Тератома Сознания

Вот и всё что было Не было и нету Все слои размокли Все слова истлели Всё как у людей… Всё как у людей…

— Егор Летов. «Все Как У Людей»

— Мне это совсем не нравится… — проговорила Сонодзаки Саки, перелистывая ленту социальных сетей. — совсем не нравится… — повторила она, тяжело вздыхая. — Что там? — спросила ее Юна Юкиношита, посмотрев через плечо подруги на монитор. — Опять эти граффити?       Вечер поздний, окна зашторены, лишь мелькают красным свечи. — Да. — коротко бросила женщина, концентрируя на своем лице голубой свет экрана. — Дело в том что вместе с тем, как под нас копают джей энэкси, их содержание… — она пробежалась по клавиатуре, щелкнула мышкой и на весь экран высветилась фотография театра Бунраку в Осаке, стена которого на всю длину была расписана — «Я знаю, Саки-сан, знаю…», а рядом красовалась нарисованная траффаретом эмблема аиста марабу. — Меня это уже начинает смущать… — То что твой бывший ненаглядный теперь среди этих маргиналов? — спросила Юна, хлебнув из бокала вина. — Его выбор. — Да нет же… — раздраженно прорычала Сонодзаки. — Ты понимаешь, что могут значить эти надписи, вкупе с эмблемами?       Женщина вновь отхлебнула вина, и задумавшись глазами вверх, спросила — И что же?       Сонодзаки вновь раздраженно фыркнула. — Что теперь они, похоже, уже не копают. — Юна остановилась за секунду до глотка. — Они уже буквально ломятся к нам.

***

      Вечер начался с того, что мне чуть не рассекла хлеборезку летучая бутылка голландской бурды. — В Осаке, Иокогаме и Токио. — Нокемоно с кем-то напряженно говорил по телефону, то и дело оглядываясь на меня. — Я рассчитываю на Новый Год — никто не ожидает, сопротивления не будет, все отдыхают. Да. Ваша задача подготовить материал и решить как и где он будет использован к указанному времени. Я поговорю с остальными, надо всех наших поднять до последнего. Токио должен стоять на ушах, тогда мы их возьмем. Да. Все, отключаюсь. — после этого он бросил мобилу на пол и растоптал ее — пятая за неделю, б-у раскладушки.       Пол — бетон, стены тоже, потолок тоже. Клуб был подпольным, с парой вентиляций, которые еле справлялись с амбре из паленой травы, потного шмотья, немытых панков и девчонок-полторашек, с радости надушившихся, будто на похороны. Проще говоря — на свалке воняет как на свалке.       На сцене стояла группа из трех парней чуть старше собравшейся в зале школоты — что то около двадцати четырех вокалисту, высокому и стройному парню с отпущенной шевелюрой до плеч примерно, под толстым слоем секонд-хендовских шмоток было видно что он одни кожа-да-кости, ударнику порядка двадцати, в дранной майке, и весь он дранный был, с подбитой губой и срезом на лбу, словно там кусок кожи сорвали и остатки стянули нитками, от чего казалось, что у него морщины вот-вот порвутся и хлынет на нас всё его серое вещество и пол-литра бренди, и басист, самый молодоц, и чисто по моим ощущениям самый главный идиот в их шайке, морда у него была одутловатая как у Фукая, но злобная до омерзения, такое ощущение будто этот чувак даже на алтаре или в постели будет корчить гримасу что весь местный общак босодзоку двинет кони и заскочит на радугу на своих хонда стид четыре сотни.       Нокемоно явно пялился куда-то в сторону, ему не особо было до этого концерта — мы пошли откровенно говоря от скуки, в Америкамуре, как бы местная элита не распалялась, вообще нечего делать, и хер его знает нахера мы сюда попёрлись. У меня на вечер свои планы.       Я оглянулся. Весь аудит залов — сплошная гяруятина, ну и еще пара совсем панкушниц, которые отжигали у сцены, остальные то у бара, то у стенок, жмутся с кем-то левым по углам. — Сугао. — чуть слышно произнёс Нокемоно, толкнув меня в плечо. — Сугао, черт бы тебя побрал.       Я повернулся в его сторону. Он явно выглядел взволнованным. Его брови сошлись в два лезвия, как скрещенные катаны. — Чего? — спросил я. — Придурок… — он указывает мне взглядом.       Я поворачиваюсь, и вижу на редкость красивую девчонку. Она стояла недалеко от нас, и выгодно выделялась из общей массы — без особых примет субкультур, выглядела простенько и симпатично. Довольно высокая, плоскодонка, что сразу снимало по моей шкале балла два-три, но с такими большими и выразительными глазами, что издалека видно, они как два маяка, просвечивали сквозь толпу одинаковых блондинок с львиным загаром и черных косух с заклепками.       Но я так и не понял… — Так чего? — спросил я.       Нокемоно на секунду задумался. — Я никогда таких красивых девушек не видел. — проговорил он, глядя на нее.       Я по доброму усмехнулся. — Даааа, братец-сёгун, поплыл ты… — еще раз взглянул в ее сторону. — Двигай за мной, сейчас Сугао покажет тебе, как самок окучивать…       Нокемоно недоуменно посмотрел на меня и я потащил его за собой.       Я уже знал как быстро развеять неловкую атмосферу и ввязать этого дораяки в разговор.       Мы пробились сквозь плотно-утрамбованную толпу в сторону девахи, и я начал. — Девушка! — она оглянулась. Черты лица у нее, однако, миленькие. — Будьте добры, нужна ваша помощь!       Она полностью повернулась в мою сторону. Белая кофта, чёрная кожаная курточка. Голубые глаза.       И все-таки Саки-сан куда красивее. — Девушка, кстати, как вас звать? — бегло поинтересовался я. Мне нужно куда-то сплавить Нокемоно, если уж говорить по честному. — Тенши Микадзуки. — проговорила она неуверенно. — Да, так вот, тут такое дело… — потер я лапы, перейдя на ее сторону, и чуть взяв за плечо. — Видишь этого до невозможности симпатичного парня? — я рукой указал на Нокемоно. Тот явно поняв весь мой план, заискрился желанием чисто по-дружески меня избить. — Вижу. — кивнула она, явно смущённая. Она была меньше меня на голову где-то, а Ноки где то по линию глаз. — Так вот, этот до невозможности привлекательный парень, кстати говоря, зовут его Нокемоно, Нокемоно — голос! — парень дрожащей головой кивнул и произнёс: — П-привет… — Молодец! — сказал я. — Так вот, этот самый прекрасный человек во вселенной очень тебе понрав… то есть, ты ему очень понравилась, да, и он попросил меня начать разговор, чтобы вы могли познакомиться, въезжаешь? Еле сдерживал смех от их реакции. Девчонка вообще не понимала, что происходит. — В-вроде д-да… — пробормотала она. — И вот, ты, как непосредственная причина моего спича, расскажи, как мне начать разговор между вами? — заключил я, окончательно ее добив. Этого разговора ей хватит на неделю активного мозгового штурма, чтобы понять и простить мое поведение.       В каком то смысле такой странный способ исходит от моих не самых лучших качеств. Я просто не умею говорить как надо, и потому каждое начало разговора это своего рода спектакль. Это очень просто, на самом деле. Я выставляю себя в ситуации «злодеем» — ломаю личное пространство девчонки и жестко подставляю друга. Получается, они изначально в одной лодке, а полу-ироничная позиция помогает самому держать лицо на выкате.       После того как я избежал неловких узнаваний имен и прочего, можно спокойно… — Ладно, ребят, спокойно. — проговорил я, как бы разнимая всю ситуацию. — Проехали. Напряжение немного спало, разговор ушел из ироничного русла, при этом все-таки был начат. — Сугао, долбанный ты пень… — подхватил Нокемоно, тем самым усиливая эффект одной лодки, и помогая девчонке адаптироваться без лишнего. — Сугао и Нокемоно, вас так зовут? — изначально не стоит рассчитывать на помощь третьего мира, как и второго собственно, но Боги мне благоволят. — Да. Я Сугао Сугао. — указал на себя. — Он — Нокемоно Нагата. — указал на Нокию. — Вы друзья, я так понимаю? — неуверенность оставалась в ее голосе.       Судя по всему, она все-таки надеялась тут как-то оторваться. Таким людям обычно сложно жить, у них нет выхода для энергии в виде лишнего косяка или стопки самоуверенности, на крайняк моего саркастического стиля общения. — Мы — я поднял палец вверх. — Единомышленники. — наступил Нокемоно на кроссовок. — Да. — тут же заговорил он. — Мы — дуэт, эээ… раздолбаев!       Ноки кстати очень правильно сделал. Нужно не нагонять ненужного пафоса. Сразу показать что да как, так как небольшие противоречия на раз два поставят нас довольно положительными и веселым, что не совсем коррелирует с «раздолбаями».       Тенши задумалась, после чего выдала: — И почему я тогда должна с вами водиться? — обворожительно ухмыльнувшись сказала она, и Господи, я чуть в обморок не отлетел от таких реверансов.       Вот жешь сучка, как вывернула то, моя школа. — Как минимум из-за того, что Нокемоно Нагата — самый лучший человек во вселенной! — продолжал я. — Вот значит как… — А ты чем вообще увлекаешься? — в наш говорняк без промедлений въехал сам Ноки. Мне нужно немного их поддержать, затем быстро слинять отсюда. Разберется без меня, его барышня все-таки. — Я… — протянула девушка. — Искусством, если можно так сказать. Немного музыка, немного живопись, немного литература… творчеством. — заключила она. — Слава Богу что не саморазвитие… — выдохнул я. — Мы тоже творчеством, каждый в своей мере. — начал Нокемоно. — Я живопись очень люблю, Сугао больше по литературе и музыке. Кстати, а как ты относишься к граффити? — с этого момента мне лучше отвалиться, он сам уже справиться с рассказом обо мне. — Граффити? Это как все эти надписи цветастые на стенах? — Да. — кивнул Ноки. — Ну… — протянула девушка. — я никогда таким не увлекалась. — Зря. — улыбнулся, падла. — Мы с Сугао большие любители. Даже встретились так. Он при…       В этот момент я сказал что отойду в туалет, и оставил наедине. Сам я вышел через черный ход, и оказался на простуженной улице. Если я могу исполнить свой план, то я его исполню: брать Ноки с собой в такое дело — глупость.       Пройдясь по улице, я сел в электричку.       Передо мной парень лет двадцати пяти. В вагоне светло и чисто. Он был одет в старомодное пальто, старомодные сапоги, и выглядел очень потрепанно, заросший и неопрятный — Буковски в лучшие годы, даже лицо схвачено тисками пережитых травм, битая улыбка, будто щеки порвали.       Только глаза. Глаза — глаза мученика. Слепые глаза всевидящего, и оттого разочарованного в мире, еретика для масс.       Мы сидели, молча понимая друг друга, пока за окном менялись неоновые вывески. От Америкамуры до цели мне полчаса. — Ты любишь кого нибудь, дружище? — спросил он в пустоту, но я знал, что вопрос был адресован мне. Я пересел к нему, и мы были почти впритык, почти полуобнявшись. — Да. — ответил я, склонив голову, и завесив свое лицо шторами волос. — Это прекрасное чувство, не так ли? — тягучий, будто замедленный низкий голос. — Да. — повторил я, прячась в руках. — Мне всегда нравились парни вроде тебя. — похлопал он меня по плечу. — Одна юность на всю жизнь умеет любить по-настоящему. Нынче оно и ценно. — Сейчас юность совсем не такая как раньше, старый. — проронил я. — Не могу судить. — он покачал головой. От него пахло медикаментами и психокаментами. — Я тоже. Надоели все эти размышления. У меня знакомый был. — я перебирал в руках свои волосы. — Он все время рассуждал о том, как общество прогнило. О том что юность это ложь и прочее, типа, гормоны там всякие, розовые очки, прочая такая лабуда… — я оторвал руки от лица раздраженно выдохнув. — Ходячая энциклопедия биологии для дошкольников. — Представляю себе. — тот усмехнулся. — Такой душный тип был… — я хихикнул. — Он из тех, кто ответил бы тебе, что «любви не существует — это лишь химическая реакция для маскировки похоти». — он понимающе кивнул. — А что с этого изменилось? Нет. Нихера не поменялось. Люди все еще любят и хотят друг друга. Пытаться это отвергнуть? Зачем? Пытаться бороться с этим? Не имеет смысла. А для кого-то это важно. — я откинулся на спину. — Люди стали слишком умны и рациональны. Если что то не приносит тебе маньку, не делает тебя успешнее, и не дает потешить свой инстинкт доминатора то это не нужно. Хуета, мол, товарищи, хуета. Вместо учебы и работы забивать мозги… — издевательски хихикнул я. — Вот жешь бляди… пиздец в одно слово. — Всегда такое было, парень… — усмехнулся он. — Я замечал. — усмехнулся я в ответ. — Я руками залез в говно, я ломаю свое окно, я хочу умереть молодым… — пропел я нарочито низким голосом, пародия оперных крикунов.       Он сдержанно рассмеялся, и в его смехе чувствовалась боль. — Тебе придётся привыкнуть. — сказал он. — Как бы ты не хотел изменить мир под себя, он все равно утопит твою девушку. — он заливисто и болезненно расхохотался, будто думает, что раз у него было такое, он может над этим смеятся. — Мир не изменить. — я поднял палец вверх. — Только уничтожить все человечество, оставив несколько отобранных персон, которые под линейку воспитают новый мир. Мир, где люди не догадываются, что можно воевать, что можно ненавидеть. В мире где будет только уважение и любовь ненависть не сможет появится. — До чего же утопично. — хихикнул он. — Или антиутопично? — бросил я с усмешкой. — Людей с самого детства шлифуют под формочку, забирая у них возможность быть собой. Пиздорез чистенько по Хаксли и Замятину… да и по всем остальным наверное тоже. — Забавно. — А то. Так надоело уже это все… — проговорил я. — А ты старый, куда едешь? — Бойня. — ответил он. — Мстить. — я должен был удивиться, но даже бровью не повел, так странно-органично смотрелось это. — Якоше я был в твоем возрасте, сверстники меня… ненавидели. Была одна компания, которая травила всех кто был слабее, и один такой из них столкнул меня под машину. — он дрогнул, и усмехнулся. — И меня отправили к Масуко Аюми… — протянул он это имя. — Знаешь такую? — Ммм? — шамкнул я. Он тяжело вздохнул. — Расскажу что знаю… — после этого он откинулся на сидении и закрыл глаза.       Будто погрузившись в транс его дыхание выровнялось и слилось с дыханием электрички, он собирал мысли по кускам в сознании, не знаю, но мне казалось что он изнутри состоит из таких психокаментических кусков.       Он резко открыл глаза, и пустым взглядом не закрывая их, ровным и монотонным голосом начал рассказ:       Профессор Огай был важной персоной в мировой медицине. За ним значилось множество исследований в сфере нейробиологии — крепкий и невысокий молодой м

ужчина со странной бородой усиленно работал на свое имя, совершенно одинокий, не считая маленькой дочери Аюми, природу появления которой не знали даже самые его близкие друзья, да и сам навряд ли помнил. Шли года, он все больше погружался в работу — его сумасшедшей мечтой было создать собственную, более совершенную форму жизни, чем все когда ли

бо существовашие в этом мире. То что началось как студенческая шутка закончилось тем, что в один день из морга, прикрепленного к больнице, где работал Огай, пропало несколько свежих, еще не успевших разложиться трупов, и с тех пор, его никто не видел.       Оказалось, он

закрылся в своей лаборатории, вход в которую был спрятан на дне колодца рядом с его домом, его бы так и не нашли, если бы не группа подростков-диггерров, проникнувших на территорию заброшенного здания, после чего один из них упал в колодец, и увидел спрятанную в стене руч

ку, я смогу смогу смогу достичь величия, он повысил голос. Огая нашли застрелившимся, а из его записей стало понятно, что

он сшил из внутренностей трупов нечто напоминавшее организм, но не смог привести его в ж

изнь. Полусумасшедший, разбитый человек обратился к эзотерике, которой увлекался в юности, и проведя над трупом обряд, смог его оживить, милое мое существо я оживлять тебя достоин слезы чистые сталь жидкая кровь цвета закат

ного неба взятая из гноящейся глазницы слава великому всему Ей. Видевшая постепенную смерть разума

своего отца, пятнадцатилетняя девушка сбежала, покатая дура-дурой, сколько бы я ей не расталковывал, она, она все равно меня и мое открытие величие не поняла, дурой-дура. Отец больше не видел ее. Он не знал ее. Все что он мог — целыми днями возится с грудой плоти, называя ее «милой Саей» или «крошкой Саей» или просто «Сая», обучая ее и воспитывая, мораль неизвестна ей, как неизвестен голод и смерть и жажда, лишь я скульптор учить любить ее, это важнее всего на свете, ее учить любить. По неподтвержденной легенде, сам ученый в итоге провел над собой операцию, вызвав у себя дефекты зрения, дабы возня с «ребенком» не была настолько противной, отвратонасная и прекратительная. Существование данного организма так и не было доказано — Огай не сделал ни единой фотографии или зарисовки своего творения, когда они расплодятся, это будет нечто более великое чем все чем жил мир доселе и отсюда до конца времен, и даже этот конец моя Саечка сможет пережить.       Сбежавшую девушку среди ночи остановил в подвортне и изнасиловал сорокалетний торговец краской и пиротехникой Наши Нагата. Копируя поведение отца

, девушка оставила ребенка. Подпольные роды, истощение, гормональный сбой, резко отказа

лась от воспитания ребенка, и оставила его на пороге детского интернета «Me And The Birds». Девушка с головой ушла в работу, движимая желанием превзойти отца, и тем самым вернуть его любовь. Взяв псевдоним Масуко Аюми, она активно занималась нейробиологией, травмотологие и онкологие, микрохирургией, а также ультима-нексус-скино-силиба-сатье-индика-эрика-верху-летае-скорпо-скорно-скиро-замзо-ЗАМЗО-ТРАКАНО-ЛОГИ-ЛОГИ-а-ГИ-ГА-Е. Она достигла невероятных результатов, и в скором времени презентовала свое экспериментальное лечение травм головного мозга, основанное на Ней.       Первыми пациентами стали студент медицинского института Сакисакэ Фуминори и поэт-музыкант Ивато Натсу, оба попавшие в аварию. Операции прошли успешно, при перв

ичном обследовании не было выведено никаких побочных эффектов, кроме небольшого шока и н

еоправданной тревоги у пациентов. После выпуска из больницы, оба пациента полностью перестали покидать пределы своих домов. Изначально на это не было обращено внимание, но через какое-то время соседи Сакисакэ стали жаловаться на трупный запах, исходящий из его квартиры, гинилтошш. При обыске выяснилось — все помещения квартиры были измазаны запекшейся кровью и гнилью, в холодильнике были найдены сгнившие внутренности членов недавно пропавшей семьи, жившей по соседствууууусамосамоскизомэноконтри. Фуминори обнаружили спящим, покрытым кровью, с улыбкой на лице. Вокруг его тела, на кухне возле плиты были обнаружены следы зловонной слизи, слизистого зловони прим состав зализистой огони совпадает с найденным в лаборатории Огая а на кровати неизвестная жидкость, по своему составу напомнившая женский эякулят.       После этого он мгновенно был доставлен в особое отделение психологической клиники, все упоминания о нем были удалены из каких либо ведомств, все документы уничтожены, как и любые упоминание в сети. Фуминори Сакисакэ бо

льше не существовало. Более детальные исследования поведения и психического состояния вывели огромное количество побочных эффектов, в частности искажение зрительного, слухового восприятия, деформация работы органов осязания, полная потеря обоняния и вкуса. Парень не мог разговаривать. Каждое его слово выходило сдавленным хлюпаньем застояшейся в глотке слюны. Хоть никто так и не смог понять, что на самом деле чувствует Фуминори, но не нуж

но было быть дураком, что бы понять, что видит он нечто настолько жуткое, страшное, и отталкивающее, что невозможно вообразить нормальным человеческим разумом… Тут же был схвачен и доставлен в отделение Ивато Натсу, симпотмы которого повторились, однако его смогли разговорить. Цитата с его слов — «ЯВИЖУАДЯВИЖУАДЯВИЖУАД.». Ввиду более спокойного поведения, и что бы не вызывать подозрений, Ивато был переведен в обычную лечебницу — ничего не стоило избавить мир от обычного студента, в отличии от лидера популярной панк-группы.       Так и открылась болезнь, называемая тератомой сознания — так назвали группу побочных э

ффектов, вызываемых лечением. Их появление сопровождалось опухолью, вносившей изменения в работу мозга. Сознательность и самостоятельность данной опухоли является одним из глав

ных вопросов, связанных с данной болезнью, так как есть все признаки, доказывающие это. Брат-паразит, затаившийся где-то в подкорках.       Эксперименты продолжились под эгидой полной секретности (цель до сих пор не ясна, учитывая всю опасность метода Масуко) — следующие два случая, ученик средней школы Хачиман Хикигая, студ

ентка юридического факультета Юкиношита Харуно — снова две аварии. Результат впечатляюще ушел

вперед — у парня никаких побочных эффектов помимо постепенно уходящих резких смен настроения не было. У девушки все хуже — диссоциативное расстройство личности. Как результат — парень прошел полный курс лечения и вышел абсолютно здоровым, девушка помимо принятия лекарств и консультаций вынуждена каждые полгода проходить профилактику в санатории.       Он закончил свой рассказ, тяжело вздохнув. — Это все, что я смог выцепить. — проговорил он пустынно, уставившись в пол. — Вот как?.. — пробормотал я, сложив руки на колени. — Да. — кивнул он. — Все мои органы чувств работают от обратного — я вижу все вывернутым наизнанку. — поморщился. — Вместо аромата цветов — гниль, вместо вкусной еды — помои, вместо людей — куски мяса, и все покрыто мясом, груды внутренностей. Кажется, я представляю себе, почему Сакисакэ дошел до такого. — он грустно усмехнулся. — Я ослеп. Я писал стихи и песни, что бы не сойти сума… — хихикнул он, стукнув подошвой о пол электрички, отчего тот раздался ярким металическим звоном. — А у тебя как?       Этот вопрос прошел цепкой иглой прямо в меня, и задрожавши, я повернулся к нему. — В-в с-смысле? — мой голос чуть пошатывало от страха, я не понимал, о чем он.       Он усмехнулся. — Ну мы же с одним диагнозом сидели, верно, Хачиман?       Хачиман?! Нет-нет, почему Хачиман?! Почему он обращается ко мне так?! Я не Хачиман черт подери, нет, быть того не может, почему?.. Хачиман мертв…       Я вздохнул, медленно успокаивая цикадный ритм своего сердца. — Сугао. — проговорил я медленно. — Меня зовут Сугао. Он посмотрел на меня в ответ, и улыбнулся. — Ааа… понял принял. — он в шутку отдал мне честь. — Сугао-Хачиман… — глухо прокашлялся глубиной кадыка. — Мы жертвы… и поэтому нас ищут. — Нас ищут? — сразу не понял я. — Да, дурачок. — постучал он мне по голове кулаком. — За тобой в полиции уже давно гоняются. Ты — приоритет. Но ты все-таки молодец… Если бы не некоторые черты лица, ты ощущаешься совсем другим человеком. — он вновь упер взгляд в пол. — Как и за мной… я ведь в психбольнице должен сидеть.       Мы молча глядели в окно электрички — стены туннеля. Мерно стучал ток, мы текли по капиллярам города. — Я теперь постоянно езжу на метро, и повторяю, мол, когда Кала Мафса, когда Кала Мафса… — он вновь заговорил, и даже не мог подвинуть тишину, будто сливался с ней в спокойном шепоте. — меня за это даже городским сумасшедшим прозвали. Пока я не привык, — он потер руки, будто брезгливо сбрасывая с них что-то. — мне было мерзко жить среди всего этого, и я часто чтобы успокоиться говорил сам с собой… — Понятно. — бросил я. Электричка встала, и двери открылись. — Ладно сынок, прощай. — он встал и отряхнулся. — Я, наверное, перестреляю тех ублюдков, а потом и сам отпачу. — он посмотрел в мою сторону и улыбнулся. Я встал, и поклонился ему. — Благослови тебя Бог. — Благослови тебя Ками. — поклонился он мне в ответ.       Этот странный парень вышел из метро, а мне оставалось еще несколько станций. Выйдя на нужной мне, я оглянулся, выискивая нужное мне здание.