Эгида

      Глаза удалось разлепить с огромным трудом: казалось, будто в них песка насыпали. Тело ломило и болело так, что Эмма пожалела, что всё еще что-то чувствует. Сломанная рука повисла плетью, а правая – здоровая – была пристегнута наручниками к подлокотнику стула. Губы сковала плотная клейкая лента. Да, Левакова, ты сорвала джек-пот! Она, прищурившись, разглядела свое местоположение. Подвал. Окна, даже крохотные, отсутствовали. Вдоль стен шли трубы, у стены напротив – дощатые нары.       – Очнулась, – прохрипел голос сзади. Шея не ворочалась, глаза при любом повороте усиливали головную боль. Послышались шаги, и чьи-то сильные и цепкие пальцы схватили девушку за волосы и дернули назад. Из тени шагнула фигура, и Эмма судорожно сглотнула, встречаясь с испепеляющим взглядом.       – Наконец-то мы можем с тобой поболтать, – Гаго обхватил ее за подбородок, с силой сжав челюсть. – Ты же не против общения? Тыква, не забудь про ноги. Хватка волос ослабла, и человек сзади хорошенько толкнул Эмму. Она покачнулась на стуле, к которому была прикована, и чудом не перевернулась. В это же время слева материализовался еще один бугай, по всей видимости, тот самый Тыква, и наручники теперь сковали женские щиколотки. Гаго осклабился, и в его руках что-то хищно блеснуло. Нож. Гаго потянулся, погулял комьями мышц на плечах, будто разминался перед сложной схваткой, и весело заулыбался:       – Жаль, что я не художник, а то бы я с тебя картины писал... Эмма, даже с изувеченным лицом, с подбитым глазом, веко которого съехало, будто занавеска, одарила его злобным взглядом, но особого испуга Гаго в ней не заметил.       – Однако привнести новые штрихи на твоем прекрасном теле могу легко. Эмма сдавленно мычала сквозь клейкую ленту. Острое, тонкое лезвие впивалось в кожу, оставляя кровавые ручейки после себя. Может быть, если бы девушка закричала во весь голос, ей стало бы немного легче. Но такого шанса у нее не предвиделось. Слезы уже сами катились из глаз, и Левакова просто молилась, чтобы этот кошмар закончился.       – Голубушка, что же ты так надрываешься? – Гаго медленно чертил лезвием по ее руке, вырисовывая на белесой коже витиеватые узоры. – Просто посмотри, - он схватил ее запястье и затылок параллельно, чтобы Эмма взглянула на его «художества», - красота! Все-таки женское тело – это искусство. С таким работать – одно удовольствие. Лицо у него было спокойное и довольное. Пытки доставляли щенячий восторг, а глаза – серые, пустые – светились лихорадочным огнем. Когда от обжигающей боли тело Эммы затряслось в конвульсиях, Гаго сочувственно поцокал языком, грустно закачал головой, и весь вид у него сейчас был такой: «ай-ай-ай, какая беда приключилась с вами, дорогая Левакова!». Когда силы терпеть это мучение покинули Эмму окончательно, она зарычала диким зверем, и боль стала вырываться из гортани отрывисто, будто автоматной очередью, Гаго поморщился – такие звуки никак не ласкали слух. Стоны и сдавленные крики заводили его куда больше.       – Тыква! Помощник кивнул, заметив, куда направлен взгляд шефа, подхватил толстый, увесистый том с подсобного стола, где в свете лампы хищно сверкали различные ножи и заточки.       – Заткнись! – и со всей недюжинной силой книгой вдарил по голове Леваковой. Казалось, что шея – будто тонкая ниточка – сейчас оборвется, и от такого удара голова просто отлетит.       – Не рычи, лапушка, – нараспев протянул Гаго. – Стони, если больно. Конечно, твоим дружкам не мешало бы поторопиться, а то, боюсь, к их появлению на тебе не окажется свободного для творчества места. Прав был Миша – этот сукин сын был обыкновенным садистом и теперь радостно скалился от удовольствия, только что слюну не пускал.

***

      День шел за три, как у подводника. Сколько Эмма провела здесь - она уже не знала. Кажется, целую вечность. На нее вылили ушат ледяной воды, и девушка задергалась от обжигающего холода. Грудь пронзила судорога.       – Живая? – Тыква, закурив, выпустил сизый дым прямо в лицо Леваковой. Она дернулась, и сломанная рука заныла вновь со страшной силой. Тыква подхватил ее за искривленное запястье, будто любуясь своим результатом, и через пару секунд отшвырнул женскую руку. Эмма не сдержалась и снова разразилась сдавленным криком.       – Не ори! – смачная пощечина угодила по синюшной щеке. – Ничего, сучка, ты поймешь, где твое место. Скоро поймешь. Он схватил её за волосы, намотал их на кулак и резко потянул назад. Девушка замычала, на её глазах выступили слёзы, и по серой, местами алеющей всеми цветами радуги, коже потекла соленая влага. Тыква неприятно засмеялся и внезапно бросился на нее. Стул пошатнулся и рухнул.       – Уже не чувствуешь себя такой смелой, правда? Бугай придавил ее всем телом так, что у Эммы потемнело в глазах. Пока она пыталась восстановить дыхание, он вытащил из брюк ремень и, от души размахнувшись, хлестнул Левакову по бедру.       – Вот так лучше, – удовлетворённо проговорил Тыква, рывком раздирая на ней футболку. – Сейчас ты узнаешь, кто в этом мире правит над такими шлюхами, как ты! Но вначале… Когда шершавая, властная рука нагло пробежала по оголенному участку кожи на животе, сзади раздались гулкие шаги, и Эмма смогла увидеть, как рядом кто-то прошел.       – Что, Активист, решил присоединиться? – довольно улыбнулся Тыква. Тот, кого он назвал Активистом, покосился на него через плечо. В этом взгляде не было ничего, кроме пытливого интереса.       – Нет, – в ответ прозвучал равнодушный бархатный голос. – Я думал, твой «разговор» с ней будет более лояльным.       – Ты же знаешь, я не питаю любви к тонкостям, нежели ты, – Тыква уже завел над Эммой сжимающую ремень руку, чтобы доставить очередную порцию боли, когда Активист перехватил его за локоть.       – Предоставь это дело мне. Тыква растянуто, противно засмеялся.       – Хочешь быть первопроходцем? Ладно, уступлю по старшинству. Долго только не играйся, а то эта тварь скоро вырубится. Левакова дернулась, словно по телу пустили ток. Тыква, не меняясь в лице, вышел из помещения. Едва за ним захлопнулась дверь, Активист склонился над Эммой, и она смогла разглядеть его внешность. Лысый, как и все братки Гаго, прямой нос, внимательные и всепоглощающие глаза, чувственные губы были плотно сжаты. Он обвил своими длинными прохладными пальцами ее шею и посмотрел прямо в глаза. Вверх по позвоночнику девушки пробежались неприятные мурашки, а сердце пропустило удар. Она уже ожидала чего угодно, но Активист просто оторвал от ее рта клейкую ленту. Губы тут же предательски заныли. Мужчина поднял стул вместе с ней, прошел в сторону и остановился около железного стола, где покоился арсенал холодного оружия. Эмма замерла, стараясь даже не дышать. Но вопреки ее ужасным мыслям, Активист пододвинул к свету лампы пиалу с водой, обмакнул в ней полотенце и, вернувшись к девушке, приложил его к ее ранам.       – Спасибо, – сдавленным голосом прошептала Левакова, чувствуя, как горит тело.       – Выпей, – бутылка с живительной влагой оказалась около женских, кровоточащих губ. Эмма жадно глотнуло добрые глотки воды. – Гаго требует за твою жизнь приличную сумму. Но имеет свои планы на их получение. Ты не должна выжить в любом случае, как и твои товарищи. Эмма щурила глаза и легонько покачивала головой.       – Я связался с твоими, – снова прошептал Активист. – Скоро они будут здесь.       – Это верная смерть… – прохрипела Левакова.       – Помогу, чем смогу. Пути отхода будут. Девушка подозрительно взглянула на Активиста.       – Какая тебе от этого выгода?       – Избавиться от Гаго у меня в приоритете.       – Да ну? – Эмма хмыкнула. – Я понимаю, что это ловушка. Только зачем ты говоришь мне об этом?       – Всё зависит теперь от везения. То, что я мог сделать, – я сделал. Но прикончить эту мразь пора давно.       – Странно слышать это от человека, который на него работает.       – Отнюдь. Активист снова намочил полотенце, наблюдая, как вода в пиале становится насыщенно багряного цвета.       – Год назад я попал на крупные деньги. Был выбор – получить пулю в лоб или работать на Гаго. Причина согласия была довольно веская – моя сестра. Они обещали пустить ее в расход, если я не соглашусь сотрудничать.       – Почему ты в таком случае не избавился от Гаго раньше?       – Не было шанса. Но теперь, когда идет война с твоими и Боксером, ставки на успех возросли. Активист осторожно обхватил опухшую руку Леваковой.       – Дела плохи.       – Я в курсе, не слепая…       – Замена сустава?       – Остеомиелит. Со спицами с рождения. За дверью послышалась возня, гул и множество шагов. Активист обернулся на звуки, прислушиваясь, затем снова посмотрел на Эмму.       – Придется еще немного потерпеть… Он обхватил спинку стула, аккуратно перевернул его, и Эмма снова оказалась на полу. Мужчина выплеснул кровавую воду рядом и приказал девушке закрыть глаза. Через пару мгновений в помещение ворвался Гаго и еще трое подручных.       – Ну, что у нас здесь?       – Она в отключке, шеф, – ровным голосом произнес Активист. – Переборщил чутка.       – Пидорас рукожопый! – прошептал Гаго. – Я же просил – не переусердствовать. Она еще в сознании нужна!       – Простите, шеф. Эмма затаилась, стараясь не дышать. Сквозь прикрытые ресницы она наблюдала вещи, которые ей и вовсе не понравились: Тыква извлек из-под койки ведро и зажег в нем что-то вонючее. В пламя сунул куски арматуры, все закурили, буднично так, словно троллейбус ждали, а Леваковой захотелось умереть или хотя бы упасть в обморок. Но выходило так, что происходящее ей придется пережить в твердой памяти. Тыква надел рукавицу и взялся за конец арматуры, а Эмма замерла, чувствуя, как спину и затылок схватывает холод. Дверь снова открылась, и еще один тип и протянул Гаго телефон.       – Шеф, гости. Гаго произнес одно слово: «да», потом слушал собеседника с хитрым оскалом и вдруг пошел из помещения, буркнув:       – Без меня не начинать. Тыква досадливо поморщился и швырнул прут обратно в ведро. Двое бугаев вышли, и в подвале остался мучитель Эммы, Активист и она.       – Ну че, удовольствие-то получил? – оскалился Тыква, косясь на напарника.       – Ага, – Активист пульнул бычок в ведро и вдруг огрел Тыкву по голове. Пистолет, который он за секунду до того успел выхватить, оказался на полу. Активист к нему метнулся, и в этот момент на шум в комнату влетел тип в зеленом пиджаке, и спаситель Эммы схватил ведро и швырнул в него. Запахло горелым мясом, пиджак на нем вспыхнул, и ему стало не до Активиста. Громыхнул выстрел. Тыква, едва поднявшись, тут же рухнул на пол. Второй, с обожженной ногой, вжался в стену. Активист выстрелил еще раз, и он затих.       – У нас две минуты! – он метнулся к Эмме, отстегнул наручники и заглянул в измученные от боли глаза: – Идти сама сможешь? Левакова качнула головой и прохрипела:       – Рискну.       – Тогда за мной, – Активист кивнул, бросаясь к двери, а Эмма задержалась на пять секунд, чтобы подобрать еще один пистолет: если ей суждено умереть сегодня, то без мучений. Сломанная рука висела, как декор, спина грозилась отстегнуться, заставив тело рассыпаться на кусочки. Но подскочивший в крови адреналин придавал сил. Они передвигались в темноте. Коридор, поворот и тупик. Железная дверь, которую Активист не смог выбить. Пока он пытался сообразить, где найти другой выход, где-то в темноте заскрипела дверь, послышались голоса, шаги, а потом вспыхнул свет. Метрах в десяти от Эммы и Активиста была железная лестница к люку в потолке, но при свете пытаться пробежать эти десять метров, а затем возиться с люком, который, скорее всего, был заперт, равнялось отчаянному самоубийству. Из противоположного угла, куда можно было ползком прокрасться, только не Леваковой с ее увечьями, ударили автоматы. Со стороны людей Гаго прогремела ответка.       – Кажется, твои, – прошептал Активист. Что-то зашипело. – Пригнись! Вздрогнув, Эмма оглянулась, а затем проследила за взглядом Активиста и успела заметить, как нечто яркое и стремительное пронеслось по воздуху в них сторону. А потом шарахнуло так, что сбило с ног и заложило уши. Выронив пистолет, Левакова упала рядом с Активистом, и тут же в лицо ударило горячее плотное облако дыма и пыли. «Пистолет» – промелькнуло в мыслях, прежде чем Эмма зашлась в кашле, так как не успела задержать дыхание и вдохнула эту едкую летучую смесь. Не полной грудью, но пыль моментально залепила нос, рот и горло. Она старалась не кашлять, но ничего не вышло. В глазах пульсировали разноцветные вспышки, голова гудела, а изо рта при каждом выдохе вылетали брызги крови. Ее же солоноватый привкус постепенно заменял во рту вязкий вкус пыли. Что творилось у девушки в груди, она боялась даже представить. Казалось, будто там дралась свора бешеных собак, которые отбирали друг у друга сердце, вгрызаясь в него клыками со всех сторон. Пули просвистели совсем рядом, и Эмма, прижимая сломанную руку к груди, попыталась дотянуться до пистолета.       – Эй! – ее вдруг коснулась чья-то рука, и она, резко схватив оружие, повернулась, намереваясь нацелиться, но вовремя распознала Пчёлкина. – Тише! Я это… Автоматная очередь чуть не угодила по ним, когда Витя резко уволок девушку за выступ стены. Может быть, это был рефлекс, может, он не очень соображал, что делает, только для Эммы важным было одно: Пчёлкин только что закрыл ее от пуль своей спиной. Быстро же он вернул ей долг. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу. И Левакова вдруг уткнулась носом в его грудь и улыбнулась.       – Как дела? – шепнул он ей в ухо, и она на полном серьезе ответила:       – Отлично. Из груди Эммы снова вырвался кашель. Заметив, как по ее губам стекают кровавые капельки, парень обхватил лицо Леваковой руками.       – Бог ты мой… Что с тобой сделали? Тут стало тихо так, что заложило в ушах, стрелять перестали – кончился боеприпас. Но тишина продлилась недолго - один из братков Гаго перезарядился и снова выпустил очередь по укрытию москвичей. Пчёла отлепился от Эммы и стал палить, ориентируясь на вспышки выстрелов. Из угла, откуда пришел бригадир, стрелял Космос, чуть поодаль от него - Активист. Продолжалось так еще пару минут, потом все стихло: люди Гаго оказались под перекрестным огнем и продержались недолго. Эмма и Витя прислушались к тишине, и мужчина услышал судорожное дыхание Леваковой. Рядом появился Активист. Его задело в плечо, но держался он стойко.       – Порядок. Ликвидировали. Эмму затрясло, и она медленно стала сползать по стене, придерживая левую руку. В конце коридора послышался оклик Космоса:       – Пчёла, живой?       – Живой, – отозвался он, не скрывая облегчения.       – А Эмма? Эмма с тобой? – голос звучал тревожно.       – Со мной. Пчёлкин склонился над девушкой, в царящем полумраке еще не соображая, насколько искалечено было ее тело. Активист тихо произнес:       – Сама не дойдет. Перед глазами у Эммы все поплыло и что-то случилось со зрением. Она ничего не видела. И внезапно почувствовала, что теряет контроль над своим телом и своими мыслями. Она попыталась сама подняться, но покачнулась, чуть не упала, и в последнюю секунду Витины руки подхватили ее. Эмма сжала зубы, не в силах произнести ни слова. У нее уже не было сил. Боль пульсировала в висках, лишая способности думать. Она закрыла глаза и попыталась расслабиться, но Пчёлкин шел слишком быстро, и каждое движение причиняло нестерпимую головную боль. Они дошли до машины, и Витя аккуратно переместил Левакову на заднее сидение. Его глаза судорожно бегали по всему ее телу.       – Господи… – Космос склонился над Эммой, оценив весь масштаб трагедии. – Эммка, слышишь меня?       – Слышу, – не разлепляя глаз, прохрипела она.       – Держись, сейчас поедем в больницу. Пчёла, рыкнув, обернулся на Активиста и резко прижал его локтем за шею к бочине машины.       – Чё вы с ней делали?!       – Я ее пальцем не тронул, – спокойно отозвался парень. – Только помог. Пчёлкин испепелял его взглядом, и крылья носа злобно раздувались от тяжелого дыхания. Космос стремительно отстранил друга.       – Остынь, – и обратился к Активисту: – Говори, где ее могут подлатать, чтобы ни одна собака в этом сраном Ростове о произошедшем не знала?       – Я покажу дорогу.