Singurătate.

      Шэрон снова его обгоняет. Неосознанно, даже не глядя в его сторону. Неслышно движется вперёд таким быстрым шагом, что Сэму почти трудно её догнать.       Он, кажется, где-то слышал, что быстрым шагом обычно ходят одинокие люди.       Сэм тоскливо думает о том, что Шэрон и правда ужасно одинока.       Её одиночество чувствуется почти в каждом её действии. Оно тяжело оседает в воздухе, кружащим вокруг неё, оплетает её слишком ровную спину и всегда осторожные, тщательно подобранные реплики. Выливается в скованность её движений и выражение напускной незаинтересованности, маской замершей у неё на лице. Шэрон, кажется, молчать может целую вечность, может крайне настойчиво отдаляться от них с Баки, а потом вдруг сесть рядом, совсем близко, и тихо, почти неуверенно, начать что-то спрашивать. Шэрон кажется такой далекой и такой близкой одновременно, что это постоянно сбивает Сэма с толку.       Шэрон ужасно одинока, потому что в её неприлично большом доме в Мадрипуре её личных вещей можно пересчитать по пальцам. У неё там величественные оригиналы известных всему миру картин и ни одной пары тапок. Она одинока, потому что в её новой, теперь уже маленькой квартире этих вещей совсем-совсем не прибавилось. А в её в телефоне номеров всего ничего, и сэмов она записывает не сразу и нехотя. Так, будто, не верит, что его номер может пригодиться.       Так, будто, верит в то, что и Сэм её потом оставит.       Хотя, поправляет он самого себя, Сэм уже оставил её однажды.       Шэрон одинока, потому что улыбается возмутительно редко. И то, все эти её улыбки — издёвки и фальшивки, не имеющие никого отношения к той яркой и солнечной Шэрон из прошлого. С тех пор, как они встретились снова, Сэм ещё ни разу не поймал на себе ту очаровательную улыбку, которую она любила дарить Стиву и Наташе.       А когда-то она дарила такие улыбки и ему.       Её одиночество хорошо прослеживается в её реакции на него или Баки, когда они решают предложить ей свою помощь. Оно заключается в удивлении на её лице, в отрывистом, но уверенном «нет», слетающим с её губ.       Шэрон одинока, потому что привыкла всё делать сама.       Она привыкла всегда идти вперёд, с высоко поднятой головой, не ожидая, что ей вдруг протянут руку помощи. Вот и сейчас, она идёт вперёд, спрятав руки в карманы и, наверное, погрузившись в собственные мысли, совсем и позабыла о присутствии Сэма.       Сэм вдруг думает о том, что Стив Роджерс — его самый лучший друг.       Был его лучшим другом...       Но этот факт ни за что не помешал бы Уилсону вернуться в прошлое и выбить из друга всё дерьмо за то, что тот без всяких зазрений совести бросил Картер одну в этом жестоком и несправедливом мире.       Наверное, он бы выбил дерьмо и из самого себя, потому что поступил с ней ничуть не лучше.       — Ты снова летишь вперёд, — мягко говорит Сэм, равняясь с ней. От Шэрон слышится тихое «прости».       Он смотрит в её пустое лицо, не выражающее никаких эмоций, на привычные, и, одновременно с этим, незнакомо нахмуренные брови. Он часто смотрит на неё, но уже давно не узнаёт.       Потому что это тяжкое бремя одиночества, что несла на себе Шэрон Картер, изменило её почти до неузнаваемости. Так же, как изменило и предательство Стива Роджерса; как смерть Наташи Романовой и щелчок Таноса, растянувшийся на долгие пять лет. Так же, как и изменил её призрачный и беспощадный Мадрипур.       Сэм сдавленно думает о том, что в лепешку разобьётся, но больше никогда в одиночестве её не оставит.        А Шэрон снова ускоряет шаг.