о песке и ветре.

Ирисы отцвели. Она сидела на корточках и осторожно обрывала сморщенные, пожухшие цветы; возле ее ног стояла корзина с только что срезанными нежно розовыми метелками астильбы. Ино закашлялась, она всего день назад выписалась из больницы; выписалась со скандалом – Сакура не хотела ее отпускать, утверждая что подруга не долечилась, но у Яманака не осталось уже ни сил, ни желания бесцельно лежать на кровати и пялится в белый потолок. Слишком много мыслей лезли в голову и терзали ее. — Я никогда не буду любить тебя так, как любила его, — сказала она тогда и впервые задумалась, а сможет ли она любить его хоть как-то. И вообще, любить… Ее тянуло к Гааре, Ино давно уже перестала бороться с собой и отрицать этот факт. Рядом с ним ей было спокойно, леденящее чувство пустоты, возникшее после смерти Сая, отступало. За спиной послышался шорох, и Ино обернулась, увидев, как между пышными кустами клематисов и флоксов идет отец. Встала и, подхватив корзину, двинулась к нему на встречу. Иноичи выглядел устало, лоб его прорезали две глубокие морщины, губы сжались в узкую линию, но заметив удивленный взгляд дочери, он улыбнулся. — Ино, как ты дочка? – голос его прозвучал измождено, надтреснуто. Ино кивнула – еще бы сутками копаться в чужих мозгах, мыслях и воспоминаниях, расходуя весь запас чакры. Не смотря на окончание войны, Коноху все еще наводняли шпионы; и Ино знала, однажды она займет место отца. — Все хорошо, па, — она взяла его под руку, прислонившись щекой к его плечу, и медленно повела к выходу из оранжереи. — Тебе нужно поговорить с хокаге. — Ага, — рассеяно откликнулась она. Иноичи остановился, пристально глянул на нее. В голубых глазах отца, таких похожих на ее собственные читалась тревога, плохо скрытая печаль и еще что-то. — Поторопись, дочка, нельзя заставлять Цунаде-сама ждать. Пятая не поднимая головы и остервенело штампуя гору документов недовольно проворчала: — Что тебе? Миссий никаких нет! Ино перевела недоуменный взгляд с золотистой макушки хокаге на стоящую подле нее Шизуне. Та робко улыбнулась и забрав со стола пачку проштампованных листов тихо заговорила: — Но как же, Цунаде-сама… — Ах, да! – перебила хокаге, сердито покосившись в сторону помощницы, — кадзекаге просил прислать в Суну медика. На кой черт ему медик из Конохи если своих полно… Она замолчала, в упор, исподлобья взглянув на Яманака. Ино беспомощно стояла перед ней; сердце ее билось часто и громко, и она опасалась, что его торопливый стук услышат и Цунаде и Шизуне. Облизав пересохшие губы, ответила после продолжительной паузы: — Я возьмусь за это задание. — Можешь идти, — Пятая кивнула, отложила штемпель и отвернувшись к окну прикрыла глаза. — Кажется, я старею, — сварливо произнесла она, как только за Ино закрылась дверь, — сперва Нара, теперь еще и Яманака...Раньше ни за что не отпустила бы таких талантливых шиноби в другую деревню. Шизуне лишь молча улыбалась. Ино собиралось в горячечной поспешности; мысли в ее голове путались, и она ходила из комнаты в комнату, то засовывая, то вынимая вещи из походной сумки. Это казалось очень трудным – впускать в свою жизнь кого-то нового, но Гаара сам в нее ворвался, не спрашивая разрешений, и смешал все, подобно песчаной бури. Шикамару поджидал на перекрестке за углом дома; курил и прищурившись смотрел в хмурое, затянутое дождевыми тучами небо. Воздух был душным и тяжелым и птицы летали низко. — Уже? – хмыкнул он. Яманака пожала плечами. Он выбросил окурок и пошел с ней рядом, засунув руки в карманы и не прибавив больше ничего. Ино тоже не находила слов, ее переполняло беспокойство и предчувствие чего-то хорошего. Но это то и страшило – счастье ее длилось не долго и всегда оборачивалось горем. Саске, Сай… Котетсу и Идзуму окинули их скучающими взглядами. Котетсу широко зевнул и Издзуму пихнул его в бок, заставив напарника чертыхнутся. — Провожу тебя хотя бы до границы со страной Рек, — пробурчал Нара. Ино отрицательно качнула головой. — Не нужно, — она глубоко вздохнула, глаза подозрительно защипало, и она едва сдержала себя, чтобы не обнять его и не разревется. — Ты же не сделаешь глупостей? Она взглянула в его потемневшее, серьезное лицо, пообещала улыбнувшись: — Нет, не волнуйся. На второй день она вышла к пустыне – неровные гряды барханов простирались вдаль и кромсали горизонт. Светило палило жарко, стремясь выжечь на этой и без того бесплодной земле любые остатки жизни; ветра не было, и в раскаленном воздухе повисла прозрачная дымка марева. Яманака покрутила головой, надеясь разглядеть кого-нибудь из Суны, но не увидела, пустыня оставалась мертва, даже стервятники не парили в небесах, выискивая добычу; тяжело вздохнув, глянула на солнце, определяясь с направлением. — Постойте! – окликнул ее шиноби песка. Торопливо выбежал из-за поста, преграждая дорогу. – Вы куда? — К кадзекаге, — раздраженно откликнулась Ино, пытаясь обойти его, но он, растопырив руки упорно не пропускал ее. — Кадзекаге-сама нет на месте! — Я подожду, — она проскользнула мимо него, заспешила на третий этаж. — Но, но… — послышалось встревоженное за спиной. — Не беспокойтесь, кадзекаге-сама будет…рад. Рад ли? Ино не знала. Толкнув дверь, она вошла в пустой кабинет, осмотрелась. -Я возвращаюсь в Коноху, ваши шпионские игры…. – Ино сорвалась на нецензурные выражения. Гаара стоял в нескольких шагах, скрестив руки и плотно сжав губы. — Здесь решаю я, – жестко напомнил он. Яманака буквально выплюнула подробное объяснение, куда ему идти со своими решениями, шагнула к двери. Он ухватил ее за локоть, потянул. Круто развернувшись, она уткнулась кадзекаге в грудь. Одной рукой он сжимал ее локоть, другой схватил за волосы, заставив вскрикнуть от боли, поднять голову, и поцеловал. Жадно, страстно, грубо терзая податливые губы. Рад ли? Сомнения с новой силой начали терзать ее. Яманака обессилено опустилась на стул – в этот раз проклятая пустыня так просто не отпустила ее, Ино заблудилась среди нескончаемых однообразных дюн и запас воды закончился; и наверное, она умерла бы, не наткнись на нее случайно дозорный отряд шиноби из Суны. Она потерла ноющие виски, посмотрела в окно. За стеклом танцевал ветер, поднимая в воздух золотистые крупинки песка. — Ну где же ты, Гаара… ***** Каге деревни Песка стоял на тренировочном полигоне и, скрестив руки, наблюдал за показательными выступлениями смущенных гэнинов. И как тут не смутится, когда на тебя смотрит сам кадзекаге, легендарный герой четвертой мировой войны шиноби? Баку довольно кивал и весь светился от гордости. — Ты проделал большую работу, — похвалил его Гаара. — Но, Гаара-сама, вы же еще не все видели, — заволновался его старый учитель. — Достаточно, кроме того у меня слишком много дел. Он возвращался в резиденцию по извилистым, узким улочкам Суны. Солнце клонилось к горизонту, налетел порывистый ветер, обещая к ночи устроить песчаную бурю. Жители деревни почтительно кланялись ему, Гаара сдержанно кивал. — Я никогда не буду любить тебя так, как любила его, — шепнула она, подарив ему смутную надежду. Но прошло уже больше недели, с тех пор как он покинул Коноху, а Ино так и не объявилась. Дурак, он все еще ждал ее, безотчетно считая дни, часы и минуты. Но с каждой ушедшей минутой надежды оставалось все меньше. — Я никогда не буду любить тебя так, как любила его, — выдохнула она, не ответив ни «да» ни «нет», оставив его в мучительной неопределенности. Но ветер таков — беспечен, своеволен и прихотлив, а песку остается лишь ждать. Потому что без ветра песок мертв. — Кадзекаге-сама, — заискивающе протянул охранник, семеня возле него. – Я предупреждал ее, я говорил, но она и слушать не стала! — Темари? – без интереса переспросил Гаара. — Нет, не Темари-сан, какая-то наглая куноичи из Конохи! куноичи из Конохи! — Где она? – от резкого, хриплого тона каге глаза охранника расширились. — Я ей говорил, не пускал, – промямлил он беспокойно. Но Гаара уже не слушал, перепрыгивая через две ступеньки, он взбежал по лестнице к своему кабинету. куноичи из Конохи! куноичи из Конохи! куноичи из Конохи! Не помня себя пронесся по темному, длинному коридору. Дверь в кабинет была открыта и он застыл на пороге. Ино сидела за его столом, и уронив голову на сложенные руки дремала. Последние лучи заходящего солнца путались в ее длинных, светлых волосах. Во сне напряженное выражение ушло с ее лица – брови удивленно приподнялись, пухлые губы чуть раздвинулись, тень от длинных ресниц падала на впалые щеки. Гаара прислонился лбом к дверному косяку, не в силах отвести от нее взгляда. Почему-то кандзи «любовь» заныло, обжигая огнем, но он не обратил на боль внимания, не решаясь даже вздохнуть, чтобы не нарушить это сказочное мгновение. Несмело улыбнулся. И в его беспредельной, безмолвной, пропахшей кровью и смертью пустыне пошел снег…

Конец.