«И всё равно, что мне некуда идти»
Внутри что-то сжалось, эта фраза прозвучала чётче и громче остальных, и он поднял голову в поисках. Так уже случалось, и каждый раз он удивлялся и думал, что сошёл с ума. Оглянулся, пытаясь заметить хоть кого-то, кто выделялся бы из этой толпы, но всё было как прежде: монотонный спешащий поток безликих людей. Обычно он слышал этот голос по вечерам. По началу вздрагивал, пугаясь, а после понял — у него был соулмейт. Не верил до конца, настырно отпирался. Ему легче было признать, что он просто больной, нежели принять давно уложившийся, как должное в этом мире, факт. С пятнадцати лет каждый мог установить свою связь, выбрать, что именно он будет передавать соулмейту, чтобы поскорее найти свою родственную душу. Чаще всего выбирали музыку или касания, которые будет слышать или чувствовать другой человек. Но были и смельчаки, выбирающие более оригинальные или сильные связи. Уже снят не один фильм, где этот феномен сладостно романтизируют: вот она, а вот он, и они нашли друг друга, и жили долго-счастливо, рука об руку, понимая друг друга с полуслова. А на деле… А на деле, одна четверть просто отвергала родственную душу, вторая вовсе не находила до конца своей жизни или не получала связь в ответ. Ещё четверть — одинаковые соулмейты, которые пару раз встретятся, поймут, что они слишком похожи, и разбегутся, не имея больше друг к другу никакого интереса. Последняя четверть состояла из кучки исключений: любовь до гроба и семья, как в тех идентичных злосчастных фильмах; действительно родственные души, у которых были свои отношения, но они одной своей связью поддерживали друг друга; и те, кто вовсе в это не верил и не принимал, крутил пальцем у виска, слыша очередные рассказы о связях, и уходил, отвергнутый общественным мнением. К последним как раз и относился парень. Свой выбор он ещё не сделал, да и не собирался. Иногда только задумывался, как извратить эту шутку судьбы. Прошло чуть больше двух недель с его пятнадцатилетия, и он пока ещё ничего дельного не придумал. Был занят мыслями о Такеоми и Сенджу, которые всё больше и больше доводили его, и он чаще стал пропадать из дома. А тут ещё внезапно появившийся чужой голос в голове — вообще ни к делу. — Ещё раз: вы мне нахер не сдались. Оставьте меня в покое, — тот же голос. Ближе, чем до этого. С ним снова кто-то столкнулся плечом, но в этот раз даже не извинились для вида. Только обернулись, бросая раздражённый взгляд, будто он был неожиданным порогом, об который все постоянно спотыкались. Он задержал взгляд на её лице. Она тоже остановилась. Было отчётливо видно, как пляшут противоречивые эмоции: сожаление и ненависть. Телефон в ту же минуту оторвался от её уха и с дребезгом упал на мокрый асфальт, когда очередной прохожий грубо задел её руку. Разбился, крышка корпуса отлетела куда-то в сторону, провожаемая почти что облегчённым взглядом обоих. — Что ты тут встал? — с возмущением, но не так раздражённо, как в телефонном разговоре, спрашивает девушка, отпинывая уже ненужный телефон ногой. Тот теряется среди чужих ботинок, разваливается вдребезги под твёрдыми подошвами и торопливыми шагами. Она насупилась, спрятав подмёрзшие руки в карманы. Он же ничего не ответил, дёргая уголком губ под маской. Чувствует лёгкую дрожь в её голосе. Это была она — хозяйка зацепивших его фраз, хозяйка мыслей, которые проносились в его голове из-за связи. Хмыкнул, бросая взгляд на разбитый телефон, и осмотрел девушку с ног до головы. Промокшая насквозь, дрожит, шнурки завязаны неряшливо, явно наспех, с края капюшона стекает вода, собираясь в капельку на краю шва и падая на нос.«Ну и что ты на меня уставился?»
Снова усмехнулся, подтверждая свои догадки. Точно, она. Молча взял за руку, утаскивая с оживленной улицы. Крепко сжимал хрупкое запястье, а она толком и не сопротивлялась, иногда только дёргала рукой, не поспевая за его шагом. Да даже если бы и вырывалась, он не обратил бы внимания. Остановился у ограждения из рабицы, оглядываясь на девушку. Отогнул край оторванной от столба сетки, но поймал непонимающий взгляд. — Ты совсем больной? — скептически протянула незнакомка, скрестив руки на груди. — Что тебе надо? — Дождь на улице, — он чуть нахмурился, осматриваясь по сторонам. В этом закоулке не было людей, но оживленная улица была совсем рядом. Не хотелось, чтобы их поймали сейчас. — Ни черта не понимаю… — выдохнула девушка, но всё же протиснулась за заборчик, чуть царапая куртку краями обкусанной проволоки. Он проскользнул следом и тут же вновь схватил её за запястье, уводя в сторону заброшенного здания. Здесь пахло сыростью бетона. Большая часть пыли осела, но если шаркнуть ногой, то обязательно поднимется грязно-серое облако. Было намного тише, чем на улице, и отчетливее слышно шум дождя, особенно громко капало где-то в углу, по алюминиевой пустой банке. Он по-хозяйски последовал вглубь, всё ещё держа девушку. Завернул за одну из стен, поднялся на второй этаж и отодвинул наполовину прогнившую деревянную дверь. Она была уже без петель, и парень просто отодвинул её в сторону, снова пропуская девушку вперёд. Нельзя было назвать это помещение уютным или обустроенным, но что-то в нём было. Собранные вместе ящики создавали подобие сиденья. На них было расстелено несколько каких-то одеял. Тут же валялся портфель, явно набитый чем-то. Деревянная палета кое-как прикрывала расшатанную оконную раму, в которой не хватало стекла. Недалеко от своеобразного лежбища было устроено небольшое кострище, аккуратно огражденное кирпичами.«Ну не убьёт же он меня?»
— И куда ты меня привёл? — всё ещё недоумевает девушка, неуверенно проходя в помещение. Морщась, рассматривает каждый угол. Подмечает, что, в отличии от остальных мест, здесь не было ни одной лишней вещицы или мусора. — Тебе некуда идти, не так ли? — он пожал плечами и кивнул в сторону ящиков, как бы говоря, что она может пройти. — Мы не знакомы, но… Сильно промокла? Девушка тихо рассмеялась, стягивая с себя капюшон. С них обоих вода буквально стекала, а он задаёт такой глупый вопрос. — Ты забавный малый, — поправляет чуть растянувшийся рыжий хвостик, смахивая мелкие капли с щёк. Не спешит заходить дальше, внимательно наблюдает за незнакомцем. — С чего ты взял, что мне некуда идти? Парень не ответил, махнув рукой. Первый идёт к ящикам, не дожидаясь девушки. Откидывает одеяло, чтобы достать изнутри бутыль с жидкостью и какой-то деревянный мусор.«Что он собрался делать?»
— Я разведу костёр, погреешься, — отвечает парень на вопрос, который не был озвучен вслух. — В рюкзаке есть сухая одежда, переодень хотя бы верх, простудишься. — Какой заботливый… — кривится в ответ, но всё же подходит. В мокрой насквозь толстовке, под которой, к слову, был только спортивный топ, действительно было холодно. — Может, назовёшься хотя бы?«Если хоть раз посмотрит, пока переодеваюсь, то точно ударю ему»
Парень с усмешкой отворачивается, начиная раскладывать щепки и разломанные дощечки от лишних ящиков в будущий костёр. Подливает немного жидкости, чтобы разгорелось наверняка, и черкает спичкой. По лицу тут же заплясали тёплые языки пламени. Дышать сквозь влажную маску было трудновато, но он воздержался от того, чтобы снять её при ней. — Можешь звать просто по имени, — не поворачиваясь, отзывается парень, подставляя руки к огню, — Харучиё. А ты?..«Весна в тысячи веков… Красиво»
— А?.. — задумалась девушка, уже поворачиваясь к парню в сухой толстовке. Присаживается рядом на корточки, тоже протягивая руки. — Я Хацуми. — У тебя есть соулмейт? — напрямую спрашивает Харучиё, чуть отстраняя маску от лица, чтобы глубже вдохнуть тёплый воздух. Хацуми чуть вздрагивает, хмурится, с недоверием косясь на парня.«Неужели, он…»
— Да, я слышу твои мысли, — подтверждает несказанное девушкой. — Не так давно, но уже достаточно, чтобы понять, что у тебя проблемы. Не ожидал встретить тебя вот так…***
Масааки Хацуми считала себя взрослой. Наверное, как и все подростки вроде неё. А пубертатный возраст зачастую значит одно: проблемы, недопонимания и разногласия, максимализм и жажда чего-то нового. Всё это сейчас описывает девушку. И больше выводили не пререкания с родителями, — там ещё худо-бедно они понимали друг друга, — а младший брат. Все всегда вставали на его защиту. И Хацу была не исключением, закрывая глаза на его детские выступления. Принимала наказания вместо него, прикрывала перед родителями и преподавателями за мелкие (и не очень) выходки и косяки. Выгораживала, как могла, чтобы ему было легче встать на ноги и подняться в жизни. А он?.. Маленький, избалованный и самоуверенный сгусток токсичности. Бывает, залетит в комнату Хацу, вереща что-то невнятное, накинется ей на шею, словно обнимая, и громко взвизгнет на ухо, тут же выбегая обратно, оставив девушку держаться за оглохшее на какое-то время ухо и болезненно морщиться. Или начирикает что-то в школьных тетрадях, пока она отойдёт на минуту от рабочего стола. А когда она уставшая приходила с тренировок, то бежал жаловаться родителям, что видел её целующуюся с каким-то парнем у крыльца, хотя такого и в помине не было. После подобных заявлений Хацу проводили долгую и монотонную беседу, что парни не все хорошие и пушистые, какими могут показаться на первый взгляд, и вообще, в её возрасте рано думать о чем-то таком. А она и не думала, но не умела держать язык за зубами. Ни раз убегала из дома после словесных перепалок. Возвращалась, конечно, когда выплеснет все свои эмоции на спортивной площадке на соседней улице. Несколько раз даже не появлялась до утра, пока отец не напишет, что уже достаточно показывать себя. Оставаться на улице ночью одной страшно не было. И район спокойный, и за себя, вроде, постоять могла. Хотя занятия кэндо не предусматривали рукопашный бой, но какой-никакой отпор даст. Не зря же их мотают на тренировках по залу и тренажёрам. Бродя по пустым улицам, всё чаще задумывалась о будущем. Что делать дальше, кем быть, поступать ли куда-то учиться… И соулмейт. Что делать с ним? После своего пятнадцатого дня рождения она не сразу сделала выбор, всё раздумывая, как бы обыграть это странное и не до конца объяснимое явление в их мире. Откуда оно вообще взялось? Сколько не искала информации и не расспрашивала — тщетно. Просто есть, и всё тут. Интереснее было только слышать рассказы о чужих связях, как они их устанавливали и какой выбор делали. Это ведь даже не татуировка, её свести можно, а тут действительно на всю жизнь. Всё решил очередной скандал. Кира — брат — снова сделал подлянку. Нарочно (Хацу была уверена в этом) разбил старую семейную вазу. Удачно так, прямо перед девушкой, которая в этот момент проходила по коридору. Уставшая после изнурительной тренировки, расстроенная заниженными оценками по контрольной. — Блять! — только тихо срывается с её языка, и она тут же бросает убийственный взгляд на младшего. Тот, услышав явно запрещённое ранее новое слово, гадко улыбается и, набрав в лёгкие побольше воздуха, громко и протяжно повторяет: — Бл-я-ять! На шум тут же выбегает мама, сурово сводя брови. Смотрит сначала на притворно напуганного Киру и переводит взгляд на Хацу. — Ты его научила? — строго, непривычно резко спрашивает она, всё ближе подходя к детям. И только теперь замечает осколки. Коротко вздыхает, прикрыв рот рукой. — Как же так? — Это всё Хацуми! Я видел! — подначивает Кира, тыча пальцем на девушку. — Хацу, это… правда? — она видела, как дрожат губы матери, видела усмешку брата. И с выдохом обняла женщину, вот-вот готовую расплакаться. — Прости, это произошло случайно, — шепчет Хацу, поглаживая мать по спине. Снова берёт вину на себя, сама не зная зачем. Наверное, ей не хотелось вновь выяснять отношения, тем более, когда мать была так огорчена. — Я всё склею, и будет как новенькая. — Почему, Хацушка? Почему с тобой всегда что-то приключается? — женщина всхлипнула, бессильно ударяя Хацу в плечо. — Почему ты не можешь быть как Кира? Почему? Хацуми была шокирована. Внутри всё сжалось. Её сравнили с ним. Нет, даже не так. Её поставили ниже него. От обиды захотелось плакать самой. Хотелось бы ей, чтобы кто-нибудь прочёл её мысли. — Я не специально, ма, прости, — она зачем-то продолжала выгораживать брата. Но её довольно грубо оттолкнули от себя. — Видеть тебя не хочу, — со слезами прошипела женщина, даже не глядя в её сторону. Хацуми обидно до одури. Закусила нижнюю губу, торопливо уходя в свою комнату. Заперлась на два оборота и медленно сползла на пол. Обняла себя за плечи и, шмыгнув носом, поджала колени. Так плохо. Вроде и сама подставлялась, но даже если и говорила, что она не виновата, то всё равно верили младшему. Кира хороший, Кира ребёнок, Кире нужно внимание. А ты взрослая уже, пора привыкнуть. И её недавнее желание подтолкнуло на установку серьёзной и сильной связи с соулмейтом. Мысли. Пусть хотя бы он их слышит, если это всё не выдумка и не сказки. Утерев рукавом мокрую щёку, девушка рывком поднялась, чтобы спешно найти среди учебного хлама на столе ручку. Аккуратно вывела на ладони слово «Мысли», с силой сжала, ногти чуть ли не впивались кожу. И тут же зашипела, когда ладонь обожгло холодом. С трепетом разжала, не без удивления рассматривая уже чистую кожу. Принято. Её связь установлена. Сначала она побоялась вообще о чём-либо думать — не знала, как это почувствует другой человек. Но, не ощутив никакой ответной связи, спустя несколько месяцев и вовсе забыла обо всём этом, вновь погрузившись в учёбу и тренировки. В минуты отчаяния мысленно взывала о помощи. Ей не нужно было чего-то особенного, но просто хотелось быть уверенной в том, что хотя бы один человек понимает её и готов прикрыть за собой. Но таких не было. Рассказывать о своих проблемах и переживаниях было не в её стиле. Да и кому это интересно? Посочувствуют, скажут, как им жаль, но на деле забудут через пару минут. Людям нужны улыбки и хорошее настроение от других, а проблем и своих хватает. Проходит почти два года. Хацу всё ещё ничего не чувствует в ответ. Скандалы становились всё ярче, громче, а её уходы из дома затяжнее. Пропадала сутками на тренировках и в залах, лишь бы попозже вернуться в свою комнату. Всё чаще в мыслях говорила сама с собой, как ей казалось. Постепенно и вовсе начала забывать о существовании соулмейтов и выбранной связи. «Как-то глупо получается. Все так много говорят об этих соулмейтах, а на деле ничего не произошло. Только ладонь обожгла, — разочарованно хмыкает, раскладывая тетради на столе. Хотя и наступили летние каникулы, заниматься самостоятельно Хацу не прекращала. — Или мне не повезло, и у меня его просто нет?» Она даже не задумывалась предпринимать попытки найти его. Отпустила ситуацию на самотёк. Проблемы с младшим братом обострились, а скоро экзамены. Она грезила о переезде, победах на соревнованиях, новых знакомствах в старшей школе. О долгожданной свободе от родителей и младшего брата. Но тот снова начал заводить свои песни, опуская тем самым на землю. В этот день Хацу решила прогуляться до магазина с подругой. Не планировала задерживаться, но заболталась, а теперь торопливо семенила в сторону дома. Ещё не было слишком темно, но на её улице было гораздо меньше людей, нежели на главной. Неприятный холодок прошёлся по коже, плохое предчувствие пробралось внутрь. Обернулась, чтобы успокоить себя — никого не было. И порог дома совсем рядом. Задумчиво хмурясь, открывает калитку, оглядываясь по сторонам. Тихо. Отдалённо слышны голоса и шум машин. Глубоко вздыхает, словно набирается сил, прежде чем повернуть ручку двери. Всё как обычно: отец работает в свете жёлтой лампы, перебирает механизмы; мама копошится у плиты; Кира встречает её гаденькой улыбкой, отходя от окна, и тут же бежит к матери. Дёргает её за фартук, привлекая внимание. Она наклоняется, пока младший что-то шепчет ей на ухо, указывая пальцем на Хацу. «Снова этот мелкий что-то придумал, — шипит про себя девушка, скидывая обувь. — Сейчас начнётся». — Я дома! — кричит с порога и на всякий случай добавляет: — Заболталась с подругой. Кира убегает в свою комнату, показывая на ходу язык девушке. Она быстро перебирает в голове варианты, что он наговорил матери. Морально готовится давать отпор. Мама подходит к отцу, тоже что-то говорит ему на ухо. Он крутит в ответ рукой, раскрыв ладонь. Сомневается, наверное, в чем-то. Но женщина сурово сводит брови, и он сдаётся. Машет, мол, делай как знаешь. Дома пахло отваренным рисом и кацудоном. Приятно, что слюнки текут. Хацуми, махнув рукой на навязчивые мысли, пробралась на кухню, скинув сумку у вешалок в прихожей. Заглянула за плечо матери, которая заканчивала сервировку. — Привет, ма. Как день прошёл? — улыбается, отбегая к раковине, чтобы помыть руки. Но девушка ловит не самый добрый взгляд в ответ. — Вполне прилично, — холодно отвечает женщина, протягивая полотенце. Косится, как-то странно, но ставит тарелку на стол. — Приятного аппетита. — Спасибо… — Хацу еле выдавливает это из себя. Игривость рукой сняло, стало так противно. Её будто наказывали за что-то, о чём она ещё не знала. — А у тебя, па? Как дела с заказчиками? Отец занимался ремонтом и реставрацией часов. Держал небольшую лавочку-магазин, но чаще всё же работал дома. Как сейчас, например. У него был отдельный столик, с жёлтой теплой лампой, множеством разных луп и маленьких контейнеров с частями. Раньше Хацу частенько совала туда свой нос, за что получала подзатыльники, но позже отец сам показывал, что да как, видя интерес ребёнка. — Неплохо, не нагружаюсь, — его тон был более тёплым, чем у матери. Но Хацу всё равно улавливала тревожные для себя нотки. Что-то не так. Прожевала эту мысль с новой порцией ужина. — Я где-то провинилась? — тихо спросила она наконец, косясь на дверь в комнату младшего брата. «Опять он что-то наговорил, за что мне получать по шее», — мысленно разочаровалась девушка, кладя в рот очередной кусочек кацудона. Она внимательно рассматривала то отца, то мать, которая явно хотела что-то сказать, но тщательно подбирала слова, поджимая губы. Женщина, наконец, перестаёт топтаться на одном месте. Упирается в спинку стула, перекидывая через него полотенце, и медленно переводит взгляд на Хацу, немного сведя брови. — Кира нам кое-что рассказал, и нам с отцом нужно с тобой серьёзно поговорить, — ровно и строго начинает женщина, пытаясь хоть как-то смягчить тон. Выходит не очень. Хацу как будто выносили смертный приговор. Девушка вздохнула, отставляя тарелку с недоеденным ужином подальше. Сложила ладони, укладывая на них подбородок. — Что на этот раз? — с лёгкой дерзинкой спрашивает девушка, закатывая глаза. Смотрит больше на отца — он будто и вовсе не заинтересован в назревающем конфликте. И он, и Хацу совершенно точно знали итог всего этого — мать не сдержится в словах, а девушка уйдёт выпускать пар на площадке и не вернётся до утра. — Он снова видел тебя с каким-то парнем у дома за непристойными вещами… Хацу, мне кажется, ты перебарщиваешь со своими подобными увлечениями и связями, — женщина отвела взгляд на отца, ожидая его кивка. — У тебя за последний месяц уже… пять мальчиков? — Ма, ты же понимаешь, что он нагло врёт, чтобы мы снова поругались, а ему сказали, какой он хороший, не то, что сестра? — У Хацу нет и надежды на то, что мать услышит её. Давно пройденная тема, но молчать было непозволительно для неё. — Хацу, это неприлично! — девушку, как и всегда, проигнорировали. — Для нашей семьи — особенно. У нас же такая прекрасная и дружная семья, твои предки — уважаемые реставраторы! Как ты можешь так жить? — Мама… — низко, но уверенно пытается перебить Хацу, слегка сжимая пальцы в замке. Снова, как об стенку горох. — Как ты можешь так жить? — она переходит на повышенные тона. Отец тихо вздыхает, в прочем, не отвлекаясь от работы. — Я закрываю глаза на твоё фехтование, крашеные волосы и вообще внешний вид, но это! Ты всё больше и больше разочаровываешь меня… — По-вашему, я какая-то легкомысленная гуляющая девка?! — возмущённо вскрикивает Хацу, резко поднимаясь на ноги. Стул с противным скрипом отъезжает назад, вилка негромко звякнула о край тарелки, когда девушка упёрлась руками в стол. — Да у меня в мыслях только тренировки, учёба и соревнования! А вы верите каждому слову этого мерзавца! Моё хобби вообще трогать не смейте! — Как ты можешь говорить так о своём брате? — строго, но спокойно осаждает отец, медленно перебирая мелкие детали часов за столом. В маленьких очках он выглядит довольно комично, но Хацу часто видела, как он работает с механизмами. Раньше даже сидела у него на коленках в этих же очёчках, чтобы лучше видеть крохотные детальки. Раньше. — Потому что это правда! — последний раз бросает она и с выдохом опускается в мягкое кресло, переходя на более спокойный тон. — Можете закрывать глаза на это сколько угодно, но он и день прожить не может, не напакостив мне. — Ты должна понять его, он совсем ребёнок, — голос матери тоже звучит спокойно. Как тихая река, окутывает, и Хацу почти поддаётся этому покою, но буря внутри берёт верх. — Давайте я действительно буду делать всё то, что вам так любезно придумывает Кира? Гулять с мальчиками, целоваться с ними у крыльца, прогуливать уроки и тренировки?.. М? — Не утрируй, Хацушка, — матушка подходит к ней со спины, нежно опускает руки на плечи и чуть массирует мышцы. Наигранная любовь, будто они отыгрывали какую-то сказку. — Он скоро перерастёт свои шалости. — Ма, это не просто шалости. Меня это морально убивает. Мне домой возвращаться не хочется, — сказала и прикусила язык. Отец мрачно покосился на Хацу, но ничего не сказал, только цокнул языком. Не любил он её такие фразы. Но внутри всё кипело сильнее обычного. Вот-вот, и она перестанет стараться подбирать слова. Откинула с плеч рыжие прядки, глубоко дыша, чтобы успокоиться хотя бы немного. Но всё рушится в момент, словно плотину прорывает. — Вот и не возвращайся! Мне без тебя лучше будет! — вдруг выкрикивает с противным смешком мальчик, высовывает язык и тут же прячется за дверью своей комнаты. Из Хацу будто воздух выбили. Замерла, приоткрыв рот и глядя туда, где только что была лохматая голова брата. Но даже сейчас, лично увидев настоящую картину, родители ничего не возразили и никак не осадили младшего. Отец устало выдохнул, возвращаясь к работе, а мать, наверное, просто не успела что-то сказать девушке — та уже выбежала из дома. За ней никто не пошёл, как и всегда. И она даже была отчасти благодарна этому. Знали — вернётся. Придёт, выдохнувшаяся, заскочит в душ, чтобы смыть с себя пережитую ссору и заглушить обиды. Сядет за недоделанные уроки, когда начнёт уже светать. Если успеет — вздремнёт часик перед школой. И все сделают вид, что ничего не было. Будто так и надо. Конечно же, никто не станет решать проблему. Кто так делает? Но в этот раз было по-другому. Это была будто последняя капля в долго набирающимся стакане, разорвавшая тонкий барьер жидкости и вылившая поток через края. Она решила совершенно точно — она не вернётся. Понимала головой, что ей некуда идти, некуда бежать, да и бросить школу и тренировки она попросту не могла — иначе точно жизнь в ней потухнет. Но если продолжать занятия — преподаватели вернут домой. Ей нужна была помощь, но она, конечно же, не признавала это. Хацу прошла мимо излюбленной площадки. Сегодня она пойдёт дальше, не остановится тут, изнуряя себя упражнениями. Покосилась на тренажёры, затягивая хвост на макушке. Противно. Ей было противно. Она любила родителей, любила свою семью и дом. Но до последнего не понимала, как так получилось. Когда её стали упрекать и пренебрегать ею? Когда появился младший брат? Или ей всё это ей только кажется… Хотелось вернуться в то детство, где её любили, где не считали разочарованием и позором семьи. Где было хорошо. Начался новый район. Здесь она бывала не так часто, но ещё ориентировалась. Подтянула рукава кофты, пряча одну руку в карман. Нервно сжимала телефон в руке. Самые важные решения принимаются неожиданно, верно же? Кажется, именно сейчас её жизнь сделала крутой разворот. Что будет дальше — неизвестно. Куда ей идти и что делать — не понятно. Столько вопросов, трудных для ребёнка шестнадцати с половиной лет. Хацу блуждала почти до утра. Дошла до станции к открытию, на улице едва ли начало светлеть. Снова взвешивала своё решение. Она не хотела возвращаться домой. Было страшно перед этой огромной неизвестностью. Пошарила в кармане — денег не было даже на проезд. Ещё больше засомневалась и решила сделать новый круг по району. Ещё через час раздался первый звонок на телефон — отец. Не ответила. Тут же пришло сообщение: «Тебе пора на учёбу. Возвращайся». Хацу несколько минут рассматривала такую уже привычную фразу, но такую противную сейчас. Нет, не хочет. Крупная капля упала на экран. Девушка спрятала мобильный в карман, натянула капюшон и подняла голову к небу. Тучи стянулись, а воздух становился всё свежее. Небо плакало. Не вернётся. Хватит. Вернулась на станцию, проскакивая контролёров. Решила потеряться. Сталкивалась с людьми, словно бежала от кого-то, на деле — от собственных сомнений. Не передумать, не струсить. Если идти — то до конца. Десять минут, полчаса, час, два. Снова звякнул телефон. На этот раз — звонок от матери. Сердце бешено колотилось, немного потряхивало, окутала паника. Она приложила телефон к уху, не совсем слыша, что ей говорят — шум толпы и метро заглушал голос. — Бесстыжая! Мы переживаем за тебя, обеспечиваем, а ты ночь дома не появлялась. Сейчас же возвращайся! — голос матери никогда не был настолько противным для Хацу. Поморщилась. — Нет. Отстаньте! — повысила голос, сдерживаясь от ругательств. Никогда не грубила родителям. — Хацуми! Хочешь стать оборванкой?! Через десять минут чтобы дома была! — Мать тоже была на грани. — Нет, даже не ищите меня больше, — торопливо сбросила звонок, вышла из вагона, чтобы пересесть на другу ветку. Череда станций, сотни незнакомых лиц. Внутренняя паника не прекращалась, только больше втягивала в себя. Вроде, Хацу становилась взрослой в один день. Голова тяжелела под грузом обид. Тошно. Вышла на незнакомой станции, выбралась на улицу, где вовсю лил дождь. Такой долгожданный. Жадно втянула свежий воздух. Множество одинаковых зонтов будто создавали свою искусственную крышу. Кто-то задевал её плечами, чуть ли не сбивая ног. Приняв новый звонок от матери, Хацу решила двинуться дальше, в неизвестность. — Хацушка, ты же понимаешь, что тебе потом будет хуже? — от притворного голоса матери было противно. — Мне будет точно лучше без вас, хватит уже, я всё сказала, — грубо и резко бросила девушка, ища глазами хоть какой-нибудь путь. — Хацу, просто вернись домой. — Прекратите мне звонить. Я не вернусь домой, — она повысила голос, ускоряя на нервах шаг. Внутри всё кипело. Вот-вот, и девушка просто взорвётся. «И всё равно, что мне некуда идти», — мысленно добавила Хацуми. — Хватит строить из себя не пойми кого. Без нас ты не справишься в этом мире. — Ещё раз: вы мне нахер не сдались. Оставьте меня в покое, — девушка сама чуть ли не задохнулась от собственных слов. Ей больно. Врезалась в кого-то плечом. Ребёнок — как ей показалось — немного покачнулся. По инерции развернулась к нему лицом. Пробежалась глазами, подмечая неуместную маску на лице. Будто себя увидела — потерянный взгляд и незнание, куда деваться. Будто карма, девушку тоже кто-то задел плечом. Телефон выпал из руки. — Что ты тут встал? — она пересеклась с ним взглядом. Голубые, такие печальные глаза, словно уже ни одну жизнь прожил. Хацу ещё кипела злостью из-за родителей, но она чувствовала обреченность парня. Как и свою. Он смерил её взглядом, чему-то усмехнулся. «Ну и что ты на меня уставился?» — буркнула про себя Хацу, немного напрягаясь. Он схватил её за руку, потянул куда-то за собой. И она поддалась. Не поспевала за шагом, одёргивая паренька. Но не боялась. Уже ничего не боялась. Ощущала что-то своё в этом парне, что-то, что так необходимо ей прямо сейчас. На мгновение показалось, что это то самое чувство, которое описывают в книгах, когда ты находишь соулмейта. Странно как-то.