматый? – хмыкнул Кирилл.       – Так на свадьбу же!       – Смешно, ага…       – А я и не смеюсь! – Холмогоров юркнул обратно в коридор, и послышались голоса. Больше женские. Один недовольный, но незнакомый Активисту. Он попытался опустить ноги на пол, но каждое движение сопровождалось тупой болью в шраме на весь живот. Ощетинившись и с шумом втянув в себя воздух, Кирилл вернулся на исходную, только напряженно прислушиваясь к шуму за дверью.       – Ты твердо решила, да? – шипела мать Алисы. – Вот так, здесь! В какой-то замшелой больнице! Связать жизнь с человеком, которого ты едва знаешь!.. А я его не знаю вовсе!       – Ты пришла портить мне такой день? – полоснула по ней взглядом невеста. – Если бы ты видела что-то дальше себя и своих мужиков, давно бы познакомилась с моим выбором.       – Ты вот так родной матери?       – А в чем я не права? Регистратор – худенькая девушка лет тридцати в круглых очках и с красной папкой в руках – тихонько откашлялась и покосилась на Космоса. Ему пришлось приложить немало усилий за последние дни, чтобы найти человека, способного выделить в своем графике место выехать за пределы Москвы в районную больницу и провести регистрацию брака будущей ячейки общества Головиных. Людочка с огромным букетом в руках приблизилась к Панфиловым и попыталась культурно остановить разгневанную Ирину Алексеевну, в присутствии которой на этой регистрации явно сомневались с самого начала. Но Алиса все же сдалась – такой день у нее, в отличии от ее матери, точно бывает раз в жизни. И все-таки мать есть мать. Потом бы не простила, проела бы всю плешь, и тогда Алиса бы точно визуально отлично дополняла своего жениха.       – Теть Ир, у нас мало времени. Регистратор ждать не будет.       – Подождите, – огрызнулась женщина, – я пытаюсь понять, почему моя дочь пренебрегла всеми моими словами! Не познакомила с этим… кхм, женихом заранее, выбрала платье без меня, отказалась от ресторана и нормального загса, наплевала на все! Алиса, как ты могла!       – Я люблю его, – отрезала Панфилова, – и мне плевать, действительно, где и как пройдет наша свадьба. Мне важно не это.       – Любовь… Что ты вообще об этом знаешь, Алиса?       – Явно больше, чем ты, мама. Он любит меня, я – его. Кто ты такая, чтобы судить нас?       – Я твоя мать, как ты уже об этом сказала.       – Но не царь и бог. Космос? – Холмогоров материализовался рядом в ту же секунду. – Идемте. Активист поднялся вопреки боли. Взгляд сначала встретился с зелеными глазами Алисы, а потом приковался к ее тонким плечам. К прекрасным плечам. Так хорошо, что стихло даже только что бушующее утробное волнение. Они были открыты и беззащитны, слегка угловаты, что давало невольную ассоциацию с распахнувшей свои крылья птицей. Хрупкую шею обхватывал воротник. Как отдельный предмет одежды. Два острых уголка покоились на выступающей линии ключиц, отливая в солнечном свете, пробивающемся в окна. Лучи отсвечивали в камушках, усыпающих ткань, бросая легкие изумрудные блики на обнаженную, будто бы светящуюся матовым светом кожу. Ткань обхватывала ее небольшую грудь, обтекая талию и спускаясь прохладным серебром почти до колена. Вниз же спадало светлое марево, которое было скорее всего не материей даже, а просто подсвеченным воздухом. Обнажающим ее ноги. Повернул голову, глянув на Космоса. Тот подмигнул другу, затем решил разбить повисшую тишину:       – Так, знакомьтесь! Это Варвара, она будет регистрировать ваш брак! Та-дам!       – Здесь? – только и смог выдавить из себя пораженный Кирилл.       – Да, – регистратор вышла на середину палаты и улыбнулась, – начнем? Опираясь на костыль, Головин поравнялся с поразительно красивой, как никогда, Алисой. Оба волнительно улыбнулись друг другу, и он ощутил, как руки блондинки крепко обхватили его за бока. Давая поддержку. Космос и Людочка разместились позади брачующихся. Одна Ирина Алексеевна замерла в дверях, изучая прожженным взглядом Активиста. С кем или с чем она его сравнивала, никто так и не узнает. И слава богу. Варвара распахнула папочку, улыбнулась, поправила очки на носу и начала регистрацию:       – Кирилл Сергеевич, берете ли вы в жены Алису Александровну? Активист улыбнулся, глядя в изумрудные глаза Панфиловой.       – Да.       – Алиса Александровна, берете ли вы в законные мужья Кирилла Сергеевича? Мазнув последний раз быстрым взглядом по напряженной матери, блондинка с чувством полного удовлетворения выдохнула:       – Да.       – В знак преданности и любви прошу вас обменяться кольцами! Рука Холмогорова протянула им открытую бархатную коробочку с золотыми колечками. Под импровизированную мелодию марша Мендельсона, которую Людочка и Космос стали напевать громко-громко, Панфилова и Головин надевали кольца.       – Объявляю вас мужем и женой, будьте счастливы! – Варвара протянула в руки Головина свидетельство о браке и улыбнулась, захлопывая папку: – А вам, жених, скорейшего выздоровления!       – Спасибо, – абсолютно искренне кивнул и тоже улыбнулся Кирилл.       – Все, Космос Юрич? – покосилась на Холмогорова регистратор. – Могу ехать?       – Конечно, огромное спасибо! – Кос быстро, с чувством пожал ее ладошку. – Все, как договаривались.       – Всего доброго… Алиса едва отстранилась от губ теперь-уже-мужа.       – А теперь позволь, я познакомлю тебя со своей матерью… – она едва ли развернулась лицом к двери, но как и регистратора, так и Ирины Алексеевны в палате не было. – Убежала?       – А может, это к лучшему? – предположила Людочка, протягивая лучшей подруге букет. – Решила не портить тебе такой праздник. Тем более регистрацию она увидела.       – Это точно. Все к лучшему.       – Ну что, господа! – проголосил Космос, нетерпеливо хлопнув в ладоши. – Гуляем, что ли? Тихим семейным кругом пока. Но обещаю, Кирюх, как только покинешь эту долбанную больницу – отгуляем по полной катушке! Космос Юрич отвечает!

***

      В кабинете Саши находилось четверо – сам Белов, сосредоточенный донельзя, такой же Пчёлкин, опустивший голову на скрещенные домиком руки, беспрерывно наблюдавший, как единственная рука сидящего напротив них мужчины чертит быстро и уверенно схему на листе, и чуть поодаль от них стояла Эмма. Она была спокойна, как никогда. Белов схватился за пачку сигарет, отошел к окну, равняясь с девушкой, и тихо, почти неслышно поинтересовался:       – Ты уверена, Эм? Не успела ответить, мужчина откликнулся сам:       – Я сапером был, – он первый раз за весь разговор поднял глаза, – я любую мину снять могу. И любое взрывное устройство собрать. «Кто сейчас не воюет», да, Эмма? Это был тот самый однорукий Леша, которого когда-то в подземном переходе встретила Лёва. Тот, кто когда-то служил вместе с Максом. Найти его удалось не так просто, как в тот раз, вопреки ожиданиям, что он по-прежнему собирает милостыню на «Маяковской». Карельский искал его по всей Москве. И спустя неделю ему это удалось. Белов посмотрел на него и кивнул. Витя склонился над Алексеем и его мудреным чертежем:       – И как это работает? Леша взглянул на него в ответ и с ледяным спокойствием пояснил:       – Электрический импульс. Если схематично, то электроды вживляются во взрывчатое вещество, от небольших батареек или аккумуляторов резко нагреваются, и устройство срабатывает. Достаточно только замкнуть цепь. Замкнуть ее можно механически – наступила жертва на замаскированную кнопку и погибла. Чем плохо замаскировать кнопочку на педали газа?