Тератома Сознания

Дружно по тревоге граждане собрали Тёплые пожитки, ценные предметы Громко веселились, после надоело Сломаны игрушки, дети наигрались Амнезия, амнезия, всё позабыл, И мне не страшно! Мне теперь не страшно!

— Егор Летов. «Амнезия»

      Я смотрел на свое печальное отражение в луже, снова глядел в рюкзак, пересчитывал деньги, оглядывался на ночные улицы Чибы, снова смотрел в свое отражение, после чего с размаха бил его по зубам своими старыми вансами, разбрызгивая блестящие в небесном асфальте капли по свету, и приговаривая, что пошло оно все к ебаной блять…       Мой рюкзак слишком большой для одних только учебников, ведь в нем я таскаю баллоны с краской, валик, маркеры, стикеры, скетчбук. Все это распределено по местам, так чтобы никакой проверяющий не понял, что я заряжен. Краска закончилась, и мне нужно было пополнить запасы. Я накинул рюкзак на плечи, и направился к тому месту, где можно было достать обновки. Ночь была тихой и безоблачной.       После того как все случилось, Саки-сан сорвалась на меня, и сказала, чтобы я не приближался к ней. Я до сих пор чувствую оборванную струну внутри себя, казалось, что мое сердце клокотает вулканами крови, когда она обернулась на меня своими красными от слез глазами. Мне было досадно и стыдно. Невероятно стыдно. Стыдно в первую очередь за себя, хоть все это и произошло по вине той стервозной назойливой суки. Я мог бы придти к ней и все объяснить, привлечь камеры слежения, но не стал. Мне почему то казалось, что это неправильно. А ведь все из-за той стервозной назойливой суки. Я хочу извиниться перед ней, шатаюсь уже недели две уж точно по улицам: один раз чуть не взяли за бродяжничество, но я смог отвертеться не раскрыв своей личности.       Улицы были пустынны, и мне казалось, что все что на них может появиться — призрак. Я призрак, а тротуар возвышающаяся подобно волшебным бобам — лестница к раю. Но небо было безоблачным.       Я столкнулся с реальностью. Металлическая сетка, окружавшая здание, большой асфальтированный двор с маленькими побитыми клумбами, и четырехэтажное здание в форме куба, напоминавшее скорее панельку в спальном районе. Перекинувшись через забор, я понял, что меня не могли обмануть — краска может продаваться только в таком месте, и никак иначе. Покрытый трещинами и запекшейся кровью. То была средняя школа Асаши — оплот анархии, местная шизовка для малолетних сумасбродов.       Я посмотрел на вход в школу. Насупившийся парень сидел у дверей средней Асаши, попутно прикуривая сажу, ощущая стужу и смурно пялясь в лужи на асфальте, кружевной узор которых шел по шарфу первых зимних деньков. Его лицо выглядело как битые бетонные разошедшиеся на трещины ступени, равно такие же на которых он сидел, рано проступившие на ощетинившемся лице бешеной дворняги морщины не прибавляли ему привлекательности. Впрочем, даже с позиции девчонки, я думаю, он все еще был довольно симпатичный, с раздолбайским ежиком на нечесаной голове и холодной сталью лезвий глаз под леской шрамов на черных бровях. Он мне напоминал Марка Рентона из Иглы.       Я подошел к нему и произнес. — Эй? — он поднял голову, и хмурясь, посмотрел на меня, наверное удивляясь кофте, куртке, вороту свитера, двум капюшонам, шапке, проглядывавшим длинным волосам, и чертежам проступавшей щетины, мальчишеской, но уже не выглядящей как сплошное козлиное посмешище. Так выглядел я, ведь уже холодало. — М? — едва слышно хмыкнул он. — Нокемоно Нагата? — спросил я, чуть вжимаясь в себя от мороза, и оглядываясь. — Он самый. — предчувствуя долгий разговор, Нокемоно притушил окурок о край ступени. — Ты краской торгуешь? — спросил я. — Предположим. — протянул Нокемоно. — А тебе что? — Мне купить.       Он усмехнулся, и сказал, поднявшись на ноги — Ну пошли! — он кивнул мне в головой в сторону школы, и повел меня туда.       Тяжело открылась дверь, впуская нас в свои чертоги. Я молчал, и оглядывался: стены школы были покрыты разномастным граффити, я запоминал их чтобы что то привнести в свой стиль. Коридоры чернели потусторонней дымкой, преломляемой голубым светом окон, а надписи на стенах были сродни строкам из древних трактатов, обрывки молитв индейцев каменных джунгей — «Нахер демократию, Джей Энэкси рулит!», «Капитан Хамада мудила!», «Славься император Японии!» — зачеркнуто, так голосили стены свои мистические песнопения, под колокольный звон завывавшего ветра и едва слышную возню падавшего снега, который в последнее время стал только чаще, ведь уже почти декабрь. — Ты вообще каков? — тишину потряс голос Нокемоно, разлетевшись голубым эхо по коридорам.       Я не сразу ответил, но подумав, сказал. — Я Сугао. Художник местный. — Местный? — повернулся ко мне он, глядя с подозрением. — Не видел тебя тут раньше.       Я расхохотался. — Да я землячелло тотальной, брателло! — я протянул на всю школу. — Недавно просто начал.       Он усмехнулся. — Ага. — едва раздраженно сказал он. — Но все равно раньше тебя не видел! — Я чибанутый на всю голову, не сомневайся! — сказал я, и мы оба рассмеялись. — Трастмайайс, видал граффити?       Он малость оцепенел, и стряхнув цеп с тела, пожал мне руку. — А то! В наших кругах только и разговоров, что о Трастмайайс! — сказал он мне. — У нас ведь каждый райтер на счету, а тут вылупляются непонятно откуда твои работы, чего ж не услышать? — он довершил фразу переходящим хихиканьем. — Ладно, двигай за мной. Считай что прошел проверку. — он усмехнулся.       Немного пошатавшись по коридорам, он толкнул какую то дверь: она была будто из цельного куска металла, сантиметров пять примерно, а за ней шла лестница вниз. Подвал, вероятнее всего.       Мы пошли вниз по ступеням, я оглядывался на бетонный свод и стены, зарисованные надписями — «НЕ ВХОДИТЬ», «УБЬЕТ», и прочее. Каждая была рядом заштампована траффаретным символом хиганбаны с лепестками-иглами.       Мы зашли в большое полутемное помещение, с парой окон под потолком, и я был мягко говоря шокирован. Все стены были покрыты симфонией красок, оттенков, мазков и аэрозольных подтеков, образы, образы, картины, надписи, образы, я будто оказался в лаборатории безумного гения, алхимика гаммы и беты и альфы, истинное созидание облаченное в форму изображения, красные аисты марабу летящие над обелисками японских храмов с благими вестями в клювах. Повсюду валялись баллоны с краской, кэпы, колпачки от маркеров.       У стены стоял некто в респираторе, в измазанных рабочих джинсах и бомберке. — Фукай, здоров! — крикнул сразу со входа Нокемоно радостным голосом. — Я тебе тут клиента привел — чибанутый местный, тот который трастмайайс!       Парень степенно положил баллон на стоявшую рядом с ним табуретку, снял респиратор на шею, и повернулся в нашу сторону: каждое его действие выдерживалось грацией и мощью подлинного художника, отражавшейся в его монументальной тени, всегда спокоен, всегда в деле с головой по горло и по самые гланды.       Он подошел к нам. Одутловатое, неповоротливое лицо с неаккуратными пятнами краски, лысый. — Рад знакомству, Фуё Фукай, дистингвишд-дисгаст — просто сказал он, и протянул мне свою руку, в перчатке залитой краской. — Я тоже. Сугао Сугао, траст-май-айс. — ответил я на рукопожатие, и подмигнул. — Нокемоно Нагата, нозерн-лайт-суисайд. — в шутку ляпнул Нокемоно от общего пафоса ситуации. Мы дружно похихикали. — Значит ты и есть? — спросил меня Фукай. — Да. — Прекрасно. — кивнул он. — Что будешь брать — по классике монтану? Есть еще молотов, он под большим давлением, идет лучше. — указал на приставленный к стене огромный деревянный шкаф, уставленный баллонами. Винный погреб. — Беру обычно шестьсот йен за баллон, но тебе пока готов дать за бесплатно. — проговорил он, натягивая респиратор, и возвращаясь к работе. — У тебя случаем обычной краски нет, что бы валиком катать? — спросил я осторожно. Он недоуменно посмотрел на меня. — Для ролл-апов всмысле? — я кивнул. Он хмыкнул. — Нет. Для меня это слишком затратно по времени. Такое на раз два не чирканешь. Маркеров хоть отбавляй, но такого нет. — Без проблем. — сказал я, и взял из шкафа несколько баллонов монтаны примерной цветовой гаммы — мои коронные цвета это оттенки синего и металлика, бирюзового и серябрянного, прямо как высокий хвост Саки-сан.       Я взял и закинул их в рюкзак, встал и оглянулся. — Ладно, я пойду пожалуй. — Нокемоно встал с насиженного места. — Я тоже пойду. — сказал он. — Я клиентов караулю.       Мы оба пожали руки Фукаю, и вышли обратно на свежий воздух. Ночь и не думала заканчиваться. Я уже собирался идти, но Нокемоно меня остановил. — Куда пойдешь? — спросил он меня, выдыхая пар. Брови синели инеем. Его лицо выражало явный интерес, и мне казалось, что он сам бы не прочь, подобно обремененной призраком полуночной статуей ненадолго сойти со своего бетонного постамента, и пойти где нибудь бомбануть или тегнуть ближайшую электричку.       Я чуть задумался, и ответил. — Есть планы на одно видное место — недалеко отсюда. Там здание так построено что на нем крыша двухъярусная, и просматривается отовсюду. — Интересно… — пробормотал он.       Я ухмыльнулся. — Если хочешь, можешь со мной пойти. — он тут же поднял голову. — Слава Ками. — сказал он облегченно. — Ты не представляешь, как я задрался тут уже дни и ночи просиживать…       Мы встали бок о бок и поплелись. Нокемоно активно оглядывался, будто запоминая дорогу, пока я шел в полудреме — думая о своем. Пройдя пару улиц, свернув в паре переулков, мы вышли на нужное место — то было, как я и говорил, большое, просматриваемое отовсюду здание с двухуровневой крышей, жилой дом. — Сюда… — кивнул я головой в небольшой закуток между этим зданием и маленьким магазином. Там стоял мусорный бак и сваленные балки, строительный мусор. В этом месте ночь казалась необычайно темной и заброшенной, будто в городе разом вымерла вся жизнь, и мы единственные, кому перед неизбежной смертью в последний раз удасться побродить по этим местам. — Делай как я. — сказал я ему, после чего с мусорного бака залез на крышу магазина, а с нее перепрыгнул на нью-йоркскую пожарную лестницу дома.       Я свесился через перила, подавая Нокемоно знак. Он меня понял, и повторил процесс. Когда и он забрался и встал рядом со мной, я чувствовал как его сердцебиение учащается, а сам он выглядел очень серьезно, азартно, раззадоренно.       Мы тихонько ползли по лестнице почти на четвереньках, и город вырисовывался перед нами многочисленными плотно-укомплектованными постройками, что напоминали грибы после дождя. Муравьи.       Мы забрались на крышу. От вида дух захватывало: это было ощущение полного бесстрашия перед черным небом, ведь все понимали, что оно бездонно и наполнено разбрызганными на манер Поллока пузырьками надежды, в отличии от непонятной и жуткой жизни, бродившей под ногами.       Я скинул рюкзак и достал баллоны, бросив один Нокемоно. Мы принялись рисовать. Первым был черный лайн букв — «Ты бы прикончила меня, Саки-сан?». Голубой градиент. Полчаса спешки, и вот мы уже ложимся уставшими на поверхность.       Все предрасполагало к разговору. — Послушай… — спросил Нокемоно меня. — Эти фразы… в чем их смысл? — это тот вопрос которого я больше всего хотел обойти. Я поник головой. — Знаешь… — неуверенно сказал я. — я очень провинился перед одной важной для меня девушкой. Даже слишком важной. — Вот как… — начал говорить он, будто что-то понимая. Неожиданно, будто в глазах у него щелкнула искра, и он улыбнулся. Прищур, и мне показалось, в этом прищуре мелькнуло коварство, хитрость, Иуда. Он похлопал меня по плечу. — Не печалься, друг. Всякое бывает. Я уверен, Саки-сан тебя обязательно простит. — Ты знаешь ее? — грустно хмыкнул я, зная что нет. Просто нужно было что-то сказать. — Да. У нас все ее знают! — ответил он с довольным лицом.       Я опешил. — Вот как… — протянул я. — Откуда? — Да она же местная знаменитость, ты не знал? — рассмеялся он. — После твоих художеств…       Вот как…       Я почувствовал острую вину, ведь знал, что Саки-сан не любит излишнее внимание к себе… наверное, может стоит прекратить? Хотя какая уже разница? Просто лишний повод извиниться. — Черт… — я ударил ногой по крыше, и уставился в небо, закрыв глаза. — Да не злись ты так. — положил он мне руку на плечо. — Тебе половина наших завидует — у тебя девушка хотя бы была. — он расхохотался. — Я даже маман свою не помню, я ведь интернатовский…       Я тут же обернулся на него. Эти слова громом прозвучали, несмотря на ту беззаботную интонацию, с которой он их говорил. Мне мгновенно стало жалко его.       Продаются детские ботиночки, неношеные. — Понимаешь… — продолжил он говорить. — я не то что незапланированный, я не должный существовать. — он нервно хихикнул. — Я появился потому что женщина, приходящаяся мне матерью, не стала делать аборт после того как ее какой то левый убогий изнасиловал. Так что я вырос в «птичнике».       Птичником у нас называли интернат «Me And The Birds». На его вывеске были нарисованы цветущие ветви и птицы. Лучший в наших местах, хоть и специализируется в первую очередь на детях и подростках с отклонениями.       Он расслабленно вздохнул, и откинулся на спину. — Сейчас торчу в джей-энэкси. — бросил он. — Наша банда занимается префектом — есть такая маза, что сейчас во власти активно продвигают праворадикальные партии, причем незаконные — из тех что зигуют в метро и бьют всех гайдзинов. Сам понимаешь какое дерьмо. Не хочешь вступить? — он усмехнулся.       Я улыбнулся, и покачал головой. — Нет. Как-то не до этого сейчас. — Эххх… — сладко протянул он. — Спать охота. Разбредаться пора.       Я кивнул, и мы, собрав все что притащили, слезли со здания. Перед этим я сделал фотку граффити и залил ее на свой аккаунт в лайне. Так было больше шансов что Саки-сан узнает. Я подписан псевдонимом а не своим именем, но она все понимает, я уверен, я надеюсь, я молюсь на это.       Нокемоно зевнул. — Только вот что… — говорил он напоследок. В его голосе мне послышалась та самая иудина манера. Мне стало не по себе. — Я считаю вот как — он посмотрел прямо мне в глаза. — тебе нужно сделать все мощнее…       Мир казалось… застыл.       Я ждал его следующих слов… следующих слов…       Наконец, проронив злобную, переполненную высокомерия и обмана усмешку подонка, разводящего девушку, готовую отдать за него всю себя и свое иступленно-любящее сердце, продать и сжечь, он по-ублюдски, нарочито исподлобья, наивно проговорил… — …Не думал попробовать в других городах?..