Хьюго или Новое происшествие в Проклятой Галерее.

*** В ту ночь я видел довольно странный сон, не похожий на предыдущие. Не похожий тем, что, похоже, воспаленному сознанию было угодно, наконец, познакомить меня со своими героями. Начиналось все как обычно. Я брел по тёмному коридору, наслаждаясь отсутствием чудовищ и в то же время не веря, что их больше нет, и ожидая их возвращения, когда внезапно на кого-то наткнулся. Этот кто-то резко отпрянул, издав какой-то испуганный, но вполне человеческий звук. Я отскочил в ответ точно также, прижавшись спиной к стене. Какие-то минуты была тишина, потом детский голос вкрадчиво сообщил: — Ты чего? Это всего лишь ваза. — Ваза?! Там не ваза, там кто-то... Или что-то... Боже, я не вынесу, если там снова... — достаточно высокий и молодой, но все же мужской голос. — Эй, я тоже устал от этих тварей... — я рискнул нарушить тишину, смутно понимая, что делаю. Голос молодого человека снова издал непонятный испуганный звук и, видимо, обладатель его снова куда-то отшатнулся. После чего упал. Я сделал несколько шагов в пустоту. — Голова... — шепотом протянул молодой голос. — Эй, я не одна из этих кукол, манекенов или синих карликов... — я попытался было наладить контакт со скрытыми за темнотой собеседниками. — Ты так убьешься... — детский голос, обращенный, видимо, не ко мне. — Эй, у меня нет ни свечи, ничего... Я не хочу вам зла... Я, черт возьми, впервые за долгое время вижу тут живого человека... — не выдержал я. — Не ходи одна... — шёпот молодого человека. Какое-то копошение и, наконец, кто-то зажёг спичку. Я увидел лицо девочки, уже до боли знакомые мне каштановые волосы, отдающие на свету красно-рыжим оттенком. Карие глаза с тем же красноватым оттенком. Пытливый и уже не по-детски серьёзный взгляд. Она стояла не близко ко мне и при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что она выглядывает из-за чьей-то спины. Этот кто-то забрал у неё спичку и поднял повыше. Но мог вполне обойтись и без этого, потому что его я тоже уже знал. Это был тот самый парень. Несмотря на бурное проявление эмоций, его лицо было настороженным и достаточно серьёзным. Хотя... Я словно видел сквозь эту серьёзность и уже мог смело воспринимать его как своего младшего брата. — Вы тоже попали сюда через галерею? — поинтересовался парень. — Как вас звать? — Я попадаю сюда в своих снах. — признался я. — Не знаю, какую галерею ты имеешь в виду. — Выставку картин. — Гуэртены? — Да. Мы оба попали сюда через его выставку картин... Засмотрелись... Не успели оглянуться, как очутились здесь. — Я ушёл из неё вовремя, вместе со всеми... Но, сознаться... Именно после этой выставки начались эти ужасные сны. Я внезапно испытал прилив облегчения и огромное желание обнять их обоих. Не столько потому, что уже давно знал их по своим картинам, сколько из-за того, что больше никто во всем мире не мог разделить со мной эти чувства. Впрочем, они ведь совсем не знают меня... — Так как тебя звать? — повторил парень. — Хьюго... — неуверенно пробормотал я, так редко знакомившийся с новыми людьми, что даже просьба назвать свое имя меня стеснила. — Гарри. — с готовностью отозвался он. — Подержи-ка. — протянул мне спичку и в следующую минуту поднял ютившуюся у своих ног девчонку, и посадил её себе на плечи. Неловко улыбнулся, такой уже мне знакомой улыбкой, пояснив. — Так мне спокойнее. А это Иб.* Иб, ты там не замёрзла, все хорошо? Она смущённо кивнула, прижавшись к его голове. — Как я рад, что встретил здесь хоть кого-то живого... — пробормотал я. — Аналогично! — с готовностью отозвался "новый знакомый". — В таком страшном месте начинаешь ценить каждого встречного человека... Но одно меня в тебе смущает. Где твоя роза? — Какая роза? — я не понял, о чем он вообще говорит. — Роза, которая олицетворяет твою жизнь. Когда тебя ранят, она теряет лепестки. Когда она расцветает, залечиваются твои раны. — он выудил из бесконечного кармана своего плаща две розы, синюю и красную. — Это наши. — Я не видел здесь никаких роз. Я вообще считал все это всего лишь снами пока... Не случилось вот это. — я приподнял свою поврежденную ногу, поднёс к ней огонёк света. Гарри сочувственно вздохнул: — Была бы твоя роза, мы бы быстро могли это излечить. Просто ставишь её в воду.. Обязательно чистую воду. — убедительно поднял палец. — Потому что тут есть отравленная. И все, нога была бы здорова... Меня здесь уже столько раз травили, пытались съесть, подвесить... Тебя же именно подвесили, да? — Меня чуть не задушили. Меня спасло только то, что сосед вызвал скорую, потому что я орал. — Видишь, Иб, не я один тут ору. — полушутливо, но больше для поддержания атмосферы добавил он, обратившись к девочке. Та молчала. — Сознаться, я вас уже видел обоих... — я не знал, стоит ли об этом говорить, но была не была... — И где же? — Я художник. Последнее время я вижу перед глазами разные образы и рисую их. Раньше рисовал одни пейзажи. Но после выставки Гуэртены я начал видеть вас... Тебя и её отдельно. И не только вас. Вы главные герои моих картин. Надеюсь, это не слишком странно звучит... — Это очень интересно. — пробормотал Гарри. — Значит ты каким-то образом видел то, что происходит здесь с нами? — Нет, не здесь... А наверное в обычном мире. Я никогда раньше вас двоих вместе не видел. — Ну тогда самое время увидеть. — Гарри просиял улыбочкой, словно его фотографировали. — Она там спит что ли? — он кивнул в сторону девочки на своих плечах. Я пожал плечами. — Видимо, да. — Эх... — он осторожно снял девочку с плеч и взял на руки. — Нам действительно надо передохнуть. — до этого шутливое лицо стало серьёзным и уставшим. Я сразу понял, что он делал все эти милые вещи и старался поддерживать атмосферу ради девчонки. — Честно, когда я вас рисовал, мне всегда казалось, что ей не хватает старшего брата. А тебе младшей сестры. — Да? Возможно. — он сосредоточенно осмотрелся. — Посвети-ка мне. Я попробую найти путь в безопасную комнату. Пока мы шли, длилось молчание. Я не знал, что сказать ему. Да и он не очень понимал, что может сказать мне. — Интересно. — пробормотал он, нарушая тишину. — Если ты попадаешь сюда только во снах. Значит в следующий раз не факт, что мы тебя увидим... — Возможно... — пробомотал я. — Но, знаешь, вы, как мои персонажи, мне куда ближе, чем все мои знакомые из реальности. — Приятно слышать. Но и грустно. Тогда тебе нужно найти способ как-то попадать во снах именно к нам, а не к тем чёртовых синим.. — Злобным карликам. — добавил я. — Да. — подтвердил Гарри. — Рад, что ты тоже их видишь. Потому что вот это дитя видит вместо них миленьких белых кроликов... А я смотрю на этот ужас и думаю, как бы мне не сойти с ума. И не разрушить детские мечты... — после паузы добавил. — А она все удивляется, почему я ору. "Как девчонка". — пародийно изобразил на лице "крик испуганной девчонки" и отмахнулся. Видимо, эта шутка была обидной для него самого. — Ну, как бы она не говорила, а поверь, ты ей нужен... — пробомотал я. Гарри помолчал. — Я это знаю. Наконец, мы добрались. Он запер за нами дверь. Постелил девчонке свой плащ и уложил её так, чтобы часть плаща её накрывала. Устроился рядом. Осторожно убрал волосы с её лица. — Да, мне действительно всегда не хватало младшей сестры... Или кого-то, о ком можно было бы заботиться. — пробормотал он. — Но, думаю, для уединенно живущего художника это все знакомые ощущения. — перевёл взгляд на меня. Я пожал плечами. — Я именно, что художник. Все свои чувства я могу выразить в картинах. Поэтому, грубо говоря, мне не нужны люди, чтобы выражать их перед ними... Но за то время, пока рисовал вас обоих, я порядком к вам привязался. Да ещё и попав в такое место... Тут действительно начинаешь ценить людей. Гарри хмыкнул. — Я так устал за это время... — пробормотал он, сопроводив эти слова многозначительным зевком. — Слушай, художник... А чем все это для нас закончится? Мы выберемся? Ты ведь все уже знаешь наверняка. Я помолчал, вспомнив мальчишку, заросшего колючими стеблями роз, замершего в вечном сне, и девочку, одиноко сидящую в темноте и кутавшуюся в клубочек от ужаса. — Я не знаю вашего будущего. — сглотнул я. Гарри невесело усмехнулся. — Не выберемся, да? А я, дурак, наобещал ей, что мы встретимся снова и будем есть вместе печенье макарон, которое она никогда не пробовала... — Я не сказал, что вы не выберетесь. — я попробовал сказать это более твёрдо, но, видимо, парня сломили не мои слова, а собственная напряжённость, которую он нёс на плечах все это время, пытаясь изображать из себя взрослого и независимого. Он покачал головой, пытаясь сдержать накатившую волну какой-то смеси горечи и отчаяния. Я вздохнул: — Послушай. Насколько я знаю жизнь, у каждого из нас есть много вариантов будущего. И все они зависят от нас самих. Нельзя сказать, будет тот вариант или этот... Даже если я видел что-то. Это ещё не значит, что будет так... Я думал, например, что вы никогда не встретитесь. Он сухо кивнул, все ещё борясь со своими чувствами. Я сел рядом и осторожно обнял его как взрослый ребёнка. Ребёнка, который впал в отчаяние и долгое время не мог никому этого показать. Воцарилось молчание. Я окончательно убедился в том, что Гарри, помимо всего прочего, относится к тому замечательному типу людей с плавким возрастом, которые после достижения ими 18 лет ещё долго живут практически не меняясь. И, хотя изначально я оценил его как человека "примерно моих лет" (из-за схожести со студенческой братией), теперь во мне все больше крепла уверенность, что ему нет ещё и двадцати. Наконец, молчаливый обмен чувствами подошёл к концу, и он оперся о спинку дивана, смотря перед собой пустыми глазами. Не самый лучший симптом, но... — Знаешь, как только я оказался здесь, мне все кажется, что так и должно было произойти. Моя жизнь... Она не очень моя. Не знаю, могу ли я это объяснить... Но... В общем, я не удивлюсь, если я попал сюда, чтобы она могла выбраться. — он кивнул в сторону Иб. — Что-то хочет выбраться из этого мира в мир людей. Выбраться, пожертвовав нами. Закон замещения. Если кто-то уходит, кто-то должен стать на его место. Если кому-то нужно будет остаться, чтобы вышел другой, то останусь я... Мне нечего терять. — Ну-ну, нечего... — пробормотал я, но не нашёл аргументов, помня многие сцены из его жизни. — Ты ведь все знаешь. Я помолчал. — Моя жизнь... — он полугрустно усмехнулся. — Это как в песне про печального клоуна.** Я создан, чтобы спасти кого-то, отдав свою жизнь. Все к этому и шло. Не такая уж и плохая "миссия"... Хотя не могу сказать, что мне от этого спокойнее. — Мне хотелось бы, чтобы выбрались вы оба. — добавил я. — Мне тоже. Но, если какая-то дрянь покусится на девчонку... То я знаю, что делать. Я потрепал его по плечу. — На самом деле я никогда не видел ничего о твоём детстве. И о жизни твоей знаю только по твоему собственному лицу. — Ну и хорошо. — он устроился поудобнее на диване, готовясь заснуть. — Ты должен найти способ попадать в ту часть сна, где есть мы, а не все эти... — Синие твари. — добавил я. Он кивнул. — Будь спокоен. Я, кажется, знаю, как это сделать. Он повторно кивнул и вскоре уже спал рядом со своей маленькой подопечной. Какое-то время я просто смотрел на эту картину: умиротворение в центре бури. Тепло и невинная привязанность друг к другу, лишённая какого бы то ни было корыстного умысла. Эти двое были похожи на созданий иных, не принадлежащих этой грешной земле, не тронутых ещё её тленом. Казалось, сама природа старается накрыть их своим невидимым одеялом и уберечь. Не столько от призраков этого сумасшедшего лабиринта, сколько от вещей куда более тривиальных и сугубо человеческих... "Я обязательно должен это зарисовать." — сделав такой вывод, я позволил и себе самому забыться сном. *** Когда я сказал, что, кажется, понял, как найти этих ребят, я имел в виду одно смутное ощущение. Оно рождалось во мне, когда я смотрел на картину погребенного в розовых стеблях юноши. Как уже говорил, он словно бы был жив и одновременно нет. Мне казалось, что именно этот спящий молодой человек позволил мне ускользнуть от разума того, той или тех, кто до этого управлял моими перемещениями. Благодаря чему я смог оказаться рядом с ним и его маленькой спутницей. Еще одна вещь, о которой я почти забыл думать, но которая не менее настораживала меня это тот факт, что с моими новыми знакомыми (или все же друзьями?) не было никого по имени Мэри. Объясняется ли это тем, что "Мэри" я скопировал изначально с чужой картины или в этом всем есть какой-то более глубокий смысл? Я не знал. Но знал, что теперь буду как можно чаще перед сном рассматривать именно "Забытый портрет". Картину "Спокойствие посреди бури", основанную на пережитом мной знакомстве с собственными героями, я начал на следующий день и... Эмоции были какими-то совсем другими. Теперь я не был механическим исполнителем, движимым чужой волей. Я был собой. И рисовал то, что в первую очередь прошло через моё собственное сознание, мой разум, моё восхищение и мою тоску. Это была полностью моя идея, из-за чего этот последний рисунок был мне особенно дорог. Изображал он, конечно же, двух юных созданий. Парнишку постарше и маленькую девочку, бережно накрытую его плащом. Оба дремали на диване, пока за окном неистово выла буря, сверкали молнии и бушевал ураган. Собственно, окно с ураганом я добавил, чтобы объяснить название. Ведь сторонний человек не поймёт иначе, почему это спокойствие посреди бури. Первое время после завершения рисунка я был полон радости. Собственно, это было первое утро за долгое время когда после пробуждения я не обнаружил на своих руках, шее и прочих частях тела синюшных пятен. Впервые я, кажется, выглядел ещё не здоровым, но уже идущим на поправку. Если не считать, конечно, покалеченной ноги. Но примерно через часа 3 после полудня моя радость сменилась нарастающим ощущением тревоги. Словно я снова попал под видение "глаза", ненадолго потерявшего меня из виду. Я почувствовал странный импульс нарисовать нечто совсем другое. Идущее не из глубин моей души, а чужое... Вот только я был абсолютно измотан, чтобы рисовать второй раз, да к тому же не своё. Поэтому, вместо обычного времяпрепровождения, я решил сделать себе небольшую прогулку. Нога болела, но не настолько, чтобы не смочь идти. К тому же я предусмотрительно собирался, дойдя до места, долго сидеть на песке или нагретом асфальте, дав ноге так необходимые ей часы покоя. К нашему маленькому городу постепенно подступала осень. Это было видно по ноткам уныния, проступившим во всей окружающей природе. Море, ещё недавно бурно резвящееся, теперь устало несло свои воды. Листья на деревьях отчаянно покачивались, словно готовились и репетировали свое падение. Беззаботность на лицах людей сменилась столь привычной для них спешкой и безразличием. Я устроился на небольшом кусочке нагретого асфальта, оперевшись спиной на идущий вверх выступ. И, чтобы не заснуть, стал наблюдать, периодически делая неопрятные штрихи в своём походном блокноте. Я тщательно избегал странички, на которой нарисована была "Мэри" и старался вообще не думать о ней. Надеясь, что шум прибоя, чужая болтовня, звуки отбивающегося от рук мяча, лай собак и визг шин вдалеке отвлекут меня от всех проблем последних дней. Но полностью закрыть свой разум от чужого влияния не вышло. Хоть я и сопротивляться до последнего, внушал себе, что это будет прекрасный денёк для уходящего солнца, но... В итоге мне пришлось бороться с подступившей сонливостью и бьющимися, ждущими где-то на краю подсознания, образами. Когда эта психологическая борьба измотала меня окончательно, мне пришлось поплестись домой.