boyfriend

Ситуация в гостиной не выходила из моей головы, заставляя постоянно дёргаться и волноваться при каждом его движении. Мучительные остатки матча проходили слишком медленно: мне казалось, что игра не заканчивается и Дрейк не собирается уходить. Он был навеселе, постоянно кричал и каждый раз обвинял своего друга в чрезмерной холодности и безразличии. Я, напротив, постоянно смотрела на него и искала поводы для большего беспокойства. Казалось, что ему все известно. Известно, о чем мы говорили в его отсутствии, известно, что тайна, покрытая многослойной пылью, раскрыта. И была ли это тайной? Прошлое приносит опыт и боль, но не бывает забытым. Прошлое ходит по пятам и предупреждает, помогает избегать ошибок. Но если не говорить о нем, разве можно говорить об исцелении? — Да, это было шумно, — я оглядываюсь на настенные часы, которые весят на кухне и выдыхаю. Смит ушел полчаса назад, а бардак, разведённый им, все ещё оставался с нами. Эмили не возвращалась: ей нравилось проводить время с подругой, так что, надежда на защиту при попытки задать вопросы, исчезла. Мне не было страшно, но разве у меня есть право лезть в чужую душу? В конце концов, о смерти своей матери рассказала сама. Он не задавал вопросов. — Хочешь поужинать? — Ты приглашаешь? — Адриан вопросительно изгибает бровь, и в его тоне есть доля подозрения. Мне все больше кажется, что он знает и просто выжидает, когда покрывало будет снято. Если можно так выражаться. — Я не против. Есть пицца и китайская лапша. Иди на кухню, мне нужно выбросить мусор. Я прохожу на кухню, абсолютно не понимая, как пройдёт остаток вечера. Часть меня настоятельно просила оставить эту тему и попытаться притвориться, что ничего не произошло. Что нельзя лезть в чужую жизнь, особенно, когда секреты выданы другим человеком. Другая же часть, напротив, требовала ответов, прикрывая это соусом из всеобщей помощи. Два человека, с одинаковой проблемой, могут помочь друг другу. Но это не одно и тоже. Не бывает трагедии, которая влияет на людей одинаково. Чувства вины и совести, справедливость и правда. Все это имеет разные понятия, пусть и в общем понимании представляются одним и тем же. В горлу снова подступает тошнотворный комок, и я достаю столовые приборы из ящика, пытаясь успокоить рвотные позывы. Мне плохо от самой себя, от понимания происходящего и от этого не имела власти над собственными мыслями. Словно нахожусь на железнодорожном распутье: уйти с победой или с полным поражением, без возможности на исправления. Или тебя раздавит поезд, или ты успеешь убежать, но не ощутишь желания жить или окажешься раздавленной. Внутри бушевала слишком много и слишком быстро, что терпение, некогда переданное мне от мамы, превратилось в мучение. Наверное, и правда сошла с ума. — О, твой выбор пал на лапшу, — он появляется внезапно, со стороны сада и улыбается, хотя улыбка больше вежливая, чем искренняя. От чего его настроение так сильно меняется? — Что? Ты такая бледная, словно это твой первый рабочий день. — Просто твой друг произвёл на меня самое яркое впечатление. При чем, во второй раз, — сажусь напротив него и пытаюсь не смотреть в зелёные глаза, что так пристально за мной наблюдали. Мне трудно подобрать слова, так что, легче говорить о том, какой у Дрейка болтливый язык. — Вы совершенно не похожи. — В нем есть такая черта, — Агрест пожимает плечами и принимается за еду, продолжая изучать меня. Мы сидели рядом во время матча и почти не разговаривали. Лишь мимолётные взгляды и прикосновения. Воспоминания о походе в супермаркет и о его странный фразе, брошенной в самый последний момент. — И я не знал, что ты моя девушка. Когда вы это решили? — Он задавал странные вопросы, а я не знала, что мне нужно отвечать, — я со смущением вспоминаю о том, как он задавал дурацкие вопросы о сексе и как глупо сделал выводы. Его девушка. Мы не встречаемся и едва ли похожи на друзей. Статус нашего общение летал в воздухе и давно вышел за рамки делового, как это было изначально. Хотя, с самого начала, мне не казалось, что передо мной — мой босс. Наверное, неприятия и раздражение стирало все как ластик. — И не надо так смотреть. Это его выводы. — И как я смотрю, м? — он откидываются на спинку деревянного стула и в привычной ему манере ухмыляется. — Просто удивлён своим статусом занятого человека. — Я думала, что ты ему возразишь, — повторяю его движение и стараюсь выглядеть более расслабленной. Вопросы висели в воздухе и чем больше мы говорили, тем больше появлялась напряжение. Это было невыносимо. — А ты легко принял статус занятого человека. — Так легче. А то его приставания переходили границы. — Вы давно знакомы? — я решаю начать издалека и попытаться выбить из него признания, если можно так выразиться. Знала, что они не учились вместе в школе. Фелиция говорила, что Дрейк нашёл Адриана в зале и предложил ему незаконные бои, приводя в клуб. Он был его «менеджером», пусть у них не было настолько рабочих отношений. — Три года, может. А что? — парень перестаёт на меня смотреть, опуская взгляд на свой ужин. Его интерес к диалогу быстро пропадает и, кажется, что следующий вопрос ему известен. Я больно прикусываю губу и выжидаю, стараясь не дрожать, как осиновый лист. Это сложная тема. Признаваться в суициде близкого сложнее, чем пойти на суицид самостоятельно, как казалось мне. Может, это лишь иллюзия и все правила такта придуманы лишь для того, чтоб забыть, а может, представить, что этого не было. — Просто, — у меня пропадает аппетит. Еда перестаёт иметь вкус, а в кухне становится душно. Он открывал окно? — Я… Просто он переживал за мои отношения… то есть, нет. Мое общение с… Лукой. — Блять, — вилка с размахом оказывается на полу, и я вздрагиваю от страха. Адриан все знает и знает, что последует дальше. Его голос, его взгляд, его движения. Все говорило о том, что дальше мы либо сильно поругаемся, либо станем ещё ближе. Мне не хотелось терять нас. Да, это глупо, да, возможно, наивно, но это правда. Не хотела снова ходить по дому и пытаться найти повод для вопроса. Не хотела снова жаловаться новой подруге и надеяться, что в этот раз её тоже сработает. Не хотела и знала, что все будет бесполезно. Это личное, сокровенное. То, что он хотел спрятать, хотел утаить и не собирался рассказывать. — Прости, я не должна была тебя об этом спрашивать. — Дело не в тебе, Маринетт, — чувствую, что блондин все ещё рядом, все ещё сидит за столом, все ещё злится, но не винит меня в своей злобе. Вскрыли его тайну. Разве у человека может быть другая реакция? — Я вырву его язык с корнями. Блять, какого черта? — Почему ты не сказал мне? — этого разговора не избежать и мне придётся идти напролом. В конце концов, мы дружили с Лукой и о его наклонностях не было известно. Люди не меняются и, где была гарантия, что он не сделал бы меня следующей? — Я общалась с ним и думала, что он хороший. И… мне так жаль, что он… он сделал это с… — Замолчи, — он грубит, не давая мне закончить. Его лицо оставалось спокойным, лишь прижатые друг к другу губы и хмурые брови выдавали истинное настроение. Он сжимал и разжимал кулаки, пытаясь найти правильные ответы. По крайней мере, мне так казалось. Как правильно рассказать историю и снова и не причинить себе боль? Как найти утешение, не слушая жалость? Как избежать страх, переставая его испытывать? — Я не знал, что он в городе. И я не знал, что вы общаетесь. И да, он бы трахнул тебя, так что, будь благодарна, что ты работаешь на меня. — Я благодарна. — Моя сестра покончила с собой — и это был её выбор. Она спала с ним — и это был её выбор, — Адриан делает паузы, пытаясь сохранять спокойствие. Он говорил медленно, и я знала, что это враньё. Его ложь не причиняла мне боль и не питала любопытство. Иногда, нужно лишь поверить человеку, пусть ты и знаешь о его лжи. Так будет легче. — Но я не позволю ему повторить это снова. Я не позволю себе этого, Маринетт. — Я знаю. Ты спас меня, — мои губы приподнимаются в искренней улыбке, пусть и наш разговор был далеко не приятным. Все, что Адриан мог сказать, он сказал. Все, что мне следовало услышать, было услышано. Зачем идти напролом и пытаться вынуть у человека боль, которая наконец нашла свой покой? Зачем расчёсывать старую рану, которая лишь недавно перестала саднить? Это правильно, а я привыкла следовать зову своей совести. — Будешь чай? В холодильнике остался чизкейк. Смена темы было правильным решением. Да, возможно, нам следовало сесть друг напротив друга и попытаться полностью доверить свои тайны, но я этого не хотела. Полчаса назад моя голова была забита многочисленными вопросами и жалостью, а теперь мысли освободилась от мучительных кандалов любопытство. Все это было далеко. Иногда ответы не нужны. Иногда следует остановиться. Эмили знала, что её сын занимается не совсем законными боями, однако молчит. Знала и тщательно скрывала свои познания. Почему? Так было правильно. Правильно для неё, для него, для их семьи. — Кофе или чай? — я не вижу его, стоя спиной к обеденному столу и не получаю ответа. Молчание, последующие после моего вопроса, немного напугало, но не хотела поддаваться позывам паники. Снова повторяю свой вопрос и снова слышу тишину. Тишину, разрывающее правильность моего решения. — Принцесса, — мое тело вздрагивает, когда мужская ладонь оказывается на животе, и он прижимает меня к себе, отчего чувствую его тёплое дыхание на своей шее. Успокаиваюсь, но вместо волнующего знания страха перед неизвестностью, приходит желание, что как огонь, охватывает каждую клеточку моей кожи, — Прости, что я не сказал тебе. — Я не злюсь, — пальцы сжимают кружку, и близость наших тел лишь увеличивает мой внутренний жар. Нужно взять себя в руки. — И я рад, что ты не спала с ним, — он медленно дышит, продумывая каждое своё движение. Каждое своё слово, словно змей-искуситель. — И рад, что ты осталась сегодня, — его губы мягко прикасаются к оголенному участку моей шеи, отчего томно выдыхаю. Какая дурацкая ситуация. — Мхм, — мычу, пытаясь привести свой рассудок в порядок. За первым поцелуем следует второй, и я уже не могу контролировать собственное дыхание. — Помнишь то, что ты говорил мне в супермаркете? — И что же? — чувствую, как он ухмыляется. — Напомни. — Ты хотел поцеловать меня. — Я хочу поцеловать тебя. — Так поцелуй, Адриан, — резко разворачиваюсь, немного отталкивая его от себя, хотя знаю, что он позволяет это мне. У меня не хватило бы сил оттолкнуть его по-настоящему. — Я хочу, чтоб ты поцеловал меня.