Я ищу таких, как я Сумасшедших и смешных Сумасшедших и больных А когда я их найду Мы уйдём отсюда прочь Мы уйдём отсюда в ночь Мы уйдём из зоопарка!
— Егор Летов. «Зоопарк»
Сковорода трещала, пока на ней обжаривалась картошка вперемешку с нарезанными сосисками. У такой незамысловатой еды тоже есть своя свое альденте — когда появляется темная корочка. Кухарка из меня такая себе, но с обычными блюдами я справляюсь вполне себе достойно. В посуде сверкали первые осколки солнышка, что вот-вот выйдет за стеклом. Я весело переворачивала дольки, напевая песенку что с самого конца восстания крутится по радио, — «Пластмассовый мир проиграл»… что-то в этом роде. Едва шумела вентиляция. Родителей сегодня утром срочно вызвали на работу, после того что произошло этой ночью это совсем не удивительно — они работают в корпорации Юкиношита. Кейка с Тайши спали наверху, они жутко переволновались, и я полночи их успокаивала. Уснуть у меня так и не получилось, и остаток времени я продремала над Хачиманом, которого мы уложили на полу в моей комнате. Его лицо печалило. Выражение облегчения. Странное выражение, как… как… невыносимая легкость бытия. Я не до конца понимаю, что значит эта фраза, но только она тут и лезет на язык. Тоже из песни какой-то… Его лицо одновременно печальное, и такое… умиротворенное. Как когда осознав всю безнадежность ситуации ты перестаешь о чем либо беспокоиться и просто плывешь по течению. Как когда ты с чувством выполненного долга сбросил с себя груз, и просто отключился. Как лицо покойника. Меланхолия грустного кота. Блюз грустного кота, учитывая как он любил такие мотивчики. Я упросила папу оставить его у нас, и он согласился. Он выглядел подавленным, когда увидел Хачимана, грязного и избитого самим собой. Скорее всего, в нем взыграла жалость, а может, вспомнил себя в молодости, мама мне много чего рассказывала… Интересная история выходит, что среди ночи, когда Хачиман уже отключился в пьяный сон, за ним пожаловали какие то парни лет двадцати пяти, одели его, вымыли, даже зубы помогли почистить, и куда-то утащили. Я пыталась у них выудить что произошло, но они не отвечали. После этого закономерно вернули, а на утро по телевизору поставили на повтор один и тот же репортаж, частью которого было интервью с ним. Какое же забавное оно вышло! Я выключила газ, и за его угасшей трескотней послышались шаги. На блестящей поверхности шкафчиков отразилась серо-металлическая фигура. Я обернулась. Хачиман еле стоял на ногах, то и дело потирая похмельную голову. Он был в том что мы для него нашли — отцовские шерстяные штаны, моя серая кофта-худи, которая была ему слегка великовата — до чего исхудал! — Доброе утро! — проговорила я радостно. Хачиман чуть дернулся, и вообще после сна его моська выглядела очень забавно. Даже фирменное ахоге не торчало, упало под собственной тяжестью, на вид он уже полгода не стригся, и зарос аля рокеры девяностых. Волосы лезли повсюду, виски, затылок. Впрочем, по моему ему очень даже шло. Его личности уж точно — его внутренний голос точно не носит набриолиненную укладку и классический костюм. Я сомневаюсь что этот внутренний голос в принципе причесывается… — Доброе… — поморщившись ответил он, ушиблено потирая затылок. Он поднял глаза, но тут же прикрыл их. Они начали слезиться. — Саки-сан? — переспросил он. — Да, это я. — я махнула рукой на место за столом. — Садись, поешь. Он продолжил потирать голову, недоуменно сморщив лицо. Однако, видимо от того, что сейчас он был не в состоянии хоть как-то анализировать происходящее, послушно сел за стол. Я разложила еду по тарелкам, и села напротив него. Поклонившись друг другу, а Хачиман чуть не стукнулся головой об стол, мы приступили к трапезе. Он молча жевал, оперевшись головой о кулак, не издавая ни единого звука, и смотрел куда-то в тарелку. Вилка позванивала в его руках, тряслась в полупьяном треморе. Картошка вышла вкусной, на мой взгляд. Постепенно поднималось солнце, едва шумел дом, это храпели Тайши с Кейкой, один громко и раскатисто, одна тоненько сопела. — Саки-сан… — Он отложил вилку, и неуверенно сложил пальцы нестройным домиком. — Саки-сан. — его голос дрожал, хоть и чувствовалось, что он старается сохранять спокойствие. Я покачала головой. — Что? — спросила я, продолжая есть. — Саки-сан… — он снизился к столу, и спрятал глаза в ладонях. — я вообщем то… хотел извиниться. За то, что произошло и… — он фыркнул и тяжело вздохнул. — то, что было между мной и Ирохой. — А что между вами было? — просто спросила я. Он тут же удивленно отряпнул, уставившись на меня. — Ну… как же… — он поерзал на стуле. — То что я к ней приставал в интеркоме… — Ааа… — протянула я, доедая последние дольки. Хорошо прожарилось, однако. — Ты про это. Ироха мне уже давно все рассказала, и извинилась. — от моих последних слов, он окончательно выпал в осадок. Его глаза расширились как у лемура, и я вдруг заметила то, на что раньше не обращала внимания: какие же они у него чертовски красивые. Я привыкла, вернее, приняла миф о том, что он рыбоглазый, что его взгляд ничего не обозначает, но чем ближе мы становились, тем больше он менялся. Его глаза становились живыми, источающими какую-то странную радость жизни и простоту. Так умела смотреть Юи, но это не было ее постоянным стилем. Хачиман выглядел так будто прямо сейчас может схватить меня в охапку и увести на другой край страны, а затем и вовсе утянуть в кругосветку. Я вспомнила, как мы однажды гуляли в парке, и он поймал бабочку, и посадил мне на плечо. Он никогда не стеснялся держать меня за руку, а когда людей было мало мы даже шли в обнимку. Он часто меня обнимал, и дразнил, и пошловато флиртовал, все время смущая меня. Его волосы всегда щекотали мои щеки. Он был удивительно наглым, но разве это плохо? Человек, что прячет себя за каменной стеной, отвергает любые мысли о том, что к нему может кто-то привязаться, и заставляет людей разглядевших в нем добро страдать от его наплевательского отношения к себе — вот что плохо, и даже ужасно. Я рада что Хачиман ведет себя свободно, и уходит от прежнего состояния напыщенного циника. Он теперь такой… настоящий. — То есть как это, рассказала? — После того как она узнала, что ты пропал, она в слезах прибежала извиняться за свою дурость, и за то что поссорила нас. — хихикнув, проговорила я. Он потупил взгляд, будто пытаясь в голове осознать сказанное. — Вот как… — едва пробубнил он. Безэмоциональное лицо быстро начало меняться, поднялись брови, взгляд стал более осмысленным, и в нем все яснее читалось шокированное «еб твою мать…». Видимо, с течением мыслей, до него что то дошло. — Это выходит я всю эту кабалу устроил зазря?.. — не веря своим словам воскликнул он. Я весело кивнула. — Да. Все это было зря. — услышав это, он окончательно умер. Фигурально конечно. Он сполз на стол и положил руки на голову. — Господиии… Вот же шь дегенерат бл-ть… — он качал головой. — Долбоеб… долбоебище… Я усмехнулась, и погладила его по голове. — Ешь. И не ругайся. — он послушно погрузил глаза в тарелку. — Беспроблем. Мы затихли. Я закончила со своей порцией, и сложила вилку в тарелку. Подперев подбородок ладонью, я в открытую любовалась им. Какой же милашка он все-таки, когда смущается. Жаль, такое редко можно увидеть — его практически невозможно смутить. Такое ощущение, что он уже находится за гранью неловкости и смущения, настолько это не действует на него. Заметив мой взгляд, он улыбнулся краешками губ. — Чего ковыряешь? — спросила я. — От еды отвлекся. — ответил он, и тут же продолжил есть. — Ты слишком притягательная. Я хихикнула. — Как тебе не стыдно меня смущать, а, Хачиман? — я специально сделала ударение конкретно на имени, и назидательно помахала вилкой. Реакция оказалась совсем не такой, как я ожидала. Он дрогнул, будто его толкнули, и медленно сфокусировался на мне, и казалось, даже движения его зрачков затормозились. — Не называй меня так. — печально проговорил он. — Почему? — Называй меня… — он прокашлялся в кулак. — Сугао. — Сугао? С чего бы это? — не поняла я. Истинное лицо? Это как его всеобъемлящая «честность» грубого циника? Я думала он перерос это. Серьезно, что не так в имени Хачиман? Красивое имя… — Меня все так называли, да и мне больше нравится. Я наверное, сменю имя. — тут я совсем перестала что либо понимать. Чего? Сменить имя? Он не протрезвел что ли? — Но мне Хачиман больше нравилось… — тихо проговорила я, готовясь разразиться десятком вопросов, но в ответ он лишь расхохотался. — Я же сказал — наверное! — говорит. — Не обращай внимания, я с пьяну до сих пор верчусь что Пизанская башня… башка ноет хоть убей… Не поняв сравнения, я просто хмыкнула. Закончив есть, он завел руки за спину, и потянувшись, промурчал. — Много я вчера натворил всего? Я… удивилась. — Ты совсем не помнишь? — Нет. — он поднес пальцы к виску на манер пистолета, и изобразил отдачу от выстрела. — Все из башки вылетело. — я прикрыла рот и захихикала, представляя его шокированное лицо, когда он увидит то интервью, и что происходило на улицах. Наверное, этой ночью я первый и последний раз в жизни испытывала такое ощущение. Чувство что ты становишься свидетелем чего то впечатляющего, грандиозного, чего-то что перевернет всю дальнейшую жизнь огромного числа людей. Такое наверное испытывают все, кто застает время перемен. — Тогда тебе к телевизору. — говорю. — Там ты много всякого узнаешь. — К телевизору? — недовольно рявкнул он, и мотнул головой. — Не хочу. Мне подушка нужна. — он двусмысленно посмотрел на меня. — И чем я тебе могу помочь? — аккуратно спросила я. — Нууу… — протянул он, наворачивая вилкой кольца в воздухе. — Скажем… заменить ее. — Вооот! Это уже мой Хачиман! Который меня однажды своими двусмысленностями недвусмысленно сведет в могилу… — Каким образом? — Пфф, да никаким, просто сядь, я сам все сделаю! — он продолжал так двусмысленно улыбаться, как кот. Только усов ему не хватает, а так прямо морда трескается, как сметаны нанюхался… так стоп… — Хорошо. — говорю. — Предположим. — Кстати, обалденно готовишь, Саки-тян. — отметил он. — Спасибо. — неуверенно кивнула я. — Тебе очень пригодятся эти навыки. Знаешь ли… — он вновь двусмысленно усмехнулся. — в плане кухни я неугомонен… — Вот как? — с недоверием сказала я. — Ничего, и на тебя найду управу. — Ты бросаешь мне вызов? — Я такого не говорила. — Зато я это услышал. — он вскочил из-за стола, и вытянувшись во весь рост, указал на меня вилкой, как мечом, и пафосным голосом начал свою рыцарскую тираду. — Ты решила бросить вызов мне?! Мне, великому заклинателю зеленого лука, укротителю мяса, главному пчеловоду всех сырных фабрик страны, Синдбаду супов и окровавленных помидоров, заточенных клинков картошки, ты бросила мне вызов в плане кухни, а учитывая… ммм… некоторые факторы, еще и в плане горячих блюд. — он на секунду сбавил тон, будто отвлекся. — Тут я с тобой увы тягаться не могу, однако… — он громко и торжественно топнул. — Я принимаю перчатку с легкой руки, с легкой руки вашей, и прячу ее под сердцем что бы целовать в моменты горестей и тягостных раздумий. Значит так… — он приблизил вилку почти к моему носу. — Посуду буду мыть я. — С чего это? — А вот так. — развернулся он, забирая со стола тарелки. — Как вот так? — Вот так так. Я же говорил что в плане кухни я неугомонен? — он оскалился и облизнулся. — Я думала немного в ином смысле… — неуверенно ответила я. И тут же пожалела. Ой. Он резко обернулся. Он наклонился прямо к моему лицу. Его дыхание обжигало. — А про какой смысл ты думаешь сейчас? — проникновенно спросил он. Горячо. Не в том смысле что горячо а… тьфу ты, уже я заразилась его пошлостью. Я покраснела, он улыбнулся. — Конечно же. — сказал он. — Конечно же. После этих слов он взял меня чуть выше талии, и поднял на ноги. Его руки обхватили меня, как канаты — нигде не давили, учтивые, но вырваться точно не выйдет. Глубокие как запах хвои, целебные дикие травы его волос — такие объятия. Я закрыла глаза, обняв его за плечи, и под моими веками заплескалась тихая река, такая же умиротворяющая, как медленные движения его рук, как он гладил меня, переходя то выше, щекоча лопатки, то ниже, до того места, где спина обычно теряет свое благородное название. Он быстро возвращался обратно, но я чувствовала, как он дурашливо улыбается, делая это, доходя до того места и поддразнивая меня. В ответ я случайно прижалась к нему грудью, на что он сдавленно вздохнул. Я вначале даже не почувствовала биения его сердца за рокотом своего — так он был спокоен. Он был немного выше меня, и это дарило какое-то странное чувство безопасности и защищенности, лишь отрешение от внешнего мира в защитных медвежьих объятиях, из которых не хотелось уходить. Спустя время, может, секунду, а может, столетие, он отстранился. Спокойное и равномерное дыхание, совсем не соответствующее моему. Я улыбнулась. — Дурак. — сказала я. — Чистая вода. — ответил он, и уткнулся в мои волосы, разворошив их своим носом. — Мягко… Я рассмеялась, и положила голову ему на плечо, не размыкая объятий. Казалось, весь мир застыл из-за нашего чувства. Только с ним я чувствовала себя так комфортно. — Бфатик, смотри, Хаачка и Саачка целуюца!!! — донесся громкий радостный голос откуда-то слева. Совсем запамятовала… — Ой… — за ней послышался смущенный голос Тайши. — сестра, извини… — Ничего. — за меня ответил Хачиман. — Мы уже закончили. — его руки разомкнулись, и мы развернулись к младшим. Тайши оторопевши глядел на нас двоих, одновременно удерживая Кейку, которая уже была готова кинуться на нас с радостными криками. Хачиман глупо усмехнулся, приобнявши меня за талию, и я положила голову ему на плечо, слегка прикрыв глаза. В конце концов, они бы все равно об этом узнали, и я рада, что это происходит в такой дурацкой, несерьезной ситуации. Спустя несколько секунд выражение Тайши смягчилось, и он уже с улыбкой сказал… — Рад за тебя сестра. — он кивнул мне. Выдержав небольшую паузу, он повернулся к Хачиману. — И за тебя, братишка. — Спасибо. Мы рады что вы не против. — кивнул в ответ Хачиман. — Хаачка женится на Саачке! — Кейка в конце концов вырвалась и вихрем полетела на нас, как на реактивной тяге. — Зуб даю! — усмехнулся Хачиман, присев на корточки, и погладив ее по голове, на что она весело похлопала глазками. — Эээ-не, так не пойдет! — сказал Тайши, вразвалочку направляясь к нам с распростертыми руками. — Если не женишься, одним не откупишься! — Да хоть всю колоду забирай, не жалко тогда! — они оба расхохотались, и Тайши завернул нас четверых объятиями, словно принимая Хачимана в семью. — Уж я то за тебя перед предками проставлюсь, братишка! А Кейка вообще… — Да кто в ней сомневался! Я смотрела на все это, и душа радовалась. Словно у матери, что смотрит на своих взрослых детей. Раньше же Хачиман недолюбливал Тайши, а теперь они ведь совсем как братья. Спелись ведь, мужская солидарность. Или любовь ко мне объединяет? Хах. Люблю быть несерьезной, жаль это так редко получается. С младшими только… теперь еще и с Хачиманом. Я вспомнила, как Хачиман иногда приходил к нам домой посидеть с Кейкой, пока я была в школе, а Тайши на дополнительных курсах. Кейка очень его полюбила — она как-то удивительно его слушалась, даже если он ничего не говорил. Иногда даже лучше меня, ха-ха. Он часто покупал ей мороженое из своих карманных, да и нам всем тоже. Он очень любил шоколадное, как и я, и иногда мы покупали маленькие упаковки, вроде ведерок, в которых было около трех порций, и съедали их на двоих. — Ну и жучара ты все-таки, даже разрешения не спросил на обнимашки! — похлопал один другого по спине. — Сам ты жучара, я был в состоянии аффекта! — От чего же? — От чего же, от чего же… Дурак, от ослепительной красоты твоей сестренки, конечно же! — они вновь оба расхохотались, глядя на меня. Вот же шь… вырастила сисконщика и подлизу… — Ладно, малышня, быстро по местам, хавать пора, пока дядя Хачиман не разозлился! — Будто ты умеешь злиться… — А ты что думал?! Я все Японию на колени поставил потому что ко мне деваха левая приставала, и ты думаешь я не умею злиться?! — Да ладно! — Да я за девчину нашу любого на колени поставлю, выкупаешь, мелкарик?! Любого раком поставлю! — Я с тобой единым фронтом, братиш, за всемирную Кавасаки, и я не про мотоциклы! — А я не про созвездия! — На брудершафт? — На брудершафт! Так стоп. — Вы чего здесь устроили, Хикигая, тебе вчерашнего не хватило?! — резко опомнилась я, и обернувшись, увидала такую картину… Тайши с ложки кормил Хачимана, Хачиман с ложки кормил Тайши. Они синхронно посмотрели на меня, как два суриката, и не так и глядя на меня, съели то что было на ложках. Медленно жуя, они продолжали на меня смотреть. — Не парься, королевна, твоего братца хомутать не собираюсь! — А я уж понадеялся… — разочарованно проговорил Тайши. Хачиман резко дернул головой в его сторону, глядя на него с явным недопониманием. — Шучу. Хачиман поник, и пробормотал. — Ты разбил мне сердце… я ведь ради тебя… Их взгляды вновь встретились, и они опять, опять расхохотались, пока Кейка непонимающе смотрела то на меня, то на них, а я кивала ей в ответ, мол, «Да, сестра, нам пизд… кхм, капут» — Ефьте уфэ! — крикнула на этих спевшихся дурачков Кейка. Оба улыбаясь отстранились друг от друга, а уже поевший Хачиман направился в мою сторону. — Так… — степенно сказал он. — Кто-то обещал составить мне компанию у телевизора. После этих слов он схватил меня и закинул на плечо. — Дурак!!! — тут же вскрикнула я, пытаясь вырваться. — Пусти!!! — я уже пищала от злости, и била его кулаками по спине, а ему хоть бы хны, он нес меня в гостиную, где стоял телевизор. — Кейка, Тайши, вымоете посуду! — прокричала я вдогонку, на что младшие послушно дакнули. Зайдя в просторное помещение, Хачиман аккуратно усадил меня, а сам лег мне на колени. — Вооот… — протянул он, устраиваясь поудобнее, и устраиваясь поудобнее. — Как раз мой размерчик. Я грозно зыркнула на него. Он сглотнул. — Эт-то был комплимент! — воскликнул он. Я продолжала смотреть на него, прямо в глаза. — Эээ… проехали. Повелеваю включить! — сказал он, а я, глядя на этого дурачка, смягчилась, и хихикнув, взяла пульт и включила телевизор. — Приветствую вас, граждане Японии! — поприветствовало нас начало ролика. На видео был какой то очень презентабельный юноша, с ослепительно белыми зубами. — С сегодняшнего дня в нашей стране установлено временное правительство Марабу! Цель наша — революция и освобождение нашей общей родины от язвы праворадикальных движений, что уже давно постепенно внедряются в нашу обычную жизнь. Но обо всем по порядку. Смена кадра. Личное дело, Хирото Юкиношита, его фото, какие то вырезки из документов, виноватое лицо. — На этом фото Хирото Юкиношита. Префект Чибы, обычный мужчина сорока пяти лет. К нему никогда не было никаких вопросов. Он всегда был кстати, к месту, и вовремя. Почему же мы начинаем с него? Его жена. Снова смена. Женщина с коротко подстриженными волосами, и презрительным взглядом, в духе «хватит тратить мое время, фотографируйте быстрее». — Юна Юкиношита — главная проблема. Эта женщина вела свою, теневую игру, движимая своими личными целями. Основной ее целью было насильное «очищение» Японии от любых лиц неяпонской крови, независимо от места рождения, статуса, и личностных качеств. С этой целью производились подрывы иностранных самолетов с гражданскими, с этой целью продвигались подпольные нацистские движения, на чьи бесчинства на улицах префектуры правительство казалось смотрело сквозь пальцы. Смена кадра. Документы — Среди проступков этой женщины так же числятся хищения бюджета, а также спонсирование медицинских экспериментов, противоречащих любым правилам безопасности. Об этом нам расскажет наш эксперт Акира Сато. Смена кадра. Авторитетный мужчина лет тридцати в очках и медицинском халате. — Что мы можем сказать… правительство действительно поддерживало и сокрывало эксперименты, объективно небезопасные для человека. Тонкие манипуляции над восприятием мира у человека однозначно выгодны. Это огромные проекты по манипуляции населением, заложение в их психику определенных установок… это открывает новые горизонты. Понимание таких глубинных процессов. Как насчет вживления чипов, работающих на мельчайших подуровнях сознания? Именно к этому все и шло. Превращение нации в инструмент, превращение людей в игрушки? То что было названо исследованиями в сфере лечения тяжелых травм головного мозга, на деле было экспериментом над человеком. Жестоким и антигуманным. Сакисакэ Фуминори, Ивато Натсу, Харуно Юкиношита, Хикигая Хачиман — четыре кролика, четыре крысы. Все мы знаем что было с Сакисакэ, мы не знали что в этом замешано правительство. Методы Масуко Аюми были абсолютно небезопасны и неэффективны. Стоимость одной операции превышала все мыслимые пределы при вероятности удачного исхода в пару процентов. Насколько нам известно, от части они вообще были основаны на эзотерике и спиритизме. Юна Юкиношита была суеверным человеком. Однако, эксперименты имели свои плоды. От полного извращения восприятия запахов, вкуса, пространства, все перетекло в просто провоцирование психических заболеваний, при том что методы, казалось, не изменились. Это ли не странно? Странно. И кто знает, куда бы это могло завести… — Однозначно! Что лишь еще один раз подтверждает ту безответственность и халатность, что проявляла эта мегера, дорвавшаяся до власти! Помимо вышеупомянутых молодых людей, жертвами стали два детектива — Марвин Эл Джей Харви и Каташи Като. Оба этих человека по незнанию впутались в игру этой дьяволицы, и что в итоге? Каташи Като мертв — ему была введена доза яда, постепенно разлагавшая его тело, пока Марвин несколько недель провел прикованным в тюрьме, находившейся под офисом Юкиношиты, без еды и воды в виде конденсата и протечек. Все это мы знаем благодаря нашему агенту Хаяме Хаято, что самоотверженно, с угрозой для своей семьи стал передавать нам данные. — Юкиношита была жестокой женщиной. Властной и алчной. Если она чего то хотела — ревностно, чужими руками старалась это получить, и плевать на чистоту способа. Ей было плевать на людей, на все. Я был ее рабом, до последнего… — Так же отдельно хотелось бы поблагодарить Хачимана Хикигаю, жертву эксперимента, что восстал и присоединился к нам. Метод Хачимана был прост и изящен — оставляя на улицах все более недвусмысленные послания, он вводил смуту и панику. Никто не мог сказать, что конкретно значат граффити — была теория что их оставлял бывший любовник Сонодзаки Саки, директора полицейского департамента Чибы и правой руки Юны Юкиношиты. Но подтверждений ей не было. Именно это и оставляло вопросы, а послания все больше походили на предупреждения. На предсказания. Небольшое интервью было взято у этого человека, к сожалению, на нем он был не в совсем вменяемом состоянии, однако, мы все-таки покажем его. — Рады вас приветствовать, Хикигая-сан! — проговорил ведущий из-за кадра. Хачиман тут же стал следить за происходящим. — Чего? Я Сугао, не путайте… — проговорил Хачиман, потирая глаза ото сна. — Хорошо, Сугао! Вы не будете против ответить на несколько наших вопросов? — Валяй набат, что б кости не ломало… — Хорошо. Начнем с первого вопроса. Как вы пришли к нашей организации. Каков был ваш путь на принятии идеалов Марабу? — Эээ, ориентации? Какаду? Я к ней не приходил, она сама ко мне пришла, когда я Саки впервые увидел… — Кстати, насчет Саки… как вам пришло в голову ввести панику в верхушку префектуры при помощи этих граффити? Это был довольно умный ход. — А как моя Саки-сан относится к верхотурам этим? - Как же? Она же помощница жены префекта, или вы… тот самый загадочный бывший? — Чего блять? Товарищ, ты что несешь? Какая жена префекта? Какая помощница? Меня антиквар не интересует! — Но как же вы пришли к этому? Вас кто то натолкнул, или это был порыв? — Это было… эээ… я был пьян! — Вы были пьяны? — В гавно! — Да вы и сейчас не в лучшем состоянии… - Однозначно, еще б выпил! — Все, сворачивай, это была не лучшая идея… — Саки, люблю тебя! Бля, хочу пиццы… Помехи. Интервью прервалось. — Итак, закончим. Так же хотелось бы поблагодарить всех причастных к нашему общему светлому делу! Вы не будете забыты Японией! Репортаж пошел на повтор, я выключила телевизор. Я медленно гладила Хачимана по голове, как кота. Его мягкие волосы, вымытые перед интервью, казались пухом, мягким и нежным. — Теперь понятно… — протянул Хачиман. — интересно сложилось. — он повернулся лицом ко мне, и улыбнулся. — Да уж… — я аккуратно провела ладонью по линии лба. Он расплылся в счастье и, мурча, сам заворочал головой. — и не понятно, хорошо это, или плохо. — Дальше посмотрим. — вздохнул он, потянувшись, и сел на диван, улегшись мне на плечо. — Жизнь такая штука — не плохая не хорошая. — он вновь был опасно близко к моему лицу. — Философствуешь. — я коснулась его носа своим, и чуть боднула его. — Философ из меня такой себе, хреновый откровенно говоря. — рассмеялся он. — Просто мне кажется, что мир он просто мир — не хороший не плохой. Просто разные люди видят разные его части, и пытаются доказать друг другу, у кого часть правильнее, и до них не доходит, что и то и то есть, пока кто то его видит. — хлопнул он в ладоши, завершив свою тираду. — В любом случае, посмотрим, что будет дальше. — Ага. Но по крайней мере, эта история точно закончилась… — облегченно выдохнула я, облокотившись на его плечо. — Фи… — нарочито возвышенно произнес он приторным голосом. — Якая пошлость, Саки-дмуазель… вам надо извиниться за такое… — И что тебе не нравится? — не поняла я. — Да все эти истории… — махнул он рукой. — знаешь, самое худшее когда книжка кончается воспоминаниями гг в стиле афтэ-твэнти-ерс, где он сидит уже старым пнем, и рассуждает, как все кончилось, как он в итоге все пережил, и теперь у него четыре тысячи детей, двести жен и один астральный кот, и вообще жизнь наладилась и теперь он колесит по всяким Рио Же Данэйро и прочим туристическим плэйсам… — В жизни так оно и бывает… — пожала я плечами. — В жизни поставить точку может только смерть. — вздохнул он, подняв палец вверх с пьяной грацией. — А так… персонажи застыли и пиз… капец, извини. — усмехнулся он. — Отвыкай ругаться, моим родителям такое не по душе. — Я понял, понял. — отмахнулся он. — А Рио все эти… мэээрзость. — Ты чего? — Да то что, балык, бегать по достопримечательностям и сэлфики делать это позорище, и почему-то именно это чаще всего имеется ввиду под глаголом «путешествовать». — Да ну тебя… — легонько толкнула его я. — Помни свои корни — один из принципов Марабу, солнце… — значительно проговорил он, и ей Богу, была б у него сейчас в зубах сигарета, он был бы как типичный крутой парень из кино. — Ты как меня сейчас назвал? — Солнце. Речка, небесная, чистая вода, солнышко мое… Так ты будешь извиниться? Я наклонила голову в бок. Он как будто не замечая ничего забегал глазками по комнате с нарочито-невинным выражением лица, а сам поднял ноги на диван и полностью развернулся в мою сторону. Я сморщила лицо, и улыбнувшись на манер чеширского кота, захихикала. Севши на коленки, и выпрямив спину, я быстро схватила этого извращугу в лапы, и погрузила лицом в свое декольте. Я почти полностью была уверена, что он имел в виду. Я была в шоке от себя. Это движение было таким резким, лишь бы он не увидел, НАСКОЛЬКО я смущена. Он даже не двинулся, а просто застыл, пока я с умиротворенным лицом, положив обе руки ему на голову, обнимала его. Забавное ощущение, хех. Внезапно, почувствовала, что он целует меня там, и тут же оттолкнула от себя, закрыв грудь руками. — Извращенец! — прикрикнула я не всерьез. — Да вас черт разберешь… — проговорил, покачиваясь, видимо, в состоянии аффекта после такой божьей милости. — Кого нас? — начала заводить я. — Так про Ироху это все-таки была правда, а? — Ой… и Ироху, и Юкино, и вообще всех на свете… — отмахнулся он. — Я думал ты меня так решила пригласить… — Куда? — Нууу… скажем… Потанцевать. — подмигнул он. Вот же шь наглец то какой! Я покраснела в возмущении. — Такими темпами ты «танцов» никогда не дождешься! — пригрозила я. — Ну… — хрустнул он шеей. — Я привык брать свое силой. Тело тоже. — Только попробуй. — усмехнулась я. — Это лишь вопрос времени… — философски проговормл он. — Пока на твои прелести никто не покушается… пока. — важно выделил он. — Да вот чуть блин не покусился! — отодвинулась я. — Минутная слабость. Я вообще только поцеловать хотел. — Извращенец! — Ну ты заладила! — он резко подлетел ко мне и… Он, чуть склонив голову и прильнул к моим губам. Это чувство, не знаю, как это описать, это странное, незнакомое мне греющее чувство. Это не сравнится с поцелуем матери или младшей сестренки — в этом есть нечто иное, чувство некой завершенности. Нечто одновременно нежное и любящее, при этом такое наглое и давящее. Это был не фейерверк, и не взрыв эмоций, сносящий голову, как это обычно описывают, даже страсть была какой то созерцательной и сложенной из гармонии. Язык ползал по ухабам искусанных губ, ища ту выемку, где можно будет спрятаться от этого мира. Он обнял меня, и прижал к себе, не желая отпускать. Я углубила поцелуй, и языками мы начали играться, толкая друг друга, он по-кошачьи пихал меня, и избегал ответных атак, а я не думая шла напролом. В конце концов, от недостатка воздуха, мы разошлись. Он напряженно дышал, и улыбался. Я щелкнула его по носу. — Ай! — схватился за ушибленное место. — Ты чего?! — Да так… авансом за танцы! — проговорив это я кокетливо улыбнулась. — Ааа… Давай тогда еще раз десять, тоже авансом! — Дурак! — сказала я, обняв его. Чуть подумав добавила. — Для тебя все бесплатно… но только после свадьбы! В ответ донеслось лишь довольное мычание. Я задумалась. — Слушай, Хачиман, чем тогда должна закончиться хорошая книжка? — Ммм? — Ну ты говорил что плохая книга кончается воспоминаниями. А хорошая? Он задумчиво посмотрел вверх, будто что-то прикидывая. После чего, он выдал: — Ничем! — Всмысле?