последняя стадия туберкулëза

У Кунициной в голове кровавый марш. Чувствует, как статуи США оживают за миллион километров, жрут американцев, поднимаются на тонкие-тонкие ноги и раскрывают пасти с фальшивыми звёздами. Как в квартире ниже соседка-сталкер фанатично повторяет её движения. Как в окно пялиться оспа. Аня чувствует, как под пальцами опять расходится стекло, открывает ей вид на улыбчивое лицо и заливается чем-то металлическим. Что-то в ней нехорошо заинтересованно смотрит, рычит, лижет кровью с слюной и бесится. Куницина чувствует, как слишком отчётливо хрустит что-то прозрачное, ломается, застывает льдами и скорее всего привлекает внимание посторонних. Аня рычит, слыша шёпот где-то из под ног, вытаскивает фото и вгоняет стекло прямо в столбнячные пальцы. Дальше, в эпителий, в клетки, в рибосомы и молекулы. Куницина чувствует, как рамка с яростным звоном падает на пол, сама стекает, как апельсиновый замороженный лёд. Напрягается слабые руки так, что капилляры где-то внутри лопаются, как черная икра; злиться так, что слёзы не идут. Аня чувствует, как внутри звёзды лезут через горло.

★★★

Руслан приезжает в больницу и молится, чтобы в это время здесь не было не единой души, кроме дежурства. Егоршин больше взаимодействий с людьми в никакой форме не потерпит. Было бы умнее поехать в квартиру, но там тишина соседних стен убивает, как наковальня цветы. Руслан думал, что отрыл наконец то, что вымораживало его всё это время. Стерилизованное спокойствие, отмеренная в граммах кокаина улыбка, безразличность к личному и абсолютное стремление к спасению общему, без проблем и перспектив. А то, что всёх спасти нельзя, когда ты игнорируешь людей в отдельности от серой массы, неважно. То, что серая масса и есть человеческая единица — похуй. Думал, что поймёт её. Давным-давно было понятно, что с Аней было что-то не так. К Рихтеру без прострелянной башки не идут. Он выбирает тех, кому в череп можно вставить пальцы и надеть, как простоквашинский шарик кепку — о чьей боли можно было написать диссертацию. И Егоршину не интересны её заморочки — истина, помноженная на куб. Но теперь можно не ломать голову над тем, почему она делает так, как делает. А ситуация в квартире его запутала так, что не распутает Коломбо. Он ожидал всего — безразличия, привязанности, слёз, воспоминаний из детства, да чего угодно. И, когда они ехали в такси, он думал, что Аня выбрала первый путь. Но нет. Егоршин увидел что-то не то в ней в этом ёбанном доме. Склонившийся полимер, содержащий, как гербарий, что-то. Кислотно-синюю ярость, рвоту с кровью, бешенство в зрачках, пену алабая на языке и лафкрафтовский ужас. В ней то, что нерационально вызывает тремор. Придуманное, не следующее поговорке о том, что всё самое страшное — реальное. Это настолько не твоё, что временно становится похожим на менингит. Видел только то, что она задыхалась с абсолютно каменным лицом, к которому хотелось приложить пощёчину в качестве поддержки; видел, как пальцами и ясными глазами разрывала стекло и будто знала, что её уже заметили. Егоршин помнит кровь, которая заменила карий. И, Руслан не знает точно, что произошло у них, что их дочь превращается в существо, не похожее на человека. Но теперь даже сомневается, что это последние катастрофы. Аниной катастрофы. У Егоршина такое ощущение, что тут дело в мозгу с рождения, и от этого тресётся челюсть. Это похо же на ужас.