* * *
9:30 Дракона, Редклифф Зеленое — трава. Желтое — солнце. Мокрое — дождь. Дождь — это вода с неба. У рыбаков в Редклиффе Дункан купил Броске широкополую шляпу. Если, говорит, не смотреть вверх, то не так и страшно. И солнце не так жжет. Рыжих, говорит, солнце кусает больнее. И правда: хоть и не по самому пеклу идут (так Дункан решил, не тебя, говорит, первую из Орзаммара забираю), а все равно обгоревшая шкура, бывшая белая, лезет клочьями. Ничего, зато голова цела осталась — а шкура что, шкура нарастет. У озера Дункан устраивает привал. Броска никогда не видела столько воды сразу. Вода — как небо, только внизу: такая же страшная и бесконечная. Дыра в земле, подумала сперва Броска, а обе луны и звезды — наверное, светят с той стороны, куда ведет дыра. Зато теперь она знает, за что отдала бы все на свете: за рыбу. Сначала скользкое и блестящее, а потом вкусное — рыба. Вернее, только теперь слово «вкусное» для нее наполняется смыслом. Может, в Алмазных залах рыбой и лакомятся, а пылеглотам о наземничьей еде и мечтать-то не стоит. Дункан хотел было заплатить, но рыбаки отмахнулись — мелочевка, никто за весь день не купил, все равно стухнет, если самим не сожрать… И ничего вкуснее этой Дункановой похлебки Броска в жизни не ела. А сам Дункан смотрит, как она уписывает похлебку, и в глазах у него что-то непонятное. — Альви, а лет тебе сколько? — вдруг спрашивает он. — Двадцать есть? Удивительное дело: Броску не злит, что наземник зовет ее по имени. Имя свое она терпеть не может, имя ей дал папаша: надул матери пузо, увидел, что опять не мальчишка, не помощник, двинул на поверхность — и поминай как звали. Правда, Рика говорит — они и при папаше досыта не едали. Броска утирается рукавом и с набитым ртом отвечает: — Восемнадцать. Будет. Если это ваше… Посвящение переживу. Дункан хмыкает, скребет бороду. — Кто тебе сказал… в смысле, с чего ты взяла, что можешь не пережить? — А с чего вдруг такие тайны Алмазных залов? Дункан не отвечает. Что такое честность? Это когда с тобой говорят словами, которые ты знаешь. Но порой честнее, если и вовсе без слов. — Тебе что, наги язык отъели? — усмехается Броска. — Чего молчишь? — Умен тут кто-то не по годам, вот чего. Я в твоем возрасте был крысенком из трущоб Вал Руайо… и куда глупее. Вал Руайо — это далеко, это в Орлее, — поясняет он. Броска отрывает взгляд от миски и недоверчиво косится на Дункана. Слово «трущобы» она знает, хорошо знает, но вообразить себе бородатого наземника семнадцатилетним, да еще «крысенком», не может никак. А Дункан рассказывает, как его призвали в Серые Стражи: прямо из-под виселицы. Не сильно лучше, чем из-под топора. Заговаривает зубы, думает Броска. Хочет подменить откровенность откровенностью. — Ты всем новичкам это рассказываешь? Чтоб понимали, с кем связались? — поддевает она. — Только тебе, — без улыбки говорит Страж-командор. Броска молчит. Потом невпопад брякает: — Девок в Серых Стражах много? — «Девок», — усмехается Дункан.— Сейчас — нет. Из денеримского эльфинажа одну хотел забрать… да не успел. Храбрая была девочка. — А я не храбрая. Я и к тебе сунулась тогда, потому что меня Леске подначил. Не пожалей смотри. Но Броска сделает все, чтобы Дункан не пожалел. И в первую очередь — переживет это Посвящение, пыль его побери, чем бы оно ни было.* * *
9:30 Дракона, где-то на Имперском тракте Броске не снятся сны. — Будут, — уверенно говорит Дункан. Теперь Броска знает слово «сон». Это когда ты есть, а все остальное — понарошку. Правда, вокруг и сейчас — будто этот самый сон. Будто идешь над лавой не по каменному мосту, а по деревянному, из плашек: ни опоры путной, ни перил, но — странное дело — чем дальше, тем меньше пугает пустота под ногами и меньше тянет хвататься за воздух. И будто поводок оборвался — на таких поводках, Броска видела, богатейки из Алмазных залов водят нагов: смехота, да и только. Раньше поводок ее держал, а теперь — нет. Кажется, это и называется — «потерять чувство Камня». Все гномы на поверхности теряют чувство Камня. Говорят, лишенных касты Камень отвергает — врут, стало быть. Как можно потерять то, чего не имеешь? Зато она будет видеть сны. Серые Стражи, говорит Дункан, всегда видят сны. Оборванные, голодные и жалкие — бродяги. А оборванные, вооруженные и злые — разбойники. Арша-дасан, как говорят в Орзаммаре, нож-из-пустоты. Вся Хартия сплошь из арша-дасан. Броска и сама — арша-дасан, если уж на то пошло. — Не греби, приплыли, — еле слышно бормочет Дункан и кладет руку на меч. Броска не знает, что означает «не греби», но по голосу Дункана и так все понятно. Оборванцев семеро. Главарь интересуется, не поделятся ли с ними славные путники золотом. Дункан советует оборванцам наведаться домой к мамаше своего главаря и там ее… Прямо так и говорит, а потом добавляет такое, о чем в Пыльном городе и не слыхали и что представить-то непросто. Броска понимает: сейчас на них нападут. Ничего, думает она, отмахаемся — и заправляет за уши грязные пряди (надо бы помыть да обрезать). Но Дункан нападает первым. Оборванцы, похоже, ошарашены — простые доспехи Дункана и крестьянская одежда Броски, купленная в Редклиффе вместо орзаммарских обносков да кое-как подогнанная, чтобы по земле не волочилась, сбили с толку. А ее дареная булава и Дунканово оружие — для красоты, должно быть. Броска еще никогда никого не убивала — даже того глубинного лорда, который хватал Рику за титьки и, пьяно дыша, задирал ей юбку. Убрался сам, своими ногами, унес в спине нож — хороший нож, жалко. Все резко умнеют, если их ткнуть ножом. Семь трупов образуются как-то сами собой. Надо бы поблагодарить Дункана за хороший бой, но выходит мычание сквозь слезы. Убивать насмерть очень страшно. — А говоришь — не храбрая… — Я не храбрая. Я растерялась. Броска виновато глядит на Дункана. Тот прячет улыбку. — Мне тоже больше нравится проливать кровь порождений тьмы. Но они разбойники, Альви. Они пытались нас убить и ограбить. — Ну и дурни, — печально говорит Броска. — Откуда у нас деньги? Она уже понимает, что у Серых Стражей не больно-то отожрешься. Всхлипывает в последний раз и высоко поднимает подбородок — пусть дурацкие слезы закатятся обратно. — Чистые перчатки — роскошь в наше время. У Серых Стражей уж точно. Дункан снимает перчатку, протягивает ей руку. Ладонь у него теплая и не дрожит. Броска только теперь понимает — а ведь бородатый наземник опасен. И то правда: не из-за бороды ведь он Страж-командор. Еще в Редклиффе легко отдал кучу денег бродяжке с больным младенцем, а здесь, на дороге, легко отнял семь жизней (сами виноваты). У Дункана все получается легко. Значит, придется и ей вырубать из себя пустую породу. Запачканные чужой кровью перчатки — это очень мало для Серого Стража. А что нужно, чтобы быть Серым Стражем? Броска уже спрашивала Дункана, а Дункан усмехнулся и ответил девизом: победа в войне, бдительность в мире, жертвенность в смерти. Что ж, это тоже совсем немного — но о большем никто и не просит.