boyfriend

— Не думала, что ты приедешь, — мы ехали в тишине больше пяти минут и напряжённая атмосфера становилась всё более давящей. Я не хотела сталкиваться с ним. Не таким образом. Фелиция настаивался, что нам следует поговорить и всё обсудить, но как начать разговор? Как найти точку соприкосновения и попытаться разобраться с данной головоломкой? Она не ответила. Всё смешалось, все события не давали мне вздохнуть с облегчением. Поцелуй, его работа, Эмили. Кто бы мог подумать, что ища работу через бюро, весь мой мир перевернётся и сломается, не имея возможности для капитуляции. Кто бы сказал мне, что зайдя в их дом, потеряю всё, что так бережно хранила. — Не думал, что ты настолько наглая, — он крепко держит руки на руле и не отрывается от дороги, продолжая игнорировать меня. Голова пухнет. — Что ты хотела купить? — У меня есть список, — поворачиваюсь к окну и больно прикусываю губу, пытаясь держать себя в руках. Мне хотелось накричать на него, заплакать и открыть долбанную дверь для того, чтоб ударить новую подругу по голове. В конце концов, это её затея. — У неё есть список, — Адриан хмыкает, продолжая сосредоточено наблюдать за дорогой. Это поездка будет слишком долгой. Наверное, я привыкла к молчанию. Молчание всегда кажется правильным решением. Зачем отвечать на вопросы, ответы на которые может причинить боль? Зачем говорить, зная, что это ничего не изменит. После смерти матери тишина стала главным атрибутом нашего дома. Сначала она появилась в бабушкином доме. Мы не говорили о трагедии, делали вид, что ничего не происходит. Когда начинала спрашивать, то бабушка замолкала и отворачивалась, задумчиво вглядываясь окно. Всегда меняла тему, продолжая говорить о дурацких мыльных операх и своём огороде. Когда меня отвезли к отцу, тишина последовала за нами. Папа молчал всегда. Сидел в своём кресле и читал газету, изредка поглядывая на меня. Он не проводил со мной время, не пытался разговаривать, не хотел горевать со мной. Слёзы не приносят пользы. Слезами не оживить человека. Боль станет частью тишины, заглушая отчаяние. Крик станет беззвучным, душа перестанет болеть. Молчание станет частью тебя. Молчание погубит тебя. Как и погубила маму. Я была слишком маленькой, чтобы понимать происходящее. Казалось, что в моей семье всё нормально. Любящий отец, который приносит мороженое после работы, и мама, рассказывающая сказки на ночь. Мы всегда были вместе. Ходили в зоопарк по выходным, смотрели кино, каждый раз споря о концовке. Покупали книги на ярмарке и читали по очереди, обсуждая главных героев. Мы были счастливы. По крайней мере, так было со стороны. Все сломалось за полгода до её смерти. Это случилось не сразу, нет. Мама продолжала верить в сказку и рассказывать мне истории, параллельно выпекая свои фирменные шоколадные печенья. Продолжала петь колыбельные и пересаживать очередные комнатные цветы, которые забыла полить. Но в её взгляде что-то менялось. Она стала ещё более забывчивой, перестала вязать и рисовать. Стала раздражительной. Помню, как случайно разбила тарелку и порезалась, а мама стала кричать так, будто бы случилось что-то страшное. Никогда так не кричала. Плакала, закрывала лицо руками и заперлась в спальне, не отвечая на мои многочисленные вопросы. А потом выходила, словно ничего не произошло. Обнимала и целовала в макушку, рассказывая о том, что снова не могла уснуть и очень устала. Наверное, мне казалось, что это правильно. Взрослые, ведь, устают, верно? И с ней не происходит ничего странного. Мне было всего десять лет. — Почему ты так со мной поступаешь? — мы останавливаемся около большого гипермаркета, и я не выдерживаю. Фел права — нам нужен разговор. Не хочу снова испытывать боль от молчания, не хочу снова копаться в собственных мыслях, пытаясь найти правильные ответы. Это убивает. — Как? — Ты знаешь, — поворачиваюсь к нему и сжимаю губу, пытаясь не заплакать. Не то место и не то время для того, чтобы устраивать истерику. Нужно быть сильнее. Ради себя. Ради Эмили. — Сначала ты заставляешь меня ночевать с тобой в одной комнате, а потом выгоняешь из дома. — Разве ты не этого хотела? Я освободил тебя от испытательного срока и нашего уговора. Разве не этого ты хотела? — Агрест вопросительно изгибает бровь и ухмыляется, возвращая себе свою дурацкую манеру общения. — Тебе не угодишь. — Хватит так себя вести. Ты просто невыносимый! — Ты сама задаёшь вопросы, — парень пожимает плечами и накидывает на себя кожаную куртку, валяющуюся на заднем сиденье. От неё вкусно пахнет вишней, но сейчас точно не до ароматов. — Идём? — А ты издеваешься! Да что с тобой происходит?! — перехожу на крик и не могу больше себя сдерживать. Даже если это приведёт к увольнению, мой мозг отказывается останавливаться. Больше не принадлежу себе. Больше не могу контролировать. Больше не могу. — Сначала терроризируешь, потом отводишь на бой, а потом целуешь! Делаешь страховкой и прогоняешь! Черт возьми, ты просто… просто худший босс в жизни. — Вот в чем дело. В поцелуе, да? — он качает головой и начинает смеяться, словно мы обсуждаем какой-то анекдот или смешную историю, а не то, что буквально убивает меня изнутри. — Я думал, что ты переживаешь из-за нападения или клуба. А ты волнуешься из-за того, что мы целовались? Серьезно? Мисс Дюпен-Чен, это непрофессионально. — Это несмешно. Совершенно несмешно. Твоё поведение, как у пятилетнего ребёнка, ясно? — Прости, что выгнал тебя из дома, но я правда не мог подумать, что ты так из-за этого переживаешь, — Агрест пристально наблюдает за мной и кажется впервые извиняется за своё поведение. Не могу сказать, что это то, что хотела слушать, но после минутной потери контроля — лучший исход. Я всё ещё красная и злая и мне всё ещё трудно дышать. Всё ещё требую ответов и всё ещё не могу успокоиться. — Есть то, что не могу объяснить. — Ты, как мой отец, — остановись, Маринетт. Остановись. — Когда мама умерла, он постоянно это твердил. Молчал и повторял одну и ту же фразу. Это просто раздражает! — Твоя мама… умерла? — его лица скрашивается удивлением и сочувствием одновременно. Адриан сводит брови в единую линию и поджимает губу, будто бы это он виноват в том, что случилось. Говорить о трагедии страшно. И извиняются за это не нужно. — Прости, я не знал. — Это не имеет значение, — я собираю волосы в хвост и расстёгиваю ремень безопасности, не желая дальше развивать эту тему. Снова слова сожаления, снова грустные взгляды и попытки снять напряжение. Больше не могу. Не хочу повторять этот сценарий снова и снова. — Нужно купить продукты, а то не успеем. — Ты спишь в моей комнате. Наш уговор снова в силе, — Агрест открывает дверь и выходит на улицу, не оставляя мне возможности для ответа. Правда, сейчас это не выглядела как издевка. Не выглядела попыткой задеть меня и попытаться унизить. Казалось, что ему хотелось другого. Хотелось узнать? Не знаю. В конце концов, он изменит своё мнение, когда узнаёт правду. Когда узнаёт, что моя любимая мама покончила с собой. В той проклятой ванне, сжимая мою фотографию в руке.