Lust

В их доме нет радости. Отец выпил всю её до дна и оставил их голодать. Азиз помнил, как в детстве мать увозила их с Канатом под предлогами постричься, или закупить книжек, или чего-нибудь ещё и приводила в какой-нибудь парк. Они с Канатом стояли среди визгливых хохочущих детей, как два инородных отщепенца, и сжимали друг друга за руки. Канат говорил, что он рядом, и Азиз верил ему. До каких-то пор. Отец его бил ни за что. Для него Азиз и ел не так, и пил не так, и канючил, как какой-то сопляк, и дышал не так - прямо какое-то уродливое бельмо на глазу у Рызы... Азиз много рыдал. Канат тоже много рыдал, но почему-то не получал ничего. Ни плевков, ни пинков. Его-то отец и любил, наверное. Он и сейчас его любил, своего сыночка-быка; злился просто потому, что Канат его терпеть не мог, а отец ненавидел выпрашивать всякую мерзкую любовь... Он и на маме-то их и женился только, чтоб измываться над ней. Рыза привёл её в этот большой, спелый, как молоко, замок, наплодил её двумя выродками, и загвоздил все дверные засовы навечно. Если б они и убежали, он всё равно тащился бы за ними слюнявым кровавым следом, потому что жил у них всех под кожей. - У нас будет другая, общая комната, - с больной жаждой выдумывал раньше Канат, утирая Азизу слёзы. - Мы запрёмся в ней вместе навсегда, и отец больше никогда, никогда к нам не зайдёт!.. Азизу хотелось выть от этих воспоминаний. Его тошнило от этой мерзкой глупости. Если б у них троих раньше были мозги, они давно бы уже стравили своего папашу и закопали его в саду под собачьим домиком. Ещё до того, как он испортил, изгваздал их всех навечно. Теперь уже поздно. Стигматы не отковырять назад, не прикрыть. Мы все уродливые и больные... Почему Канат этого не понимал? Почему, ну почему, он так радушно верил в это вселенское счастье, где он будет есть сладкую вату и плыть по облакам на пони с Эким? Только поглядите на них. Взялись за ручки, припёрлись вместе в школу. Азиз зашатался. Так зашатался, что хотел возмущённо вздохнуть, будто ему нанесли смертельное оскорбление, но удержался на ногах. Эким - разве что официальная жена, - бесстрашно на него посмотрела и вскинула брови. Будет копать... Будет вить верёвки из его брата, а потом (Азиз сдавил кулаки) упечёт Азиза за решётку. Его, и Мелису, и Озана... Когда Эким и Канат прошли мимо, как новобрачные, Азиз обернулся и увидел своих несчастных содейников. У Мелисы на лице поселилась вся умерщвлённая бледность мира. Азиз по глазам видел, что она сейчас свалится. - Мне нужно... - рванно, с какой-то дрожащей хрупкостью заговорила она. - Мне нужно привести себя в порядок, Озан, не ходи за мной пожалуйста... Азиз прислушался. Озан не собирался её нипочем оставлять, но она раздразилась и поклялась, что сейчас придёт в класс, что она к нему вернётся, я умоляю тебя, Озан, дай мне побыть одной, я задыхаюсь, не могу, ну, пожалуйста, всё! Она выдернула свой локоть из его руки, развернулась и метнулась внутрь школы, как ошпаренная. Азиз постоял для приличия три секунды и заторопился за ней. Озан так горевал, что ничего не заметил.

*

Она спряталась, как Азиз и думал, в женской уборной. Знал также, что она сейчас жутко на него залает и разозлится, но всё равно скользнул следом. Мелиса ошарашенно обернулась. - Что ты здесь делаешь? - зло выплюнула она. Азиз прижался спиной к двери. - Ты в порядке? Это её совсем оскорбило и Мелиса сделалась невыносимой. Она задрожала, стискивая свои костлявые кулаки, с дёргающимся коленом, и с каким-то надрывом от него отвернулась. - Выйди вон, Азиз, - сказала она сдавленно. - Эким перешла все границы, - сказал Азиз. - Всё донесла Канату, а я её предупреждал... Его, между прочим, тоже обидели. Всё будто вытекало, вылезало из-под его рук. Он не привык, чтобы его запугивания превращали в прибаутку, с которой не надо считаться. Мелиса вон тоже злилась, что её опозорили. В зеркале нервозно дребезжало её отражение. - Если хочешь, опубликуем видео с Лейлой, у меня есть копии. Посмотрим потом, как Эким запляшет... Мелиса метнула на него какой-то дикий, несоображающий взгляд. - Мне всё равно, - сказала она на полном серьёзе. - Игры закончились, я просто её убью. Азиз помялся. Она топталась на месте, туда-сюда, туда-сюда, не показывая ему своего лица, и расковыривала ногтями кожу на большом пальце своей руки. Он знал эту её привычку. Запомнил, когда они все ещё были поменьше. Мелиса тогда насильно ходила к психотерапевту и постоянно что-нибудь с собой делала, когда её что-то ело. Ну, что ей, Азиз неуверенно к ней присмотрелся, ей по-настоящему больно? - Мелиса, - позвал он. - Уходи, я сказала. Она развернулась. Окоченелый её тон, околевающие в глазницах две пропасти, охваченное какой-то мукой лицо - всё развернулось к нему. У неё гордость болела, Азиз понимал. Самая секунда была, самый пик, чтобы сделать ей ещё хуже. Выйти отсюда, оставив её рыдать. Этого же она хотела? Вся, наверное, лопалась от нужды разреветься, да только он ей мешал... Азиз не сдвинулся с места. А затем сказал, будто и не он вовсе, а кто-то извне: - Мой брат этого не стоит, Мелиса. Её передёрнуло. Стеклянное лицо дрогнуло. Мелиса не вынесла его прямого, немигающего взгляда, и уронила глаза. Опять принялась скрести свой палец. Азиз подступился вперёд. - Я убью Эким, - зашипела она. - Дрянь будет на коленях меня молить, чтобы я её пожалела... Азиз встал рядом с ней, разглядывая её корчащееся от обиды лицо, и она, должно быть, заметила его только тогда, когда он перехватил её руки. - Всё ещё будет, - рассудительно протянул Азиз. Мелиса уставилась на него, а он настойчиво отцепил её пальцы друг от друга и стал осматривать, что она с собой понаделала. Где-то внутри него вдруг показалось, замерцало её нутро: такое же бескожее, всмятку... Маленькая раненая лисичка. - Ни к чему ещё убиваться, Мелиса, - проворковал он, как ребёнку, и бегло заглянул ей в глаза. Мелиса о чём-то уже думала. Он не знал, удалось ли ему её угомонить, но она хотя бы стала спокойно дышать. Азиз пустил тёплую воду и притянул её за запястье, чтобы ополощить её раскровенившиеся пальцы. Ей было неуютно. Ей, может быть, даже было стыдно, что он увидел её такой. Да ещё и промывал ей теперь руки. Мелиса внимательно за ним наблюдала. Чуть вздёрнула, но вздёрнула спокойно, свой подбородок. - Зачем пошёл за мной? - спросила она. Азиз не шелохнулся. Ужасно хотелось поправить очки. Но она бы тогда подумала, что он нервничает. - Хотел тебя заверить, что Эким ещё ничего не добилась. С какой-то унылой, патологической медлительностью он погладил под потоком воды её руки. Все костяшки её пальцев. Они стояли почти вплотную, Мелиса - подбоченившись об раковинный оплот, Азиз - чуть прижавшись к ней. Бог ты мой, вертелась у него где-то в подкорке мысль, - ведь девушка его брата. Всю жизнь её знал. А теперь путался в её запахе, - и волос, и кожи, и духов, и в воздушно просачивающемся запахе порошка, и что-то пульсировало у него под щеками и шеей от того, что она стояла так близко. Маленькая и тёплая, словно и не та чёрство хохочущая пиявка их класса, выгрызающая людей до самого остова, пока в них не остаётся ничего человечьего... Азизу казалось, что Мелиса сейчас хрупка, как бескожая жила. Он мог бы передавить или утешить её, если бы захотел... И только когда взметнул глаза на их отражения осознал, что Мелиса разглядывает его лицо сбоку, чуть наклонив голову. Азиз ощутил, как её пытливый, плотоядный взор вскрывает, вспарывает его щеку. Как она видит что-то, и карабкается под его кожный наст. Азиз зарделся. Опустил ручку крана, и вода остановилась. Она нарочно теперь тянула, гадина. Он чувствовал ведь, что она хочет что-то сказать. Что-нибудь, что-нибудь очень ехидное, осклаблённое, как самая настоящая желчь во плоти?.. Азиз уже подготовился ко всем её самовлюблённым насмешкам, когда Мелиса, всё же, решила заговорить. Она беззлобно (хоть он и не смотрел ей в лицо) смотрела на него и сказала, с какой-то немыслимой, невообразимой им в ней дотоле тоской: - Ты очень милый, Азиз. - Замолчала. Потом добавила: - Ты и сам не знаешь, насколько. Потом взяла свою сумочку и собралась выходить, когда Азиз запальчиво обернулся и окликнул её. В голове было густо, словно растекались мозги. - Ничего ещё не закончилось, - заявил он. - Вот увидишь. Я придумаю такое, что мы возьмём своё. И двух дней не пройдёт. Прочитать, что Мелиса думала, глядя на неё, он не мог. Так они и замерли, словно подвешенные над бездной, с шатающимися ногами, с удивлением обнаружив друг друга (ещё раз) на одной стороне. - Ни Эким, ни мой брат не могут унижать нас. Мелиса поколебалась на месте, потом пустооко кивнула ему, и сказала: - Увидимся в классе. В класс она не пришла.

*

Озан подсел к нему и запел: и то не получается, и это не получается... Озан - смешной и маленький человек. Всё его лицо - одна хохочущая маска в корчах, которую, содрав, можно не увидеть лица. Хотя... Азиз развалился на стуле. - А тебе-то больше всех и выгодно, я уверен, чтобы дело с аварией и Эким вообще не кончалось. Озан расплылся в ползучей, хитрющей улыбке: - Ты меня прямо заинтересовал. Азиз фыркнул. - Ты ведь воспользовался ситуацией и прилип к Мелисе, как банный лист. Он стал всверливать свои глазища Озану в лицо, надеясь отковырять в его душе что-то такое болючее, и нашёл. Озан застыл. - Это же единственное, что вас связывает... - Азизу было всласть говорить это, всласть его давить. - Та авария. Тут Озан взбунтовался и весь подобрался. Даже прильнул, глядя на него с очнувшейся злобой. Озан всегда был такой: хохочет, хохочет, а потом как заорёт, и вокруг валяются бедные дети с расхрустевшимися носами. Азиз ухмыльнулся. Его это чучело бить не станет. - Так красиво начал, - сказал Озан, - но потом тебя аж понесло. Нас с Мелисой связывает наше единство, наши... Азиз засмеялся. - Ваши что? Души? Он опрокинул голову, посмеиваясь, и тут Озан грубо дёрнул его за лацкан, добела сжимая губы. Азиз брезгливо его отпихнул и оправился. Они долго и зло друг на друга смотрели, но затем Озан, расчётливая гиена, откинулся назад. И снисходительно продолжил: - У нас с Мелисой миллион сходств. Это нас связывает и будет связывать всегда... Ты понятия не имеешь, насколько мы с ней близки. Мелису никто не знает лучше меня. Азиз не знал: то ли его тошнило, то ли опять хотелось захохотать. Знал только, что хотелось плюнуть этому дураку в рожу и сказать, что не видать ему Мелисы никогда, даже в загробной жизни. Потому что ты помешан на ней, Озан, а она... Её держать надо в ежовых рукавицах. А ты разве так можешь? И вообще она слишком для тебя хороша. Но он только хмыкнул и пожал плечом. - Как друзей, может быть. Потом не удержался и добавил: - Но знаешь, что бы я делал, будь я на твоём месте? Озан сощурился. - И что же? Азиз поправил очки. Он бы столько подлостей сделал, не сосчитать. Выставлял бы Каната сопляком, позорил бы, а не дружил. Какой дурак (кроме Озана) якшается со своим главным соперником? Какой дурак, захотев Мелису, станет вообще столько ждать, давая времени сдряхлеть, давая ей - убежать, и убежать - к другому?.. Азиз знал, что её надо преследовать. Но не унижаться. Даже если очень хочется. Её нужно преследовать, и догонять, и играться, потому что она сама любит всё это сердечное пожирательство, любит быть догнанной, но не пойманной, и с ней не может стать скучно, потому что Мелиса... Азиз улыбнулся. Мелиса больная. Её нужно... Азиз опять нащупал в памяти её медовые локоны и тоненькое лицо. Её всеми обманами, любой приманкой, подставляя всех её воздыхателей... - Я бы создал для себя новый фронт, - сказал он. - Я бы всё сделал, чтобы стереть все следы Каната из школы. И из Мелисы... Но произнеся это, подсунув раскольническую идейку в мозги Озана, Азиз вдруг стал окаменевать. Этот гуляка ведь залелеет мыслю, которую итак кормил в себе всю жизнь, что если бы не Канат... Если бы не Канат, то Мелиса бы его заметила. Наконец, позволила бы ему переплетать их пальцы в один тугой шов и заполошно сцеловывать её губы в сглохшем коридоре, пока никто не видит, и вволю утопать рукой в её волосах... Могло быть такое? Было ли уже такое? Азиз встал из-за стола, не желая больше с ним разговаривать. Бросив ещё горстку драматичных фраз он зашагал прочь, скривив рот.

*

«Канат размечтался и собирался уехать из Стамбула с нашей мамой. Я испортил им всю кашу. Видела б ты его бедное лицо. Дома вообще какая-то хохма. Лучше сломанных гитар. Тебе будет интересно». 17:02. «Потом Канат свалил. Уверен, что к Эким». 17:05. «Если бы кое-кто не делся куда-то из школы на весь день, мы бы уже накинули новый план Барбаросса». 18:27. Мелиса в тот день совсем не была в сети. Азиз проверил её последний визит в WhatsApp, последний пост, историю, комментарии в Instagram, но она уже несколько дней ничего не публиковала. Последний пост, с которого они похихикали, был отправлен ею в два часа ночи два дня назад, с шалостным: «Ты». Они в ту ночь кочевали с одной сети в другую, и Азиз тогда даже её поругал, потому что Мелиса отправила ему уже целых три ссылки на Tiktok. Он ненавидел Tiktok. Хранить Мелису во всех своих официальных страничках уже было для него пыткой, но эти вечные ссылочки... Он написал: «Не присылай мне тиктоки». «Почему?» «Это верх человеческой тупости. Очень советую тебе сейчас же оттуда удалиться». И уже сказавши это, разлёгшийся в тёплой мякоти подушек, в наглухо дремлющем доме и с телефоном в руках Азиз подумал, что Мелиса сейчас лежит там у себя и смеётся над ним. Было странно думать о ней так. Было странно желать, чтобы она посидела ещё, отправляя ему всякую белиберду. Он всё равно смотрел всё, чем она делилась. «Зануда Азиз». «Я не зануда. Это ты ведёшься на очередной тренд. Добьёшься того, что я взломаю твой пароль и удалю Тикток из твоего телефона». «Серьезно? Это первое, что бы ты сделал, взломав мой пароль?» «Сперва бы я прочитал все твои переписки и переслал себе все твои неоднозначные фотки. Так что будь осторожна». «Я удаляю все переписки и у меня нет неоднозначных фото, так что не зазнавайся». «Все делают нюдсы, Мелиса». «Ты никогда не увидишь мои нюдсы». «Я очень постараюсь». «Не знала, что ты мечтаешь обо мне». «Днями и ночами. Всё жду, когда же ты меня заметишь». «Как я могу тебя заметить? У тебя даже нет фотки в WhatsApp». «Много фотографируются только имбецилы. Довольствуйся моей натурой в реальности». Мелиса фыркнула: «С каких пор ты стал таким ворчливым старикашкой, Азиз? Со стороны ты казался мне молодым и импозантным мужчиной. Очень странно...» Он засмеялся в подушку невольно, на миг зарывшись в неё лицом, и какое-то трескучее огниво закололо у него под кожей. Он ответил ей: «Это ты маленькая девочка, хотя казалась мне роскошной женщиной». Мелиса окатила его тремя рыдающими смайликами и добавила: «Прости, что разочаровала тебя в свои 17 лет». «Пока не разочаровала. У меня на тебя большие надежды». «Это очень трогательно, Азиз. Следующим делом ты скажешь мне, что влюбился в меня и предложишь стать твоей девушкой. Но учти, моё сердце многого стоит». «И чего же?» «Головы Эким. И Каната. И всех, кто навредит мне». Он знал, что испортит всё, спросив то, что уже давно хотел спросить. Что суглинок ещё шаток, как болото, и Мелиса ничего не обещала ему, но Азиз из всего получает свою пользу, не так ли?.. Не так ли? Он написал: «Что мне будет, когда я достану их всех для тебя? Мы ещё не обсуждали это». Мелиса молчала минуту. Потом ответила просто: «Всё, что захочешь». Сейчас он хотел, чтобы она дала о себе знать и вылезла из-под земли, но этого не случилось. Только Канат пришёл за полночь, весь перекошенный, извёрнутый, и долго-долго сидел на улице. Когда Азиз спросил, что случилось и не бросила ли его часом Эким, Канат посмотрел на него устало-устало, и сказал: - Я был с Мелисой, Азиз. По его выкорчёванным, опустошённым глазищам Азиз и понял, что она снова с собой что-то сделала и снова приковала Каната к себе, как приговорённого. Раньше они называли это любовью. Азиз думал теперь, что то была каторга.