Испытание Любовью

Боль. Первое, что Карамон почувствовал, придя в себя. В груди нещадно давило, а в горло словно кто-то насыпал стальных стружек. Каждый вдох давался с трудом, отзываясь внутри тысячей игл, голова раскалывалась. – Проснулся, братец? – голос Рейстлина донесся откуда-то издалека, отдаваясь в ушах раскатами грома, при том, что тот практически никогда не напрягался дальше громкого шепота. Ответить членораздельно не получилось, из охрипшей глотки вырвалось лишь жалобное мычание вперемешку с обрывками фраз. – А чего ты хотел? – приблизившись, начинающий маг швырнул ему на лоб мокрый компресс, предварительно ладонью проверив температуру, причем брови его скользнули к переносице. – Я предупреждал, что водица студеная. Точнее, кричал в спину. Пытался. Пока кашель не перекрыл доступ воздуха в тщедушные легкие и не согнул пополам, едва не сбивая с ног. Вчера друзья проводили один из последних осенних вечеров на берегу озера Кристалмир. Карамон со Стурмом ловили рыбу, в то время, как второй Маджере угрюмо собирал поблизости целебные травы, из которых впоследствии намеревался приготовить настойку по собственному рецепту. Со стороны импровизированного лагеря то и дело раздавались взрывы смеха: каждый раз оказываясь вблизи, молодые люди невольно вспоминали другую рыбалку, когда Флинт по вине силача вывалился из лодки, натерпелся страшного ужаса и едва (по его собственным словам) не утонул. Речь вдруг зашла о том, сколько времени может занять пересечение озера вплавь – Стурм рассуждал без задней мысли, никого ни к чему не подначивая. Карамон, однако, будучи человеком дела, тут же вознамерился внести ясность и, прежде чем Рейстлин успел среагировать (он как раз отвлекся на редкое растение), скинул рубаху с сапогами и бодренько зашлепал по воде, удаляясь от берега. – Поздравляю, братец, – сухо констатировал будущий чародей, снова ощупывая его лоб. – Ты горишь. Карамона (несмотря на заявленный жар) обдало холодом: он не болел ни разу в жизни и теперь не на шутку перепугался. – Рейст… Близнец не отвечал, погруженный в свои травы, разложенные на убогом подобии комода у противоположной стены. – Рейст, – вновь позвал силач. – Что?! – Я ведь... – он запнулся, языком невольно пройдясь по пересохшим губам, словно боясь вслух произнести то, что плавало в голове, – не умру, правда? В ответ послышался смешок, возможно Рейстлин даже закатил глаза. – От простуды не умирают, брат мой, – бросил, не оборачиваясь. – Разве что, – добавил про себя, а затем и вовсе оборвал фразу, пока отголоски его мыслей не достигли сознания собеседника — близнецы нередко общались без помощи слов. Воспаление легких звучит страшно – он знал о чем говорил, ведь сам не раз в жизни боролся с коварным недугом. Плеснув кипятка в деревянную миску с сухими листиками из предпоследнего сбора, молодой маг приблизился к больному: – Пей. Первый глоток. По лицу Карамона пробежала судорога, свидетельствовавшая об отвратительном вкусе питья. Рейстлина представление не впечатлило, жестом он велел продолжать. Дождавшись, пока брат выпьет все до капли, отобрал посуду и не оборачиваясь направился прочь. – А теперь спи, – донеслось из другой комнаты. Опасения волшебника подтвердились: состояние Карамона ухудшалось с каждым часом. Силач метался на взмокших простынях и Рейстлину все сложнее становилось удерживать его на месте, в конце концов, пришлось и вовсе привязать беспокойного пациента к постели. Тот едва понимал, что происходит – сознание путалось, превращая (и в лучшее то время) нестройные мысли в дремучее непроходимое месиво. Теперь пугаться пришла очередь мага. Перед братом он как всегда держался пренебрежительно, но, стоило тому забыться беспокойным сном, отчетливо ощутил дыхание приближающейся опасности. С трудом подтащив кресло матери к постели больного, Рейстлин скорчился в нем, неустанно перелистывая самодельную книгу с «рецептами» – исцеляющим заклинанием он в своем небогатом магическом арсенале, увы, пока не располагал. Приходилось полагаться на целительское искусство, в котором он делал небольшие, но постоянные успехи и теперь призывал на помощь все, чему успел научиться ранее, заваривая отвар за отваром, в надежде, что какой-нибудь из них обязательно поможет или же все вместе взятые задавят болезнь количеством. Накопительный эффект, так сказать. Клин клином. О том, чтобы впихнуть в обычно ненасытного брата хоть ложку бульона оставалось только мечтать. Большую часть времени тот проводил в беспамятстве, бормоча невнятные обрывки, а когда приходил в себя, то смотрел сквозь Рейстлина, вглядываясь во что-то доступное лишь его взору. Что делать? Что. Делать? Что делать?! Из лихорадочных раздумий вывел очередной вскрик: протянув руку наугад, Карамон, словно слепой, принялся шарить по простыне в поисках поддержки или, может быть, спасения. Тонкие пальцы мага тут же сомкнулись на горячем запястье, касание, казалось, подействовало успокаивающе. К вечеру Рейстлин впервые в жизни оказался близок к состоянию, которое другие люди обычно называли отчаянием. Брат бился в жесточайшей лихорадке, не узнавая более никого и ничего вокруг, перестав реагировать на голос и прикосновения. Легкие его раздирал кашель, а голос пропал до едва уловимого шепота. Наклонившись ближе в период очередного беспокойного обострения, чародей различил лишь одно слово, полоснувшее по душе острее любого кинжала. Мама… Судя по всему, в полубреду Карамону привиделась мать. Совсем как в детстве, когда недуг еще не полностью овладел ее разумом, и она среди ночи прибегала на крик, когда малышам вдруг снился кошмар. – Расскажи сказку. Ну уж нет, ни в какие ворота. Он ведь плохой рассказчик. Много знает, но предпочитает слушать. А говорить – кратко и по существу. Мольба прозвучала вновь, еще тише и жалобнее – таким Карамона, наверное, не видел никто. Повинуясь внезапному порыву, Рейстлин протянул руку, мягко проведя по спутавшимся каштановым волосам. Совсем недавно он вычитал в «позаимствованном» у мастера Теобальда древнем фолианте историю о Древних Богах и благословенных ими артефактах, в том числе, исцеляющих. Как бы сейчас пригодился один из них… В другое время будущий воин просто дружелюбно отмахнулся бы от «непонятных чародейских штучек», но сейчас ловил каждое слово, хотя Рейтлин сомневался, что смысл их достигал его сознания. Неважно. Значение имел лишь голос близкого человека. Родного. Так продолжалось несколько дней, братья словно поменялись местами. Обычно слабый и болезненный Рейстлин не отходил от постели ни на шаг, игнорируя собственные потребности, буквально ночевал в кресле, нередко роняя отяжелевшую от недосыпания голову на покрывало. Впервые в жизни душой мага владел истинный страх. Пришлось признаться себе в том, что он действительно боялся потерять Карамона, но не из-за собственной беспомощности впоследствии, а… Он не знал, почему. Неизвестно, что в итоге сыграло решающую роль: лекарства или же трепетная забота, но через несколько дней Карамону стало лучше. Кризис миновал, и, едва осознанно разлепив веки, силач тут же ощутил зверский голод. Из кухни доносился звон котелков, а дурманящий аромат тушеного кролика со специями заполнял все помещение, обволакивая манящим облаком. Приподнявшись на локтях, бывший больной втянул носом воздух, улыбнулся в предвкушении сытного обеда. Душой владело умиротворение. Он не мог вспомнить, что видел во сне (или наяву?), но точно знал, что связано оно с братом. Нечто крайне… приятное.