Таёжное утро четы Валялкиных

Таня шла, с удовольствием шурша опавшими иголками, осиновыми и дубовыми листьями. Таёжная осень совсем не похожа на осень средней полосы России во всём её красочном великолепии. Хотя Тане в последнее время всё чаще казалось, что она ни за что не променяла бы строгую красоту елей, могучих дубов и редких берёз и осин на всё пышное великолепие московских клёнов и каштанов. Пусть даже те и отливают золотом, багрянцем и медью, там нет такого таёжного духа, высокого неба, прозрачного воздуха. Пахло грибами, прелыми листьями, свежей хвоей, мокрой травой и землёй. Сентябрьский запах — особенный, его ни с чем не спутаешь, хотя так, наверное, можно сказать и про майский, и про декабрьский — в общем, про любой. Глядя на залитые солнцем вековые сосны, Тане захотелось процитировать слова какого-нибудь классика, но кроме хрестоматийного «Унылая пора! Очей очарованье!», в голову ничего не шло. — Иногда завидую, что я не Тургенев. И не Пришвин. И не Паустовский. Такую красоту вижу, а описать даже для дневника не могу! — пожаловалась Таня, одновременно пытаясь догнать Ваньку с его лёгким, пружинистым шагом. — А может, и описывать ничего не надо? Просто смотреть и наслаждаться. Всё равно это красоту Тургенев с Паустовским уже сто раз описали, — ответил Ванька, пригибаясь, чтобы не вляпаться в паутину. — Кстати про писательство. Я так и не успел досказать главного. Сегодня утром пришло письмо. Ну, как пришло. Пока я кормил жеребёнка, в дверь вонзилось копьё с прицепленным посланием. А стоило мне взять конверт, как копьё исчезло. — Ты осмотрел местность? — Нет. А зачем? Копьё валькирии могли запустить в принципе из любой точки мира, хоть с Северного полюса. — Но почему ты молчал? — от возмущения Таня на миг остановилась, а потом, подняв с земли шишку, шепнула «Труллис-запуллис», отправляя её в затылок Валялкина. Уже через секунду возмущённое «Ай!» сообщило, что воспитательная акция прошла успешно. Не копьё валькирии, конечно, но… — Я-то как раз не молчал. Я хотел сразу сказать, но тут ты с письмами Ягуна, Гробыни и Лены. А как только заговорил, мы погрузились в воспоминания и стало не до этого. — Где письмо? — решительно прервала его Таня. — Его нет. Рассыпалось в прах, как только я его прочёл. Но примерно я запомнил. Во-первых, самое важное: они живы. Логично, не правда ли? Во-вторых, они вернулись в Москву. — С ними всё в порядке? Шилов нашёл себе меч? Там, в штольне? — жадно встряла Таня. — Таня, тебя случайно Ягун в последнее время не кусал? Что за манера перебивать! Дай мне рассказать по порядку! Ванька явно пытался звучать возмущённо, но сердиться на Таню в полной мере у него не получалось никогда. Вот и сейчас, стоило ей фыркнуть, дать Ваньке дружеский подзатыльник, а потом чмокнуть в щёку, как Валялкин утих. — Так вот. Меч они нашли. И даже не один. Ты представляешь вообще, как устроены Гумёшки? — Ну… «Медной горы Хозяйка», не? Горы как горы. Вряд ли очень высокие, Урал — это, всё же, не Гималаи, — осторожно ответила Таня, чувствуя подвох. И — точно. — Гумешёвский медный рудник не похож на гору в привычном понимании. Это практически плоское место. «Гора» там растёт как бы вниз и вглубь. Когда же в сказах появляется гора именно как возвышенность, то имеется в виду немного другое место: Азов гора. К Азовскому морю не имеет никакого отношения, находится в десятке километров от самих Гумёшков. Не случайно Медной Горы Хозяйку иногда называют «девкой Азовкой». — Вань, выключи внутреннего Шурасика! — А ты выключи внутреннюю Гробыню! — моментально отпарировал Валялкин. Одновременно он подхватил Таню, едва не навернувшуюся о коварно замаскировавшуюся под листьями корягу. — Так вот. В Полевском сейчас на месте горных разработок просто улица, названная как раз в честь Гумёшков. Сам городок очень колоритный: с одной стороны, округ кишмя кишит нежитью, с другой — в городе с десяток христианских церквей. И под землёй заброшенные штольни. Представляешь, какое там «место силы»? Таня заверила, что представляет. — Сложно представить лучшее место для хранилища светлых и тёмных артефактов, правильно? Где-то полтора века назад это понял один из стражей мрака. Если точнее: сам мечник Арей. На этот раз Таня действительно споткнулась. — Это тот, который?.. — Да. Бывший бог войны, барон Мрака, изобретатель холодного оружия и лучший мечник в истории. Тот самый, который зарубил сына Древнира. — Погоди, — ухватила его за рукав Таня. — Я правильно помню, что меч Древнира потом попал к Мефодию Буслаеву? Тому самому златокрылому, который был у нас? — Да. Мефодий обучался у Арея владению мечом. А потом зарубил его. Но вообще, Арей сам на это пошёл, чтобы спасти Мефодия от Мрака. — Это всё тебе Шилов написал? — жадно спросила Таня. Ванька неопределённо пожал плечами. — Что-то писал Сарданапал, что-то сложилось из рассказа Дафны, что-то откуда-то вычитал, что-то додумал и понял сам. Шилов написал про другое. Мефодий был любимым учеником Арея, и тот оставил ему свою коллекцию холодного оружия. Как светлого, так и тёмного, накопленного за несколько тысячелетий. А так как Арей долгое время был начальником русского отдела мрака, он прекрасно знал про места силы в России. В том числе и в Гумёшках. Таня кивнула. — Только наследство оставлено Мефодию, а меч был нужен Шилову. Моя твоя не понимайт! — Ага. Я отшень люблю русского язЫка, и часто пользоваться ею, — охотно поддакнул Ванька. — В итоге, как я понял, Мефодий с Дафной всё-таки их нашли. А потом, захватив валькирий в качестве команды поддержки, ринулись штурмовать Полевской. Я, конечно, преувеличиваю, но не думаю, что сильно. Валькирий хлебом не корми дай с кем-нибудь посражаться, а у Прасковьи с Шиловым Мрак висел на хвосте. Более чем уверен: без кровопролитий не обошлось. Таня зябко передёрнулась, вспомнив решительные скулы Прасковьи, стальной взгляд Шилова, прищуренные глаза Мефодия и летящие волосы Дафны. Кровопролития — для тех, кому едва-едва за двадцать. — Кстати тот некромаг тоже там был. Таня с подозрением посмотрела на Ваньку. — Какой ещё «тот»? — Тот, который вправил мозг Бейбарсову. Ему тоже с барского плеча какой-то клинок перепал. Шилов пишет, что в итоге Мефодий, которому всё оружейное богатство и принадлежало, большую часть там и оставил, себе мало что взял. У него же уже есть меч. Помнишь, он нам показывал? — Спата его предка? — припомнила Таня. — Ага. Магические мечи, насколько я понял, штука сложная. Нельзя просто взять первую попавшуюся железяку и пойти крошить врагов в капусту. Они могут как признать, так и не признать владельца. Там и черты характера влияют, и эйдос, и внутренний настрой. У Шилова был раньше меч Кводнона, сохранивший в себе его частичку. Как они с Прасковьей её оттуда вытащили, — уму непостижимо. Таня промолчала, про себя подумав, что от настолько одарённых личностей можно ожидать и не такого. — А теперь — внимание, вопрос. Татиана, как говорил Шурасик, что ты знаешь про последнюю битву Кводнона? Таня задумалась. Если в магической истории она ориентировалась сравнительно неплохо — долгое время её «лёгким чтивом на ночь» был фолиант «История магии: от древнейших времён до современности» — то в событиях на уровне стражей она откровенно «плавала». — Знаю, что битва длилась долго, что Мрак поначалу одерживал победу, и едва не сломал оборону Эдема, знаю, что большая часть светлых бойцов полегла, но девять смельчаков пробрались в шатёр Кводнона, уничтожили его и его дарх. После чего Свет перешёл в наступление и в итоге победил, — неуверенно озвучила Таня. — Блеск! — одобрил Ваня. — А теперь ещё один вопрос: куда, как ты думаешь, делось оружие этих девяти златокрылых? Таня вздрогнула. — Только не говори, что… Ванька кивнул. — Ага. Арей подобрал клинки и флейты и спрятал в своё хранилище. В особенности его должен был интересовать меч Дия — того самого златокрылого, который разбил дарх Кводнона. И надо же было так случиться, что спустя много веков этот меч признал своим хозяином Шилова, обладателя Дара Кводнона! — Быть такого не может! — Почему? — удивился Ванька. — Как раз очень логично. Шилов же сам сказал нам, что ему нужно оружие такой же силы, как Кводноновское, но светлое. Соответственно, меч, которым одолели Кводнона, подходит идеально. Правда, светлые клинки слушаются не любого и не сразу. Мефодий, ты помнишь, рассказывал, что поначалу спата ему не отзывалась. Зато потом они помогают человеку идти к Свету и укрепляют его эйдос. Таня задумчиво провела рукой по волосам. — А как светлый меч вообще сочетается с Даром Кводнона? Ванька улыбнулся. Как всегда, не столько губами, сколько глазами. Словно бы в них зажглись маленькие тёплые солнышки. Таня не умела радоваться, как он. Казалось, Валялкин вообще не разделяет удачи свои и чужие — просто радуется за всех и сразу. — С Даром там вообще так получилось… Короче, они всё разрулили. Я ещё не всё рассказал. — Ну? — поторопила Таня. Они уже вышли на холм, с которого была видна клиника: длинное серое одноэтажное здание с кучей пристроек, кривоватое и извилистое. — У нас они были, ты помнишь, где-то в конце февраля. А в хранилище они попали в начале апреля. Тогда Буслаеву исполнилось двадцать один. Ты же в курсе, что у магов и стражей есть определённые рубежи развития? Каждые семь лет — новая ступень. Таня кивнула. Обычно магические способности проявляются у ребёнка ещё в детстве, года в три-четыре. Могут и раньше: сама малютка Гротти раздавила скорпиона Чумы-дель-Торт в годовалом возрасте. Но эти проявления, как правило, носят эпизодический характер. А вот лет с семи каждое сильное эмоциональное потрясение ребёнка обычно несёт за собой стихийный выброс магии. Как раз с семи до четырнадцати лет детей забирают на обучение маги и стражи. В четырнадцать же начинается новый этап. Считается, что это третье семилетие — одно из самых ответственных в жизни человека. Именно в нём идёт ломка, когда детство заканчивается, и подросток «выпадает» из тепличных условий, сталкиваясь со взрослым миром. Именно в это время его эйдос особенно уязвим, его шатает и швыряет из одной крайности в другую. Это ни разу не «поиск себя» — скорее, это судорожное нашаривание единственного правильного для себя пути в жизни, конструирование и вылепливание своей личности заново. Именно в эту пору мрак любит подстерегать лопухоидов, набрасываться на них из тьмы, оплетать сетью лжи, забрасывать искушениями, настраивать против всего вокруг, оглушать громкими словами и фальшивыми обещаниями. Устоять в этом шторме могут те, чей эйдос изначально обладает огромной силой. Те, у кого есть что противопоставить мраку: свои принципы, убеждения, ценности. Созидательного и светлого Ваньку, например, не смог утащить на дно даже Тантал. Таньку спасало её милосердие, Ягуна — товарищеский дух и оптимизм, Шурасика — бесконечная потребность в умственном труде, познании, развитии, Катю Лоткову — благоразумие и осторожность, Жанну — сострадательность, Лену — самоотверженность. Те, кто смогли выдержать эту борьбу с самим собой, вступают в четвёртое семилетие. Это уже как бы взрослость, но ещё не окончательная, с постоянными оглядками на детство. Из разряда «Погодите, это что, МЫ теперь взрослые? Да нет, не может быть! Мы же пять минут назад были детьми, куда это всё делось?» Новые убеждения, новые интересы, новые приоритеты. Последнее «прости-прощай, ничего не обещай» — и уход во взрослую жизнь. — Так вот. Мефодию исполнилось двадцать один. Видимо, Арей решил, что если его воспитанник сумеет дожить до этого возраста, то ему уже можно будет доверить наследство. Соответственно, тринадцатого апреля они все и проникли в хранилище. — А потом? — спросила Таня, прикинув, что с того времени прошло почти полгода. — А потом Шилов с Прасковьей, уже без валькирий, отправились по другим светлым местам силы в России. Не только в Сибири, а вообще. Без магии, как простые лопухоиды. То самолётом, то автостопом, то по горам пешочком. Шилов очень интересно сформулировал: «выколачивать из себя Дар Кводнона». — И как? Неужто выколотили? — не поверила Таня. — Ага. Ну, то есть, насколько я понял, такой объём тёмной магии не может просто взять и исчезнуть. Он может лишь менять хозяина. До Прасковьи и Шилова он принадлежал Буслаеву. Но до рождения Мефодия он существовал очень… абстрактно, что ли. Типа, в теории он как бы есть, но на практике его как бы нету. В общем, пока родится следующий человек, способный вместить дар Кводнона, может спокойно пройти ещё несколько веков. Что там Халявий говорил про внучка Пипы Дурневой? Ванька помолчал. — То, что я скажу дальше, уже не слова Шилова, а мои догадки. Но я в них уверен на двести процентов. Дело в том, что магии нельзя лишить принудительно. Никакие места силы, светлые артефакты и обряды не могли «выколотить» Дар Кводнона. От магии можно только отречься добровольно. Так, как это сделал я. Таня нахмурилась. Она начала догадываться, к чему клонил Валялкин. — Не, Вань, здесь что-то не то. Не могли они так добровольно взять и отказаться от… фактически, от всемогущества. Ты же помнишь, с каким презрением они говорили о «лопухоидах». Как вообще можно, привыкнув обладать Даром такой мощи, стать обычными людьми? Ты же сам говорил, магия и ощущение «ложного всесилия» — хуже наркотика. Они вышли на дорогу. До клиники оставалось метров триста. — Ну, во-первых, если магию «выколотить» невозможно, то эгоизм и гордыню — очень даже, — заметил Валялкин. — Во-вторых, у Прасковьи магия осталась — она ведь валькирия. А Шилов скорее воин, чем маг. Ну, согласен, телепортация или руны ему ещё могли пригодиться, но сражающимся с помощью магии мне его сложно представить. Его стихия — бой. А его новый меч остался при нём. — А в-третьих? — жадно спросила Таня, смутно уловив дрожащую на уголках губ Ваньки улыбку. — А в-третьих… Знаешь, я думаю, они просто устали. Ведь что такое Дар Кводнона? — Что? — послушно спросила Таня, чувствуя себя на лекции у Сарданапала, обожавшего риторические вопросы. — Дар Кводнона — сплошной сгусток Мрака. А Мрак — не что иное, как отсутствие Света. Веры, надежды, любви, доброты, заботы, радости самопожертвования, милосердия… Того, без чего ни один человек не проживёт. Абсолютное зло, с которым столкнулся в Тартаре Глеб и которого он так ужаснулся. Разве стоит это всемогущества? — Нет, — признала Таня. — Вот и они это поняли. Либо «ложное всесилие» — а потом прямым рейсом в Тартар, либо отказ от Дара и возможность любить, дышать, жить. — Любить? — уточнила Таня. Ванька лукаво улыбнулся. В его глазах снова заплясали весёлые искорки. — Да. И эта любовь должна обладать колоссальной силой. Я готов даже предположить, что и из меча Кводнона в феврале магия пропала, когда они впервые дали волю чувствам. Можно подумать, ты сама ничего не заметила, когда они у нас были! — Заметила, но… разве валькириям можно любить? — Исключение только подтверждает правило, — пожал плечами Валялкин. — Думаю, что именно любовь и стала основной причиной, почему они отреклись от Дара. Сейчас им уже ничего не помешает быть вместе. У них, кстати, в Москве ребёнок остался. — Чего?! — Пока только приёмный. Но это неважно. Главное, что теперь они настоящая семья. И, на мой взгляд, это самый дорогой Дар. Похлеще магии. И Ванька открыл перед Таней дверь клиники.