Истории о кочевниках

Холодные руки Thea Hjelmeland — Cold Hands — Держи. Хон протягивает ей свою куртку — добротную, кожаную, пару недель назад купил на базаре. Оникс забирает её, почти не меняясь в лице — но Хон уже далеко не новичок, он умеет читать её эмоции по каждому едва заметному движению бровей, по чуть изменившемуся взгляду. Сейчас он видит лёгкое удивление — и в ответ только пожимает плечами. — Ты знаешь, мне не надо. Я её для красоты напялил. На самом деле, он её напялил специально для того, чтобы в какой-то момент предложить Оникс: знал, что они застрянут здесь до вечера, что она устанет от всего этого столпотворения и выберется на улицу, где потише, что обязательно там замёрзнет. Самому Хону сложно это понять, ему даже на родном севере никогда не было холодно — но люди все разные, все нуждаются в разных вещах. Он, например, также не понимает, как ей удаются многие вещи, которые не удаются ему — но она никогда ему за это не предъявляла даже в шутку (здесь можно опустить тот факт, что она в принципе редко шутит) и всегда только старалась помочь. Он тоже старается помочь — в основном по мелочи, потому что с глобальным она чаще всего справляется сама. — Спасибо, — тихо выдыхает она; скорее всего, ей плевать на его аргументацию, и она вообще хотела побыть одна. Хон решает побыть с ней, типа, минут пять, а потом оставить в покое; она никогда его не прогоняет, но она вообще очень редко бывает с кем-то резкой, поэтому он не принимает это на свой счёт. — Такой вечерок вышел, да... — тянет он, просто чтобы заполнить тишину. Лично ему эта тишина между ними всегда кажется неловкой — с их самой первой встречи — даже если он понимает, что всё это живёт только в его голове. Вряд ли Оникс вообще знает, что такое неловкость. — Даже я немного устал. — Устал общаться с людьми? Хон слышит капельку улыбки в её голосе. Она никогда не улыбается по-настоящему, но это всё равно читается — и он тихо смеется, качает головой. Ему нравятся большие сборища, нравится внимание — хотя конкретно её внимание для него было бы ценнее всех этих тусовок. — Знаешь, всё хорошо в меру, — хмыкает он. — Хотя это в любом случае лучше, чем таскаться по лесам. Оникс не отвечает, молча смотрит за забор, на редкие огни ночного города, а Хон смотрит на неё; если она и чувствует его взгляд, то ничего не говорит. В какой-то момент он замечает, как она проскальзывает ладонями по полам куртки, словно ища карманы, и опускает руки, не находя их; там есть только два нагрудных и один на плече, для хранения всяких мелочей. — Холодно, да? — интересуется он, и она поворачивается к нему всё с тем же удивлением во взгляде; значит, всё-таки не заметила, что всё это время он пялился на неё. — Мне кажется, тебе стоит купить перчатки. — Проще погреть руки у костра, — отзывается она, чуть пожимая плечом; Хон усмехается и, почувствовав какой-то неожиданный прилив храбрости, делает ещё шаг к ней. — Вряд ли у нас тут получится развести костёр, — замечает он и протягивает ей руку. — Можно? Он вот вообще ни на что не рассчитывает, но после небольшой задержки она реально берёт его за руку. С ума сойти. — Холоднющая, — выдыхает он; ощущение такое, будто ему в ладонь вложили небольшую ледышку. Впрочем, ледышки в его руках всегда таяли слишком быстро, а Оникс за всё это время даже близко не начала подтаивать. — Давай вторую. В полумраке не видно румянца, расползающегося по щекам, и никто не слышит, как разгоняется его сердце; Хон греет её руки в своих, смотрит куда-то ей за плечо, потому что её лицо слишком близко, и думает — как же всё удивительно складывается. Всё, что отличало его от других — всё, что мешало ему дома — здесь только помогает, даже если по мелочам. У Хона нет никаких талантов, и его Сила свободно гуляет по телу — и Оникс первой из всех объяснила ему, что это может быть преимуществом, а не проблемой. Это, конечно, не то, из-за чего он в неё влюбился — просто одна из тысячи вещей — и он уже почти смирился с тем, что даже всей его Силы не хватит на то, чтобы растопить её сердце. Но просто...просто погреть её руки — тоже неплохо. Лучше, чем ничего. — Как настроение? Оникс поднимает голову, смотрит на Мию; в её взгляде нет ничего, кроме лёгкого раздражения. Оникс старается задавить в себе это раздражение, потому что она понимает: Мие тоже плохо, она тоже чувствует это бессилие и просто пытается отвлечься разговорами и оказанием окружающим каких-то мелких услуг. Это её способ справиться с неприятными чувствами, и было бы глупо её за это винить. Но, серьёзно, какое тут может быть настроение? Своё собственное бессилие Оникс задавить не может — сейчас ей кажется, что она вообще вся состоит из бессилия. Просто сидит тут и смотрит на него, ждёт непонятно чего; боится пропустить момент, когда он откроет глаза — боится пропустить момент, когда он перестанет дышать. — Да, я знаю, извини, — выдыхает Мия, чуть морщится; наверное, сама понимает, что это звучало как-то не так. — Я просто...ты сидишь тут уже — может, принести тебе чаю? С чем-нибудь. Ты весь день ничего не ела. Оникс сомневается, что сейчас сможет съесть хоть что-нибудь, но всё равно кивает — Мие так будет полегче, а ей это ничего не стоит. И если Хон очнётся, можно будет отдать этот чай ему. Если он вообще когда-то проснётся. Солас сказал, что они сделали всё возможное — что теперь это вопрос времени, что он должен справиться сам. Оникс знает, что он может справиться с огромным количеством вещей, но с таким она столкнулась впервые — и она не знает, ей страшно, и она вообще ничего не может с этим сделать. Никак не может ему помочь. За Мией закрывается дверь, и Оникс снова поворачивается к нему — скользит взглядом по его лицу, заново изучает давно знакомые черты лица. Он сильно изменился за время их путешествия — сильно вырос. Он встретил их самонадеянным ребёнком, а теперь он уже совсем взрослый, даже если прошло не так много времени. Куда-то пропали округлые щёки, добавилось серьёзности во взгляде; он всё ещё шумный и неуёмно общительный, но предельно собранный на тренировках, внимательный на обсуждениях, внимательный к окружающим. Особенно к ней. Не так, как в самом начале, когда он только и делал, что пытался попасться ей на глаза — не навязчивый, но внимательный к её словам и её действиям, раньше неё угадывающий, в чём она нуждается. Мия как бы права, но тоже не до конца: Оникс сегодня действительно забыла позавтракать, но перекусила по пути в лес, потому что он захватил ей кое-что с собой. И это не только она — он со всеми хороший, он хороший сам по себе. Но дело ведь не только в этом — она замечает, как он смотрит на неё, как иногда теряется в разговоре, как в первую очередь думает именно о ней, даже когда стоило бы подумать о себе. Вот как сегодня. И где они теперь? И это — это давно должно было пройти. Просто детская глупость, никогда не видел девушек, похожих на неё, зацепился за первое впечатление — а за ним ведь ни характера, ни каких-то достижений, ничего. Оникс — просто пустой сосуд, на самом дне которого плещутся вещи, о которых страшно даже говорить; так получилось, что она оказалась окружена хорошими людьми — но это вовсе не делает хорошей её саму. Она может делать то, что от неё просят, выполнять команды — сейчас это во благо, но всё это даже близко не искупает то, что было в прошлом. Даже ту малую часть, которую она помнит. В Оникс нет ничего, кроме внешности, во что можно влюбиться, и вовсе нет ничего, что может эту влюблённость поддерживать. И почему здесь, далеко от его родных замерзших земель, среди буйства красок и множества людей, он раз за разом выбирал её — может быть, она уже никогда не узнает. Может быть, некому больше будет рассказать. Оникс изучает его дальше — побледневшую кожу, свежие царапины от острых веток и нежно-розовые шрамы, оставленные чем посерьёзнее. Чем бы всё это ни закончилось, она запомнит его от начала и до конца. Она запомнит его ярким и смеющимся, недовольно надувшимся, упорствующим в своём желании помочь, отличиться, произвести впечатление. Она запомнит его обессиленным после тренировок, улыбающимся сквозь боль, яростно матерящимся и с трудом сдерживающим слезы. Она запомнит, как привела его сюда, потому что это было правильным решением — запомнит, как не помешала ему пожертвовать собой, потому что такое больше никогда в жизни нельзя допускать. Для этого и нужны воспоминания: приятные или болезненные, это в первую очередь руководство на будущее. Но не только это. Есть ещё что-то, что можно оставить себе — долгие взгляды и пустые разговоры, глупые шутки и вся эта забота, которую она точно не заслужила. Очень много заботы. Оникс подаётся ближе, берёт его за руку, задевая пальцами совершенно неуместный сейчас подаренный Кейлой цветастый браслет. Его руки такие же холодные, как и несколько минут назад, когда она проверяла в последний раз — непонятно, на что она надеется. Непонятно, чего она ждёт. Оникс тихо выдыхает — вместо того, чтобы отложить его руку, сжимает её чуть крепче. Наверное, это первый раз, когда её руки теплее его — наверное, будет честно, если она попробует отдать ему хотя бы ничтожно малую часть того тепла, которым он делился с ней всё это время. Даже если это просто бессмысленные сантименты.